Как остановить подростковую преступность? Грабеж, угон, наркотики… 15 тысяч преступлений меньше чем за полгода совершили подростки. Затягивает уголовная романтика или это ошибки молодости? Почему на скамье подсудимых все больше несовершеннолетних? Иван Князев: Ну а мы начинаем наш эфир. И вот главная тема дня, о которой будем сегодня говорить. Ольга Арсланова: Мы будем говорить о подростковой преступности и почему она вроде бы официально снижается, но на лентах информационных агентств мы постоянно видим сообщения о том, что подростки совершают то или иное преступление. Иван Князев: МВД каждый год отчитывается о снижении подростковой преступности. По некоторым данным, за 10 лет количество несовершеннолетних правонарушителей уменьшилось втрое. Но, как утверждают эксперты, вопрос не в цифрах (некоторые, кстати, тоже не радуют), а сегодня все больше детей идет на преступления в возрасте до 14 лет. Ольга Арсланова: Ну и опять же к новостям. Это, видимо, наша профессиональная деформация, мы постоянно видим это на лентах информагентств. И вы наверняка знаете об этих случаях. Вот только за последние несколько дней что произошло? Подростки совершили двойное убийство в Талдоме. Молодые люди 2002 и 2003 годов рождения убили двух женщин после того, как вместе выпивали. Ранее в Подмосковье три девочки-подростка избили десятилетнюю девочку, которая им не понравилась, она была инвалидом, инцидент произошел на детской площадке. В Архангельске две школьницы забили до смерти свою одногодку. Вот, пожалуйста, это сводки всего лишь нескольких дней. И такие сообщения поступают очень часто. Иван Князев: А теперь – общая статистика. МВД говорит: в России до мая этого года почти 15 тысяч несовершеннолетних пошли на преступления с начала этого года – это примерно 4% от всех совершенных преступлений за весь 2019 год. По сравнению с аналогичным периодом прошлого года количество малолетних преступников сократилось на 8% – тогда их было 16 тысяч. Ну, опять же эта статистика была с начала года по май, так что неизвестно, что будет до конца этого года у нас. Ольга Арсланова: Да. И по данным Верховного Суда, в прошлом году тяжких преступлений было совершено более 8 тысяч, а особо тяжких – почти 1,5 тысячи. При этом реальное лишение свободы, как вы видите, получили только 3 тысячи человек. На первом месте в статистике – условный срок, далее – штрафы и исправительные работы. А в более чем в тысяче случаев вообще никакого наказания не следует. Иван Князев: Основные преступления несовершеннолетних, согласно судебной статистике, – это кража, грабеж, угон транспорта, нападение на других людей и избиение, а также незаконный оборот наркотиков. Ольга Арсланова: Давайте обсуждать эту тему вместе с вами. Звоните в прямой эфир, пишите нам SMS. Что делать с подростковой преступностью? И мы приветствуем наших гостей в этой студии. Член Комиссии по поддержке семьи, материнства и детства Общественной палаты России Элина Жгутова. Здравствуйте. Элина Жгутова: Добрый день. Ольга Арсланова: И учитель высшей категории, почетный работник общего образования России Леонид Перлов. Леонид Перлов: Добрый день. Ольга Арсланова: Уважаемые гости, давайте сначала поговорим вот об этой статистике, которую мы только что показали нашим зрителям. Можем ли мы ей в полной мере верить, учитывая, что сейчас взят курс на такое гуманное отношение к подростковой преступности, к детям и многие преступления в эту статистику просто не попадают? Элина Жгутова: Ну, в вашем вопросе содержится практически ответ. Ольга Арсланова: Ну, может быть. Элина Жгутова: То есть, если мы хотим не наказывать детей, а журить их за особо тяжкие преступления, конечно, мы будем наблюдать такую картину. И потом, статистика – очень хитрая вещь. Нужно хорошо в этом разбираться. Есть определенные статьи, как подается статистика. Ну, я достаточно часто сталкиваюсь, скажем так, с лукавым методом подсчета. Ольга Арсланова: Вы сталкивались со случаями, когда дело просто не возбуждается, то есть не попадает в эти цифры? Элина Жгутова: Ну разумеется. У нас дети до 14 лет (вот то, о чем мы сейчас говорим, тема нашей передачи, я так понимаю) вообще не попадают ни под какую ответственность. Ну смотрите. Допустим, если случай педофилии – это случай 18+ по отношению к несовершеннолетним, то, извините, если 17+ по отношению к совершеннолетнему, просто ничего не будет. «Они же дети!» – помните этот хештег? «Они же дети». То есть у нас вот этот тренд взят на вооружение. И опять возвращаюсь к своей любимой теме – это ювенальная юстиция, вот в том самом ее первоначальном смысле этого слова. О чем шла речь? Началось это с французского правосудия, поэтому и juvenile justice. То есть там как раз таки освобождали малолетних преступников. То есть им дозволялось делать все, и поэтому они переворачивали машины в Париже и так далее. То есть говорилось о том, что: «Ну, они же дети. Не нужно плодить преступность в квадрате. Если мы посадим малолетнего преступника за решетку, он выйдет рецидивистом – и мы получим преступность». Но, как мы видим, цыплят по осени считаем мы по-другому. Мы видим, что с ослаблением ответственности за преступление дети все больше распоясываются. Ольга Арсланова: Леонид Евгеньевич, скажите, а в вашей практике бывали случаи, когда подросток совершает, ну, однозначное преступление, за которое взрослый человек отвечал бы перед законом по всей строгости, но ему это спускалось с рук, дела не заводились, как-то договаривались, не знаю? Леонид Перлов: Да, это было – правда, довольно много уже лет тому назад. Это было связано с тем, что его поймали в школе с наркотиками. Ольга Арсланова: А сколько лет назад было? Леонид Перлов: Меньше пятнадцати. Он ушел просто из этой школы – чем дело и закончилось. Ольга Арсланова: А школа в этом случае покрывает, получается, преступника тоже? Леонид Перлов: Да школа в этом случае как-то вообще ни при чем. Дело рассматривали соответствующие органы. Ребенок перестал появляться в школе. Школа, видимо, испытала облегчение в