Марианна Ожерельева: В эфире программа «ОТРажение». Выработка электроэнергии за счет сжигания угля достигла рекордного уровня, несмотря на «зеленую» повестку в мире. С 2011 до 2021 года доля угля в общей выработке электроэнергии в мире снижалась. Лидировали ветряки, солнечная энергия, газ и гидроэнергия. А вот 2022-й внес свои коррективы – и угля снова добывают больше. Почему же изменился тренд? И какая роль России сейчас на международном угольном рынке? Поговорим сейчас об этом с экспертом. Со мной в студии Кирилл Родионов, эксперт Института развития технологии ТЭК. Кирилл, здравствуйте. Кирилл Родионов: Добрый день. Марианна Ожерельева: Вы знаете, такое ощущение, когда слышишь что-то про уголь, в первую очередь хочется понять: а России сегодня, получается, не только газ и нефть, не только это приносит те самые нефтедоллары в казну Российской Федерации, получается, что уголь – тоже важная экспортная составляющая? Кирилл Родионов: Уголь, безусловно, является одной из ключевых составляющих российского экспорта. Я приведу такую цифру: в целом российский экспорт в долларовом выражении – это свыше 350 миллиардов долларов в год, а уголь дает чуть больше 12 миллионов долларов в год. То есть это важная составляющая экспортной выручки и одна из крупнейших, если мы берем сырьевые отрасли. Безусловно, с точки зрения как бы потока валюты, это менее значимый источник, чем нефть и газ, но это все равно очень значимый, и он сопоставим по своей значимости с ключевыми металлами – с черными металлами и с драгоценными металлами. Поэтому, безусловно, это очень важная составляющая, с точки зрения влияния на торговый баланс. И косвенно это, безусловно, сказывается на курсе рубля. То есть чем больше мы получаем экспортной выручки от экспорта угля, тем более стабильным является курс национальной валюты. Марианна Ожерельева: Когда пошли отказы от российской нефти, от газа в Европе, Польша одна из первых сказала: «Мы и от угля откажемся». А российский уголь закупала только ли Польша? И в каких объемах наше так называемое «черное золото» шло все-таки туда, на европейский рынок? Потому что больше понимали, что это только восточное направление для угля. Кирилл Родионов: В реальности, если мы берем европейский рынок, то здесь ситуация как бы в зависимости является обоюдной. То есть, с одной стороны, для российских угольщиков европейский рынок является очень важным, но при этом и российское сырье для европейских потребителей тоже очень значимо. Дело в том, что если мы берем экспорт энергетического угля, то есть тот уголь, который поставляется на электростанции, то в структуре российского экспорта энергетического угля доля ЕС и Великобритании составляла в 2021 году 26%. Марианна Ожерельева: Это много, Кирилл. Кирилл Родионов: Это достаточно много. Четверть физических поставок угля на экспорт давал европейский рынок. Если мы берем европейский рынок, то есть их значимость, их зависимость от импорта энергетического угля, то эта доля – доля России – в поставках составляла сразу 70%. Марианна Ожерельева: Давайте графику сейчас покажем, она очень важна, потому что там, действительно, по соотношению, сколько поставляла Российская Федерация в Европу и другие страны. Если можно, сейчас этот график выведем на экраны, потому что он очень репрезентативный. Есть ощущение, что Индонезия должна больше, да? Понятно, что Колумбия, да? Но, видимо, эта географическая штука, что просто это быстрее и дешевле, поэтому это 70%. Да, Кирилл? Кирилл Родионов: Абсолютно, да. Это просто за счет экономии логистических издержек. Я скажу следующее. Например, крупнейшим в мире экспортером энергетического угля является Индонезия, на ее долю приходится свыше 40% мирового экспорта этого сырья. Но доля Индонезии в импорте энергетического угля в ЕС и Великобританию составляет меньше 1%. Марианна Ожерельева: Почему? Кирилл Родионов: Просто потому, что… Марианна Ожерельева: Далеко? Кирилл Родионов: Просто из-за фактора логистики, потому что… Индонезия больше, например, поставляет в Японию и другим крупным азиатским потребителям: Япония, Южная Корея, Китай, Индия. И логистически этим странам проще импортировать