Евгений Надоршин: У нас нет Геракла, который очистил бы авгиевы конюшни нерешенных проблем в экономике. Власти не нашли в себе сил даже взяться за них – списали на санкции

Гости
Евгений Надоршин
главный экономист консалтинговой компании ПФ «Капитал»

Ольга Арсланова: Добрый вечер!

Петр Кузнецов: Мы снова в прямом эфире. Это программа «Отражение», мы продолжаем. Полтора часа впереди программы «Отражение». Ольга Арсланова и Петр Кузнецов вместе с вами все это время. Ничего с нами не произошло и не произойдет.

Ольга Арсланова: А вот это мы не знаем! Но надеемся, что все будет в порядке, потому что впереди…

Петр Кузнецов: В принципе, впереди обсуждения похоронного бизнеса у нас, конечно, могут найти нарколабораторию – уже после эфира. Но это уже после же будет, а не до.

Ольга Арсланова: Всякое бывает. Но все-таки мы пока проанонсируем, чтобы вы знали, о чем пойдет речь. Через полчаса тема, наша тема дня – это «Похоронный бизнес по-русски». Нелегальная торговля участками на кладбищах, вымогательство, психологическое давление, связи с криминалом и полицией. В общем, будем выяснять, как устроен бизнес, официальный оборот которого составляет 60 миллиардов рублей в год, а теневой сектор приносит как минимум в пять раз больше. Посмотрим специальный репортаж нашего корреспондента. Узнаем мнения экспертов, которые придут в эту студию. И надеемся услышать ваши истории в большой теме в 8 вечера.

Петр Кузнецов: Видите как? Начали с выжившего самолета, а заканчиваем похоронным бизнесом. Впрочем, хватит цинизма! Давайте перейдем к рубрике «Личное мнение». Есть повод, их много.

Ольга Арсланова: Да, есть экономические новости, которые нам бы хотелось обсудить.

Давайте для начала поприветствуем нашего гостя – автора этой рубрики, соавтора этой рубрики, который будет с нами ближайшие полчаса. Это главный экономист консалтинговой компании «ПФ Капитал» Евгений Надоршин. Здравствуйте.

Евгений Надоршин: Добрый вечер.

Ольга Арсланова: Я не знала, как еще…

Петр Кузнецов: …идейного вдохновителя, человека, который придумал рубрику «Личное мнение».

Евгений Надоршин: Вот так, да?

Ольга Арсланова: И который, вероятно, все-таки будет солировать ближайшие полчаса. Здравствуйте, Евгений.

Давайте посмотрим на некоторые цифры, которые мы будем обсуждать в ближайшее время.

Евгений Надоршин: Давайте.

Ольга Арсланова: Благодаря консервативной бюджетной политике Россия сумела снизить цену нефти, обеспечивающую бездефицитный бюджет, снизить со 110 долларов за баррель в 2013 году лишь до 43 в 2018-м. Вот сейчас эти данные Минфина у вас на экране.

Петр Кузнецов: Агентство Fitch прогнозирует, что международные резервы России вырастут до 591 миллиарда долларов в 2021 году, по сравнению… Вот сейчас у нас 520 миллиардов.

Ольга Арсланова: И по мнению экономистов, замедление российской экономики началось за год до введения санкций. В 2012 году рост российской экономики был на уровне 3,7%, далее – почти 2% в 2013-м, а в 2014-м – 0,7%. Но, по подсчетам специалистов, экономика России из-за ограничений Запада серьезно сократилась – более чем на 1,5%. Вот эти данные сейчас тоже на ваших экранах.

Мы видим интересную историю. То есть, с одной стороны, Fitch после санкций, несмотря на санкции, поднимает наш кредитный рейтинг. Но там не стоит особо обрадоваться – мы на уровне Казахстана, Венесуэлы, что-то такое. Или это хорошо?

Петр Кузнецов: Что это значит?

Евгений Надоршин: Вы знаете, Казахстан нас опережал. Поэтому это неплохо, что мы на уровне Казахстана.

Ольга Арсланова: Давайте объясним нашим зрителям, что это значит. Это как рейтинг доверия, да? Рейтинг доверия нашей экономике, ее кредитоспособности, правильно?

Петр Кузнецов: Это не то чтобы теперь кредиты будут…

Евгений Надоршин: Да-да-да, не совсем так. Смотрите. Кредитоспособность – что это означает? То, что они повысили рейтинг – это, если хотите, давление обстоятельств. То есть наша консервативная бюджетная политика довела рейтинговые агентства до того, что они были вынуждены повысить до инвестиционного кредитный рейтинг. Это, в общем, делалось не очень охотно.

Ольга Арсланова: А как мы можем на них давить?

Евгений Надоршин: Не-не-не, просто кредитные метрики. На них давили обстоятельства.

Ольга Арсланова: Понятно.

Евгений Надоршин: То есть это то, что называется формальными кредитными метриками: состояние федерального бюджета, как раз не растущие ли не сильно растущие расходы, неплохо подросшие доходы…

Ольга Арсланова: То есть это смотрят на формальные какие-то показатели экономики.

Евгений Надоршин: Обязательно, естественно. Просто есть всегда и неформальные тоже. И в случае страны неформальных обычно больше, чем в случае компаний. А в случае страны под санкциями неформальные чрезвычайно сложно оценить, особенно когда ты с трудом можешь предсказать, какие будут следующие санкции и из чего они будут состоять.

И это основная проблема с нашими рейтингами была. Потому что наша (ну, эта и еще одна, то есть которая была всегда) специфическая политика, которая была мало предсказуемой, непоследовательной, практически полное отсутствие стратегии… То есть на бумаге, нет, со стратегиями у нас все в порядке. Завались! Пожалуйста, можем любую библиотеку наполнить талмудами этих стратегий. Но – им никто не следует. Поэтому что вы можете как внешний наблюдатель сказать относительно того, что будет с российской экономикой через 5–10 лет?

Ольга Арсланова: А они смотрят на бумаги, да?

Евгений Надоршин: Ну естественно, во многих случаях. Вынуждены. Надо понимать, что, вот я говорю, помимо формальных, есть как бы место для суждений. И с суждениями относительно нас все очень непросто – что я и пытался передать.

Ольга Арсланова: Да-да-да.

Евгений Надоршин: Часть из них, связанных с санкциями, они весьма печальные. Часть из них, связанных с нашей политикой, в том числе экономической, они тоже, я хочу сказать, оптимизма не внушают.

Там хорошая часть – это то, что наш консервативный подход: не тратим, стараемся не тратить, стабильность обеспечили (это отмечают все рейтинговые агентства), профицит в бюджете. А как это будет развиваться дальше – это на самом деле большой вопрос как бы, по большому счету.

