Дмитрий Лысков: Владимир Путин подписал указ, по которому недружественные страны должны оплачивать российский газ рублями. Первые платежи в российской валюте должны прийти уже во второй половине апреля – начале мая. Тамара Шорникова: В Европе некоторые страны с такой схемой не согласны, ссылаясь на уже подписанные контракты. Но есть и те, кто выразили готовность платить в рублях. Как теперь будет устроена оплата? И какую выгоду от этого получит Россия? Обсудим прямо сейчас с экспертами. Ждем вашего мнения: как вы думаете, правильно позицию свою такую жесткую заявили, опасаетесь чего-то? Дмитрий Лысков: И как будет развиваться ситуация, с вашей точки зрения? Ну а к нам присоединяется Александр Фролов, заместитель генерального директора Института национальной энергетики. Александр Сергеевич, здравствуйте. Александр Фролов: Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Ну как, вот с вашей точки зрения, пойдут европейские страны в целом, Евросоюз на оплату газа рублями? Александр Фролов: Я скажу страшное – не имеет никакого значения, пойдут ли страны и пойдет ли Евросоюз на оплату рублями. Потому что ни страны, ни Европейский союз в целом не платят за газ – платят за газ компании, у которых заключены контракты с «Газпромом». Поэтому когда у нас в качестве позиции, в качестве значимой позиции цитируют, ну выражение значимой позиции цитируют каких-нибудь политиков, то совершают некую логическую ошибку, потому что политики никакого отношения к газовым контрактам не имеют. Вот если бы выступил сейчас глава… и сказал: «Мы посмотрели на эту схему и нет, ни в коем случае мы не будем ей следовать, потому что она противоречит тому-то, тому-то и тому-то», – вот это было бы значимо. Если бы сейчас выступил глава Eni, итальянской компании, и тоже высказался бы в том же ключе, это было бы значимо. А когда выходит какой-нибудь человек вроде Шольца или вроде Макрона и что-то там заявляет, это не играет никакой роли, это просто бессмысленная трепотня политиканов, не более того. Сейчас из того, что мы видим, мы видим, например, заявления Latvijas Gāze, у которой крайне противоречивая позиция, которую крайне противоречиво интерпретировали. То есть первоначально, если вы видели, пошли сообщения о том, что «Газпром» прекратил поставки в Литву, Латвию и Эстонию, и Литва уже высказалась на тему того, что все, никаких поставок трубопроводного газа нам не надо. Ну, им понятно, почему не надо, у них есть СПГ-терминалы, они хотят заставить своих потребителей, которые всячески отнекивались и не хотели покупать газ с этого терминала, потому что он выходил дороже, покупать все-таки с него. А тут выступает латвийская компания, и вроде как им тоже прекратили поставлять и они прекратили покупать, и они что-то говорят про свое подземное хранилище газа... Но 3-го числа они публикуют сообщение, которое содержит следующие слова (ну фактически), что «мы проанализировали новые требования Российской Федерации и не видим, чтобы они противоречили чему бы то ни было; мы продолжаем оценивать юридическую составляющую, но вот мы не видим каких-то проблем в том, чтобы платить по этой схеме». Сейчас они не закупают газ по той простой причине, что газ страшно дорог и они пытаются как-то вырулить, используя те запасы, которые были сделаны ранее, используя свое подземное хранилище газа. Оно в регионе одно, ну среднеприбалтийских стран, и вот Латвия этим успешно пользуется. В целом, видели ли мы сейчас высказывания по этому поводу глав каких-нибудь компаний иных? Нет, фактически никто ничего не говорит. Видимо, опять же все оценивают, все пытаются прийти к некоему заключению, которое фактически должно дать ответ у них, внутри этих компаний, а стоит ли платить по этой схеме, не порождает ли это каких-нибудь рисков, не противоречит ли эта схема каким-то санкционным ограничениям. И вот получается, что уже вот первая компания говорит, что нет, никаким санкционным... (Прошу прощения...) Тамара Шорникова: Александр Сергеевич, а насколько свободны, насколько могут самостоятельно принимать решения компании за рубежом? Александр Фролов: Ну, ха-ха, это очень хороший вопрос, этот вопрос прекрасен. Но тут двоякая ситуация. (Извините, у нас тут еще одна «телезвезда» появляется, надеюсь, это не очень смутит зрителей.) Тамара Шорникова: Ха-ха. Дмитрий Лысков: Вы знаете, мы любим котиков. Тамара