уголь из Индонезии. Соответственно, из-за фактора этого длинного логистического плеча Индонезия является сравнительно небольшим поставщиком энергетического угля на европейский рынок. То же самое, кстати, относится и к Австралии. Несколько иная картина в структуре импорта коксующегося угля (то есть это тот уголь, который используется в металлургии), но так или иначе, в любом случае отказ от российского угля будет сопряжен для европейских потребителей с увеличением логистических издержек и, как следствие, с ростом цен. Я напомню, что… Марианна Ожерельева: Я уже приводит к росту на тот же самый уголь в принципе? Кирилл Родионов: Да. Потому что сейчас энергетический уголь в Европе находится на уровне 400 долларов за тонну – это беспрецедентно высокий уровень. Марианна Ожерельева: Это прямо рекорд? Кирилл Родионов: Прямо сейчас. Да, это рекорд, потому что… Во время пандемии 2020 года цена на уголь в Европе была в среднем ниже 50 долларов за тонну. В 2021 году, когда пошло восстановление угольного спроса, тогда цены на уголь в Европе превысили 100 долларов за тонну, но все равно они находились на кратно более низком уровне, нежели мы видим это в данный момент. Марианна Ожерельева: Кирилл, когда говорят про газ и нефть, все-таки есть общее понимание: Европа, но кто-то больше зависим, да? Кирилл Родионов: Да. Марианна Ожерельева: Сейчас оказалось, что Голландия очень зависима от российского газа, Австрия зависима. А кто-то – в меньшей степени. И они могут сегодня позволить себе эту риторику, что сложной зимы не будет. А вот по углю кто в большей степени в Старом Свете был зависим и пока еще остается зависимым от российского угля? Кирилл Родионов: Безусловно, от российского угля очень сильно зависели страны Восточной Европы. Дело в том, что страны Восточной Европы мало продвинулись с точки зрения энергоперехода. Например, в Польше в 2021 году 70% выработки принес уголь. И пошла, несмотря на то что Польша сама являлась крупной и значимой, по европейским меркам, угледобывающей страной, Польша все равно была вынуждена импортировать уголь из России. То есть в целом в Восточной Европе зависимость от российского угля была больше, чем в Западной Европе – просто в силу того, что западноевропейские страны были лидерами по приросту генерации из энергии ветра и энергии солнца. Поэтому в целом… Другое дело, что здесь есть другой аспект: европейский рынок сам по себе является не очень значимым. То есть Европа – страны ЕС и Великобритания – в 2021 году импортировала на 40% с лишним меньше энергетического угля, чем Япония. То есть одна Япония потребляла и потребляет его больше, чем все страны ЕС и Великобритания, вместе взятые. Поэтому в целом, если мы берем общемировую картину, то европейский рынок является достаточно малозначимым. Ну, он маленьким по мировым меркам. Но все равно процесс перестройки этого рынка будет сопряжен с определенными издержками – как для потребителей, так и в целом для поставщиков, потому что поставщикам тоже нужно тратить больше ресурсов на поставку угля, с точки зрения логистики. Марианна Ожерельева: Кирилл, давайте про «зеленую» энергетику. Когда все это случилось, очень много было рассказов о том, как Британия тоже будет вскрывать законсервированные шахты и так далее. Действительно ли Европа очень сильно продвинулась по соотношению использования альтернативных видов источников для выработки электроэнергии? И действительно ли уголь стал тем самым прошлым, которое еще когда-то было таким очень хорошим настоящим? Кирилл Родионов: Я приведу такую цифру: если в 2015 году доля угля в структуре выработки электроэнергии в Европейском союзе составляла 25%, то по итогам 2020 года – кризисного 2020 года – эта доля снизилась до 13%. В 2021 году, когда началось восстановление энергоспроса, доля угля немножко выросла, и она выросла до 15%, но все равно она была существенно менее значимой, чем в 2015 году. И физически европейцы вывели из строя очень много углегенерирующих мощностей. Марианна Ожерельева: А почему? Грязно? Вот если очень просто. Кирилл Родионов: Это связано с особенностями европейского «зеленого» регулирования. Дело в том, что операторы