Петр Кузнецов: То есть мы можем про этот кредитный рейтинг, в принципе, забыть? Он нам ничего не дает? Нам – гражданам.

Петр Кузнецов: То есть, условно говоря, это повышение мы никак не монетизируем?

Евгений Надоршин: Страны с нашими фискальными показателями, я бы сказал, могли бы иметь гораздо более высокий рейтинг, если бы не было отягчающих обстоятельств. Ну, как хотите вы это назовите – вот это неформальное, что я пытался описать. То есть на несколько пунктов выше – без каких бы то ни было проблем. Но не имеем мы. И это тоже такой важный пунктик.

То есть, да, он у нас инвестиционный – теперь от всех трех агентств. Да, это признание, если хотите, «заслуг» (я закавычу это прямо совершенно четко и обозначу, что закавычил) российского правительства. Цена – приличная. Это не растущие доходы населения в реальном выражении, которые мы с вами же… Я уверен, и без меня неоднократно обсуждали это в этой студии.

Это не растущая экономика, по сути дела, находящаяся на грани рецессии, про которую регулярно как бы говорят. В очередной раз рецессию ждали во втором квартале, но опять не случилось. Но – тем не менее. Это же не означает, что в третьем не произойдет и в четвертом. С нашими-то смешными темпами роста рецессия может случиться в любой момент, я вам хочу сказать. И это большая проблема, я вам хочу сказать.

В хорошей, здоровой, надежной, полноценно оправдывающей инвестиционный рейтинг экономике обычно по-другому развивается ситуация: либо люди себя лучше чувствуют, если экономика не растет (и вы посмотрите на Германию, на ряд других европейских стран), либо, соответственно, как бы экономика хорошо растет, у нее приличные перспективы…

Ольга Арсланова: Это как Китай какой-нибудь, да?

Евгений Надоршин: Ну, в каком-то смысле, да. И у него, кстати, тоже рейтинг шикарный, побольше нашего. Это тоже верно, да. До сих пор это верно в отношении Китая – хотя с рядом нюансов. Сейчас эта торговая война может на китайском развитии поставить большой жирный крест. Но это отдельная история.

В общем, я к тому, что это хорошая новость, да. Вы правы совершенно, Петр, мы можем ее проигнорировать, потому что ничего особенно хорошего для нас она не означает. Она всего лишь означает следующий момент: те, кто кредитует Правительство Российской Федерации… Обращаю ваше внимание, что ровно так.

Ольга Арсланова: А кто кредитует?

Евгений Надоршин: Это, например, российские и иностранные инвесторы. Ну, в этой студии я, по-моему, вместо банковских депозитов рекламировал ОФЗ и говорил, что с подходами нашего Правительство к экономической политике ОФЗ покупать самое оно, потому что они и доходность выше банковских депозитов приносят…

Ольга Арсланова: Облигации федерального займа. Поясним нашим зрителям.

Евгений Надоршин: …и обанкротится у российских властей ну практически нет никаких шансов. Это как бы то, где можно быть практически четко уверенным.

Так вот, этот кредитный рейтинг хорош как раз для держателей облигаций федерального займа, государственных бумаг, еврооблигаций Российской Федерации. Вот он великолепен для них! Для всех остальных тут есть обратная сторона медали: как раз отсутствие политики развития, куча других проблем, недофинансирование многих критических направлений, в том числе инфраструктуры, не растущие доходы… И дальше я уже упоминал, так сказать. Вот как бы для нас цена этого рейтинга весьма сильна как для резидентов и весьма велика, и она негативна. Для тех, кто инвестирует в российский долг, там все шикарно!

Петр Кузнецов: Я надеюсь, что мы ответили на ваш вопрос, Волгоградская область, что это дает русским нищим.

Ольга Арсланова: Русским нищим?

Евгений Надоршин: Ну, мы не нищие все-таки, но тем не менее, действительно…

Ольга Арсланова: Но у нас много…

Евгений Надоршин: Мы на фоне, представьте на секундочку, на фоне китайцев уже не богатые. Опять же, если мы коснулись этого момента, важно понимать, что 1,4 миллиарда человек на протяжении последних десяти лет нашего недоразвития… Я так понимаю, мы про это еще поговорим, да? То есть российская экономика не росла, по наблюдению. Есть вот этот момент, да-да.

За последние десять лет нашего недоразвития китайская-то экономика, которая весьма динамично развивалась, с точки зрения персонального благосостояния, ну, в среднем на человека (я как макроэкономист не могу судить о персональном для каждого, но о среднем персональном могу), она нас опередила, причем уверенно и хорошо.

Ольга Арсланова: А это правда, что у них средняя зарплата уже выше, чем российская?

Евгений Надоршин: Да.

Ольга Арсланова: Правда?

Евгений Надоршин: Более того, я вам хочу сказать, что в нестоличных городах у них средняя зарплата больше, чем у нас в Москве, причем не в одном-двух, а во многих.

Ольга Арсланова: То есть в китайской деревне есть люди, которые богаче москвичей.

Евгений Надоршин: Да, совершенно четко, совершенно четко.

Ольга Арсланова: И скоро, возможно, будет не Made in China, а Made in Russia?

Евгений Надоршин: Собственно говоря, приличная часть успехов наших отечественных производителей на почве импортозамещения случилась в весьма бюджетных сегментах, я вам хочу сказать, где по цене с китайцами как раз и конкурируем.

Петр Кузнецов: Не весь Дальний Восток сейчас спит, смотрит программу «Отражение».

Ольга Арсланова: Тоже интересно.

Петр Кузнецов: Может быть, уже собирает чемоданы.

Евгений Надоршин: Может, кто-то проснулся.

Петр Кузнецов: «Как в Китае?!»

Ольга Арсланова: Мы, кстати, всех, кто проснулся, призываем звонить в эфир и задавать нашему гостю вопросы.

Петр Кузнецов: Давайте как раз…

Евгений Надоршин: Кстати, в северных регионах Китая (маленькая ремарка), как раз в тех самых, которые граничат с нашим Дальним Востоком и Забайкальем, картина несколько похуже, нежели чем в приморских регионах. Основной уровень, объем благосостояния, то есть наибольшие доходы – это скорее столичные и приморские регионы. Вот там большая часть как бы ВВП и мощи экономики, экономической мощи экономики Китая создается. Север послабее будет, он граничит с нами.

Петр Кузнецов: «Главное, чтобы экономика дальше не падала», – фиксирует Хакасия.

Ольга Арсланова: Неплохо было бы.

Евгений Надоршин: Ну, формально она и не падает. Я не могу сказать, что происходит в Хакасии конкретно, но боюсь, что формально она и не падает. А вот ближайшие перспективы, уже даже ближайшие – они не очень радужные.

