Петр Кузнецов: Мы продолжаем. Наше правосудие станет более народным: Верховный суд предложил передать присяжным все дела о тяжких и экономических преступлениях. Сегодня четверть всех уголовных дел в районных судах, рассматриваемых присяжными, оканчиваются оправдательными приговорами, а в судах областного уровня коллегии народных судей выпускают на свободу пятую часть обвиняемых. Ольга Арсланова: Есть и громкие истории, спорные, которые возрождают дискуссии о судах присяжных, о том, насколько стоит им доверять вынесение приговора. Вот на днях присяжные оправдали бывшего владельца фабрики «Меньшевик», предпринимателя Илью Аверьянова, он обвинялся в убийстве охранника компании, которой из-за долгов отошло предприятие. Тогда мужчина стрелял в жертву, потом забаррикадировался в своем кабинете, очень громкая история. Позже присяжные оправдали мужчину, который обвинялся в убийстве на Курском вокзале. Так вот по версии следствия Антон Бережной напал с ножом на мужчин, которые возвращались из клуба, один из них получил легкое ранение, второй умер на месте, камеры, кстати, это все зафиксировали. Но вот в ходе процесса обвиняемый частично признал вину, но заявил, что не хотел убивать, а погибший упал на нож сам. Сейчас тоже очень много обсуждается эта история, почему присяжные приняли такое решение. Петр Кузнецов: Еще несколько цифр важных, такая показательная статистика, давайте посмотрим. Итак, в прошлом году суды присяжных рассмотрели в 2 раза больше дел, чем годом ранее, то есть в 2018-м, но все равно 747 дел – это пока меньше 1% от рассматриваемых в уголовном суде дел за год. Эксперты поясняют, что просто суды с участием присяжных пока существуют только для очень узких категорий дел. Вот посмотрите на США в нашей графике, там судебные заседатели ежегодно рассматривают в среднем около 120 тысяч дел. Ольга Арсланова: Теперь что касается вердиктов, которые наши присяжные выносят, здесь тоже есть изменения. Вот, например, в 2018 году присяжные оправдали чуть более 17% подсудимых, в прошлом уже 25%, тогда как без участия суда присяжных доля оправдательных решений составляла меньше половины процента. Нужны ли нам суды присяжных в новом объеме? Какие дела таким судам нужно передавать? Давайте поговорим об этом в рубрике «Личное мнение». У нас в студии заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ Леонид Головко. Леонид Витальевич, здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Леонид Головко: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Давайте поговорим о том, что это за такая структура суд присяжных. Чем суды присяжных отличаются в своих функциях, работе от обычных судов? Леонид Головко: Ну это суд, очень сложный такой инфраструктурный суд, когда у нас нет изначально назначенной коллегии какой-то, есть только судья-профессионал, и вот в ходе процесса с участием сторон, с массой правил и процедур мы из неких кандидатов в присяжные отбираем потом вот эту коллегию, 12 человек, сейчас несколько меньше, уменьшили в областных судах, или 6 человек в районных судах. То есть отбираем, в том числе запасных, потом, если вдруг, например, процесс идет долго, кто-то заболел или все заболели, эпидемия гриппа, например, мы ее снова распускаем, снова набираем... Это такой, как сказать, институт очень известный, классический, где-то даже архаичный, который тем не менее по-прежнему вызывает большой интерес и который, конечно, можно рассматривать априори небольшое количество дел просто потому, что и экономические причины, и в силу того, что люди не готовы. Условно говоря, чтобы собрать коллегию из 12 человек, нужно прокрутить через вот этих кандидатов по оценкам где-то 1,5 тысячи. Если мы умножим это на количество населения, то, значит, все должны пройти через это. Люди не готовы, мы с вами не всегда тоже готовы вот сейчас бросить все и уйти на 3–5 месяцев в какой-то процесс. Поэтому, конечно, это такая красивая