европейских угольных электростанций вынуждены дозакупать квоты на выбросы CO2 при превышении определенного порога выбросов. И дело в том, что эти квоты дорожают. Вообще стоимость европейских квот измеряется в евро за тонну CO2. И если в начале 2021 года стоимость одной тонны CO2 в Европе составляла 34 евро за тонну, то сейчас, к середине 2022 года, она достигла почти 80 долларов за тонну… Марианна Ожерельева: Давайте упрощенно. То есть эти цифры говорят о том, что если ты, такой нехороший, сжигаешь уголь для выработки электроэнергии – пожалуйста, купи квоту и уголь продолжай сжигать? Кирилл Родионов: Да, ты продолжаешь сжигать уголь. И ты доплачиваешь за то, что ты сжигаешь этот уголь. Марианна Ожерельева: А доплачиваешь за что? За очистные сооружения? На что эти деньги идут? Ты же все равно сжигаешь этот уголь. Кирилл Родионов: Формально эти деньги идут в бюджет Европейского союза, и из этих денег уже финансируется программа по осуществлению «зеленого» перехода. То есть… Марианна Ожерельева: Это, конечно, двойная какая-то история. Вроде как ты продолжаешь загрязнять окружающую среду, но ты за это платишь. Кирилл Родионов: Да. То есть вот эти квоты за выбросы CO2 специально были введены для того, чтобы операторам электростанций было невыгодно просто использовать уголь, и поэтому европейцы последние пять лет систематически недоиспользовали мощности даже тех угольных электростанций, которые формально не были выведены из строя. То есть все регулирование настроено на то, чтобы вывезти уголь за пределы энергобаланса. Но здесь есть очень важный компонент, он называется «дефицит газа». Если бы у Европы был избыток газа, то отказ от угля происходил бы более плавно и отказ от угля был бы менее затратным. Но поскольку в Европе очень сильный дефицит газа, то, например, в 2021 году на фоне дефицита газа европейцы были вынуждены увеличить выработку на угольных электростанциях в абсолютном выражении на 20%. И это привело к росту доли угольной генерации с 13 до 15%. Но в целом из-за того, что они вывели очень много угольных мощностей, они даже при всем желании не могут вырабатывать столько, сколько необходимо для полного обеспечения энергетической безопасности. И с этим связана вот такая двоякость европейской энергетической политики. Да, они выводят угольные электростанции, с одной стороны. С другой стороны, в периоды роста энергоспроса они вынуждены наращивать выработку на этих электростанциях. Но, с третьей точки зрения, они не могут нарастить выработку на тот объем, который бы позволил обеспечить энергобезопасность в условиях дефицита угля. И это треугольник такой энергетической политики в условиях энергоперехода, в котором оказывается Европейский союз. Марианна Ожерельева: Кирилл, мы показали эту зависимость. Нехватка газа – значит, мы возвращаемся к углю, наращиваем его добычу. А как же сейчас быть, когда и дефицит газа, на него наслаивается дефицит также еще и угольной промышленности? В этом случае кто пострадавший? И какова здесь будет роль России? Потому что, например, Ленинградская область: «Даешь стране угля!» Что, это наш новый старый лозунг будет? Кирилл Родионов: Я думаю, что российским угольщикам, к сожалению, все-таки придется столкнуться с потерями. Другое дело, что, на мой взгляд, основные потери придутся на 2023 год. Нынешний год – 2022-й – угольщики еще закончат более или менее неплохо. Марианна Ожерельева: Ну, с такой-то ценой, извините. Кирилл Родионов: Да, и с точки зрения, и с точки зрения, самое главное, физических поставок. Поэтому я думаю, что европейцы будут вынуждены дозакупать газ, искать альтернативу углю, искать альтернативу российскому углю и в виде поставок из других стран… Марианна Ожерельева: Индонезия, Колумбия? Кирилл Родионов: Индонезия, Колумбия, Австралия, ЮАР, США – все эти страны будут наращивать поставки угля в Европу. Но при этом европейцы будут также стараться увеличить импорт сжиженного природного газа. Это также будет оборачиваться увеличением издержек на импорт, это будет приводить к росту цен, в том числе на газ, на мировом рынке. Но они найдут альтернативу российскому углю. Другое дело, что это будет стоить очень