Марианна Ожерельева: «Мир стоит на пороге новой волны пандемии коронавируса». Громкое заявление сделал глава Всемирной организации здравоохранения. В начале лета в Европе фиксировали около 100 тысяч случаев ковида в сутки, а сегодня – уже более 500 тысяч. В России также растет число заболевших ковидом, мы на восьмом месте в мире по числу ежедневно выявляемых случаев ковида. Однако в ряде стран сняты ограничения, а вакцинация идет на спад, снижается интерес к ней просто. Что же делать? Снова маски и перчатки? Давайте обсуждать. Сейчас со мной в студии находится гость, и мы будем обсуждать эту тему. Пожалуйста, к нашей беседе тоже присоединяйтесь и вы, уважаемые телезрители. Евгений Тимаков, главный врач медицинского центра, врач-инфекционист. Евгений Юрьевич, здравствуйте. Евгений Тимаков: Здравствуйте. Марианна Ожерельева: Ну, как-то все так ужасно-ужасно кажется, и ВОЗ уже бьет тревогу. Что делать? Надо уже запасаться перчатками и масками, бежать и вспоминать, когда ты последний раз ревакцинировался, или нет? Евгений Тимаков: ВОЗ неоднократно ошибался, во-первых. Мы уже к этой организации относимся немножко так… не всему верим, что говорит ВОЗ. На самом деле ситуация не такая критичная, не такая катастрофичная на данный момент. Все зависит от того, сколько мы с вами будем делать тестов. Если мы сейчас проверим всю нашу Россию, то мы увидим огромный рост заболеваемости на данный момент. Но это не означает, что мы с вами стали болеть тяжело. Анализ количества выявленных заболевших нам еще ни о чем не говорит на самом деле. Мы с вами должны ориентироваться на совершенно другие вещи. Мы с вами знаем, что коронавирус мутирует. Еще в марте, в начале марта, в конце февраля мы, инфекционисты, говорили, что, в принципе, сейчас спадет первая волна «омикрона» и мы где-то приблизительно полгода с вами будем более или менее в таком стабильном состоянии, когда не будет большого роста заболеваемости. Потому что вирус дает иммунитет активный приблизительно на полгода, а дальше все зависит индивидуально от каждого человека. И в зависимости от мутаций, если будут новые мутации, более активные, более патогенные, то мы с вами можем заразиться. И тогда рекомендации Минздрава – делать вакцинацию, чтобы поддерживать этот иммунитет. Что мы сейчас имеем? Прошло полгода после нашего первого «омикрона». Это были первые две генерации: был «омикрон» первый, был «омикрон» второй. Ну и третий, который не имел никакого значения эпидемиологического. Вирус действительно видоизменился. Мы сейчас видим, что в Индии и в других странах, во-первых, появился уже четвертый и пятый «омикрон», который более контактный, более заразный, чаще заражает нас. Появился так называемый «омикрон-ниндзя» – это тот, который ушел от «стелса» и стал его второй частью, стал более мутагенным, у него теперь 16 еще новых мутаций к тем, которые были. Но что для нас это значит? Это все медицинские термины. Это все, скажем так, наука. А для человека главное – насколько будет меняться наше качество жизни и что вообще это такое. Это следующая пандемия? Это подъем заболеваемости? Так вот, все зависит от того, насколько более патогенным стал вирус. Пока мы, к счастью, не видим сильно большей патогенности. Даже если мы анализируем ситуацию с таким ростом заболеваемости… А уже около месяца растет заболеваемость в Европе. У нас незначительный рост заболеваемости начался, да? Но госпитализаций нет, увеличения госпитализаций нет. Новые койки, слава богу, не развертывают на данном этапе. О чем это говорит? О том, что вирус все больше и больше протекает, как обычная ОРВИ, не вызывая серьезных последствий. Марианна Ожерельева: Ослабевает все-таки? Евгений Тимаков: Ослабевают его патогенные свойства, то есть те свойства, которые влияют на наш организм, на осложнения. Но увеличивается его контагиозность, то есть передача