Петр Кузнецов: Видите, как мы привыкаем и адаптируемся к ситуации? «Ладно, все хорошо, все нормально».

Ольга Арсланова: «Главное, чтобы в яму не провалились».

Петр Кузнецов: «Главное, чтобы дальше не падало». А дальше упадет – и привыкнем.

Евгений Надоршин: Боюсь, я вынужден здесь расстроить, с главным будет проблема. Есть все шансы, что будем падать.

Ольга Арсланова: Сейчас мы к этому вернемся. Давайте поговорим о спаде российской экономики, который западные эксперты считают неизбежным, даже если не было бы санкций. Россия потеряла из-за санкций 800 миллиардов рублей. Это данные Центра экономических исследований Института экономики Чехии, подготовленные для Института переходных экономик Банка Финляндии. В общем, очень надежные люди. Видимо, их расчетам можно доверять.

Петр Кузнецов: Авторитетные?

Евгений Надоршин: Нет, если они не связаны с Россией, то это не значит, что они не могут хорошо посчитать все-таки.

Ольга Арсланова: Нет-нет, совершенно верно. Но, по мнению экономистов вышеупомянутых организаций, замедление российской экономики началось за год до введения санкций. И даже без санкции, возможно, мы потеряли бы столько же. Ну, посчитать невозможно сколько, но как минимум столько же.

Как вы оцениваете эти данные? И что было бы, если бы санкции не ввели?

Петр Кузнецов: А то мы привыкли все объяснять именно санкциями, все наши проблемы.

Евгений Надоршин: Да-да. Я вам хочу сказать, что это большая проблема очень многих развивающихся стран, когда в 2008 году, включая нас, то есть развивающихся, мы все обвинили США и Европу в кризисе, ну, в первую очередь США, в глобальном кризисе. И поэтому когда они, значит, начали работу над ошибками, исправляя свои проблемы, мы на это забили болт. Хорошие ребята.

Цена у этого была, поверьте мне… Вот наше вялое развитие как раз после 2010-х годов, после начала 2010-х годов как раз является следствием того, что мы отказались от исправления ошибок и недостатков российской экономики, которые накопились, в общем, в приличном количестве за годы динамичного развития после 90-х, после кризиса 90-х и которые неплохо было бы скорректировать. Те ребята поправили, а мы не стали, мы им просто обвинили.

Соответственно, да, есть такая проблема сейчас. Российские власти, не исправляя тех проблем, которые мы притащили уже после 2008–2009 года, тех, которые получили после 2014 года, накапливая новые, например, в сфере потребкредитования и прочих вещей, соответственно, продолжают говорить: «Ну, все это из-за санкций, это они нам мешают развиваться». Нет, конечно, это совершенно не так.

А теперь касательного вашего опроса конкретного. 800 миллиардов долларов… ой, простите, рублей.

Петр Кузнецов: Рублей. Пока еще рублей.

Евгений Надоршин: Да, пока еще рублей, это правда. Слава богу. Так вот, они там, насколько я понимаю, в ценах 2011 года.

Ольга Арсланова: Да, верно.

Евгений Надоршин: Это не текущие цены. В текущих ценах это был бы на глаз триллион… Ну да, наверное, я скажу – триллион пятьсот где-нибудь, ну, приблизительно.

Ольга Арсланова: То есть почти в два раза больше.

Евгений Надоршин: То есть в ценах 2019 года мы бы имели дело с 1,5–1,6 триллиона приблизительно. И это уже не так приятно, как 800 миллиардов. Но все еще не 800 миллиардов долларов – что, конечно, хорошо.

Второй момент. Достаточно тяжело… Я не видел, к сожалению, как они действительно это посчитали. У меня есть ощущение, что влияние все-таки санкций недооценено. Наверное, оно, скорее всего, побольше, чем 1,5% – что от того, что от текущего российского ВВП. Я бы сказал, что это, наверно, 2%, может быть, больше даже, может быть, 3%. Почему? Потому что санкции вносят заметный вклад в наше недоразвитие, даже в сырьевые секторы, которые росли на фоне падения в недавнем прошлом, по той простой причине, что они лишили их доступа к технологиям.

Ну, то есть как бы не бог весть какие технологии нужны для того, чтобы бурить нефть. Вот для того, чтобы, например, бурить сланцевую нефть, для того, чтобы делать гидроразрыв, кое-какие технологии нам были нужны. И этих технологий, в том числе в рамках санкций, нефтегазовые секторы лишились. И были определенные проблемы, связанные с тем, чтобы бурить дальше больше и получать больше дебета со скважин.

Это был момент совершенно четкий, сказавшийся даже на сырьевой индустрии. В несырьевых индустриях все гораздо хуже – все высокотехнологичное развитие было практически разорвано по очень большому количеству направлений.

То есть российская экономика после санкций росла бы гораздо быстрее, если бы их не было… Ну, то есть она как бы росла, если бы санкций не было, гораздо быстрее. Я в этом уверен. Поэтому санкции внесли, скорее всего, более заметный вклад. Но он даже близко не так велик, как, естественно, собственные проблемы российской экономики. Их любят называть структурными, их любят называть по-разному. Долго именовать. И я думаю, что это не формат получасовой программы, но суть приблизительно в следующем. Я уже ее так описал в общих чертах.

У нас было большое количество неэффективностей в финансовом секторе, в нефинансовом секторе до 2008 года. В кризис стало очень хорошо понятно, где они. В принципе, требовалась воля и желание для того, чтобы их решать. То есть нужно было расчищать – не вырубать, простите, гнилые деревья в лесу, как ЦБ занимается последние годы, убирая банки умершие из системы, а расчищать балансы, то есть чистить те деревья, из которых состоит живой лес.

Поверьте мне, там все поросло мхом и поражено паразитами. Это требует полноценной очистки. С таким финансовым сектором, какой мы имеем сейчас, никакого динамичного развития не получится. Он просто не сможет его обеспечить кредитными ресурсами достаточного количества и достаточно низкой цены. Это реальность.

То же самое в нефинансовом секторе, простите. Опять же неоднократно в студию звонили… Я помню один из последних разговоров, когда женщина жаловалась, как компания в Подмосковье не может найти ни средств для лизинга, не того, ни сего. А между прочим, при желании все это найти можно, но просто надо активнее двигаться. Это важный момент. Даже в российской экономике такие возможности есть.

Но в реальном секторе, к сожалению, у нас большое количество неэффективностей. То есть как бы производитель вместо того, чтобы искать возможности, он ищет причины, по которым он не может это реализовать, а потом бежит к властям и говорит: «Надо меня спасать, надо мне помогать, ребята». И вот дальше у нас начинается весьма специфический диалог, при котором власти, которые сейчас тратить не готовы, говорят: «Ну, ты потерпи». И он терпит. В итоге у нас ни развития, ни прогресса, ни нормальных, соответственно, зарплат в том числе, потому что откуда у него ресурс на это?

