Марианна Ожерельева: Ну а теперь самое время поговорить о фейках. Это слово признано самым популярным англицизмом в речи россиян. Таковы результаты исследования образовательной платформой Skillbox и аналитического агентства ResearchMe. Также среди популярных заимствований, которые прижились в нашей речи, слова «хайп», «митинг», «апрув» и «уик-энд». А вот раздражают слова «краш», «брейншторм» и «дедлайн». Какие англицизмы вас конкретно раздражают? И какие слова вы часто употребляете, может быть, даже того не замечая? Ну а мы сейчас поговорим об изменениях в русском языке, хайпанем, что называется, на этой важной теме. Я уверена, что будет много сообщений и звонков. Звоните нам, пожалуйста, будем обсуждать. А с нами в студии Игорь Исаев, директор Института лингвистики РГГУ. Здравствуйте. Виталий Млечин: Здравствуйте. Игорь Исаев: Добрый день. Виталий Млечин: А вас какое слово больше всего раздражает? Игорь Исаев: Ну, «ф’ейки» именно в произношении с мягким «ф». Чудовищно, по-моему. Это все равно что говорить до сих пор по-старомосковски: «л’ямки», «т’ряпки», «с’нег», «з’десь». Уже мы давно все говорим: «лямки», «тряпки», «здесь» и «снег». Не надо «ф’ейки». Марианна Ожерельева: А какие слова часто используете? Игорь Исаев: Ну, я думаю, что… Если вы про заимствования? Марианна Ожерельева: Конечно. Виталий Млечин: Конечно. Игорь Исаев: Профессиональные. Это, кстати, один из важных моментов. Когда мы говорим, что надо бороться с заимствованиями… Это, кстати, отдельный вопрос: а надо ли бороться? Подумаем. Виталий Млечин: Да. Игорь Исаев: Но профессиональные для меня: «фонема», «морфема», «синтаксис». То есть все термины, которые мы используем, они же все… Виталий Млечин: Так это же никому в голову не придет, что это заимствования. Это же в школе проходят с младших классов. Игорь Исаев: А то, что мы с «хлебом» скрепным смирились? А он тоже германизм ранний. С этим тоже как-то придется жить. Поэтому в этом и есть главная проблема: мы очень часто обостряем ситуацию вокруг заимствований, забывая, что слова «лошадь», «сарафан», простите… Марианна Ожерельева: Мы сегодня говорили об островизации. Возможно, это наше будущее в технологиях. Игорь Игоревич, а можно ли стать таким островом в языковом смысле, то есть взять и действительно отказаться от всех тех слов, которые сегодня так прочно вошли в нашу жизнь? И мы уже даже не помним, что они откуда-то пришли. Ну, наши прямо как будто бы. Игорь Исаев: Давайте расскажу коротко про то, как механизмы «свое – чужое» в языке работают. Марианна Ожерельева: Так? Игорь Исаев: Мы ровно до тех пор воспринимаем какое-то слово чужим, пока оно не стало распространенным достаточно широко и признанным. Ну, например, в какой-то момент… Это самый простой пример, который понятен всем – с лексикой. А что касается, например, звуков или синтетических конструкций, то вообще ни одному носителю языка не придет в голову бороться, например, с родительным падежом множественного числа, условно говоря. Все мы настроены только на лексику. Почему? Потому что лексика отражает какие-то явления быстрее, чем вся остальная языковая система. Например, появилось новое слово, и его нужно принять. А пока его еще не приняли, оно на слуху, оно живое, и оно кажется раздражающим, потому что принцип «свое – чужое» в языке обострен как нигде. Виталий Млечин: Вот нам пишут: «Раздражает иностранщина. Везде иностранные вывески: гипермаркет, супермаркет. Не лучше ли называть эти магазины, как раньше: универсам и гастроном?» Вот не лучше ли? Игорь Исаев: Нет. Эти оба слова не отечественные – ни «универсам», ни «гастроном». Марианна Ожерельева: И эти не наши оказались? Игорь Исаев: Это очень смешно! Смотрите, это то, о чем мы сегодня с вами говорим. Потому что мы говорим: уберите эти «гастрономы»… Вернее, какое слово? Виталий Млечин: «Супермаркет». Игорь Исаев: Я забыл уже, да. «Супермаркет». «Уберите «супермаркеты» и замените на «гастрономы». Но «гастроном» – это самое что ни на есть заимствование, просто чуть более ранее. И вы привыкли к нему потому, что так говорили ваши бабушки и, вполне вероятно, родители, и оно кажется вам нормальным. Да, это отличный пример! Марианна Ожерельева: Ну а опасения-то какие? Вот Самарская область: «Скоро русский язык забудем совсем. Безобразие творится!» Игорь Исаев: При этом сказал человек по-русски, мы его поняли. Я вас умоляю, уважаемые друзья, не беспокойтесь о русском языке так сильно! Он решит сам за нас, что важно, а что не важно. Марианна Ожерельева: Это как он так решит? Игорь Исаев: А вот так. Проходит, например, два поколения – а это ориентировочно 40–50 лет – и все, что казалось недавно опасным, становится нормальным. Корней Чуковский в своей книге «Живой как жизнь» начинает повествование с важных слов, он говорит: «Наконец-то пришло и мое время скорбеть о том, что молодежь портит русский язык». Это будет всегда. Марианна Ожерельева: Сюжет посмотрим? Виталий Млечин: Да, небольшой сюжет. Наши корреспонденты спрашивали на улицах у людей, какие иностранные слова их раздражают. ОПРОС Марианна Ожерельева: Замечательно! Да? Как вам предложения от наших потенциальных зрителей? Игорь Исаев: Ой, это прекрасно! Опять же, мы с вами про это поговорили: мы предлагаем заменить одни заимствованные слова, новые, другими, но уже более привычными. Так устроен язык, он все это сглаживает со временем. Так что все в порядке. Я почти уверен, что дети того, кто пошел на вечеринку и не был доволен словами, которые он там услышал, будет считать, что их предок вполне себе архаичен, уже лет через двадцать. Виталий Млечин: А зачем вообще языку нужны новые слова, которые… в принципе, значение уже есть, их можно определить другими словами? Игорь Исаев: Отличный вопрос! Смотрите, какая история. Язык – это самое живое устройство, которое существует у нас в повседневном, таком растиражированном виде. Каждый из нас, говорящий по-русски, использует одну и ту же языковую систему, и она очень устойчивая в этом смысле. Поэтому… Кстати, к разговору о том, можно ли повлиять на язык. Да, но надо повлиять на всех. И вот появление дублетов – так называемых дублирующих элементов – оно появляется в результате активной жизни языка. Возникает конкуренция, вариативность. И вот эта неуспокоенность, поиск нового – это и есть признак жизни языка. Поэтому когда мы говорим, что у нас появляется новое, то надо не огорчаться, а танцевать просто от радости, что у нас язык жив. Самый стабильный язык – латинский. Одна проблема… Марианна Ожерельева: Никто не пользуется. А подскажите… Вот пишут, что все-таки у каждого языка свой возраст. Получается, кто его используется, точнее, вот эти слова. Правда ли, что, допустим, те слова, которые раздражают, их все-таки больше молодежь использует? Игорь Исаев: Конечно. Марианна Ожерельева: И просто люди слышат, что молодежь сегодня направо и налево эти слова как бы произносит. Это и раздражает. А может быть, они значения не знают, не понимают, для чего. Или это приходит из того, что сегодня технологически все-таки мы до какого-то периода развивались, были интегрированы в мировую экономику и другие области науки и знаний, и, соответственно, там эти термины (вы сказали, что в том же языкознании это тоже присутствии), они прижились, и люди ими как бы оперируют и повседневной жизни тоже? Игорь Исаев: Ну, в повседневной жизни, я не думаю, мы элементарные дискурсивные единицы используем. Марианна Ожерельева: Айтишники. Вот у них часто… Игорь Исаев: Айтишники – это отдельная вещь. Марианна Ожерельева: Да, это особая категория. Игорь Исаев: Это отдельная вещь, совершенно верно, совершенно точно. Это верхний пласт так называемого передового слоя языка – молодежь. Они схватывают новое… Марианна Ожерельева: Они и привносят, получается? Игорь Исаев: Конечно. А все, что находится ниже по возрасту, начинает раздражаться, потому что они не успевают за этим, у них уже сформирован лексический фонд. Очень гибкий мозг взрослого человека позволяет все это использовать. Ну, либо педагоги. Это, кстати, отдельная вещь. Тебе может быть сколько угодно лет, но ты общаешься с двадцатилетними. Поэтому все будет прекрасно! Марианна Ожерельева: А на каком языке надо с ними тогда разговаривать? Все-таки подстраиваться под них или пытаться переломить ситуацию? Или просто не реагировать? Игорь Исаев: Нет, нет, нет. Деланность и искусственность очень хорошо чувствуются, особенно детьми. Вы должны быть искренними. Если вам не понятно, вы должны спросить. Вам объяснят и будут считать вас немножечко старым, но честным и искренним человеком. Виталий Млечин: А правда, что язык стремится к тому, чтобы вытеснять полные синонимы, что все-таки не нужны разные слова, которые значат одно и то же? Игорь Исаев: Это очень сложный вопрос, у лингвистов нет одного ответа. Ну смотрите. Как правило, считается, что полных синонимов (или дублетов) не бывает, они чем-то различаются. Ну, например, «лингвистика» и «языкознание» отличаются хотя бы просто сочетаемостью грамматической, по-разному в контексте употребляются. Поэтому здесь есть некоторые проблемы. «Путь» и «дорога» – у каждого есть свой семантический круг. Марианна Ожерельева: «Трансакция» и «транзакция». Игорь Исаев: Я такого даже не знаю. Про «транзакции» я помню, приходят какие-то отчеты. Марианна Ожерельева: Нас как-то обвиняли, что мы неправильно сказали. Вот «транзакция» и «трансакция» – это два совершенно разных значения, безусловно. Игорь Исаев: «Трансакцию» я даже не слышал. Я совсем дед в этом смысле. «Транзакцию» я понимаю, потому что я от банка получаю отчеты. Марианна Ожерельева: Так? И что получается в этом смысле? Игорь Исаев: В общем, поживем еще некоторое время и увидим, что те дублеты, которые были, стали со временем пользоваться разными сферами общения. И все будет нормально. Язык не то чтобы избавляется, а это его функция – рождать вариативность. Вариативность – это и есть способ устойчивой языковой системы, как ни странно. Виталий Млечин: А как тогда создать вот эту самую норму, к которой все должны стремиться, кто хочет говорить грамотно? Потому что если употреблять слова так, как это делает большинство, то можно скатиться к неграмотности в некоторых вопросах. Игорь Исаев: А вот тут есть важный момент. Помните, в какой-то момент журналисты стали говорить, что ученые портят русский язык, они принесли в словарь «йогу́рт» и разрешили говорить «кофе» среднего рода, оно. Но возникло это не потому, что лингвисты хотят испортить язык. Это прямой ответ на ваш вопрос. Мы смотрим вокруг и видим, что значительная часть людей, даже образованных, начинает ошибаться в этом. Это значит, что язык принял эту норму. Да, мы его испортили, но эта порча со временем становится нормой. И мы идем дальше с этими вариантами. Главное – не думать за язык, он сам все решит. Виталий Млечин: Он сам, но все-таки люди же решают. Игорь Исаев: Правильно. Виталий Млечин: Это люди, которые говорят… Игорь Исаев: Точно, точно! Виталий Млечин: Ну а кого считать авторитетом тогда? Ведь есть же огромное количество людей, которые держатся за этот самый «кофе» и говорят все-таки «кофе» – он, а не оно. Игорь Исаев: У всех противников лингвистических теорий возникает рано или поздно состояние конца активности, они перестают мешать. Со временем… Да, это страшно звучит, но со временем противники уходят. И появляются новые, кто