от человека к человеку. Теперь вирус вообще сопоставим по своей передаче с корью, то есть по факту один человек может заразить от 11 до 15 человек. То есть он очень заразный! Но, когда мы заражаемся, это может просто насморк быть, просто недомогание, просто потливость. Марианна Ожерельева: То есть если не делать теста, то, в принципе, можем и не заметить? Евгений Тимаков: Мы можем и не заметить. Я говорю, если мы сейчас сделаем тесты всей нашей стране… Марианна Ожерельева: …то все будут. Евгений Тимаков: …у нас наверняка сейчас болеет большое количество людей этим самым «омикроном», да. Но просто они об этом не знают, это как обычная ОРВИ. Проблема в другом. Проблема в том, что люди из групп риска или те, которые с иммунодефицитами, которые имеют различные хронические заболевания, повторное заболевание «омикроном»… да даже не «омикроном», а любым ковидом, может влиять на внутренние органы, может влиять на их функционирование и на последующее качество жизни, потому что, к сожалению, отсроченные проявления коронавирусной инфекции – хронизация процессов различных, это заболевания со стороны сердечно-сосудистой системы, инсульты, инфаркты, поражения желудочно-кишечного тракта, – они, к сожалению, остаются у людей из групп риска. Поэтому лицам из групп риска, тем, у кого может снижаться иммунитет, все равно нужно поддерживать этот иммунитет, и желательно все-таки не инфекционным процессом, а желательно вакцинацией. И вот здесь нужно поймать тот момент, когда нужно делать прививку. Марианна Ожерельева: Все-таки опять необходимо идти к врачу и делать все по правилам, да? Евгений Тимаков: Нужно сходить к врачу, естественно. Во-первых, обследоваться. Во-вторых, уже многие болели три, четыре, пять раз коронавирусной инфекцией. Марианна Ожерельева: Это только выявленные, опять же. Евгений Тимаков: Это только выявленная коронавирусная инфекция. И для этого государство сделало так называемую углубленную диспансеризацию. Об этом тоже не нужно забывать. Так как коронавирус размножается во всех органах и тканях… Через полгода после перенесенной инфекции бесплатно (еще раз акцентирую внимание – бесплатно) в поликлинике можно пройти диспансеризацию углубленную, то есть сдать анализы, сделать обследование внутренних органов и сделать профилактику, если нарушена работа каких-то органов. Это очень важно! То есть основное сейчас, вот чем нужно заниматься, – не статистику смотреть, сколько заболело, а как мы восстанавливаемся после перенесенного ковида, есть ли у нас иммунитет к следующим эпидемиям, если они вдруг будут, насколько изменился коронавирус сам по себе и качество нашей жизни. То есть вопрос не в закрытии, в локдаунах, потому что при коронавирусе с такой контагиозностью маски уже сильно не помогут. Марианна Ожерельева: Все-таки нет, да? Потому что спрашивают как раз: «Люди запасались масками и перчатками. И что, сейчас расчехлять все это?» Надо носить маски и перчатки? Евгений Тимаков: Перчатки в данный момент, ну, будут не обоснованы технически, потому что все равно, когда мы снимаем перчатки или когда их используем несколько раз, физически вирус все равно на них остается, поэтому это просто, наверное, как бы самоуспокоение. Маски снизят вирусную нагрузку, если мы находимся в закрытом помещении, в общественных местах, где… Марианна Ожерельева: И правильно носим маску. Евгений Тимаков: И правильно носим маску. И правильную маску, самое главное. Потому что тряпочка… Марианна Ожерельева: А что за правильная маска? Евгений Тимаков: Тряпочки обычные не подойдут. Исследования уже были неоднократно: маски действительно помогают, снижают количество вируса. Марианна Ожерельева: Все-таки маску надо покупать? Евгений Тимаков: Да. Чем меньше у нас вируса попадает в организм, тем легче протекает болезнь, меньше тяжесть. Но это уже не спасает от заражения. Если раньше, при