Шорникова: Порадовало, да. Александр Фролов: Да-да-да, кот решил тоже поучаствовать. Смотрите, вопрос прекрасен, и он на самом деле является, наверное, ключевым. Здесь я, правда, задал бы, ну для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо ответить на другой вопрос – а есть ли альтернатива, ну то есть есть ли у этих компаний какие-то альтернативы, которые бы позволили заместить российские поставки? Ну то есть очевидно, что, если мы входим в клинч, «мы» в смысле наши европейские покупатели и наш поставщик «Газпром», входят в клинч и говорят «все, нет», они говорят: «Мы не платим по предложенной схеме», мы говорим: «Тогда мы не поставляем газ», – возникает риск судебных разбирательств, притом как в отношениях между «Газпромом» и его покупателя, как и в отношениях между покупателями и промышленными предприятиями на территории Европы, которым они этот газ газпромовский поставляют. Это все, конечно, здорово, хорошо. Могут ли они этот газ чем-нибудь заменить? И очевидно, что нет, заменить газ из России нельзя ничем абсолютно. Опять же, вот эта вот клоунада «Мы поедем в Катар, будем там договариваться», «Мы поедем в США, Байден к нам приедет и подпишет с нами соглашение о том, что будут поставлять дополнительный газ»; читаете соглашение, и выясняется, что они не сказали, ну в смысле в рамках соглашения между Байденом и главой Еврокомиссии нет указаний на то, что США обязуются поставлять дополнительные объемы газа. Нет, там говорится о том, что США будут стремиться, стремиться поставить дополнительные объемы. А учитывая, что президент США не влияет на американские компании, тем более на компании, которые поставляют американский газ, ну это по сути филькина грамота, т. е. альтернатив нет. И вот в этой ситуации зависите вы от решений ваших правительств, не зависите, уже не столь важно – ситуация безальтернативна, вам нужно искать некие выходы, даже если вы видите санкционные риски, «вы» покупатели российского газа, значит, вы будете искать какие-то обходные пути, чтобы все-таки использовать предложенную схему. Если только вы не компания PGNiG, это польская государственная нефтегазовая компания. И вот на их счет я вот практически уверен, что они на эту сделку, ну в смысле на эту схему, не пойдут по одной простой причине: у них в 2022 заканчивается срок действия долгосрочного контракта, и они уже в 2016 году говорили о том, что не будут его продлевать и собираются работать исключительно с биржи. Поэтому вот упустить такой прекрасный момент, когда вроде бы вы действуете по ранее обозначенному плану, а можете при этом сделать красивый политический жест, мне кажется, поляки такую возможность не упустят. Тамара Шорникова: Да, не упустят. Александр Сергеевич, но не только у Польши заканчивается контракт в 2022 году, у Болгарии тоже. И вот недавно министр энергетики уточнил, что если «Газпром» прекратит поставки газа в страну, то правительство перейдет к альтернативным источникам топлива, и рассказал, конкретно к каким. Добавил, что к 1 июля закончится строительство газового интерконнектора с Грецией, что позволит Болгарии получать газ из Азербайджана. Может быть, какие-то альтернативы все-таки есть? Может быть, какие-то трубы сейчас все-таки строятся? Александр Фролов: Ну, во-первых, Болгария... Тамара Шорникова: Хотя, конечно, спрос несопоставим с Германией и т. д. Александр Фролов: Нет-нет, хорошо, Азербайджан – это прекрасный вариант. Смотрите, на что они могут рассчитывать? Вот этот интерконнектор строился... Во-первых, строительство интерконнектора – что это такое? Это газопровод, который соединяет две страны, интерконнектор. Не надо понимать, что его начали строить сейчас, чтобы избавиться от зависимости от российского газа, – нет, ни в коем случае. Это проект, который реализуется уже многие годы, и он связан с азербайджанско-европейским проектом «Южный газовый коридор», точнее азербайджанско-турецко-европейским проектом «Южный газовый коридор». Что это за проект? Это проект мощностью 60 миллиардов кубических метров газа, из которых 6 миллиардов поставляются в Турцию и еще 10 миллиардов поставляются в Европейский союз, 2 миллиарда на Балканы, и оставшиеся 8 идут в Италию. То есть, когда наши болгарские друзья, «братушки» говорят о том, что «ой, мы сейчас включим этот интерконнектор и у нас решатся проблемы», они несколько