сделают новую норму. Да, это звучит странно. Лингвист не меняет, лингвист фиксирует происходящие изменения. А меняем мы с вами. Виталий Млечин: Ну хорошо, а «зво́нить» и «ло́жить» – тоже потом нормально? Игорь Исаев: Однозначно. Они идут в рамках тенденции языковой. «Звони́ть» и «ложи́ть» (и вообще, например, с глагольными окончаниями ударными) – это вполне себе действующая тенденция. Через некоторое время она может стать важной и главной. Ну, это будет казаться странно вначале. Марианна Ожерельева: Ну хорошо. Суммируем всех тех, кто говорят, что вообще надо от всего этого отказаться, пусть будет свой исконно русский язык. Как бы мы сейчас с вами общались, вот если бы ничего не менялось, молодежь не интегрировала бы новые слова? На каком языке мы бы сейчас с вами говорили? Какая словоформа была бы? Игорь Исаев: Очень гипотетическая ситуация, потому что это невозможно. Ну, это просто невозможно. Но если предположить, то вы можете взять, например, памятники письменности, не знаю, XIV века, когда русский язык появлялся, и посмотреть, как это выглядит. Марианна Ожерельева: Совсем тяжело как-то. Игорь Исаев: Конечно. Это просто другой язык. Марианна Ожерельева: Очень громоздкий. Игорь Исаев: Да даже если вы посмотрите, как говорили люди в начале XX века, вы увидите у них вариативность морфологии совершенно другую: «в доме» и в «дому» у них были распределены не так, как у нас. Марианна Ожерельева: А в разрезе 30 лет мы отличаемся? Игорь Исаев: Нет, нет, это так называемая малая история языка, в которой почти ничего не видно. Марианна Ожерельева: Звоночек у нас есть. Виталий Млечин: Татьяна из Москвы. Здравствуйте. Марианна Ожерельева: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я москвичка, всю жизнь проработала в комбинате «Правда», в «Комсомольской правде». Всю жизнь работала исключительно с русским языком. У нас многогранный русский язык. Почему у нас в школе не могут такие передачи взять, видео, как ведет Михалков, знаменитая династия? Он рассказывает, как можно говорить на русском языке то, что иностранцы никогда не поймут. Единственное, что они могут понять – что у нас есть Чехов, у нас есть Паустовский, у нас есть Достоевский. Вся молодежь говорит сейчас на этом сленге. Это же страшно! Марианна Ожерельева: Татьяна, а вы говорите на языке Чехова и Паустовского в обычной жизни? Зритель: Вы знаете, вот не поверите, мы часто в семье именно так и говорим. Марианна Ожерельева: А внуки и дети у вас есть? Зритель: Ну, у меня уже взрослые дети и внуки. Здесь другое. Ну как можно? Вот даже тот же Зайцев. Если бы он слышал… Вот «лук». Что такое «лук»? Это лук-порей, который растет. А теперь это «образ». Почему нельзя сказать «образ»? Марианна Ожерельева: Спасибо большое. Виталий Млечин: Спасибо. Марианна Ожерельева: С чем можно согласиться, а с чем – поспорить? Игорь Исаев: Согласиться абсолютно со всем можно. «Наконец-то пришло и мое время, когда я грущу о порче языка молодежью». Марианна Ожерельева: А вы никогда не грустите, ни на секунду не задумываетесь, что как все плохо и ужасно? Игорь Исаев: Да нет. Вы знаете, грусть – это не тот способ, которым лингвист осматривает объект исследования. Марианна Ожерельева: А как? Игорь Исаев: Мы смотрим на язык как на систему меняющуюся. Мы пытаемся понять закономерности и делимся с вами охотно тем, что происходит. Это вполне нормально и по-человечески – грустить о том, что меняются вещи. Марианна Ожерельева: А вы без оценок? Игорь Исаев: Мне не нравится, когда девушка матерится на улице. Вот моя оценка. Не нравится. Но я понимаю, почему это происходит. Я могу… Марианна Ожерельева: Почему? Игорь Исаев: Потому что это яркий способ представления информации следующей – не той, которую она в этот момент произнесла. Марианна Ожерельева: А только в нашей культуре это заложено или нет? Игорь Исаев: Нет, конечно. Нет, нет, нет. Ну посмотрите плохо переводимые моменты в зарубежных фильмах, которые тоже запикиваются. Они, может, не так обильно украшены, как у нас, но все-таки они придают примерно то же – негативное отношение. Виталий Млечин: На мат очень много жалоб, но матерились и Пушкин, и другие классики. Игорь Исаев: А вот спорят, вот спорят. Не матерились. Они его использовали в определенной стилистической функции. Если вы смотрите текст, где употреблено, например, даже у Маяковского какое-нибудь бранное слово, то оно употреблено там не потому, что он хотел ругаться грязно, а потому, что иным словом назвать происходящее было нельзя. Поэтому это все-таки разные вещи. Ругаться в быту, идя по улицу… Виталий Млечин: Так а в быту они не ругались? Игорь Исаев: Ну, они тоже использовали эту лексику, я про это знаю, да, но это все-таки не в качестве брани площадной, а это именно указание на то, что это нельзя иначе назвать. Вот! Марианна Ожерельева: Еще сообщения. Удмуртия: «Хватит пресмыкаться и прогибаться перед Западом!» Раздражаются такие слова, как «кешбэк», в последние годы все чаще мы это слышим. Не нравится тоже «камон», у нас было в репортаже. Игорь Исаев: Ну камон! Как это может не нравиться? Марианна Ожерельева: Ну камон! Ну вы что, Игорь Игоревич? Ну что вы? Игорь Исаев: Вот видите? Вот и переиграли. Марианна Ожерельева: И еще. Было такое яркое слово здесь… Виталий Млечин: А тут еще практический вопрос: «А как писать слово «кешбэк»?» Игорь Исаев: «Кешбэк» сейчас, кажется, пишется слитно, оно обрусело. А вот «е» или «э» – это вопрос. Скорее всего… Слово «мэр» писать стали через «е». И тенденция писать все через «е». Кстати, надо «кешбэк» проверить, да. Марианна Ожерельева: «Мейнстрим» еще раздражает. Мы находимся в каком-то мейнстриме… Игорь Исаев: Да, в потоке, в главном потоке, в главном событийном потоке. Нормально возмущаться. Пусть, пусть! Марианна Ожерельева: Конечно, давайте. Звоночек у нас, Людмила из Санкт-Петербурга. Может быть, возмущение послушаем. Людмила, здравствуйте. Виталий Млечин: Здравствуйте, Людмила. Зритель: Здравствуйте, здравствуйте. Марианна Ожерельева: Как вы разговариваете? Что вас раздражает? Зритель: Меня раздражают учебники русского языка. Игорь Исаев: Это правда. Зритель: Потому что я заканчивала девятый класс со старшим внуком… Марианна Ожерельева: Вместе? Зритель: С троими детьми я прошла этот русский язык, три мальчика. А сейчас я вообще не знаю, что у меня будет, когда у меня внучка подрастет. Марианна Ожерельева: А почему вы учитесь-то, а не сын ваш? Зритель: Родители работают. Марианна Ожерельева: А внук не может сам учиться? Зритель: Да. Ну, у меня русский язык «пять с плюсом», поэтому родители просят меня заниматься. Марианна Ожерельева: Хорошо. А что не нравится в этих учебниках современных русского языка? Зритель: Вы понимаете, такое впечатление складывается, что как будто предложения переворачивают, окончания ставят в начале… Вы понимаете, я забыла учебник языка для четвертого класса, я хотела запомнить фамилию этого профессора. Ну, я в школе была! Я стояла и чуть матом не ругалась! Правда, рядом внук сидел. Я говорю: «Сашуля, подожди, бабушки включает мо́зги». Я хотела ему объяснить правило, а правило было вообще написано так, что даже я, человек… Марианна Ожерельева: Ну, пусть ему в школе объяснят. Как же так? Игорь Исаев: Есть проблема. Марианна Ожерельева: Вы сказали, что есть проблема. Игорь Исаев: Есть проблема со школьными учебниками. Действительно, очень часто школьный русский преподается как иностранный, в отрыве от живых текстов. Это большая проблема. Нельзя изучать родной язык в виде свода склонений и спряжений. Это важно понимать – как язык