первых мутациях коронавируса, маска помогала от заражения, то сейчас от заражения может уже не спасти, может только снизить вирусную нагрузку, и мы легче переносим эту инфекцию. Поэтому в общественных местах маска должна быть трехслойная. Это медицинские маски. Знаете, там три: первая сторона – голубая полочка, задняя – голубая, а внутри белая полоска, такая белая ткань. Вот если на эту ткань мы возьмем и нальем воду, то она не будет воду пропускать, то она очень хорошо фильтрует. Не вот эти первые (первая и вторая – он от пыли), а именно серединка. Поэтому маска должна быть трехслойной, правильно одетой – тогда еще как-то можно снизить вирусную нагрузку. Марианна Ожерельева: А санитайзеры? Евгений Тимаков: Санитайзеры – да. Если мы находимся в общественном месте, то нужно пользоваться ими разово. Потому что если мы будем постоянно с вами обрабатывать руки санитайзерами, то мы убиваем свою личную микрофлору. У нас на коже есть специфический состав кожи – это различные жиры, белки, продукты жизнедеятельности наших бактерий, которые с нами живут, да и сами бактерии. Здесь такой микробиом специфический. И если мы с вами возьмем, руки испачкаем чем-то (я имею в виду – бактериальных загрязнений) и два часа не будем ничего трогать, то по факту большая часть бактерий патогенных, которые не должны на нас жить, будут уничтожены нашими же бактериями. Но так как мы находимся в общественном месте и сразу руки у нас лезут во все места какие только можно, соответственно, мы что делаем? Мы разово после посещения общественного места или во время можем использовать санитайзер. Но еще раз говорю – разово. При постоянном использовании мы убиваем свою личную микрофлору. Это тоже плохо. Марианна Ожерельева: Пишут, что симптомы действительно людям не понятны. И вы сказали, что некое облегчение наступает. Вот если раньше явные признаки – пропало обоняние, высокая температура, – и можно было как-то фиксировать, сначала самостоятельно себе поставить некий диагноз, а потом уже обратиться к врачу, например, то сейчас на что стоит все-таки обращать внимание, на какие-то изменения в своем организме? Евгений Тимаков: Здесь, во-первых, нужно обратить внимание на эпидокружение, то есть заболел ли кто-то дома, в семье или нет. Это в первую очередь. Потому что если мы вдруг выявляем источник инфекции, то другие члены семьи тоже могут заболеть, большой риск. Если у первого выявлена коронавирусная инфекция, то остальные сразу могут делать профилактику. Это первое. Второе. Штаммы, которые сейчас циркулируют, тот же самый «омикрон», да и «ниндзя» (сейчас появляются данные о его свойствах), они в первую очередь вызывают утомляемость со стороны центральной нервной системы, головокружение, головные боли могут быть, ночью выраженная потливость, боль в горле с осиплостью, с першением. Причем боль в горле более выраженная, потому что он стал поражать больше верхние дыхательные пути, чем нижние. И очень часто расстройство стула и боли в животе присоединяются к этой самой инфекции. Ну, соответственно, потеря обоняния со штаммом «стелс» и его мутацией «ниндзя», вероятнее всего, потеря обоняния тоже будет присутствовать, заложенность носа и потеря обоняния. То есть комплекс симптомов со стороны желудочно-кишечного тракта, боль в горле, головная боль, недомогание, потливость, ну, будут указывать на то, что у нас с вами сейчас «омикрон» с вероятностью 80–90%. Марианна Ожерельева: Если нет возможности купить тест, а есть такие признаки, как раньше, семь дней точно посидеть дома и ни с кем не контактировать? Или? Евгений Тимаков: Длительности вот этой новой мутации, которая «ниндзя-омикрон», которая 2.75, мы сейчас еще не знаем. Ну, если судить по второму «омикрону», который был (ну, это же его «дочка» по факту), то там семи дней было достаточно для того, чтобы прекратилось выделение у большинства