Все это вместе складывается в весьма неприятный коктейль, когда у нас ни в бизнесе нет готовности развиваться, ни в финансовом секторе нет готовности, так сказать, обеспечить это развитие ресурсами. Собственно, дальше традиционное: коррупция, естественно, неэффективные суды… И далее выбирайте по списку. Все 20 лет принципиально ничего не меняется. Это все известно, в каждой программе реформ это фигурирует. Там везде есть нюансы. Не раз это все пытались решать и реформировать, но ни разу не получилось – по той простой причине, что там везде требуются точечные, достаточно понятные и четкие решения.

Опять же у нас был на этот счет разговор, например, по поводу судебной системы. Как обеспечить независимые суды? Формально нет никаких проблем с независимостью судов в России, никто на судей давить не может по закону. Но есть нюанс: подавляющая часть судей – это либо секретари суда бывшие, либо прокурорские работники. Собственно секретари суда смотрят, как прокурорские работники презирают презумпцию невиновности. И очевидным образом вы получаете смещенный (и вовсе не в сторону обвиняемого, то есть того, кто приходит в суд), например, подход суда, когда презумпция невиновности не принимается во внимание. Там почти нет адвокатов.

Ольга Арсланова: Ну, просто потому, что отягощены бэкграундом.

Евгений Надоршин: Да, там нет адвокатов. Совершенно понятно, как надо решить. Нужно, чтобы туда попали адвокаты в большом количестве. Но как это сделать? И дальше начинается очень много тяжелой и кропотливой работы, которую никто в России в отношении кучи этих структурных реформ не готов был предпринимать.

В общем, наверное, боюсь, как это ни печально, приходится признать, что мы оказались поражены той самой голландской болезнью, которую некоторое время назад было модно обсуждать, а сейчас как-то подзадвинули. Ленивые. Ленивые стали на всех наших уровнях.

Ольга Арсланова: А что, голландцы тоже ленивые? Неужели?!

Евгений Надоршин: Сейчас – нет. Но было время… Был введен термин в экономический оборот после так называемой «тюльпановой лихорадки». Были у них такие штучки. Ну, в общем, зависимость от сырья, от какого-то сырьевого ресурса, в частности…

Ольга Арсланова: В общем, расслабились.

Евгений Надоршин: …когда ты ничего не делаешь, и все тебе кажется хорошо. Не суть.

Суть в том, что весь этот пласт проблем является основной причиной, почему российская экономика замедлялась до санкций, причем замедлялась она, начиная с 2011 года, довольно устойчиво. И в 2014 году радикальных перемен не произошло, несмотря на санкции. Санкции действительно помогли уйти нам в рецессию в 2015 году. Они создают сильные проблемы для развития. Но то, что мы не растем… Мы не растем, потому что мы дико неэффективные, да. И это требует изменений на всех уровнях.

Петр Кузнецов: В идеальном сценарии санкции можно было бы как-то обернуть максимально в свою пользу, ну, по крайней мере хоть что-то из этого извлечь?

Евгений Надоршин: Сложный момент, но мы пытаемся геополитически это сделать. Видите, мы ищем новые союзы, мы ищем новые рынки сбыта, новых партнеров. И в некотором смысле они пошли нам на пользу. То есть в том плане, что продуктовые антисанкции, например, привели к тому, что действительно на российском рынке можно найти огурцы, которые будут лучше (и причем чаще, например, чем в Европе) по качеству. Ну, по крайней мере, визуально и по вкусу они мне нравятся гораздо больше, чем европейские.

Петр Кузнецов: А дешевле?

Евгений Надоршин: А вот дешевле они не всегда бывают. Дальше начинаются нюансы. Эти огурцы дешевле европейских всего лишь в сезон нашего урожая, а это пара месяцев в году.

Поэтому у всего, так сказать, есть своя цена. Понимаете? Это важный момент, про который нужно помнить. Да, мы получили неплохие огурцы и помидоры, которых раньше на нашем рынке не было и которые, более того, легко по качеству могут конкурировать с приличным количеством ассортимента, который вы найдете на прилавках в Европе. Но, соответственно, по цене, даже по цене, понимаете, они конкурируют уже не всегда и, более того, к сожалению, малую часть года на самом деле, если говорим о Москве, например. Ну, другие рынки я физически не вижу, мне сложнее про них говорить, но вот касательно московских наблюдаю, да. И у меня буквально два-три месяца в году есть хорошие цены на огурцы и помидоры, если с урожаем все в порядке. Это, конечно, не так много, как хотелось бы.

Ольга Арсланова: А мы можем зрителей из разных регионов попросить написать, сколько у них российские огурцы стоят.

Евгений Надоршин: Хорошо бы, чтобы Дальний Восток сейчас спал, а то я боюсь, что у них…

Ольга Арсланова: Сейчас они после слов «цены на огурцы» сразу проснутся и начнут писать.

Евгений Надоршин: То же самое и с остальными историями с санкциями. Расширили наш, что называется, кругозор, расширили сферу контактов, активизировались во внешнем пространстве. Но мы не смогли вот то, что власти пытались сделать, мне кажется…

Я сейчас выхожу за сферу экономики, поэтому сразу предупреждаю, что я не эксперт. Но мне совершенно кажется ошибочной политика, попытки разбудить призраков прошлого, Советского Союза. Гордыню будить и прочие эти вещи – вот это было непродуктивно.

Нам нужно было сосредоточиться бы на наших неэффективностях и через конструктивный подход, пытаясь разбирать внутренние экономические проблемы в стране… Ресурсы на это и у властей, и у бизнеса, и у населения были и есть, с этим проблем нет. Но нужно было не вовне обращать внимание и говорить: «Там виноваты, мы тут осажденная крепость, они нас мочат».

Ольга Арсланова: Это случай, когда пар в свисток уходит.

Евгений Надоршин: Вот мы попытались «посвистеть», да. И это, в моем понимании, практически лишило нас возможности что-то конструктивное исправить и обернуть санкции полноценно себе на пользу. Мы не получили той самой мобилизации на внутреннее совершенствование, которую, например в свое время использовал Китай, который реально сосредоточился на внутреннем развитии, на какое-то время, вы знаете, забыв о своих амбициях, о том, что он великая держава и прочее. Нет-нет, он сосредоточился на том, что нужно обеспечить хороший фундамент для своей великой державности.

