Петр Кузнецов: Об инструменте, о мате, как инструменте, поговорим с нашим экспертом. С нами на связи Игорь Исаев, директор Института лингвистики РГГУ. Игорь, здравствуйте. Игорь Исаев: Доброе утро. Точнее, доброе ли? Потому что я уже сомневаюсь. Хотя, видите ли, люди держат себя в руках. Мария Карпова: Держат. На удивление. Петр Кузнецов: Какой вы вежливый. Скажите, пожалуйста, Игорь, а мат – это вообще что такое? Это же не просто экспрессия какая-то? В таком случае он у нас вряд ли бы так долго продержался в культуре. Игорь Исаев: Ну вот смотрите, если бы все так было просто, конечно, мы бы с вами сейчас не говорили. Одно очевидно, и видите, даже на бытовом, то есть на уровне употребления, все это прекрасно понимают: использовать мат в публичной коммуникации нехорошо. Как бы это установка, и она проговорена сейчас зрителями. Это главное. Теперь вот какая проблема: с одной стороны, мы с вами знаем, что это нехорошо, и более того, у нас с вами есть штраф административный, если мы используем мат в речи общественной. Но с другой стороны, вы открываете блогеров-миллионников, и вы видите, что многие из них используют мат в своих записях. Петр Кузнецов: Чуть ли не в приветствии сразу же. Игорь Исаев: Конечно, смотрите, крупнейшие миллионные блогеры, ну тех, кого я знаю, например Минаев, или Собчак – они используют, они используют с определенными целями. Даже обожаемый мною как музыкант Александр Пушной вдруг стал использовать бранную лексику в своих стримах. Почему? И вот это очень простой, казалось бы, ответ. Они привлекают специальную аудиторию. Вот это вот та жизнь, которая у нас с вами сейчас есть. Нельзя, но используем, потому что для определенных целей нужно – экспрессивных, финансовых, медийных и так далее. Вот такой парадокс просто. Мария Карпова: Но можно сказать, что мат – это такой уникальный код, который понятен только нам, только русскому человеку? Ведь нигде… использования таких бранных слов нигде больше не существует, ни в одном другом языке. Игорь Исаев: Не-не-не, существует, существует, еще как существует! Конечно. Ну, во-первых, славяне все точно пользуются и не хуже нас. Вот. В других языках тоже есть использование. Как правило, смотрите, все эти слова они связаны с обозначением процесса пополнения человеческого общества или с инструментами пополнения человеческого общества, либо обиднее обозвать собеседника словом, связанным с тем, что связано с пополнением человеческого общества, либо непоследовательным поведением в жизни. Ну вот так вот я аккуратно сказал, чтобы всем понятно все было. Да, так что вот это такая вещь. Нет-нет-нет, я вам скажу, многие знают такие слова народы. Мария Карпова: При этом одними и теми же словами можно выражать как и одобрение, я не знаю, приветствие, так и кого-то обозвать, вот это какая-то уникальная… Петр Кузнецов: Одно слово значит, что все хорошо и все очень плохо. Игорь Исаев: Да-да-да. Например там: «Ну-у-у, о-о-о»… это вот одна и та же интонация будет с разным лексическим наполнением, также очень важно сказать. Это действительно так. Именно в этом заключается в основном так называемая десемантизированная функция русского мата. У него нет прямого значения. Когда мы используем то или иное слово, мы не называем то, что называем. Мы называем ситуацию. Вот. В этом смысле прямой обидности мата, когда мы употребляем какое-то слово нет. Оно не значит то, что оно значит. Оно когда-то это значило. Это, знаете, это старая система, связанная у индоевропейцев еще, у праславян, как одной из ветвей индоевропейцев с процессом… Ну вот смотрите, как это выглядело раньше? Начинается пашня, начинается опускание зерна в землю, и это сопровождалось определенными обрядами. Это процесс зарождения новой жизни – хлеба, ребенка – процесс в основе своей один и тот же. И это называлось так, как это сейчас, собственно, и звучит. Все основные вещи назывались точно так же. Но ушло время, появился запрет на использование язычества, появился запрет на использование бранной лексики, мы используем их сейчас в другом значении. То, что мы сейчас с вами получили. Петр Кузнецов: Да. Я даже видел, читал версию, слышал, не помню уже, что на самом деле, по всей видимости, эти слова использовались в каких-то ритуалах. Игорь Исаев: Да-да-да, ровно про это я и говорю. Ровно про это и говорю. Мария Карпова: А откуда пошла чисто мужская природа использования мата? Почему вот считается, что мужчине можно, а женщине нельзя? Игорь Исаев: Это тоже опять же не всегда соответствует действительности. Как правило просто высокая мускулинность этой речи, то есть высокая экспрессивность, она просто связана, это исключительно связано с культурами в разных народах. Вот (в крайнем случае вот если говорить про нас или про народы, то есть про славян или про народы Кавказа, так видите, я объединенно, там непонятно, там много народов) вот женщина стоит на позиции слабого традиционно, не имеющего права выражать вот эту излишнюю мускулинность. Но это вопрос культуры. Сейчас, кстати, все меняется. Вы послушайте на улицах, девочки-подростки, и это, кстати, ужасно… Мария Карпова: Ужасно, да, это не очень красиво. Петр Кузнецов: А скажите как лингвист, Игорь, все-таки мат говорит о скудном словарном запасе? Или это нечто другое? Игорь Исаев: Нет, мат говорит только об одном. Вообще мат с точки зрения языка – это не хорошо и не плохо, это реальность. Ну как врачи рассуждают – есть болезни, есть здоровое состояние. Поэтому мат – это ни хорошо, ни плохо. Законодательство запрещает, потому что он связан с обозначением того, что не надо называть публично, но мат говорит только об одном: что вы находитесь в среде, которая позволяет вам его использовать или не позволяет. Поэтому это маркер, где вы находитесь. Это ваш маркер, это не маркер языка. Мария Карпова: Спасибо большое, Игорь. Петр Кузнецов: Спасибо, очень интересно. Мария Карпова: Игорь Исаев был с нами на связи, директор Института лингвистики РГГУ.