этой ситуации. Вот и все. Иван Князев: Леонид Евгеньевич, а вообще вас эта тенденция не настораживает? Вот вы человек, который видит детей в школе. Что с ними происходит? И почему это с ними происходит? Ну, с одной стороны, да, статистика вроде как успокаивает: преступления за 10 лет сократились втрое. Но, с другой стороны, когда мы читаем обо всех этих случаях, которые… Вот десятилетняя девочка, такие же подростки, девочка-инвалид, ее избивали. Ольга Арсланова: Ну, много этих случаев, действительно. Все равно их много. Иван Князев: Да-да-да. Что происходит с нашими детьми? Откуда такая жестокость, которую и у взрослых-то не встретишь? Только потому, что мы стали больше об этом говорить? Леонид Перлов: Да нет. Иван Князев: Или такое было и раньше? Что происходит сейчас? Леонид Перлов: Причин множество. Одна из них, на мой взгляд, одна из главных – взрослых-то как раз и встретишь. А дети… Действительно, есть такой хештег «Они же дети». У них сильно развит инстинкт подражания. Это механизм выживания детей во взрослой среде. Они подражают тому, что они видят вокруг себя: в транспорте, на улице. Вспомните прошедшую субботу. Дети все это видят. Иван Князев: Ну знаете, раньше говорили, что школа все-таки не только дает знания, а школа все-таки еще и учит жить. И очень много закладывается именно в подростковом возрасте, именно в стенах учебного заведения, в классах, особенно начальных и уже чуть позже, когда дети общаются друг с другом. Вот когда я учился, если у нас ребенок встает на учет и к нему приходит инспектор по делам несовершеннолетних – ну, это вообще целая трагедия была. Леонид Перлов: Давайте поменяем окончание. Я бы сказал так: школа учила жить – лучше ли или хуже ли, но учила. Сегодня школа этим не занимается фактически, потому что школе некогда и школа не на это заточена. Времени, возможностей, сил на воспитательную работу у учителя просто элементарно нет. А в показатели, по которым оценивается работа школы и по которым она занимает то или иное место в рейтинге, эта сторона нашей педагогической деятельности не входит – соответственно, и не влияет на рейтинговую позицию школы. Ольга Арсланова: Своим мнением спешат поделиться наши зрители. Вот что нам пишет Ярославская область: «Подростковая преступность в России растет по той же причине, по которой ее практически не было в бывшем Союзе, – это занятость, точнее, ее отсутствие в наши дни». И вот мнение нашего зрителя Анатолия из Томска. Здравствуйте, Анатолий. Иван Князев: Здравствуйте, Анатолий. Зритель: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Слушаем вас. Зритель: Да вот мое мнение такое. Перестали фильмы хорошие показывать, убийства показывают… Ольга Арсланова: А, телевидение? Леонид Перлов: Телевидение виновато. Зритель: Конечно. Зацеперов этих зачем по телевизору показываете? Они специально снимают, чтобы их показывали по телевизору. А другие это смотрят. Ольга Арсланова: Но вы же знаете, что подростки еще смотрят то, что сами снимают и выкладывают в YouTube, как раз какие-то сцены. Драки, избиения – все это выкладывается. И невозможно это запретить. Они все равно это видят, потому что они сами этот контент создают. Зритель: Нет, я понимаю. Но на весь мир показывает телевидение… Ольга Арсланова: А, все равно телевидение? Хорошо, понятно. Спасибо, Анатолий. Иван Князев: Ну да, родители как-то в этом процессе почему-то выключаются. Леонид Перлов: Не участвуют. Иван Князев: Да. Эта тенденция меня тоже всегда удивляла. Ольга Арсланова: Поставить замок, телевизор выключить? Скажите, пожалуйста… Вы говорили о ювенальной юстиции. Сейчас много говорят о том, что у нас дружественное к ребенку правосудие, да? Элина Жгутова: Да. Ольга Арсланова: Это какой-то официальный термин, который был принят. Элина Жгутова: Дивное, гуманное. Ольга Арсланова: Что это значит? Насколько дружественное это правосудие? И сколько в нем такого гуманизма, дружбы и дружественности, а сколько справедливости? Иван Князев: Я думаю, в кавычках «гуманизма». Ольга Арсланова: Вот этот баланс соблюден? Элина Жгутова: Справедливость – это сейчас не та категория, которую мы обсуждаем. Закон у нас справедлив по определению, если мы им пользуемся и определяем. У нас и так всегда было дружественное к ребенку правосудие. У нас за особо тяжкие и тяжкие преступления предусмотрена половинная ответственность, то есть от взрослого человека. У нас сейчас, конечно, сократилось количество вот этих трудовых детских колоний. Вы помните фильм «Пацаны», как там воспитывались… Ольга Арсланова: Занятость, о которой наши зрители говорят. Элина Жгутова: Подождите. О какой занятости мы сейчас говорим? Мы сейчас говорим о детях до 14 лет. Какая у них занятость? У них школа – одна занятость. Ольга Арсланова: Нет, ребенок нарушил закон – значит, его надо заставить работать хотя бы, да? Леонид Перлов: До 14 лет это невозможно. Элина Жгутова: Правильно говорили, что сейчас школа – это, извините, поставщик образовательных услуг ребенку-клиенту. Поэтому о каком воспитании мы можем говорить? В школе отсутствует воспитание, у нее нет такой задачи. Вот давайте с этого начнем. Чем мы будем занимать? Ребенок приходит в школу – там воспитания нет. Ребенок уходит домой – и там родители либо на семи работах, либо в интернете. Да? Леонид Перлов: Либо пьяные лежат. Ольга Арсланова: С другой стороны, в советское время родители тоже очень много работали. Многих отдавали сначала в пятидневный детский сад, потом… Элина Жгутова: А воспитывала среда. Вы не могли плюнуть в лицо человеку на улице. Понимаете, воспитывала сама среда. Воспитывала школа, воспитывала среда. И родители уже, извините, просто вносили свой посильный вклад. Были три воспитательные среды: школьная, дворовая и семейная. Я проходила все это. И чтобы состояться человеком, на самом деле необходимы именно эти три составляющие, как я считаю. То есть это социализация определенная. Значит, мы сейчас говорим об ограничении ответственности, да? То есть ответственность во многих случаях не наступает – или вообще не наступает, или наступает какое-то журение, еще раз говорю. А теперь давайте поговорим о том, что еще подливает масла в огонь, что этой жестокости придает новые формы, новые обороты. Вот смотрите. Сейчас прошел фестиваль «ВКонтакте». Не хочу его рекламировать… Ну, он уже прошел. Или в ближайшие дни, или, пока мы здесь с вами сейчас находимся, он идет. Достаточно дорогие билеты. Аудитория точно рассчитана. Аудитория «ВКонтакте» – это у нас, как мы понимаем… Ольга Арсланова: …молодежь. Элина Жгутова: Да. Вот то, о чем мы с вами говорим. Ольга Арсланова: Школьники и студенты. Элина Жгутова: Да, та самая аудитория. Что мы там сейчас увидим? Это будет толпа школьников, которые собрали какие-то деньги. Там билет – 2 тысячи, вот так вот. Ну, не три копейки, не бесплатно совсем. И там будет кто? Те, о ком наша власть говорит: «Если не можешь их остановить, то нужно возглавить». То есть там будут рэперы. Вот эти тесты я не могу привести в прямом эфире. Я даже на своих печатных ресурсах тоже не привожу. Ольга Арсланова: А как они на преступность влияют, ну, связаны с преступностью? Элина Жгутова: Ну, там идет пропаганда насилия, наркотиков, жестокости, убийств. Извините, один из самых известных рэперов рассказывает об этом скулшутинге, называется «Последний звонок». Он призывает. Он рассказывает, как он убивает детей… Ольга Арсланова: Это же критически настроенная песня. Элина Жгутова: Как критически настроенная? Ольга Арсланова: Ну, вы об Оксимироне? Элина Жгутова: Я вам советую… Ольга Арсланова: Да нет, я хорошо знакома с его творчеством. Элина Жгутова: Я не могу советовать зрителям это сделать, но вам как ведущим советую просто ознакомиться с творчеством… Ольга Арсланова: Мы знакомы. Элина Жгутова: …именно тех площадок и тех рэперов, которые сегодня выступают на фестивале одной из основных сетей – «ВКонтакте». Конечно же, родители не сидели молча и не смотрели на все это безобразие. Естественно, что в прокуратуру, в МВД и так далее были отправлены соответствующие письма. И как мы понимаем, были получены абсолютные отписки. Иван Князев: Вот это интересный момент… Ольга Арсланова: Но мы сейчас боремся все-таки с какими-то произведениями искусства. Да, мы можем по-разному к ним относиться… Элина Жгутова: Это не произведения искусства. Это как раз таки та пропаганда насилия и наркотиков, которая ведется с площадок центральных наших… Иван Князев: Хотелось бы спросить: а реакция-то какая-то была на это? Потому что я тоже сталкивался… Элина Жгутова: Нет, отписки абсолютные. Иван Князев: Обнаружил у своей дочери в телефоне песню, в которой употребляются определенные виды наркотиков. При этом, слава богу, она еще не понимает. И я на самом деле не знаю, куда мне обратиться. Элина Жгутова: В прокуратуру. Но вам ответят, что ничего в этом нет. Иван Князев: А что они отвечают? Элина Жгутова: «Ничего нет». Потому что когда власть занимает позицию: «Мы возглавляем то, что не можем остановить», – извините, такой принципиальный подход приведет еще не к таким цифрам. Иван Князев: А как этот вектор поменять в нормальное русло? Элина Жгутова: Запрещать, запрещать. Иван Князев: Ведь в наше время тоже были различные провокационные исполнители. Ольга Арсланова: Слушайте… Элина Жгутова: Вот сейчас мы говорим о видео в YouTube, которое, естественно, тоже разогревает, когда твои ровесники режут кошку в прямом эфире. Прекрасно YouTube борется с контентом. Прекрасно «ВКонтакте» борется с контентом. Иван Князев: Особенно когда в политических целях. Ольга Арсланова: Уважаемые гости, все-таки я одного понять не могу. Всегда были песни про наркотики, песни про алкоголь, стихи с матерной бранью. В любое время и в определенных субкультурах, в определенном возрасте это всегда пользовалось определенной популярностью. Контент может быть любым. Вопрос: почему он вызывает отклик в душе человека? Почему ребенок смотрит, как бьют его сверстника – и у него не возникает омерзения, у него не возникает желания, не знаю, прекратить это, а у него возникает желание это повторить? Вот что странно. Леонид Перлов: Ну, во-первых, потому, что первая естественная, видимо, реакция – запрещать. Любая попытка что-либо запретить человеку в возрасте тинейджера обречена практически стопроцентно на провал, потому что… Ольга Арсланова: Возникает тяга. Леонид Перлов: Да. Потому что вызывает обратную реакцию сразу же, независимо от содержания: «Мне запрещают? А вот вам!» Опять-таки среда, в которой живет ребенок, ему диктует манеру поведения. Если он видит вокруг себя практически в непрерывном режиме агрессию, если он видит доминирование и что это приветствуется обществом, именно позиция доминантная… Ольга Арсланова: А от кого он это видит? Леонид Перлов: От соседа, от родителя. Его везет отец в машине, и какая-то ситуация на дороге… Ольга Арсланова: То есть он это видит в мире старших? Леонид Перлов: Да. Он слышит, что говорят его отцу. И он слышит, что отвечает его отец на эту претензию. Иван Князев: Это среда. Леонид Перлов: Кроме того, ребенку должно быть интересно жить. Если он не имеет возможности этот интерес жизненный каким-то образом получить иначе – условно, заинтересоваться астрономией и, не знаю, макраме (хотя бы потому, что он вообще не знает о том, что такие вещи существуют, и ему некому об этом рассказать), значит, он получает информацию и заинтересуется другим. Ольга Арсланова: С другой стороны, по официальным данным, очень много среди этих преступников-подростков… Леонид Перлов: Благополучных. Ольга Арсланова: Да. Казалось бы, пожалуйста, даже не макраме, а любые дорогие удовольствия. Леонид Перлов: А что понимать под благополучием? Да, обеспеченная семья. Да, у ребенка собственная комната, битком набитая гаджетами, игрушками и прочим… Ольга Арсланова: Но ему же интереснее жить, чем совсем бедному человеку, который не может себе ничего позволить. Леонид Перлов: Нет. Потому что, во-первых, он не знает, как этим пользоваться. А во-вторых, не знает, что ему искать-то там, потому что его не