лукавят, потому что они в любом случае собирались включить этот интерконнектор и получать примерно 1 миллиард кубических метров газа из Азербайджана с лета текущего года. Ну то есть опять же они пытаются подать ранее существовавшие планы как некое решение текущей ситуации. Это чистой воды опять же клоунада. Касательно объема, который они будут получать, этот объем недостаточен. Что касается более крупных стран, ну вы понимаете, чисто теоретически, вот чисто теоретически Европейский союз, по крайней мере те страны Европейского союза, которые могли бы заместить трубопроводные поставки сжиженным природным газом, обладают мощностями, чтобы заместить эти поставки в объемах до 60 миллиардов кубических метров, а скорее порядка 50 миллиардов кубических метров. Вообще, мощности для приема СПГ в Европе больше, свободной мощности, но часть из них, значительная часть из них принадлежит Испании, а Испания – это крупнейший покупатель СПГ, и туда трубопроводный газ из России просто физически не идет, поэтому ни ее, ни Португалию мы не считаем, мы считаем только те страны Европы, ну Евросоюз плюс Великобритания, которых эта история касается, т. е. трубопроводные поставки, вам надо их замещать. Но есть мировой энергетический кризис, который никто не отменял, и он начался, вот как он начался в середине 2021 года, так он и продолжается сейчас. Этот мировой энергетический кризис был вызван нехваткой предложения. Основной потребитель газа, сжиженного природного газа... Почему я про него говорю? Потому что это самый очевидный энергоресурс, которым можно было бы заместить поставки из Российской Федерации. Так вот, основная часть поставок идет в Азию, притом настолько основная часть, что составляют они 75% всего производимого в мире СПГ. А Европа, Латинская Америка и прочие потребители борются друг с другом за оставшуюся четверть поставок. И с середины 2021 года избытка предложения в этом сегменте больше нет, он полностью отсутствует, и все, что можно, отбирает на себя опять же Азия. То есть Европейскому союзу, хотя у него есть техническая возможность заместить поставки из Российской Федерации, у него нет продавцов, которые готовы были бы это сделать, вот и все. Дмитрий Лысков: Отсутствует предложение как таковое. Александр Фролов: Да, отсутствует предложение в принципе в мире, ни у кого. То есть, опять же возвращаясь к ранее сказанному, когда приезжает Джозеф Байден и начинает рассказывать странные вещи о том, что США кому-то там поставят минимум 15 миллиардов дополнительных кубических метров газа, то он лукавит. И опять же, если мы читаем текст соглашения, то мы узнаем, мы видим, что это лукавство, потому что он не обещает, он обещает постараться, «мы попытаемся, мы поговорим и с кем-нибудь попытаемся этот вопрос урегулировать». А представители Катара открыто говорят: ребят, нету газа, нету для вас газа вообще нигде, ни у нас, ни у кого-то еще, поэтому, ну слушайте, вы там договаривайтесь как-то, мы вам не поможем. Дмитрий Лысков: Ситуация получается безвыходная, политика отдельно, экономика отдельно. И как вот совместить эти два практически несовместимых на данный момент субъекта, даже не очень и понятно. Александр Фролов: Ну, я бы сказал, что, как говорил классик, политика – это концентрированная экономика, и когда политики вам рассказывают о том, что «мы ввели жуткие санкции», «мы сейчас разорвем их экономику в клочья»... Вы помните, кстати, что у нас уже 8 лет экономика разорвана в клочья, этой цитате, собственно говоря, 8 лет. Ну вот можно оглядеться вокруг и посмотреть, это правда? Так вот, когда европейские политики выходят и говорят примерно то же самое, что «вот мы сейчас ввели санкции, мы разорвем экономику в клочья», они не учитывают объективные экономические интересы, которые тут же начинают влиять на эту самую политику. Я напомню, что 100 лет назад, знаете, создавался Союз Советских Социалистических Республик, и создавался он на очень... Исторические параллели, понятно, они, как, знаете, любопытная аналогия ложна, но для понимания того, как это в принципе работает. То есть создавался он в условиях ну полной блокады, т. е. никто не хотел признавать, никто не хотел сотрудничать. Но как только сказали: ребята, знаете, у нас есть рынок сбыта, а не хотите ли прийти и поработать с нами, не хотите ли поделиться технологиями? – тут же и