дорого. То есть физически они, я думаю, эту проблему решат, если, конечно, не прекратятся поставки трубопроводного газа из России совсем полностью – это уже более рискованный сценарий. Но вот при базовом сценарии, при котором российские поставки газа в Европу сохраняются, пусть и в минимальных объемах, европейцы смогут найти выход из этого положения. Другое дело, что им неизбежно придется столкнуться с ростом издержек на импорт любого ископаемого энергетического сырья. Марианна Ожерельева: А надо ли говорить, что действительно – вот пусть это были 25%, потом было 13%, потом 15% потребления в Евросоюзе, – что то не надо ставить крест на угле, что все-таки он есть, а значит, что он будет использоваться? Или сегодня «зеленая» энергетика действительно, какой бы она ни была призрачной, она показывает свои результаты, и она будет только набирать обороты? Или вот эти кризисы меняют повестку моментально на десятилетия? Кирилл Родионов: У кризиса будет три главных последствия для Европы. Первое последствие заключается в том, что европейцы будут вынуждены частично вернуться к атомной генерации. Дело в том, что сейчас в Европе многие производители энергии возвращаются к производству атомных блоков нового поколения. В частности, набирает популярность мода на строительство малых модульных реакторов. Например, британский известный автопроизводительность Rolls-Royce создал специальную «дочку», которая будет заниматься производством малых модульных реакторов. Это такие реакторы, которые умещаются на площади двух футбольных полей, и они очень удобные, с точки зрения обеспечения малых населенных пунктов. Атомная генерация, строительство атомных мощностей вернется в европейскую повестку. Второе – будет очень расти спрос на инновации в области хранения энергии. Дело в том, что эти инновации позволят обеспечить… позволят преодолеть ключевую слабость возобновляемых источников, в частности сильную зависимость от погодных условий. То есть у вас нет солнца – у вас не осуществляется выработка на солнечных панелях. У вас нет ветра – у вас не работают ветряки. И у вас нет газа. Вот эту проблему частично можно решить за счет инноваций в области хранения энергии, то есть инноваций, которые позволят хранить, позволят балансировать экосистему внутри дня. И третье последствие – в Европе, я думаю, в ближайшие десятилетия начнутся проекты по транспортировке электроэнергии на дальние расстояния. Я здесь приведу другой пример, пример австралийский, но он очень показательный. Дело в том, что в Австралии с 2024 года компания Sun Cable будет осуществлять строительство очень крупных солнечных ферм на севере Австралии. И Австралия будет экспортировать электроэнергию в Сингапур по подводным кабельным системам. Там будет шесть подводных кабельных систем, за счет которых к 2030 году будет осуществляться… будет покрываться 15% потребностей Сингапура в электроэнергии. Вот такие проекты будут осуществляться ближе к 2030 году в Европейском союзе. Марианна Ожерельева: Ну, это все международное. Нам уже пишут из Забайкальского края: «Хочу слушать про нашу страну, а не про Запад». Ну давайте про нашу страну. Кирилл Родионов: Давайте. Марианна Ожерельева: Смоленская область: «Продадим уголь, а потом и дрова в Европу и Китай. А что будем продавать потом еще?» Как уже ранее говорила, Ленинградская область: «Даешь стране угля!» Кирилл, угольная промышленность в России… Вот хочется понимать по отношению к тому, какие еще были объемы добычи 5–7 лет назад и какие они сейчас. Все ли вывозится? И кто основные потребители? Помимо Евросоюза, кто же еще покупает российский уголь? Кирилл Родионов: Безусловно, сейчас больше 50% экспорта энергетического угля дает Азиатско-Тихоокеанский регион. Если говорим о коксующемся угле, то есть тот уголь, который применяется в металлургии, то эта доля превышает 60%. И в реальности доля Азиатско-Тихоокеанского региона росла бы даже без санкций. Дело в том, что… Я сейчас частично вернусь к Европе. Дело в том, что Европа до 2030 году… К 2030 году единственной крупной европейской страной, которая бы продолжала импорт угля, оставалась бы Германия. То есть, за исключением