сориентировали на этот поиск. Он находит то, что ему попадается на глаза, и дальше уже не ищет, потому что он занялся вот этим. Иван Князев: Вот что пишут наши телезрители. Ленинградская область: «Дети – это отражение отношений в семье и родителей». Леонид Перлов: О чем мы и говорим. Иван Князев: То же самое, наверное, сейчас скажет наш телезритель, который нам дозвонился… Ольга Арсланова: А это мы сейчас узнаем. Иван Князев: …Ольга из Владимира, которая, наверное, разделяет эту точку зрения. Ольга Арсланова: Здравствуйте, Ольга. Иван Князев: Ольга, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Иван Князев: Как вы считаете, откуда у детей берется эта склонность к совершению преступлений, склонность к извращенному восприятию реальности? Зритель: Вы знаете, дети ведь сами по себе не рождаются сформированными личностями, а их формирует наше общество. Они видят то, что происходят в обществе. И здесь, конечно, немалую роль играет социальное напряжение. Кто-то живет хорошо, кто-то – плохо. И это вызывает тоже некую агрессию. Это с одной стороны. С другой стороны, как уже было сказано в студии, раньше школа воспитывала людей. Я сама работала преподавателем лет десять в техникуме, и у нас была все-таки воспитательная цель, несмотря на то, что я давала профессиональные знания как инженер детям. Понимаете, всегда воспитательная цель. А теперь это все снизошло на нет. Но ведь если мы заинтересованы в том, чтобы наше государство было сильное, мы должны воспитывать личностей. И я считаю, что здесь вина взрослых в том, что происходит с детьми. Иван Князев: Хорошо. Зритель: Вот наша вина тоже есть. Кроме того, наши учителя были для нас примером. И здесь большую роль играет литература, наша русская прекрасная литература, и на ней можно формировать личность. Ольга Арсланова: Которая до сих пор у нас в полном объеме в школьной программе, но тем не менее. Спасибо. Иван Князев: Да, спасибо, Ольга. Ольга Арсланова: Ольга сказала очень важную вещь, хотелось бы на этом остановиться. Кажется, что общие слова: «воспитание личности», «авторитет учителя» и так далее. Очень многие наши зрители отмечают, что сейчас нет того, что было в Советском Союзе, – нет признания ребенком иерархии четкой. То есть понимание того, что мир не крутится вокруг него, что он где-то в низу этой пищевой цепи, а дальше – более сильные взрослые, которым он ну просто вынужден подчиняться, потому что таковы законы иерархии. Сейчас более детоцентричное общество, ребенок среднестатистический иерархии вообще не понимает. Элина Жгутова: Так это и есть ювенальная юстиция. Ольга Арсланова: Это плохо или это хорошо? Элина Жгутова: Это и есть плоды ювенальной юстиции, когда все… Вот это и есть детоцентризм. По сути, это синонимы в каком-то смысле. Ольга Арсланова: Это добавляет к проблеме нашей? Элина Жгутова: Конечно, добавляет. Конечно, добавляет. Если вы пуп земли и вам все можно, то можно убивать, грабить и так далее, наркотики и так далее. Кстати, хочу к вашей предыдущей фразе вернуться. Вы говорите, что всегда это было. Ну послушайте, мы опять считаем, как североамериканские дети: раз, два, три, а дальше – много. Так нельзя! Что значит «было»? Так можно говорить, что был каннибализм всегда. Ну да. Но – в каких размерах? В Папуа – Новой Гвинее в одном размере. А, извините, в Советском Союзе – Чикатило, допустим. Точно так же, извините… Что значит «было»? Ольга Арсланова: То есть музыканты, поэты, писатели всегда были свободны в самовыражении – вот о чем речь. Элина Жгутова: Еще раз. Какие музыканты? О чем вы? Вы можете себе представить, чтобы такой фестиваль в Советском Союзе прошел, что ли? На главной площади Санкт-Петербурга практически – мат, призывы к наркотикам, ненормативная лексика. Ольга Арсланова: То есть вас смущает не то, что это существует, а то, что это транслируется? Элина Жгутова: Меня не смущает. Я даю объективную оценку масштабам и норме закрепленной. Что это такое, когда идет на Красной площади? Это все-таки мероприятие, санкционированное властью. Или у нас как-то по-другому может быть? Ну, не на Красной площади, а в Санкт-Петербурге на площади. Это то, что, извините, общество дозволяет делать. Понимаете? Вот и все. А тогда общество не дозволяло. Извините, когда у вас есть возможность где-то что-то урывками услышать… А в основном у нас общество законопослушное. Конечно, я абсолютно не согласна с аргументом, что запретом ничего не добиться. Извините, всего мы добивались запретом, всего мы добивались запретом. Собственно закон – это и есть запрет. Это норма, которая говорит о том, что можно, а что нельзя. И законопослушное общество всегда будет соглашаться с законом. И да, будет 2–3% девиантных людей с девиантным поведением, которые будут нарушать. Это всегда и везде было. Иван Князев: Друзья… Леонид Перлов: Запретом добивались того, что информация об этой грустной стороне нашей жизни просто не получала огласки по большей части. И все происходило не на экране… Элина Жгутова: О какой грустной стороне? Леонид Перлов: Дайте договорить. Все это происходило не на экране телевизора, на Первом, Втором и Третьем канале, а в подворотнях, на улицах и на задворках. Ольга Арсланова: Но происходило? Леонид Перлов: Происходило. Элина Жгутова: Слушайте, я сама много времени провела, и никакой преступности, чтобы вот так… Сейчас в Нижнем Новгороде ситуация: дети-подростки развлекаются тем, что стреляют из травматов по взрослым. А знаете, чем закончилось? Леонид Перлов: В Москве это тоже было. Элина Жгутова: Секундочку! А знаете, чем закончилось? Тем, что общество взяло на себя право вершить правосудие. Леонид Перлов: Да, я об этом слышал. Вы не дали мне договорить. Элина Жгутова: Просто набили лицо. Иван Князев: Друзья, друзья! Ольга Арсланова: Мы хотели бы Леонида Евгеньевича дослушать. Леонид Перлов: Вы не дали мне договорить. Так вот, маскировалось, не было информации. Да, действительно это так. Иван Князев: А сейчас разве не маскируется? Леонид Перлов: Да и сейчас тоже. Иван Князев: Вы знаете, когда