представители Великобритании, представители Германии, представители Соединенных Штатов Америки и т. д., и т. д. стали приходить на территорию Советского Союза. И хотя формального признания не было, но фактическое признание было, а потом и формальное признание подошло. Так же и с нашим газом, со всей этой санкционной политикой сейчас. Опять же, да, все аналогии ложны, безусловно, но здесь суть в том, что объективные экономические интересы всегда давят на политиков, которые могут заявлять все что угодно, а действовать они будут в интересах. Либо они будут действовать в интересах своей страны, ну либо экономика страны придет в упадок. И мы сейчас наблюдаем крайне негативные последствия, негативные последствия в Европейском союзе... И тут, кстати, нужно заметить, что у нас бытует вот такое, ну как бы такая мысль, которую я неоднократно встречаю, что «а давайте мы им газ отключим, пусть они там замерзнут, пусть им будет плохо». Я как бы эмоционально понимаю это настроение, но, дорогие друзья... Дмитрий Лысков: Ну вот, кстати, я прошу прощения, вот как раз у нас телезрители спрашивают: «Россия не может отказаться от поставок газа? Пусть ответит эксперт, так ли это? И будет ли это влиять на нас?» Вот как раз телезрители именно об этом вас и спрашивают, да. Александр Фролов: Да-да-да. Ну это, слушайте, все доводы уже по многу раз прозвучали. Отказаться мы можем, а вопрос, зачем нам от них отказываться. Ну, для понимания масштаба, давайте вот масштаб. В прошлом году у нас было добыто 762 миллиарда кубических метров газа. По трубопроводам было поставлено на зарубежные рынки 185 миллиардов кубических метров, ну еще где-то 25 в сжиженном виде, но они в этой истории вообще не участвуют. То есть у нас внутренний рынок – это основной рынок, примерно 500 миллиардов кубических метров поставлялось в прошлом году на внутренний рынок, и здесь как бы основная часть газа, собственно говоря, работала. Можно ли отказаться от поставок за рубеж? Ну да, можно, даже чисто технически это возможно сделать. Тут опять же уже прозвучала такая, знаете, мысль о том, что «ой, это же невозможно взять и на такой большой объем сократить производство», – возможно. Конечно, не на такой большой объем, а это речь о примерно до 130 миллиардов кубических метров за оставшиеся три квартала 2022 года, если все из недружественных стран откажутся от покупки российского трубопроводного газа за рубли. Так вот, это нужно будет сократить объем производства где-то на 130 миллиардов кубов. А ранее, в период кризиса 2008–2010-х гг., за год приходилось сокращать производство на 88 миллиардов кубических метров, и, как вы видите, и сократили, и потом, если посмотреть статистику, эту добычу увеличили, т. е. технически это возможно. Вопрос – зачем? Оттуда идут деньги, и мы хотим, чтобы эти люди с нами сотрудничали, чтобы они делились технологиями, допускали нас до конечного потребителя, чтобы помогали нам, мы будем помогать им. То есть мы сейчас, руководство нашей страны в рамках указа, например, в рамках указа о переводе оплаты на рубли, руководство нашей страны постаралось соблюсти, на мой личный взгляд, соблюсти интересы не только российского государства, но и наших покупателей. Тут нужно понимать, что недружественными для нас являются страны, ну государства, которые ввели санкции, а компании, которые покупают наши товары, которые будут влиять на политиков в этой стране, они нам потому что весьма даже дружественны... Дмитрий Лысков: Ну то есть, прошу прощения, отключить-то газ мы можем, но зачем терять настолько удобный инструмент в т. ч. и нашего влияния. Александр Фролов: Безусловно, да, да. Дмитрий Лысков: Александр Сергеевич, спасибо. Тамара Шорникова: Спасибо. Дмитрий Лысков: Действительно исчерпывающее описание всего, что происходит сейчас на газовом рынке. Александр Фролов, заместитель генерального директора Института национальной энергетики, был с нами на прямой связи. Тамара Шорникова: Подключаем еще одного эксперта. Никита Масленников, экономист, ведущий эксперт Центра политических технологий. Никита Иванович, здравствуйте. Дмитрий Лысков: Здравствуйте. Никита Масленников: Добрый день, здравствуйте. Тамара Шорникова: Никита Иванович, а вот такой вопрос, сначала просто немножко о самой, собственно, схеме, которую действительно многие называют достаточно удобной для зарубежных