И вот сейчас, смотрите, мы наблюдаем, как выросший и окрепший Китай начинает на равных состязаться США – что, простите, нам и не снилось и в ближайшей перспективе не светит. Точнее, снилось, простите, и видели мы это 30 лет назад.

Ольга Арсланова: Снится иногда до сих пор.

Евгений Надоршин: Ну, это важный момент, я хочу вам сказать. В наших мечтах – это не значит в реальности. Это две колоссальные разницы.

Ольга Арсланова: Отнюдь.

Петр Кузнецов: Нам светит звонок, который приняли уже из Пскова.

Ольга Арсланова: Михаил, добрый вечер.

Петр Кузнецов: Не Дальний Восток, конечно, но тем не менее. Здравствуйте, Михаил.

Евгений Надоршин: Добрый день.

Зритель: Да, здравствуйте. Меня зовут Михаил.

Петр Кузнецов: Что Псков беспокоит?

Зритель: Михаил, город Псков. Меня интересует только один вопрос: почему экономика Белоруссии развивается? Там три белорусских за доллар, когда все ввозимое, а у нас все свое, но 70 рублей за доллар. Когда будет паритет? Когда?

Петр Кузнецов: «Доллар и евро за два дня подорожали более чем на полтора рубля».

Евгений Надоршин: Вот вы как сейчас по больному-то Михаилу! Ну, к сожалению, это реальность не очень хорошо развивающихся экономик.

Я, честно, подверг бы сомнению утверждение Михаила о том, что экономика Белоруссии развивается. Помимо собственно статистики, которая, в общем, говорит, что экономика России вносит немалый вклад в развитие экономики Белоруссии (будем крайне политкорректны), причем измеряемый как, так сказать, дотируемыми нефтепродуктами и нефтью, собственно говоря, так и будучи основным клиентом того самого белорусского развития, той самой торговли. То креветки белорусские, то лосось, соответственно, то просто обычные товары, никак не касающиеся санкций. Это к вопросу, кто смог обернуть себе санкции на пользу. Вроде бы они их даже не касались.

Так вот, оставив в стороне эту часть, хочу сказать, что персонально я не думаю, что в Пскове все так плохо, а в Белоруссии все так хорошо. Хотя, действительно, у них рубль как бы выглядит гораздо ближе к доллару, нежели чем наш, ну, после – сколько там? – 10000-кратной деноминации, если я правильно помню. То есть они хорошо нули порезали. Мы последний раз в 98-м году столь похожее количество нулей урезали.

Ольга Арсланова: И, кстати, молодцы. Они еще новые деньги сделали, очень на евро похожие. Хороший такой имиджевый ход, визуальный.

Евгений Надоршин: Но пока на самом деле, мне кажется, не очень помогает. Но коснемся… У меня есть личный опыт, которым не так часто я могу поделиться, поскольку просто физически везде не побываешь. Я буквально этим летом, в этом месяце был в Пскове, в Псковской области, а потом после этого был в Белоруссии. И я вам хочу сказать, что дороги в Псковской области гораздо лучше тех белорусских, по которым проехался я. Вот раньше…

Петр Кузнецов: Ну наконец-то!

Ольга Арсланова: Хоть кто-то побил белорусов.

Петр Кузнецов: Этот шаблон-стереотип-картинка, когда заканчивается плохая дорога, граница Белоруссии, а дальше идет идеальная.

Евгений Надоршин: Вот было ровно наоборот в моем случае. Мы не попали на ту трассу, которая ведет к Минску. Мы ехали через ту, что на Витебск и Полоцк. Прошли, соответственно, Новгород, Псков, Изборск. И я вам хочу сказать, что дороги в Белоруссии были хуже, несмотря на то, что это вылетные трассы, то есть как бы одна уходит в Европу, а другая уходит в Россию. Так вот, качество было самым худшим вообще из всех тех дорог, что по этой дороге мы видели.

Петр Кузнецов: Батька увлекся просто дизайном новых купюр.

Евгений Надоршин: У него просто до Минска, говорят, хорошая. И вот эту я видел раньше, и там все в порядке. Газон стригут вдоль тех, что мы проехали. Деньги за проезд, между прочим, с грузовиков берут, на секунду. А с качеством есть проблемы.

Петр Кузнецов: Ой, у нас тут на SMS-портале мини-рубрика «Реальные цифры».

Ольга Арсланова: Да, у нас огурцы.

Петр Кузнецов: Мы в начале недели объявляем, просим присылать нам цены на какую-то определенную продукцию, скажем так. У нас сейчас прямо посыпалось.

Ольга Арсланова: Вот смотрите. Значит, несколько десятков сообщений нам пришло за несколько минут. Пока лидирует… Вот смотри. Значит, самые дешевые огурцы…

Петр Кузнецов: Хабаровский край – 100 рублей/килограмм.

Ольга Арсланова: Самые дешевые в Челябинской области – 35 рублей/килограмм. А самые дороги у нас огурцы…

Петр Кузнецов: Вот я 100 нашел.

Ольга Арсланова: 126 рублей в Ханты-Мансийском округе.

Петр Кузнецов: 126 в Сургуте.

Ольга Арсланова: Ну, собственно, неудивительно.

Евгений Надоршин: Вот я и говорю, что хорошо, может быть, что Владивосток еще спит.

Ольга Арсланова: Там все 200 будут. Спасибо большое, уважаемые зрители.

Петр Кузнецов: Да. Все, стоп! В принципе, мы поняли, спасибо.

Евгений Надоршин: Ну, 35 – это шикарно!

Ольга Арсланова: Для Челябинской области.

Евгений Надоршин: Но в Москве, например, уже… Вот 60 я видел несколько недель назад. У меня на рынке это уже 80+.

Петр Кузнецов: Тульская область. Здравствуйте, Юрий.

Зритель: Алло.

Петр Кузнецов: Слушаем внимательно вас. Спасибо, что вы с нами. Говорите, пожалуйста.

Ольга Арсланова: Добрый вечер.

Евгений Надоршин: Добрый вечер.

Ольга Арсланова: Что-то вас плохо слышно.

Зритель: Добрый вечер.

Ольга Арсланова: О, сейчас хорошо.

Петр Кузнецов: Огурцы едите, что ли?

Зритель: Это Юрий Михайлович, город Ясногорск, Тульская область.

Ольга Арсланова: Очень приятно.

Зритель: Город Ясногорск, Тульская область.

Ольга Арсланова: Хорошо, говорите.

Петр Кузнецов: Не отвлекайте Юрия.

Зритель: Пенсионер, 70 лет. Евгений, вот вы экономики касаетесь поверхностно. Мне было всего 10 лет, так вот, я экономику начал изучать в 59-м году по «Капиталу» Маркса. Я вам сейчас скажу.