в школах это случается, директор школы зачастую настроен на то, чтобы как-то эту ситуацию замять и скрыть, потому что попадет в первую же очередь ему. Леонид Перлов: Да, разумеется. Иван Князев: И его могут снять. Ольга Арсланова: А это тоже определенная лицемерная позиция. Леонид Перлов: Я боюсь… Дело вот в чем. Все-таки роль государства сегодняшнего в формировании общества, общественного взгляда на те или иные явления очень велика. Причем роль эта главным образом выражается как раз в формулировке: запретить, задавить и так далее. Поскольку государство, власть, вы правы, не борется с этим тем или иным способом (необязательно запретами, есть и другие способы), по всей вероятности, это явление не считается, с точки зрения начальства, угрожающим государству. Иван Князев: Ну, пока еще не считается. Леонид Перлов: Вот сейчас, здесь и сейчас, здесь и сейчас не считается. Есть вещи гораздо более опасные, с точки зрения государства, поэтому «развлекайтесь вот этим». Иван Князев: Уважаемые гости, мы поговорили о причинах вроде бы как и о том, кто должен что-то делать и что нужно менять. А все-таки как контроль происходит? Мы немножко коснулись темы, что у нас сейчас достаточно дружественное правосудие. Вот этот термин «ювенальная юстиция» вы упомянули, который в нашей стране в принципе ругательный термин. Как сейчас работает Служба инспекторов по делам несовершеннолетних? Раньше инспекторы вместе с классным руководителем… Я знаю эти случаи по личному опыту. Ольга Арсланова: Кто эти люди? Росгвардию знаем… Иван Князев: Они ходили в дома. Леонид Перлов: В дома, в семьи. Иван Князев: И знали всех детей, всех хулиганов. Я сам если в их число не входил, то знал поименно. И раньше участковый инспектор любого подростка, не знаю, начиная от 13 лет, наверное, знал в лицо и контролировал, что он делает, куда он пойдет сегодня вечером или где он вчера был. Как сейчас это работает? Леонид Перлов: Да примерно так же, только опять-таки акценты стали иными. Ребенок может быть поставлен на учет за то, что замечен на митинге, который проводил Навальный. Вот в этом случае его поставят на учет и за ним будут неусыпно наблюдать. Ольга Арсланова: А если он… Леонид Перлов: А если он кого-то в подъезде двинул бейсбольной битой… Ольга Арсланова: Или наркотики в школу принес. Иван Князев: Да ничего! Леонид Перлов: …да, например, то, в общем, ничего страшного, социальной опасности он не представляет. Иван Князев: У нас вообще модно быть инспектором по делам несовершеннолетних? Раньше это была такая хорошая профессия. Элина Жгутова: Я вам скажу. Понимаете, я же сталкиваюсь с другой ситуацией, когда инспектор по делам несовершеннолетних напрямую участвует в деле отобрания ребенка. Иван Князев: А, в этом случае? Элина Жгутова: Поэтому я с ними сталкиваюсь в этом контексте. Ольга Арсланова: Сейчас другие задачи преимущественно, да? Элина Жгутова: Ну, видимо, да. Но я сталкиваюсь еще с тем, что… Допустим, если у семьи ребенок с девиантным поведением (а это, кстати, не всегда ее вина, а, может быть, скорее всегда ее беда), то вы точно получите проблему в семье. То есть это опять же будет вина родителей. И ребенок может попасть при этом в учреждение, семью будут прессовать, хотеть от нее невозможного. И в результате она все равно рассыплется, и никакой поддержки вы не получите. Вы говорите, что какие-то социальные работники были, нянчились. А потом, смотрите, сейчас же действительно уровень другой. Если раньше за курение могли пожурить, пригласить в комнату милиции и так далее, то сейчас, извините, речь идет уже о том, что за более серьезные преступления, за более тяжелые наркотики. И конечно, инспектор по делам несовершеннолетних, оптимизированный, как и многие системы, естественно, не справляется со всеми проблемами. Ольга Арсланова: Я прошу прощения. А что он может сделать? Я так понимаю, что если ребенку 15+, то его нельзя лечить от наркотической зависимости без его разрешения. Элина Жгутова: Не так, не так, не так. Леонид Перлов: С согласия родителей. Ольга Арсланова: Не так? Элина Жгутова: Значит, 15+ дают ему возможность определять медицинское вмешательство в его здоровье и жизнь. Ольга Арсланова: Ну, то есть если ему нормально с его зависимостью, то его заставить невозможно? Элина Жгутова: Ну, практически… Я, честно говоря, не сталкивалась с наркоманией вот так вплотную, но я думаю, что определенные свободы будут достигнуты и в этом ключе. И у них еще большие перспективы в этом плане, понимаете, судя по тенденциям. Иван Князев: Есть звонок у нас. Ольга Арсланова: Да, Екатеринбург на связи. Здравствуйте. Сергей с нами. Иван Князев: Здравствуйте, Сергей. Ольга Арсланова: Добрый день. Ваше мнение интересно услышать. Зритель: Здравствуйте, здравствуйте. Алло-алло! Здравствуйте. Иван Князев: Да, слышим вас. Зритель: Я хотел бы предложить такой вариант развития событий по остановке, может быть… Ну, не то чтобы остановить, а приостановить и дать задуматься другим подросткам, которые еще не встали на путь преступления. Это просто-напросто… У нас сейчас, согласно действующему законодательству, все несовершеннолетние при осуждении получают режим воспитательной колонии. Данный режим немножко такой, я бы сказал, легкий для подростков. Вот этот режим нужно, может быть, я думаю, изменить на общий либо строгий – в зависимости от совершенного преступления. Соответственно, подросткам в данном исправительном учреждении установить такую меру, то есть они должны обязательно трудиться. Соответственно, выполнять исковые обязательства в отношении потерпевших, что они совершили. И обществу, соответственно, делать… У нас сейчас медийное общество. Делать ролики про тех людей, которые… Ольга Арсланова: Понятно. Иван Князев: Да, спасибо, спасибо. Ольга Арсланова: А если, например, взять это на вооружение – ну, больше сажать, отправлять в трудовые лагеря и так далее? Леонид Перлов: Мы говорим о преступности… Ольга Арсланова: А куда эти люди попадут вообще? И какими они выйдут? Леонид Перлов: В лагеря, в