устроен. Но нужно учить прежде всего культуре речи – в смысле владения языком. Марианна Ожерельева: А как это должно происходить? Игорь Исаев: Это должно быть большое количество практических занятий, а не заучивание парадигм. Виталий Млечин: А что такое практические занятия? Игорь Исаев: А вот представьте себе… Когда вы берете лист бумаги, у вас возникает проблема с написанием текста. Почему? Потому что ваш устный язык совсем отличается от письменного. Это разные языки. Марианна Ожерельева: А диктанты? А сочинения? Мы же писали в школах. Игорь Исаев: Вот. И диктанты, и сочинения – это все-таки отдельная форма. Вот сочинение я очень приветствую. И главное – учить детей разговаривать, общаться между собой, потому что коммуникативный русский язык, то есть не грамматика, а коммуникативный, общение – это очень важная вещь. Орфография, пунктуация и общение – это разные вещи. Надо гораздо больше общаться на уроках русского языка на родном русском, читать тексты. Это очень полезно. А с заучиванием возникают проблемы. Марианна Ожерельева: Я помню, у нас в школе прямо натаскивали на словарные диктанты. Игорь Исаев: Ой, да… Марианна Ожерельева: Чуть ли не каждый урок русского языка начинался с того, что… В этом, если мы уйдем от теоретизации, какая-то практическая составляющая-то есть? Это для того, чтобы мы навсегда запомнили, что «жи» и «ши» с буквой «и»? Или есть еще какие-то признаки, которые надо… Все-таки мы, может быть, в школе этого не понимаем, а потом в жизни нам пригодится? Игорь Исаев: Вы же помните, в школе мы учим русский язык для того, чтобы правильно писать, преимущественно для письменной речи. Марианна Ожерельева: Да. Игорь Исаев: Нужно поставить знаки препинания. А в устной речи этого нет, у меня запятые и точки изо рта не вылетают, когда я говорю. А вот когда вы излагаете это письменно, вам надо расставить, определить главные и зависимые части предложения и расставить между ними отношения в виде знаков препинания. Поэтому русский язык направлен преимущественно на письменную речь, а она в основе своей имеет церковнославянскую традицию – она не устная по своему происхождению. Это разные языки. Поэтому так трудно и писать. Вы говорите легко, а писать очень трудно. И вот учить взаимодействию – это, пожалуй, важная вещь. Сочинение – однозначно надо. Марианна Ожерельева: Учит сегодня, да? Игорь Исаев: Надо, да. И больше. Марианна Ожерельева: Больше надо? Игорь Исаев: Да. Марианна Ожерельева: Еще звонок у нас, из Пермского края. Дмитрий, здравствуйте. Виталий Млечин: Здравствуйте. Марианна Ожерельева: Дмитрий? Зритель: Да, слушаю. Дмитрий. Виталий Млечин: Это мы вас слушаем, вы в эфире. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Меня раздражает слово «пролонгировать». В немецком языке есть слово lang – «длинный». Значит, идет мужик с папкой. «Куда идешь?» Он говорит: «Я иду пролонгировать какой-то договор». Я у него спрашиваю: «А что такое «пролонгировать»?» Он не знает, что это за слово. Марианна Ожерельева: Но идет. Игорь Исаев: Я потом домой пришел и вспомнил: по-немецки lang – это «длинный». Значит, «продлить». А зачем такую ерунду пускать в эфир? Вот меня… Марианна Ожерельева: Спасибо, Дмитрий. Виталий Млечин: Спасибо. Марианна Ожерельева: Игорь Игоревич, а как часто люди используют слова, все-таки не понимая их значения? И слово приобретает какое-то сверхновое значение. Вот видите, человек сказал, а не знал, что оно означает. Игорь Исаев: «Пролонгировать». Нет, такие вещи бывают. Преимущественно это связано с некоторой нелюбознательностью нашей. Вот человек, с одной стороны, очень любознательное существо, но когда это касается рабочих обязанностей, которые не лежат глубоко в сердце, то любознательность очень часто отступает на последнее место. И ты можешь нести