Германии, все остальные крупные страны отказались бы от использования угля на электростанциях. Из-за этого российским производителям пришлось бы в любом случае переориентировать свои поставки в Азию. И это, соответственно, требует расширения мощностей Восточного полигона, то есть Байкало-Амурской и Транссибирской железнодорожных магистралей, развитие которых сейчас будет дофинансироваться из Фонда национального благосостояния. Марианна Ожерельева: Подождите. Так уголь – это и так практически треть погрузки Российских железных дорог. Куда еще больше? А остальные? И это не самый дорогой груз для перевозки. Кирилл Родионов: Безусловно, безусловно. Проблема в том, что железная дорога фактически субсидирует поставки угля. Но здесь… Марианна Ожерельева: Ну и социальный аспект, да? Кузбасс. Кирилл Родионов: И социальный аспект. И здесь еще проблема в том, что мощностями Восточного полигона смогут воспользоваться не угольные экспортеры, то есть поставщики других грузов: нефти и нефтепродуктов, минеральных удобрений, металла. То есть развитие Восточного полигона послужит развитию не только угольной промышленности, но и ряда других отраслей, для которых сейчас выход на европейский рынок оказался ограниченным. Поэтому здесь бенефициарами будут очень много и других, не угольных отраслей. Марианна Ожерельева: По объемам добычи – сейчас добываем больше? Какие-то новые очередные рекорды? И какой ценой? Спрашивают, опять же, про то, как в этих регионах живут, что должен быть достаток очень хороший у шахтеров. И еще пишут, что все-таки надо принять, что несмотря на то, что сегодня угольный бизнес частный, стало меньше аварий. Мы просто ранее говорили… Кирилл Родионов: Да, я полностью согласен с тем, что аварий должно быть меньше. Марианна Ожерельева: Их и стало меньше. Кирилл Родионов: Если мы берем двадцатилетний период, то их, безусловно, стало меньше. То есть это связано с тем, что если 30 лет назад около 50% добычи давали шахты, то сейчас доля шахт в структуре добычи снизилась до 25%. То есть сейчас 75% добычи обеспечивают угольные разрезы. Угольные разрезы при этом… Марианна Ожерельева: Это открытый способ? Кирилл Родионов: Открытый способ добычи, да. И угольные разрезы требуют меньше занятости. То есть если 20 лет назад в угольной промышленности работало 370 тысяч шахтеров, то сейчас их численность снизилась до 170 тысяч человек. И в реальности этот показатель тоже будет снижаться. На мой взгляд (это мое личное мнение), мы должны полностью отказываться от подземной добычи и стимулировать добычу на угольных разрезах. Это позволит полностью решить проблему гибели шахтеров. Мы знаем, что в прошлом году была трагедия на шахте «Листвяжная». Вот чтобы таких трагедий не было, нужно полностью постепенно, поэтапно отказываться от подземной угледобычи, в том числе за счет компенсации владельцам шахт, с тем чтобы они получали компенсации от приостановки их бизнеса, и с переобучением шахтеров, чтобы они получали новую профессию, или помогать им переезжать в другие регионы, давать альтернативу, занятость. Марианна Ожерельева: Безусловно. Кирилл Родионов: То есть этим, безусловно, должны заниматься и Минэнерго, и Минэкономразвития в партнерстве с компаниями. Марианна Ожерельева: Кирилл, очень важный вопрос – не только о том, как живут сегодня шахтеры в России и какое их количество после той реформы (а она так и не принята еще обществом), когда как раз в два раза было это урезание. Давайте проговорим саму суть. Все-таки всякий раз по газу и нефти мы говорим, что это вот такая некая «черная игла», нам нужна диверсификация. Возникает вопрос по той же Норвегии: почему у нее есть газ и она продолжает его экспортировать и при этом небедно существовать? По углю очень такой риторический и отчасти философский вопрос: все-таки уголь – это наша возможность? Или? «Вот если он есть, то как можно его не добывать?» – скажет вам один человек. А другой скажет: «Подождите, это неэкологично, ничего этого не надо. Подумаешь, экспортная составляющая. Ну, если не вывезти 100 миллионов тонн или даже чуть меньше – и ладно, другие поедут». Кирилл Родионов: Уголь пока что остается важной статьей