На сегодняшний день у нас в России была неделю назад 521 тонна золота, за неделю ушло 2 тонны, осталось 519. Долг России – 480 с лишним миллиардов долларов в золотом запасе. Если сегодня все страны попросят у нас отдать долг, даже не попросят, а потребуют, то с чем мы останемся? На сегодняшний день в шесть раз ниже у нас по сравнению с 85-м годом золотого запаса, в то время было 3 200 тонн. Это по уровню сегодняшнего Китая.

Так что мы, извините за выражение, сидим глубоко-глубоко. А нам поют хорошие песни. Можно напечатать много рублей. И долларов можно взять в долг много, американцы еще напечатают. Но нет главного – нет сельскохозяйственных товаров, нет предприятий, нет заводов, нет у людей работы. Какая экономика? Мы летим в тартарары! Потому что у нас в правительстве юристы, а не экономисты, и юристы-недоучки!

Ольга Арсланова: Спасибо.

Петр Кузнецов: Это вам не огурцы считать!

Евгений Надоршин: Радикально, радикально. Но я вам хочу сказать так. С точки зрения меркантилизма и Адама Смита… Вот как раз точка зрения… То есть как бы золото действительно имело важное значение. Просто в то время золото было не просто металлом, каким оно сейчас является, по сути дела… Ну хорошо, сейчас оно не просто металл, есть нюансы. Если успеем, я, может быть…

Ольга Арсланова: Драгоценный, но не такой драгоценный, как раньше.

Евгений Надоршин: Да. Потому что в то время, во времена Адама Смита – а это, на секундочку, XVIII век и начало XIX века – это было валютой, это было деньгами. Вот сейчас золото деньгами не является. И уже Карл Маркс в своих трудах на самом деле выделял труд как основное мерило всего. Было у него такое понятие абсолютного труда, и им все он пытался измерять. В этом смысле он развивал совсем другую точку зрения, то есть логику Адама Смита, нежели чем сам Адам Смит. У него была некая неоднозначность в том, что он считал определяющим для стоимости. Карл Маркс эту неоднозначность убрал и развивал совершенно четко линию, связанную с трудом.

И здесь я, в общем, не вижу противоречия между марксизмом и текущим состоянием российской экономики. Не помню, чтобы у Карла Маркса вообще где бы то ни было золото хоть как-то фигурировало в его расчетах – ни расширенное производство, никакое. Это никак не вовлекали. Только абсолютный труд в итоге имел значение. В этом плане Карл Маркс, без сомнения, ценен для экономической мысли и будет ценен еще через века, потому что просто сумел достаточно четко довести до логического и четкого заключения несколько неоформленных частично мыслей Адама Смита. Но важный момент…

Петр Кузнецов: Самый упоминаемый экономист в этой студии.

Евгений Надоршин: Слушайте, в 2008–2009 году, я хочу сказать, его книга была одной из самых популярных в мире – в очередной раз. Это тоже немало говорит.

Петр Кузнецов: Это многое говорит, да.

Евгений Надоршин: Так вот, то, что вас интересует. Золото сейчас не является валютой, золото сейчас является скорее атавизмом в моем понимании. То есть как бы платить золотом сейчас никому не нужно. Ювелирка – это уже в существенной степени не символ престижа, как это было в том же XVIII и XIX, да и в начале XX веков. Нет, это местами пошлость. По крайней мере, если для женщин это считается еще нормальным, то, например, успешный мужчина, простите, с серьгой в ухе, например, с кольцом в носу и большим перстнем на пальце уже не смотрится. Криминал – да. Соответственно, тут цепь надо добавить большую.

Современный успешный человек смотрится, я вам хочу сказать, с последней моделью телефона. То есть символы успеха сильно поменялись. Платежные средства радикально поменялись. Поэтому золото в существенной степени в нынешнем мире не нужно. Кому хочется – пусть копит, у кого консервативные подходы. Что он будет с ним делать – я не знаю, поскольку никакой материальной потребности и незаменимых свойств сейчас у золота как у металла просто не осталось. Его заменили другие средства.

Я тут скорее сказал бы, что если мы хотим что-то похожее, типа золота, нам действительно стоит с криптовалютами больше заигрывать – у них, по крайней мере, перспективы существеннее.

Петр Кузнецов: Что-то они просели, просто по сравнению даже…

Евгений Надоршин: Слушайте, золото тоже растет, проседает. Я вам хочу сказать, что, по большому счету, и криптовалюты – это весьма специфический момент. Но на базе их, по крайней мере, могут быть созданы более совершенные механизмы расчетов, которые, в принципе, можно создать и на базе текущих платежных систем, но просто они конкурентные. То есть у них есть определенные преимущества, определенные недостатки по сравнению с современными электронными деньгами, которыми мы пользуемся, рублями и прочими.

И что выберет мир в будущем – это вопрос. То есть он может выбрать что-то, связанное с блокчейном. Почему нет? Трудозатратно, энергоемко, смысла я большого не вижу, но это вполне возможный вариант, потому что потенциально более безопасно. Ну, то есть более надежно, с точки зрения фиксации расчетов, возможного их отслеживания, чем в современных системах. Если хотим, так давайте хоть это будем копить, биткоины майнить, я не знаю.

Ольга Арсланова: Еще одна новость, которую хотелось бы обсудить, – это заявление главы Минэкономразвития Орешкина, который сказал, что, во-первых, банки, загоняющие людей глубоко в долги, должны нести ответственность. У нас у трети заемщиков долг перед банком превышает годовой доход. И это очень опасно, потому что может буквально через год-полтора привести к новому кризису.

Петр Кузнецов: Руслан из Уфы просит дать прогноз, очень просит дать прогноз по ключевой ставке на ближайший год.

Ольга Арсланова: У нас действительно плохи дела с закредитованностью? И вот такое внимание властей к этой проблеме говорит о том, что…

Евгений Надоршин: Смотрите. По-моему, мы уже коснулись как раз с вами в студии этого момента тогда с моим коллегой Кириллом Тремасовым, когда обсуждали, вот как раз этой полемики Орешкина и то ЦБ, то, видимо, уже местами всего финансового сектора, его этой атаки на кредитование.

Ольга Арсланова: А они там поругались, что ли?

Евгений Надоршин: Ну, все происходит в рамках политкорректности.

Ольга Арсланова: Что у них там? Что между ними произошло?

Евгений Надоршин: Явно есть, как мне кажется, факторы, выходящие за рамки экономические, которые побуждают министра экономического развития регулярно заниматься тем, что вроде бы относится не к ведению министерства и, в принципе, к его полномочиям.