пациентов. Если же мы говорим просто про коронавирус, даже про другие мутации, то через десять дней при легкой форме течения заболевания вирус уже не заражает через верхние дыхательные пути. А вот через кишечник, когда… Марианна Ожерельева: Расстройство, о котором мы сейчас говорили. Евгений Тимаков: Да. Есть данные о том, что вирус может и месяц выделяться в кишечнике. А у маленьких детей – до шести месяцев. Но это не означает, что он заразен при этом. Мы этого еще не знаем на сто процентов. Мы знаем четко пути заражения, когда есть активное вирусовыделение. А когда идет подострое выделение вируса, то не факт, что он может быть достаточно патогенным для окружающих. Марианна Ожерельева: Но при этом мы уже много знаем о прививках и о том, как они влияют, защищают ли. Евгений Тимаков: И о профилактике, и о прививках, да. Марианна Ожерельева: И о профилактике. Спрашивают: «Прививка одна и та же, а вирус мутирует. Защищает ли нынешняя прививка от этой «дочки», «сына» этого вируса тогда?» Евгений Тимаков: Если мы с вами говорим сейчас о нашей вакцине, про нашу вакцину сейчас говорим… Марианна Ожерельева: Спрашивают о том, какие вообще есть вакцины. Евгений Тимаков: Вакцины есть совершенно различные. Есть те вакцины, которые… Вирус берется, разбивается, расщепляется. Это так называемые инактивированные, неживые, когда полностью разрушается вирус и из его кусочков делается вакцина. Они менее эффективные, потому что они не стимулируют неспецифический иммунитет у человека в должной степени. Есть вакцины, которые векторные, как наш «Спутник». Это когда встраивается в другой вирус генетическая информация вот этого несчастного нашего коронавируса и предоставляется организму. Причем все пути внедрения и иммунные ответы у организма такие же, как при настоящем вирусе, но при этом нет заболевания. Есть вакцины матричные, когда тот же самый смысл, но вводятся уже отдельные кусочки этой матричной РНК. Это зарубежные вакцины. Сравнение здесь такое. Вот один доктор сказал, и мне очень сильно понравилось. Есть оружие, которое отточено прямо до мелочей. Есть аналоги зарубежного оружия, в которых все прямо супер, один к одному! Но оно работает только в условиях хорошей погоды, а в грязи не работает никаким образом. И есть наш автомат Калашникова, который простой, хороший, спокойный, бьет все, работает в совершенно любых условиях. Вот отточенное оружие не может видоизменяться. Вот зарубежные вакцины, к сожалению, не имеют возможности трансформироваться под мутации вируса. Марианна Ожерельева: А наша может? Евгений Тимаков: А наша сделана уже большой-большой гранатой, которая на все мутации… Все равно остаются вот эти маленькие кусочки, неизменяемые, они остаются. Как бы вирус ни мутировал, она все равно, хоть немножко, но действует. Марианна Ожерельева: Какое интересное сравнение! У нас звонок из Москвы. Татьяна, здравствуйте. Слушаем вас. Зритель: Здравствуйте. Я хотела бы задать вопрос доктору. Я поставила себе вакцину в июле прошлого года, «Спутник V», потом в январе сделала ревакцинацию «Спутником Лайт». Мне этого на год хватит или надо опять прививку делать? И еще, если можно. Я сдавала кровь – все-таки повышенные сейчас тромбоциты, хотя никогда этого не было. Я как-то это немножко связываю, может быть, с прививкой. Нет? Может быть, я не права. Спасибо большое. Марианна Ожерельева: Спасибо. Евгений Тимаков: Ну, если по поводу анализов, то повышение тромбоцитов связано может быть не только с прививкой, но и с жарой, и с особенностями иммунитета, ответы на другие вирусные инфекции могут быть. При прививке же как побочное серьезное свойство, которое описано для различных вакцин, – это, наоборот, снижение тромбоцитов, то есть за чем нужно следить. Поэтому в идеале сейчас вам сдать анализ крови на антитела, посмотреть… Хотя и говорят, что не надо меряться антителами, но