экспорта и продолжает оставаться важным источником занятости в отдельно взятых регионах. Марианна Ожерельева: Давайте их назовем. Кирилл Родионов: Это Кузбасс, это Иркутска, Иркутская область и Краснодарский край. Их три. И четвертый регион – в последние годы локомотивом добычи становится Якутия. И для вот этих четырех регионов уголь по-прежнему будет очень значимым… Марианна Ожерельева: Там частный проект, реализация. Кирилл Родионов: Да, Эльгинское месторождение. То есть для этих четырех регионов уголь будет играть важную роль. Но здесь нужно соблюдать баланс и с жителями тех регионов, где находятся экспортные порты. Дело в том, что в этих регионах есть проблема очень высоких… есть проблема угольной пыли. Соответственно, компании-поставщики и производители угля вместе с операторами морских портов, вот эти компании, их необходимо обязывать устанавливать пылепоглощающее оборудование, чтобы те жители портовых городов не страдали от угольной пыли, потому что очень серьезный вклад, это очень серьезный ущерб здоровью. Марианна Ожерельева: Вот на востоке, насколько я понимаю, наши порты как-то более или менее привели в порядок. И говорят, что можешь стоять в белой рубашке, и, действительно, когда этот опрокидыватель загружает, то этого не будет. Но таких сегодня единицы? На северо-западе этим тоже может та же Усть-Луга похвастаться или нет? Кирилл Родионов: По крайней мере, я слышал от жителей угледобывающих… от жителей портовых городов на северо-западе России, что там такая проблема есть. И здесь в любом случае регулятору еще нужно постараться с тем, чтобы эту проблему решить. Но в любом случае здесь нужен определенный баланс. То есть когда мы говорим, что… То есть, с одной стороны, мы должны решить проблему повышения безопасности в угольной отрасли – мы выводим шахты. Вторая проблема – мы способствуем развитию инфраструктуры, которая позволит вывозить больше угля из угледобывающих регионов, в частности из Якутии. И третье – мы строим, мы устанавливаем пылепоглощающее оборудование в портовых городах Дальнего Востока и отчасти северо-западной России. Сейчас доля этих регионов в экспорте угля будет снижаться. То есть здесь нужен такой баланс, за которым должны совместно следить компании, жители угледобывающих регионов и в целом регулирующие органы – Минэнерго с Минэкономразвития, с Министерством окружающей среды. Марианна Ожерельева: Ну и последнее. Безусловно, аудитория задает вопрос… Это часто бывает, особенно на фоне последних событий. «Не продавать ничего – ни газ, ни нефть. Все, закрылись, ничего не надо». Белгородская область: «Такое впечатление, что энергоносители, – хотя мы и обозначили цену и ее рост колоссальный, – за границу мы отдаем даром». Кирилл, очень коротко. Даром ли (с учетом цены)? И куда это потом идет? Мы же все недовольны тем, что страна, в которой есть газ, половина страны не газифицирована. Хорошо, 73% – газ, а дальше его просто как бы нет. Кирилл Родионов: Смотрите. Здесь, если мы говорим про газ, нужна отдельная программа по газификации регионов… Марианна Ожерельева: Вот по углю все-таки. Кирилл Родионов: Если по углю, то уголь дает важный вклад, как я уже сказал, это важная часть экспорта, это 12 миллиардов долларов ежегодно по состоянию на 2021 год. И второе – все-таки угольные компании платят НДПИ на уголь, который направляется в федеральный бюджет. Марианна Ожерельева: Наполнение нашего бюджета. Кирилл Родионов: Да, им наполняется федеральный бюджет в том числе. Безусловно, там доходы существенно ниже, чем в случае нефти и газа, но все равно это достаточно важный источник сырьевых доходов бюджета. Марианна Ожерельева: То есть пока и уголь – это тоже наше все, наравне с газом, нефтью, лесом, металлами? Кирилл Родионов: Почти, да. Ну, если мы берем… Марианна Ожерельева: В десятку точно входит? Кирилл Родионов: В десятку? Сто процентов! Марианна Ожерельева: Спасибо огромное, Кирилл, за такую интересную беседу. Со мной в студии был эксперт Института развития технологий топливно-энергетического комплекса Кирилл Родионов. Мы говорили о необходимости Европы сейчас наращивать все-таки угольную добычу либо экспортировать все больше.