компаний. Зарубежные компании должны будут открыть счета в нашем «Газпромбанке», валютный и рублевый. Перечислять оплату за газ они по-прежнему будут в евро, затем по курсу Мосбиржи валюта будет переводиться в рубли на счет иностранного покупателя. А оплатой будет считаться, когда эти деньги, эти рубли уже поступят непосредственно на счет «Газпрома», поставщика газа, у которого тоже будет счет открыт в этом же банке. То есть, соответственно, принципиально для зарубежных компаний ничего не меняется, и вот эти крики о том, что «мы не будем переходить на рубли», «мы не будем участвовать в шантаже», они несколько странные, потому что единственное, что меняется, – это адрес счета, т. е. нас теперь не смогут обокрасть, заморозив наши деньги на зарубежных счетах, например. Как по-вашему, почему вокруг всего этого такая шумиха, если перемены не фундаментальные? Никита Масленников: Вы знаете, вы правы, потому что, скажем, в первой же реакции на телефонные разговоры Владимира Путина и с Олафом Шольцем, и с Марио Драги, и еще с рядом, и с Макроном тоже... Вот Марио Драги, между прочим, очень известный в мире финансист, бывший глава Европейского центрального банка многие годы, он высказался примерно так: «Ну а что, собственно говоря, для нас меняется? Мы как платили в евро по сути, так и платим. А конвертация их в рубли и всякая эта банковская техника – это уже внутреннее суверенное дело Российской Федерации. Ну и ради бога, какие проблемы?» Но, естественно, реакция разная, реакция неоднозначная. Здесь есть разные основания. Для одних, ну как же, Россия вдруг решила что-то сама сделать, причем явно, так сказать, в свою пользу, в свою выгоду и осложняет нам, всем остальным, жизнь. Другие несколько более прагматичны и, естественно, ждут дополнительных разъяснений по поводу того, а какие еще могут быть формы и форматы оплаты, что означает норма указа, где сказано, что специальное решение может принимать правительственная комиссия по иностранным инвестициям. Другие ожидают некоторых разъяснений от Центрального банка: а вот продажа валюты только на Московской бирже и как, в какие сессии, как, что, или есть какие-то, возможно, другие варианты? Вот на это, в общем-то, в принципе, согласно тексту указа буквально, отпущено 10 дней и правительству, и Центральному банку, чтобы они все эти механизмы, так сказать, предложили городу и миру, и дальше, так сказать, будет уже другой разговор, более содержательный, более понятный для каждого конкретного партнера. Ну вот тем не менее все равно и здесь тоже высказываются: а вот это теперь будет зависеть от ситуации на бирже; а вдруг опять Россия остановит торги по каким-то причинам; а вот как будет колебаться курс рубля, не будет ли здесь ловушки какой-то; а что они будут делать с трансакциями, потому что вместо одной... Считалось раньше, вот 1 евро зачислили, а теперь получается, что это движение аж по целым трем счетам, а тут, естественно, могут возникнуть всякие разные закорючки, закавычки, еще что-нибудь, какие-то препятствия. И потом, это же вот Россия может здесь оказывать давление благодаря этой сложной технике на то, как считать, исполнен контракт или не исполнен контракт. Но я думаю, что таких подозрений сейчас будет достаточно много. Во-первых, первое – это все-таки давайте дождемся где-то 9–10 апреля, когда будут совершенно четкие разъяснения по поводу порядка, который идет за пределами вот этой классической схемы. И второе – то, что, собственно говоря, ведь действует эта схема оплаты газа за рубли с 1 апреля, это означает, что под нее подпадают те контракты, которые начали исполняться в эти сроки и которые как бы продлены, заключены и т. д. и т. п. Значит, реально оплата, реальное испытание схемы на работоспособность, ее эффективность, результативность, вообще как она, имеет право на существование или нет, мы увидим только во второй половине апреля в известной части, ну а бо́льшая часть вот этой оплаты будет проведена в мае. Поэтому здесь сейчас торопиться с выводами как и нам, так и нашим зарубежным партнерам, наверное, преждевременно, рановато. Здесь... Дмитрий Лысков: Никита Иванович, вот и телезрители спрашивают, и вы упомянули, что Россия в кои-то веки сделала, наконец-то сделала что-то в свою пользу, с точки зрения западных партнеров, они напряглись. Но, с другой стороны, опять же вы