Поэтому мне кажется, что история с этими регулярными нападками носит характер, не связанный с заботой о гражданах и с экономическими какими-то особенностями. Потому что объективно тот факт, что банки кредитуют граждан, помогает экономическому росту. И сложно сказать, за что ему пришлось бы отчитываться, если бы этого кредитования не было. То есть в российской экономике вполне могла бы быть рецессия в настоящий момент, вот прямо сейчас и потом не один квартал.

Разобравшись с этой внешней стороной, давайте посмотрим немножко в детали. Я думаю, времени мало, но, по крайней мере, я попробую этот момент расписать.

Смотрите, если пользоваться средними цифрами… А недавно как раз ряд крупных банков опубликовали свои исследования. Один крупный банкир, общаясь с президентом, собственно, озвучил это публично: «Никаких проблем в кредитовании в среднем нет». То есть ставки снижаются, нагрузка на доходы снижается или не растет (зависит от того, как посмотреть и посчитать), несмотря на то, что объем кредитования растет.

Но – есть нюансы. И эти нюансы заключаются в том, что, похоже, за последние годы сильно выросло расслоение населения. И это фиксирует даже официальная статистика, которая, к сожалению, не ловит ни самых бедных, ни самых богатых. Но видно, что выросло расслоение населения.

Что это означает? С высокой долей вероятности… Дальше идут мои версии, гипотезы. Очень мало статистики для того, чтобы работать здесь хорошо и уверенно. Что определенный пласт населения – скорее всего, более обеспеченные – похоже, кредитами не пользуются. Это видно по статистике банковского сектора, по концентрации депозитов у очень ограниченного количества людей, то есть у ограниченного количества вкладчиков. И, собственно говоря, те, кто пользуются – скорее всего, это менее обеспеченные слои населения, поэтому среднее к ним малоприменимо. То есть кредитную нагрузку нужно считать не к средним доходам, а, видимо, к доходам несколько ниже среднего.

Но поскольку это сделать нормально невозможно, то хорошей статистики на этот счет нет. Есть набор опросов, есть ряд косвенных наблюдений. Косвенные наблюдения говорят о следующем.

Смотрите, действительно, очень большое количество домохозяйств (ну, респондентов при опросах) отвечают, что у них есть кредит, и этот кредит им не так просто обслуживать. И это десятки процентов ответивших. Предположительно, это десятки процентов либо экономически активного населения, либо всего населения страны. То есть мы говорим о десятках миллионов человек, возможно, которые могут сталкиваться с рядом проблем, или о миллионах домохозяйств – ну, в зависимости от того, как считать.

Соответственно, эта проблема – явно массовая. Насколько она глубока – сказать наверняка сложно, в том числе самим банкам. Почему? Потому что, как вы знаете, в нашей стране банки дают кредит не только после предоставления официальной справки. Да и официальную справку не так сложно купить. По крайней мере, еще недавно объявлениями пестрила вся Москва. Сейчас их подчистили, но, в общем, поискав в интернете, вы легко найдете того, кто вам эту справку может дать.

Соответственно, банки хорошо понимают, что та информация о доходах граждан, которую им дали, возможно, не соответствует действительности, поэтому они не очень хорошо представляют, сколько на самом деле получает человек, который взял у них кредит. В этом большая проблема, как вы понимаете. Поэтому они не очень могут понять, как сказал министр экономического развития, что они, возможно, закредитовывают совершенно неплатежеспособного. Если бы они это смогли сделать, я думаю, что ряд банков, во всяком случае подавляющая часть, точно бы кредиты не выдавали. Все-таки они деньги хотят получить назад.

Поскольку они этого не знают, они вынужденно проводят более агрессивную политику кредитования, чем если бы были информированы о нормальном состоянии доходов граждан. С этим, боюсь, поделать что-то крайне сложно. Почему? Все очень просто. Потому что…

Вот к тебе пришел человек со справкой, и тебе кажется, что он, скорее всего, тебя обманывает. Ну, неважно, по каким признакам тебе это кажется. Но особенность в чем? Ты видишь, что по формальным метрикам он подходит под кредит на определенную сумму. И ты понимаешь, что если ты сейчас ему этот кредит не дашь, то сосед даст. А конкуренция в банковском секторе тяжелая, особенно в сфере потребкредитования, по одной простой причине: банкам больше не на чем зарабатывать.

Я описал очень поверхностно картину в корпоративном секторе. И я вам хочу сказать, что это завершается следующим. Банки не любят кредитовать компании – ни большие, ни маленькие, никакие. Вот те, которые они хотели бы кредитовать, те у банков деньги не спешат брать – те выберут в облигациях, где-то еще или просто стараются не занимать. А вот те, кто приходят в банки из юридических лиц за кредитами, банки не впечатляют. Остаются физические лица. Поэтому конкуренция здесь гораздо более острая. И им очень тяжело остановиться.

Поэтому, да, есть все основания считать, что у нас есть проблемы в кредитовании. Их очень сложно оценить в силу низкой информированности относительно доходов, настоящих доходов тех, кто берет кредиты. По косвенным признакам эта проблема, видимо, так сказать, уже достигла достаточных масштабов, чтобы влиять на всю экономику.

Как это видно? После пересчета доходов, которые после пересчета Росстатом по новой методологии немного подросли, стало видно неприятную вещь: сбережения по прошлому году, судя по всему, составили менее 2% ВВП. Это уровень, весьма недалекий от того, который наблюдался в Европе и США как раз перед кризисом 2007–2008 годов, когда все обвиняли как раз развитые страны, что они свое население закредитовали, никто не сберегает, все проедают – и вот из-за этого кризис-то и случился.

Поэтому я хочу сказать, что есть косвенные признаки того, что есть от чего насторожиться. Проблема заключается в том, что отсутствие полноценной информированности о ситуации крайне осложняет адекватную реакцию. ЦБ пытается сдерживать кредитование, это хорошо видно. У него несколько мер в прошлом году вошли в действие (именно потребительское кредитование) и в этом году, но пока работают несильно.

Причина очень проста: возможно, ряд банков вынуждены будут умереть, если они прекратят кредитовать потребителей. Зарабатывать больше не на чем. Поэтому, пока они могут жить, они будут кредитовать. А дальше, да, понятно, что, возможно, успех ЦБ в борьбе с потребкредитованием, его торможение приведет к очередной волне банкротств в банковском секторе, к отзыву лицензий.

Петр Кузнецов: Есть большие вопросы к перекредитованию. Не понимаю в таком случае, почему банки так не шевелятся перекупать друг у друга кредиты, если физическое лицо – это единственное, что…

Евгений Надоршин: Очень сложно. Еще раз, очень сложно, потому что вы не очень понимаете его платежеспособность. Поэтому в подавляющем большинстве случаев вы как можете судить? Ну, пока расплачивается, вроде все нормально. Опять же даже по количеству кредитов, если я правильно вас понял, тут есть проблемы.