в любом случае посмотреть, остается ли какой-то иммунитет. Сдать анализ крови на антитела, именно к спайковому белку, чтобы было переведено в международную систему BAU, где мы видим активность этого спайкового белка. Сдать общий анализ крови и коагулограмму. При правильных, хороших, нормальных показателях, когда спадет жара, потому что на вакцину бывают различные вегетативные нарушения, то есть может голова кружиться. То есть мы смотрим обязательно статус пациента, то есть чтобы давление было в норме и чтобы не было головокружений никаких. Спадет жара, где-то середина августа – можно будет делать ревакцинацию однократно вот этим «Спутником Лайт». При этом опять же мониторируем эпидемиологическую ситуацию. То есть если вдруг у нас появится какой-то совершенно злостный вирус, который совершенно другой… Была «дельта», а стал «омикрон», да? То есть совершенно другая линия. В этом случае надо будет анализировать ситуацию, насколько он видоизменился, насколько изменились его эти спайковые белки. Марианна Ожерельева: Немало вопросов о ревакцинации, просят подробнее о ней рассказать. Например, из Иркутска вопрос: «Почему сейчас предложили ревакцинацию двукратную?» А ранее было сообщение, что кому-то действительно однократную ревакцинацию предлагают, а человек, подруга пошла, ей 60+, и ей сказали, что в два этапа. Евгений Тимаков: Вот! Именно вопрос в 60+. Здесь как раз двукратная ревакцинация не всем совершенно. Марианна Ожерельева: Объясните, пожалуйста. Евгений Тимаков: Дело в том, что у нас есть определенный иммунный ответ, у каждого человека. Этот иммунный ответ с возрастом совершенно различный. У детей, например, есть вилочковая железа тимус, вот здесь она находится, поэтому детям делается меньшая доза вакцины, детям делается вакцина иногда несколько раз, иногда однократно – в зависимости от того, какая вакцина. И когда они переносят инфекцию какую-то, допустим ветряную оспу, переносят ее легче, и на длительный срок сохраняется иммунитет. С возрастом этот иммунный орган уменьшается (это называется «инволюция»), он теряет свою функцию. И после 60 уже клеточная память, которую формирует этот орган, именно клеточная… Помните, сколько мы говорили, что есть антитела и клеточная память? «Не гоняйтесь за антителами, не надо ими меряться». Есть клеточная память, но на которую нет достоверных тестов, ну, где мы можем их сдать полноценно. Эта клеточная память формирует длительный иммунитет. Вот проконтактировали мы когда-то с вами с инфекцией, год назад. Через два года пришла инфекция – антител нет у нас, иммунитета нет в крови, но… Марианна Ожерельева: А клетки помнят. Евгений Тимаков: …но есть клетки, и они помнят. Пришла инфекция, и быстро – раз! – такой «спецназ», быстро обучили антитела, и инфекция умерла, убита. Вот в этом смысл вакцинации. Так вот, с возрастом клеточная память формируется очень плохо. Поэтому, чтобы она сформировалась и поддерживалась, именно для 60+ делается двукратная вакцинация, чтобы сформировать полноценную клеточную память. А 60+ – это группа риска. Соответственно, группе риска показана вакцинация. Марианна Ожерельева: Спасибо, что объяснили. Очень частый вопрос. Звонок из Санкт-Петербурга. Антон, здравствуйте, вы с нами на связи. Зритель: Да, здравствуйте. Хочу узнать… Сам я в прошлом медбрат. Хочу узнать, есть ли какая-то программа на федеральном уровне реабилитации для коронавирусных больных. Я сам переболел, вероятно, переболел (правда, не сдавал тест) в конце января коронавирусом. Сейчас уже, мне кажется, вирус какой-то подхватил. И очень волнует это, потому что, в принципе, очень много, наверное, смертей, очень много последствий, именно последствий после коронавируса. Марианна Ожерельева: Антон, а можно вопрос вам? Вы сказали, что, возможно, переболели. Время все-таки прошло. Вы какое-то ухудшение состояния сейчас