говорите, ничего для западных партнеров наших не поменялось. А действительно, в чем в этой схеме, что нам переводят евро, конвертируют и производят оплату в рублях, в чем наша польза? Никита Масленников: Ну, наша польза, она, понимаете, в главном. Вот давайте посмотрим, что у нас было 10 марта, какой курс к доллару и евро, и что на сегодняшний день. Вот по доллару там было больше 120, по евро, по-моему, 132. Сейчас мы имеем по «североамериканцу», значит, где-то порядка, около 84 рублей за доллар, вот на сегодняшний день, на текущее время, по евро где-то порядка, чуть-чуть больше 92. Вот, собственно, это в первую очередь было достигнуто жестким контролем денежных властей наших, т. е. Центрального банка и правительства, за потоками капитала, когда обнулили практически отток из России его, валютный контроль жесткий, 80%-я норма, норматив продажи валюты экспортерами. И плюс к этому еще уже в последние дни, начиная где-то с конца марта, это вот разговоры о том, что мы пойдем на этот пока еще во многом эксперимент, продажу газа за рубли. И это, естественно, управляет валюту, потому что... Дмитрий Лысков: Но это же психологический эффект, то, о чем вы говорите. Никита Масленников: Психологический эффект, да, но здесь еще и финансовый эффект, потому что, значит, спрос на рубли возрастает, а раз возрастает спрос на рубли, курс, естественно, растет вверх. И поэтому нам надо держать вот этот достаточно высокий спрос на рублевую активность не только по газу, но возможно переходить и на другие, так сказать, тоже форматы. Потому что, скажем, Владимир Путин когда представлял вот этот свой указ, вообще саму идею, он сказал, что в принципе это начало, мы с этого начинаем, а дальше мы будем двигаться в рамках долгосрочного плана, проводить системные действия, расширяя номенклатуру нашего экспорта в оплате за рубли. И собственно говоря, прецеденты-то есть на самом деле. Если посмотреть статистику Центрального банка, я тоже был сначала удивлен, потом, так сказать, перепроверил, все правда чистая: в прошлом году, в 2021-м, за 9 месяцев в рублях было оплачено 27% импорта из Европейского союза. Другое дело, что там есть некое, так сказать, лукавство в связи с технологией, это как вот, в чистом виде или это списывается рублевый эквивалент и т. д., ну там есть технические вещи, но тем не менее практика-то была. И мы торгуем национальными валютами со многими странами. Другое дело, что доля вот этого взаимного обмена еще не слишком значительна. Скажем, есть китайский парадокс, когда мы увеличиваем год от года товарооборот в национальных валютах, но при этом товарооборот в евро рос до санкционного всего давления быстрее, чем долларовый оборот, вытесняя, замещая расчеты в долларах. Поэтому здесь просто надо все это внимательно изучать... Ведь, понимаете, вот сегодня много говорят, допустим, о выстраивании некой недолларовой международной системы расчетов на основе многостороннего валютного клиринга на основе новой платежно-расчетной единицы с теми странами, кто в этом заинтересован. Ну это ЕАЭС, это, допустим, Иран, Турция, это Китай, это отчасти, может быть, другие страны БРИКС и т. д. и т. п. Ведь аналоги-то этому есть. Если припомнить тот же самый европейский опыт, вот все 1990-е гг., до внедрения, введения евро, и даже в 1980-е гг. это началось, была такая европейская валютная единица, European Currency Unit. По сути дела, это и есть вот некий, так сказать, платежно-расчетный инструмент для вот этого самого многостороннего валютного клиринга, а потом из него выросло евро. Так почему же вот из этого самого, из идеи многих моих коллег-экспертов по поводу создания вот такой новой, так сказать, региональной или межрегиональной валютно-платежной системы не вырастет новая мировая резервная валюта? Да почему нет? Международный валютный фонд, кстати, вот позавчера устами своего главного экономиста Гиты Гопинат признал, что, мол, а почему нет? Это, в общем-то, перспектива мирового валютного мира, мирового валютного порядка, который уже начал еще в 2010 году свой тренд к полицентричности, ну а сейчас вот это вот все ускоряется. Тамара Шорникова: А сейчас, да, скорость явно стала выше. Посмотрим, что будет. Дмитрий Лысков: Посмотрим. Никита Масленников: Да. Тамара Шорникова: Спасибо. Никита Масленников, экономист, ведущий эксперт Центра политических технологий.