колонии. Такими они и выйдут. Ольга Арсланова: Их исправят там? Леонид Перлов: Боюсь, что не исправят. Не знаю, честно говоря. Иван Князев: Вот наш телезритель сказал, что нужно ужесточать как-то, может быть, систему перевоспитания. А вообще как у нас система эта работает? Помните, еще в «Республике ШКИД» говорил Викниксор, что труд – прекрасное средство перевоспитания даже самых сложных и дефективных подростков. Как сейчас у нас это работает? Леонид Перлов: До 14 лет, согласно Трудовому кодексу, привлечь человека к труду вообще нельзя. Значительная часть тех преступлений, о которых мы говорим, совершена детьми до 14 лет. И исправлять их таким принудительным образом… Иван Князев: А родителей можно за это привлекать, если у них такой ребенок? Ольга Арсланова: Штрафовать. Леонид Перлов: Да можно. И привлекают, штрафуют, например. Иван Князев: Как? Леонид Перлов: Штрафуют. Ольга Арсланова: А толку-то? Леонид Перлов: А толку-то, действительно? Ну, родитель заплатил тысячу, две, три, пять тысяч рублей – и все. Ольга Арсланова: Мы сейчас много говорим о профилактике детской преступности. Нравится нам или не нравится, но что-то государство с этим делает. У нас есть молодежная политика, пытаются волонтерские движения как-то вовлекать. Но при этом тут же возникают все новые и новые такие маргинальные и полумаргинальные субкультуры подростковые… Леонид Перлов: АУЕ. Ольга Арсланова: АУЕ. И еще их много, они постоянно плодятся. То есть оно как-то все равно идет параллельно, одно с другим совершенно никак не пересекается. Может быть, так и всегда бывает, когда что-то пытаются сверху насаждать, это возникает как реакция? Леонид Перлов: Это вот то, о чем я говорил. Ольга Арсланова: Или все-таки то, что предлагается сверху, пока ну не очень удачное, а нужно что-то другое предложить, как вам кажется? Леонид Перлов: Вы знаете, работал я в свое время достаточно долго в школе в рабочем районе московском – зиловский район с соответствующим контингентом детей и родителей. Ольга Арсланова: Район Текстильщики? Леонид Перлов: Нет, это не Текстильщики, а это метро «Каховская», вот эти места. Ну, очень непростые были ребята, разумеется. Но я их ежегодно вывозил, например, на работу в археологическую экспедицию. Работа достаточно тяжелая физически. И с этими ребятами особых проблем-то не было, потому что у них было дело, которое им предложили, которое им понравилось и которым они с удовольствием занимались. Навязывать бессмысленно. Точно так же, как дети не приемлют запрета, так же они не приемлют и указивки сверху. Иван Князев: А что же тогда остается? Все разрешить, что ли? Леонид Перлов: Нет. Предлагать в такой форме, чтобы дети приняли. Это вопрос педагогической квалификации в первую очередь. А вот с этим у нас, к сожалению, тоже сегодня дела обстоят не лучшим образом. Сплошь и рядом… Ольга Арсланова: А как вам кажется? Элина Жгутова: А что вы можете предложить? Марки, что ли, коллекционировать? Понимаете, должна быть идея масштаба, сопоставимого с амбициями молодого человека. Он хочет, извините, мир менять. Леонид Перлов: Да, совершенно правильно. Элина Жгутова: А у вас есть идея какая-то, государственная идеология? Леонид Перлов: Ну, это тема для отдельного разговора. Элина Жгутова: А откуда вы будете черпать свой педагогический талант? Куда вы его будете применять? К маркам? Леонид Перлов: Это тема для отдельной и очень большой передачи. Иван Князев: А какая должна быть идея? Ну, в двух словах обрисуйте. Леонид Перлов: Если мне предложат в качестве… Иван Князев: Ну, мне интересно просто. Ольга Арсланова: Нет, а какая идея? Элина Жгутова: Ну как? Извините, люди были объединены общей идеей – они строили страну, они строили, в конце концов, коммунизм, они что-то строили. Извините, у нас сейчас вообще с национальной идеей определились или нет? Я просто устала повестку держать. Ольга Арсланова: Говорят, что да. Иван Князев: Только никто об этом не знает. Ольга Арсланова: Но всегда пользовалась спросом идея персонального успеха, идея персональной профессиональной реализации. «Неужели ты хочешь, – ну, можно сказать подростку, – быть ауешником, сесть потом, как твой кумир?» Элина Жгутова: Потому что он ловит хайп. Потому что его это делает заметным в его среде. Ольга Арсланова: «Ты можешь стать профессионалом. Ты можешь заработать денег. Ты можешь увидеть мир. Ты можешь заниматься интересным делом». Нет? Леонид Перлов: Как много шума одновременно. Если мне будет предложена тема для участия в передаче, какую идею можно предложить ребенку для того, чтобы он не нюхал клей и не бил морды своим соседям по двору, я с удовольствием в этой программе приму участие. Иван Князев: Хорошо, хорошо, спасибо. Обязательно вас пригласим. Ну а сейчас я предлагаю посмотреть… Да, Ольга? Наши корреспонденты побывали в нескольких колониях для несовершеннолетних и узнали, что там происходит и во сколько лет чаще всего совершается первое (и нередко единственное) преступление, какой срок получают дети и подростки за совсем не детские статьи Уголовного кодекса, как они живут, ну и самое главное – с какими мыслями готовятся к свободе. СЮЖЕТ Истории ребят, попавших сюда, похожи как под копирку: неполная семья, денег не хватало и на самое необходимое, хотел помочь матери. Евгений, осужденный: «В тот момент я поступил в техникум, искал работу, подработку. Мне написали в социальных сетях, что требуется курьер для распространения наркотических средств, что, в общем-то, это безопасно, наркотики безопасные. Ну, я поверил. Ну, понимал, что это наркотики на самом деле, но все же пошел. Мама только, отца нет. В семье пятеро детей было. Ну, в общем, в семье все достаточно было сложно. Я считаю, именно это меня подтолкнуло на преступление». Никита, осужденный: «Одна мама, сестренка и я, отца нет. Я искал подработку, потому что хотел помочь семье. Мне написали в социальных сетях, что «быстрая подработка, очень много денег». Я повелся. Сколько денег пообещали? Ну, сказали: «В неделю около 50 тысяч». Лица Жени и Никиты, как