фиксируете? Может быть, что-то болеть стало чаще, что-то беспокоит? Зритель: Нет, нет. Марианна Ожерельева: Нет? Зритель: А, ухудшения… Ну, сосуды, лимфостаз правой ноги. Ну, сосудистая система… Марианна Ожерельева: Понятно. Спасибо вам, спасибо. Евгений Тимаков: Сосудистые осложнения – самые частые осложнения, к сожалению, после коронавируса, поэтому… Марианна Ожерельева: То есть бьет именно туда? Евгений Тимаков: Его даже назвали болезнью не легочной, как говорили, респираторной, а именно сосудистым вирусом, потому что он именно в сосуды бьет, на все компоненты системы крови. Поэтому… Я возвращаюсь к началу разговора, когда я говорил, что раз в полгода, через полгода после перенесенной инфекции… Государство на федеральном уровне запустило программу углубленной диспансеризации, то есть когда пациент приходит… Марианна Ожерельева: Это во всех регионах? Евгений Тимаков: Это везде, да. Это когда пациент приходит после перенесенной коронавирусной инфекции, записывается. Это, конечно, не в один день, там определенные сроки у диспансеризации, а особенно если нехватка врачей определенная есть. Но смысл диспансеризации – это выявить, есть ли нарушения со стороны работы внутренних органов. Вот если эти нарушения есть, то уже система реабилитации. У нас есть санаторно-курортное лечение. У нас есть восстановительные центры после коронавирусной инфекции. Марианна Ожерельева: Уже есть эти центры? Евгений Тимаков: Есть, конечно. И это уже давно есть. Причем протоколы лечения в этих центрах разработаны еще на первом году пандемии коронавирусной инфекции. Да, есть эти протоколы по восстановлению и реабилитации. И эти центры функционируют, и они как раз занимаются восстановлением после перенесенной инфекции. Поэтому, да, все это есть. Просто дело в том, что не все об этом знают. Поэтому нужно обращаться к своим врачам и просить провести эту диспансеризацию. Марианна Ожерельева: То есть надо еще добиваться? Евгений Тимаков: Ну, к сожалению, после подтвержденного перенесенного ковида. Вот это принципиально. Марианна Ожерельева: А если антитела? Евгений Тимаков: То, что ковид был перенесен, официально зарегистрирован случай коронавирусной инфекции, наличие уже перенесенной инфекции. Марианна Ожерельева: Вот о последствиях, из Москвы сообщение: «Уже восемь месяцев прошло, а полностью обоняние и вкус не вернулись». Здесь какая-то реабилитация может помочь? Есть доказанные факты? Евгений Тимаков: Ну, восемь месяцев – это еще мало, к счастью. Марианна Ожерельева: Мало? Евгений Тимаков: Да. Не к счастью, а к сожалению, к сожалению. Не так сказал. Обоняние может теряться и на год, и на полтора года у пациентов после перенесенной коронавирусной инфекции, потому что вирус, помимо всего, еще и нейротропный, то есть он нарушает работу обонятельных луковиц, то есть их функционирование, нарушает нейрогенные связи. Поэтому доказательной восстановительной терапии, чтобы прямо помогала на сто процентов, к сожалению, по обонянию нет. Но есть методы реабилитации, которые улучшают потерю обоняния. Несколько врачей этим занимаются: занимается лор-врач, занимается врач-невропатолог, который назначает сосудистые препараты и различные препараты для стимуляции работы головного мозга, и одновременно это упражнения по тренировке обоняния. Марианна Ожерельева: Даже так? Евгений Тимаков: То есть те предметы, которые мы знаем, как пахнет, допустим, кофе, мандарины или еще что-то, закрываем глаза и пытаемся восстановить этот вкус. То есть тренировка обоняния. По-другому никак. Марианна Ожерельева: На клеточном уровне мы помним все? Евгений Тимаков: Да, мы обратно все это пытаемся восстановить. Марианна Ожерельева: Еще звонок, из Санкт-Петербурга. Ирина, здравствуйте, вы в прямом эфире. Зритель: Добрый день, студия. Очень интересный вопрос, уже давно поднимался, что разрабатывается и уже якобы проходит