пролонгировать все что угодно, не понимая, что это такое, включая… Марианна Ожерельева: А часто бывает такое сейчас? Игорь Исаев: Конечно, конечно. Потому что слова… Я понимаю, к чему вы клоните: новые слова слишком опасные для людей, они их не понимают, они путают их значения. Марианна Ожерельева: Да. Игорь Исаев: Так это не проблема слов. Когда говорят: «Я не люблю эти иностранные слова», – так не употребляйте! Ну что проще-то? Марианна Ожерельева: Так не поймут. Игорь Исаев: Вот вы говорите: «Не понимаю, что такое «пролонгировать». Ну сходите и продлите документ, его действие. Марианна Ожерельева: Старею уже. Виталий Млечин: А меняется смысл слов, если их неправильно употреблять? Скажем, сейчас все говорят «нелицеприятный» в значении «неприятный», хотя «нелицеприятный» совершенно не это означает, а означает «объективный». Но об этом уже, кажется, особо никто не помнит. Вот меняется ли это значение? Игорь Исаев: Конечно. Это опять же происходит из-за того, что «нелицеприятный» очень похоже на слово «неприятный», поэтому такие вещи и возникают. Да-да, это исключительно… Виталий Млечин: Но оно изменится со временем? Со временем «нелицеприятный» станет синонимом «неприятного» или нет? Игорь Исаев: Да, станет. Конечно, станет. Конечно, станет. Ну, другое дело, что тут… Вот с этим словом я бы был осторожен, потому что это все-таки очень такая ограниченная сфера употребления. Оно может стать гораздо шире и употребляться в значении «неприятный», но я не уверен, что круг людей, которые используют его активно, очень большой. Виталий Млечин: Ну, сейчас как-то очень часто его приходится слышать, и именно в этом значении. Игорь Исаев: Я думаю, что это сфера, где люди о таких вещах говорят. Потому что в основном говорят: «Эй, севрюжки вы!» – и все. Марианна Ожерельева: В какой период времени больше всего слов иностранных вошло в нашу повседневную жизнь? Вот понятие «открытие границ» сыграло свою какую-то ключевую роль здесь или нет? Игорь Исаев: Давайте так. Приоткрытие окна сначала Петром сыграло большую роль, потому что… Марианна Ожерельева: Мы плавно перешли к нашей будущей теме. Игорь Исаев: Конечно. Потому что совершенно понятно, что приобретение новой техники рождало необходимость (строительной, мореходной), рождало новые слова, которые должны были появиться. Любая наука пользуется заимствованиями. И, конечно же, новая Россия, которая началась в 90-х годах, она тоже в связи с открытием миру вынуждена была принять новые явления и засвидетельствовать новые слова. Ой, какие «дринкачи» и прочие были в 90-х годах, которые раздражали людей старшего возраста. Марианна Ожерельева: Кто был? Игорь Исаев: Словообразование. Например, от глагола… ну, от английского слова drink стали образовываться русские слова, уже русские, с окончания и суффиксами: «дринкануть», «дринкач» и так далее. И это страшно раздражало носителей старшего поколения. Все было. Марианна Ожерельева: Как и сейчас. Все продолжается. Виталий Млечин: Ну да. «Погуглить» же тоже сейчас очень часто можно услышать. Игорь Исаев: Причем в «Яндексе». Виталий Млечин: Естественно! Игорь Исаев: Да. Марианна Ожерельева: А еще говорят: «Засоряют постоянно русский язык. Зачем? И кому это нужно?» Кому же это нужно, Игорь Игоревич? Игорь Исаев: Нам. Вам. Мне. Всем находящимся в студии и за студией. Всем это нужно. Каждый привнесет свое. И вы бы не раздражались на эти слова, если бы их часто не употребляли. А кто употребляет? Ну, не только же ведь враги, которые проникли в наше сознание. Мы же с вами все это делаем. Марианна Ожерельева: Но это улучшает нашу жизнь? Или не надо давать таких оценок? Игорь Исаев: Не надо давать оценок. Относитесь к этому так: язык живет, и пусть живет, а мы наладим со временем. Виталий Млечин: По поводу слова «озвучить» тоже интересуются. Ведь озвучивают кино. А сейчас озвучивают… Игорь Исаев: «Озвучить свою позицию»? Виталий Млечин: Да, позицию и все остальное. Вот так уже можно говорить или по-прежнему нельзя? Игорь Исаев: Говорите на здоровье. Только вам потом позвонит кто-нибудь в эфир и скажет: «Как же так? Озвучивают? Это студия озвучивания…» Или озвучания? Как сейчас – я не знаю. Пожалуйста, говорите. Вы его можете сделать нормой. Вы и еще, например, миллиона три-четыре людей, говорящих так. Пожалуйста. Виталий Млечин: Хорошо. А как мы поймем, что это стало нормой? Игорь Исаев: Как только перестанут звонить в студию те, кто говорит: «Меня раздражает это слово». И это слово появится в словаре, в новом словаре. Сначала – с пометкой «возможно». Марианна Ожерельева: Вот даже так? Виталий Млечин: А словари новые часто выходят? Игорь Исаев: Словари всегда (сейчас я скажу слово) тормозные. И связано это с тем, что для того, чтобы зафиксировать имеющуюся лексику и отразить ее в словаре, должен пройти большой исследовательский этап. Как правило, словарь опаздывает… Ну, сейчас электронные словари опаздывают на годы, а раньше они опаздывали на десятилетия от состояния языка, потому что пока соберется картотека, пока издастся, пока редактор проверит. В электронном виде чуть быстрее, но все равно словарь опаздывает на годы. Виталий Млечин: Ну хорошо, давайте еще так. А как специалисты все-таки понимают, что возможно, а что – нет? Вот как долго надо говорить слово «нелицеприятный» в значении «неприятный», чтобы специалисты решили: «Ну да, так можно»? Игорь Исаев: Сейчас есть хороший инструмент, он называется Национальный корпус русского языка. Это такое университетско-академическое издание, которое базируется сейчас на базе Института русского языка Академии наук, который имени Виноградова. И там есть хорошие корпуса, ну, подкорпусы (диалектный, прессы, самые разные), где показывается частотность растущих слов. И прямо сказать, что слово, которое с индексом таким-то, уже вошло в словарь, нельзя, но можно фиксировать, что оно становится общепринятым по контекстам. Марианна Ожерельева: А как отслеживают? Игорь Исаев: Вы смотрите столбцовую гистограмму, статистическую, по каким годам. Марианна Ожерельева: А, по годам? Игорь Исаев: Вы прямо смотрите по годам, как растет слово. Виталий Млечин: Ну хорошо. Но это же надо как-то посчитать. Игорь Исаев: Да. Виталий Млечин: Действительно, а как понять, насколько часто употребляется это слово? Кто фиксирует? Игорь Исаев: Вот сейчас, я говорю, есть очень удобный инструмент. Вы просто смотрите на статистику, которую вам показывают. Виталий Млечин: Но статистика это откуда берется? Игорь Исаев: У вас есть огромный корпус текстов, самых-самых разных, которые произносятся и пишутся. Марианна Ожерельева: То есть газеты, условно, да? Игорь Исаев: Самые разные. Национальный корпус русского языка – это огромная многодесятимиллионная… десятки миллионов (не знаю теперь, как выкрутиться), десятки миллионов словоупотреблений, может быть, даже сотни. И там видно просто, в каких текстах это слово начинает появляться и с каких годов. Марианна Ожерельева: Спасибо вам огромное. Виталий Млечин: То есть речь идет о текстах в первую очередь? Игорь Исаев: Да, конечно. Виталий Млечин: А устная речь? Игорь Исаев: С устной речью сложно, ее трудно представить в виде букв. Марианна Ожерельева: Спасибо вам большое. Очень интересно! Виталий Млечин: Спасибо огромное. Игорь Исаев, директор Института лингвистики РГГУ, был у нас в гостях. Говорили о русском языке. О чем же еще? Марианна Ожерельева: Такой брейншторм получился отчасти – подумали же. Виталий Млечин: Нетворкинг. Марианна Ожерельева: Кстати, да. Связи наладили. Виталий Млечин: Сейчас прервемся на пару минут и продолжим.