и других осужденных подростков, показывать нельзя. Запрещено называть фамилии. Перечень вопросов, которые журналист может задать ребятам, тоже весьма краток. Впрочем, почти никто из подростков особенно и не откровенничает. Но за что сидят – рассказывают честно. В основном – за наркотики или «набедокурив в подпитии». Но есть и те, кто пытался своими силами восстановить несправедливость этого мира – как умел. Михаил, осужденный: «С подельником убили отчима. Бил он их – его и маму. Мне было 15 лет». Сейчас Михаилу – 17. В колонии ему сидеть еще год. После переведут во взрослую тюрьму, там он проведет еще шесть лет. Общий срок наказания – девять лет. О свободе пока не думает. Михаил, осужденный: «Для начала надо выйти. А дальше уже – посмотрим». Хотя большинство твердо уверены, что никогда в колонию не вернутся. К удивлению родителей и родственников, многие вдруг начинают усиленно учиться, стараются не нарушать дисциплину, чтобы получить условно-досрочное освобождение. Если замечаний нет, бывает, что ребят оставляют в детской колонии до конца срока. Евгений, осужденный: «Меня оставили здесь до 19 лет, потому что я хорошо характеризуюсь. Буду еще здесь год. В январе у меня подходит УДО. В дальнейшем я точно в такие криминальные ситуации впутываться не буду. Буду поступать обязательно на высшее – скорее всего, на журналистику». В Новосибирской колонии сегодня содержится 106 воспитанников. Средний возраст – 14–16 лет. Число осужденных в последние годы почти не меняется. Денис Канивец, заместитель начальника по воспитательной работе Новосибирской воспитательной колонии: «Бывает временами года. То есть весной у нас численность доходила до 116, 112. Сейчас – 106. До 96 бывает падает. То есть численность колеблется. В среднем пока на одном уровне мы держим – порядка 100–110 человек». В Биробиджане подростков из неблагополучных семей меньше. Здесь ребята отбывают наказание в основном из-за спиртного. Валерий, осужденный: «Выпивали с друзьями. То есть получилось так, что я сказал не то слово не тому человеку. И загремел по статье. Действия сексуального характера. Ну, то есть сам дурак». Артем, осужденный: «Попал я сюда, потому что человека убил. Ну, выпили с другом своим немного, пошли гулять, попался не тот человек навстречу. Не знаю... Стрельнул в голову. Потом мы шли к другу отмыться, поесть, потом пошли обратно, вызвали «скорую», погрузили его. Ну, приехала «скорая», помогли его перебинтовать, погрузить». Статьи – тяжелые. Сроки наказания – три-четыре года. Это время подростки проводят в строгом режиме: учеба, работа по благоустройству территории колонии, занятия в секциях. Валерий, осужденный: «Внутри нас такое понятие, как заключенный, не формируется. То есть мы просто считаемся как в детском лагере, только на долгий срок, где из нас формируется личность – не самая плохая. Конечно, здесь время летит намного быстрее, потому что занят делом, самосовершенствуешься в каком-то плане. Я помогаю, благоустраиваю колонию. Недавно мы делали ремонт в школе, также принимал участие. И также веду кружок на гитаре. После того как я сюда приехал, я попросил, чтобы мне сюда привезли мою гитару, которую я самую первую купил. То есть мне было не жалко отдать в колонию». – Как ты думаешь, почему подростки совершают сейчас преступления? Артем, осужденный: «Не знаю. Чтобы выделить себя из основной массы, мне кажется. Хотя, пытаясь не быть как все, они все равно становятся как все». Андрей, осужденный: «Мы отдыхали неформально, выпивали – как сказать? – в баре. К нам подсел мужчина. Ну, он начал знакомиться. Сперва их два было. Потом мы ушли в другой бар, потому что этот закрывался. Один мужчина ушел, один остался. И другой мужчина предложил моему другу поцеловаться. В ходе чего я на это отреагировал, конечно, агрессивно. И я дальше его избил, ну, сильно очень. И все. Ну, у меня 162.4-я. Это статья «Разбойное нападение», это особо тяжкие. Я собирался рассказать маме, ну, думал: «Ладно, на следующий день расскажу, что-нибудь с этим решу, а сейчас попробую сам». Ну, на следующий день пришли «опера». «Сейчас уже бить не стал бы, донес бы свою позицию более демократичным путем». Как и многие сотоварищи Андрея. Их в Биробиджанской колонии чуть больше полусотни. Цифра почти не меняется. Прохор Шабанов, начальник отдела по воспитательной работе с осужденными Биробиджанской воспитательной колонии: «Она остается примерно одинаковой. По численности осужденных можно сделать вывод о том, что к уголовной ответственности, именно в виде лишения свободы, стали привлекать реже. Но это зависит, наверное, не от количества преступлений, а от гуманизации нашей судебной системы, возможно». Татьяна Григорьянц, Наталья Коробицына, Кирилл Богаченко, ОТР. Иван Князев: Вот такая история. Знаете, уважаемые гости, меня в этом материале насторожили две вещи. Ну, с одной стороны, вроде как бы даже показано все хорошо, перевоспитываются ребята, молодцы. А с другой – есть такой момент, что очень много подростков, как там было отмечено, попали туда, с одной стороны, из-за наркотиков, а с другой стороны, из-за алкоголя. То есть я так понимаю, там, где денег нет, подростки выпивают, а там, где есть побольше денег, начинают употреблять наркотики, тем более что сейчас это можно. Вот для них, для многих, как раз таки для тех, кто начинает наркотики употреблять, это, скорее всего, может быть, даже ошибка молодости, когда есть деньги, родители позволяют. Сейчас через интернет, наверное, все это прекрасно доступно… Элина Жгутова: Вы ко мне так обращаетесь. Ну, наверное. Иван Князев: Ну, просто вы говорите, что вы больше с детьми времени проводите, с подростками. Вот эта колония не сломает ли их? Не получится ли, что романтика «украл, выпил – в тюрьму» станет частью их жизни? Леонид Перлов: Зависит от персонала колонии. Иван Князев: У нас такие колонии… Вот здесь показаны, как мне показалось, образцово-показательные. Леонид Перлов: Чистенько, красиво, аккуратненько. Иван Князев: Да, чисто, красиво. Но так ли это у