испытания назальная вакцина. Какова перспектива ее появления уже в медицинских учреждениях? Когда ее можно ожидать? И насколько она будет эффективной? Марианна Ожерельева: Спасибо. Евгений Тимаков: Ну, насколько будет эффективной – как обычно говорят, покажут исследования. По факту назальная вакцина – это тот же самый вектор, который мы делаем внутримышечно в виде укола, только вводится более естественным путем, как положено. То есть как вирус проникает к нам в организм через нос, через носоглотку, так же вводится и вакцина. Соответственно, у нее больше перспектив для ревакцинации. Когда первоначально мы с вами иммунитет вырабатываем, делаем прививку уколом, чтобы весь организм отреагировал, сформировался полноценный, хороший такой иммунный ответ. Дальше вакцина поддерживает наш иммунитет и формирует дополнительный иммунитет. У нас есть различные антитела, в том числе и местные антитела, которые называются иммуноглобулин А, которые как раз ловят на месте сразу внедрения инфекции. Вот для этого назальная вакцина больше подходит. Вполне возможны перспективы применения у детей в будущем. Почему я говорю, что возможны перспективы? Почему говорю с осторожностью? Потому что вакцина все-таки назальная вызывает местный иммунный ответ и может вызывать вот эти самые гриппоподобные состояния, то есть может вызывать отечность, боль в носоглотке, соответственно, покраснение может вызывать. А у детей очень часто увеличены аденоиды, очень часто. Соответственно, вот здесь нужны исследования, чтобы не спровоцировать рост, то есть это должны быть длительные исследования, и чтобы не спровоцировать различные аллергические реакции, потому что у многих детей бывает еще и поллиноз. Для взрослых точно так же. Если есть поллиноз или какие-то аллергические состояния со стороны носоглотки, то не факт, что вакцина может быть настолько перспективной. Но для большинства людей, у которых нет проблем со стороны носоглотки, вакцина, да, имеет большие перспективы. Когда она будет? Ну, это нужно будет все-таки обращаться к производителям. По данным, которые у меня есть, с августа вроде бы как планируется запустить в массовый оборот. И если все будет хорошо, то тогда мы с вами эту вакцину увидим в пунктах вакцинации. И это было бы очень неплохо. Допустим, я себе бы сделал ревакцинацию назальной вакциной, потому что уже и болел, и прививку делал, и надо иммунитет потренировать с различных сторон. Я вообще считаю, что должен иммунитет тренироваться различными способами. То есть самый эффективный – это комбинация различных вакцин, различных способов, то есть это перебаливание и вакцинация, разные способы введения вакцины. Марианна Ожерельева: Коллективный иммунитет – сегодня какая отметка? Много? Достаточно ли? И будет ли пропаганда в связи с этим как раз очередной вакцинации? Потому что осень-то недалеко, а как раз рост заболеваемости ждут именно осенью. Евгений Тимаков: Пропаганда вакцинации будет. Она и должна быть, потому что нужно объяснять, что иммунитет все-таки не пожизненный, то есть он снижается, и нам нужен активный иммунитет, нам лично, людям нужен, не обществу, а нам нужен, для того чтобы не заболеть. Коллективный иммунитет неправильно оценивается. Говорят, что столько-то провакцинировано, вся страна переболела, провакцинировано 60% – это не означает, что у нас столько коллективный иммунитет. Еще раз говорю – полгода. Вот давайте так: переболела зимой большая часть нашего населения, причем большинство даже не знали о том, что переболели, прошло полгода, и вот за эти полгода коллективный иммунитет у нас уменьшается. Если заново вспышки заболеваемости нет, если вакцинации не было, то у нас он будет 20–30%. Марианна Ожерельева: Спасибо вам. Евгений Тимаков, главный врач медицинского центра, врач-инфекционист, был с нами сейчас в студии. Говорили о новом штамме коронавируса.