Дело в том, что не все банки могут быть полноценно информированы о том, сколько на самом деле кредитов у заемщика. Регулятор предписал, что банки должны подавать информацию о выданных кредитах в бюро кредитных историй. Но когда бюро кредитных историй несколько, регулятор не предписал, что во все. Это важный момент.

Поэтому, к сожалению, опять же из-за довольно жесткой конкуренции не все банки делятся со всеми бюро информацией о каждом выданном кредите. Это очень хорошо видно по статистике. Все бюро кредитных историй выдают информацию о том, что у них там происходит. И видно, что она у них разная. Причем не просто циферки разные и темпы роста разные, а сейчас, например, поскольку разные банки немножко разные стратегии пытаются применять ввиду новых обстоятельств, осложнений явных, с которыми они сталкиваются, и новых регуляторных норм, то видно, что кто-то, например, еще продолжает наращивать, а кто-то уже сбавляет.

И прямо по данным бюро кредитных историй, так сказать, это неплохо наблюдается, что на рынке пошли, так сказать, разные, разнонаправленные движения. Собственно, очевидно, что, не будучи полностью информированными, они не всегда могут понять – ни сколько, ни как. А когда понимают, то уже выдали. Поздно.

Петр Кузнецов: Понятно.

Евгений Надоршин: Понимаете? То есть с лагом, может быть, запросил задним числом и понял: «Ох, елки-палки! Я думал, у него два, а оказывается – четыре. Ну, платит же пока». И ждешь, пока другой рефинансирует.

Ольга Арсланова: Послушаем Евгения из Ставрополья, успеем. Евгений, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Евгений Надоршин: Добрый день.

Зритель: Добрый день. Я Евгений Иванович. Евгений, у меня один вопрос. Вот вы все знаете, что в 45-м году закончилась война. Мужчин выбили, остались дети и женщины. В 47-м году было первое снижение цен и отмена карточной системы. А сейчас что творится? Ни разрухи, ни войны, ничего, а цены растут, производства закрываются. Вот у меня такой вопрос: почему такое? Вот 20 лет цены повышаются и повышаются. Строят магазины, ларьки, аптеки, рынки. Все!

Петр Кузнецов: Спасибо, спасибо. Хороший простой народный вопрос.

Евгений Надоршин: Если коротко и емко, то я бы сказал так: мы попали в очень неблагоприятную ситуацию. То, что было в 47-м году, то что было еще даже в 80-х годах (с определенными оговорками), и то, что было у нас после 98-го года и до 2008-го, ну и потом с перерывом еще небольшой период – это рост, развитие, расширение, то есть производство все большего количества товаров, услуг.

Ну, пусть советская экономика в нашей версии марксизма… В том числе, кстати, и у самого Карла Маркса тоже услуги не так чтобы особо выделялись, но в нашей это было доведено, так сказать, до предела. Вот не считались, но тем не менее даже советская экономика оказывала больше услуг своим гражданам – что было плюсом, пусть она их и не считала за благо. Вот этого сейчас не происходит.

Представляете, с 2008-го по текущий год (я вроде бы называл уже эти цифры) российская экономика выросла, ну, если по прошлой… хорошо, по текущей, то это где-то порядка 7% с копейками. Если мы возьмем текущую, если все будет удачно, то будет 7,5–8%. Это за десять лет. А если с учетом этого, то и за одиннадцать.

Простите, это настолько скромное развитие, что действительно, кроме как кризисом, я назвать это не могу. И в этом кризисе мы находимся на протяжении этих приблизительно десяти лет. За это время в мире прошло какое-то количество разной степени тяжести кризисов. Но наш, помимо этого… У нас еще есть свой собственный, помимо этого, связанный, если фактически совсем упростить, с неготовностью расчищать авгиевы конюшни.

То есть просто к текущему моменту, когда стало понятно, что экономика не хочет развиваться, к 2014–2015 годам где-то, может быть, к 2013-му… Ну нет, в 2013-м еще, наверное, нет. Вот 2014-й. Там мы накопили такой объем нерешенных проблем, что их решение сопоставимо, наверное, с подвигом Геракла по расчистке авгиевых конюшен. Возможно, но чрезвычайно сложно, чрезвычайно сложно, весьма неблагодарно.

И да, наши власти не нашли в себе сил даже взяться за эти проблемы, а просто сказали: «Санкции, американцы, это как бы они устроили». Нет Геракла у нас. И конкретно в нашем случае это проблема.

Петр Кузнецов: Можно коротко закончить на том, с чего мы, в принципе, начали? Вот это исследование, что сильно по ВВП ударило падение цен на нефть в связи с зависимости экономики от продажи энергоресурсов. Про дефолт тут спрашивают.

Ольга Арсланова: Боятся люди.

Петр Кузнецов: Мы должны уходить от нефтезависимости? И должны ли мы снижать долю нефти и газа в ВВП? Спасет ли это нас?

Евгений Надоршин: Да, да, безусловно. И более того, смотрите, если вы посмотрите поверхностные суждения, то вам скажут (и это действительно на первом уровне соответствует действительности), что мы вроде как стали менее зависимы от сырья. Но если вы посмотрите долю сырья в нашем экспорте и значимость сырьевых секторов, включая сельское хозяйство… Заметьте, это тоже сырье. Все наши успехи в сельском хозяйстве – это успехи в сырьевом секторе. Мы оттуда в пищевку выгоняем гораздо меньше объема.

Петр Кузнецов: Успехи импортозамещения, да?

Евгений Надоршин: Да-да. Так вот, короче, мы на самом деле стали гораздо более зависимы от сырья. Просто мы немножко диверсифицировались в разных видах сырья, добавив сельхозсырье к сырью добываемом из недр нашей страны, но, по большому счету, мы стали более зависимы от сырья. И это большая сложность.

Когда, соответственно, дерутся две экономики, которые определяют подавляющую часть спроса на сырье в мире (а это США и Китай), то экономика, зависящая от сырья, находится в очень некомфортном положении. Ровно это нам обещает торговая война этих двух гигантов.

Петр Кузнецов: Спасибо.

Ольга Арсланова: Будем следить за ней.

Петр Кузнецов: За ней, за Америкой.

Евгений Надоршин: У нас нет выбора.

Ольга Арсланова: Главное, чтобы потери не были…

Евгений Надоршин: У нас фактически нет выбора, я вам хочу сказать. У нас нечего им противопоставить – не потому, что нечего вообще, а потому, что ничего не делаем.

Ольга Арсланова: Спасибо вам. Главный экономист консалтинговой компании «ПФ Капитал» Евгений Надоршин и его «Личное мнение».

Евгений Надоршин: Спасибо и вам.