нас по всей стране? Леонид Перлов: Не знаю. Я не общался тесно с воспитателями, с педагогами этой колонии, поэтому сказать сложно. Я не могу оценить их квалификацию. В идеале, конечно, должно закончиться тем, что человек вышел, поступил на журналистский факультет, о котором он мечтает, и дальше все хорошо. Ольга Арсланова: На бюджет. Леонид Перлов: На бюджет, да. Насколько это реально? По известной мне ситуации, по крайней мере, да даже просто на работу после этого человеку попасть очень сложно, а уж поступить в вуз – тем более. Иван Князев: Прежде чем звонок примем, Волгоградская область пишет: «А зачем их вообще перевоспитывать? Это реалии нашей жизни». Ну, грубо говоря: «Попали в тюрьму – да и бог с ними! Естественный отбор». Может, так нужно? Леонид Перлов: Перестрелять, что ли? Что значит «зачем»? Элина Жгутова: Нет, единственное, я свои впечатления помню, сюжеты были реальные. Я не знаю, как насчет статистики понижения вообще преступности, но состав вот этих колоний (что мужских, что женских), где дети, детишки рассказывают, как они убивали своего дедушку и так далее, сменился. Они сами говорят об этой статистике. Они говорят, что если раньше это было два-три человека из ста, то теперь это больше половины с тяжкими преступлениями. То есть мы говорим о том, что дети стают все более жестокими. Какая статистика это отражает? Понимаете, это факт. Ольга Арсланова: Послушаем Наталью из Подмосковья. Здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Наталья. Зритель: Здравствуйте. Я считаю, что проблема, в том числе и подростковой преступности, изначально даже прописана в законе об образовании. Там определено, что школа оказывает образовательные услуги населению. Вот школа и адаптируется под требования семьи. И культурный ценз каждой семьи. А должно быть наоборот – школа должна выполнять государственный заказ на образование общества. И семья обязана адаптироваться к школе, к единым требованиям. Ольга Арсланова: Прошу прощения, Наталья, а вы не могли бы пояснить, что именно должна делать школа? Ну, сейчас же в школе никто не говорит: «Иди, воруй и убивай. Это нормально». Все равно русскую литературу читают, какие-то моральные ценности остались те же. Чему она должна научить? Зритель: Нет, безусловно. Вот я в школе 40 лет работаю. Безусловно, школа и в современных условиях учит доброму, полезному и вечному. Но, понимаете, школа в данный момент адаптируется под каждую семью. Ребенок в четвертом классе пришел на школьный утренник накрашенный, как кукла Барби. Как вы думаете, когда родителю посоветовали не делать так, потому что ребенок еще маленький, позиция взрослого какова была? Хотя это было сказано в очень доступной форме, очень вежливо, очень культурно. Получил в конце концов учитель: «Не лезь!» Но это не о том… Ольга Арсланова: Понятно. То есть у школы должно быть право запрещать краситься детям в четвертом классе. Иван Князев: Да, спасибо. Ольга Арсланова: Спасибо большое. Уважаемые гости, у нас остается две минуты, самое время подвести итоги. Что должно измениться в системе профилактики и наказания для того, чтобы подростковая преступность действительно уменьшалась? Леонид Перлов: Я не специалист в системе профилактики и наказания. Я могу сказать, что должно измениться в обществе по отношению к детям. Ольга Арсланова: Отнесем это к профилактике. Леонид Перлов: Ну, возможно, да. Должно измениться в принципе отношение к школе как общественному институту. Должна уйти в прошлое, в неприятное прошлое ситуация, при которой школа – это, правильно вы сказали, учреждение, предоставляющее услуги. Пять лет нашему закону об образовании, и родители приучены наконец к этой мысли. А клиент всегда прав в этой системе. Но, увы, далеко не всегда. Должна измениться ситуация в обществе. Иван Князев: Элина Юрьевна, как вы считаете? Элина Жгутова: Информационное поле менять обязательно. Запрещать, извините, вот то, что противоречит закону. Просто прокуратура хотя бы должна свои функции исполнять, понимаете, хотя бы пресекать, согласно нашему законодательству. Иван Князев: Хотя бы то, что есть, ограничивать. Элина Жгутова: Информация, причиняющая вред ребенку, должна быть ограничена. Да, безусловно, снижать агрессию и так далее. И, разумеется, пересмотреть спектр наказаний. Может быть, действительно, как вы говорите, есть какие-то… Девять лет, извините, за то, что парня привлекли в бедной семье – это одна история. А за тяжкие преступления никто не отвечает. То есть это должно быть, конечно, пересмотрено. Иван Князев: Знаете, еще одна интересная мысль, из Башкортостана нам пишет телезритель: «Необходимо детям давать духовное воспитание». Я отмечу, что именно духовное, а не религиозное, ведь это два разные понятия. Я думаю, вы согласитесь. Ольга Арсланова: Долго будем договариваться о том, что это такое. Леонид Перлов: Я соглашусь, это действительно два разных понятия. Иван Князев: У нас в некоторых школах начинают вводить… у нас многоконфессиональная страна, и начинают вводить различные… Леонид Перлов: …конфессионально окрашенные курсы. Иван Князев: Да-да-да. Может быть, это поможет? Леонид Перлов: Не поможет. Элина Жгутова: Нет, безусловно. Но человек должен не только в школе… Понимаете, толку, что он придет, ему расскажут Библию, Коран и так далее? Как «Веселые картинки»… Ольга Арсланова: «Будешь одноклассника убивать – попадешь, может быть, в тюрьму, а может быть, в ад». Элина Жгутова: Не в этом дело… Леонид Перлов: А если он иноверец? Иван Князев: Ну, как минимум «Что такое хорошо, а что такое плохо» родители должны читать детям с детства. Элина Жгутова: Безусловно. Иван Князев: Спасибо вам. Ольга Арсланова: Спасибо, уважаемые гости. У нас сегодня в гостях были: член Комиссии по поддержке семьи, материнства и детства Общественной палаты Элина Жгутова… Иван Князев: …и Леонид Перлов, учитель высшей категории, почетный работник общего образования. Спасибо. Ольга Арсланова: Спасибо большое. К этой теме мы обязательно вернемся сегодня вечером в программе «Отражение».