форма правосудия, которая существует всегда очень локально, очень немного, вот в таких цифрах, 700–900 на пике, когда был спад, уменьшали немножко, было 300, вот такой порядок цифр, это в принципе нормально. Притом что мы единственная страна постсоветского пространства, которая, затратив колоссальные усилия, деньги, средств, 30 лет на это потратив, мы их создали. Ни одна другая, включая страны Прибалтики, например, члены Евросоюза, Грузия тоже попыталась, но в значительно меньших цифрах, у них даже применительно к количеству населения это все равно меньше; на Украине не получилось ни до Майдана, ни после; Казахстан создал вроде бы суд присяжных, но на самом деле это единая коллегия, это не классический суд присяжных. То есть Россия единственная успешная в этом смысле страна, которая смогла создать суд присяжных. Но понятно в то же время, нам не надо, с моей точки зрения, впадать в какие-то популистские иногда идеи, что давайте все дела... Петр Кузнецов: Вы про расширение полномочий? Леонид Головко: Ну конечно. Петр Кузнецов: Это выглядит на самом деле все-таки больше со стороны как демонстративная мера, что вот суды станут гуманнее, справедливее. Леонид Головко: Ну... Петр Кузнецов: Суды присяжных уже как-то ассоциируются со справедливостью больше, именно с ними? Леонид Головко: Ну не знаю, вряд ли при этом... Петр Кузнецов: Основная надежда на них? Леонид Головко: ...председатель Верховного суда критикует им же возглавляемую систему, я не думаю, что он тем самым дискредитирует все остальные суды, вряд ли. Но есть вот некий такой оттенок. Это же повторяющаяся история, мы помним 2016 год, вот расширим до районных судов, мы дружно обсуждали, в том числе на вашем канале, потом это провели, нам говорили, там будет 15 тысяч дел в год. Но, конечно, нет, конечно, мы сейчас видим эти цифры, они очень небольшие, они объективно небольшие. Ольга Арсланова: По сути мало что изменилось. Леонид Головко: Мало что. Ну вот сейчас новая волна, скорее всего, она закончится тем же самым, чуть-чуть, может быть, увеличится или скорректируется, может быть. Потом может пойти третья... То есть это такая немножко повторяющаяся дискуссия, ну потому что суд присяжных, еще раз хочу сказать, у него есть плюсы и минусы, мы их можем обсудить... Ольга Арсланова: Да, обязательно. Петр Кузнецов: Да-да, конечно. Леонид Головко: Но он помимо прочего очень дорогой и инфраструктурно сложный институт. Вот в современном обществе рассчитывать, что какая-то значительная часть дел будет рассматриваться таким образом, просто нереально, люди к этому не готовы. То есть мы любим суд присяжных издалека, но когда получаем повестку и понимаем, что вот в нашей жизни нужно сейчас уйти из профессии, из работы, которая всегда очень сложная, мы очень динамичны, на 3–4 месяца, на год... Петр Кузнецов: А это все-таки прямо требуют? Ольга Арсланова: О требованиях к присяжным мы обязательно поговорим. Леонид Головко: Конечно. Ольга Арсланова: Просто вот один важный, концептуальный момент хотелось бы обсудить в рамках плюсов и минусов суда присяжных. Суд присяжных – это скорее решение народа и неких народных установок, средних по обществу, или все-таки это решение закона? Вот очень часто в противоречие вступают, да? Леонид Головко: Конечно. Ольга Арсланова: Судья – это кто-то беспристрастный, некая машина по принятию математических иногда решений, вписывающихся в закон. Леонид Головко: Да. Ольга Арсланова: Суд присяжных – это эмоция, народная эмоция, получается так? Леонид Головко: Да, да. Суд присяжных не имеет отношения в целом к принципу законности. Более того, мы и не можем требовать от граждан... Ольга Арсланова: Даже не знают, может быть, законов. Леонид Головко: Они и не должны их знать, это не критерий знание закона, иначе это будут профессиональные судьи. У него совершенно другая задача, и вот в этом смысле в теории уголовного процесса, в праве есть такое понятие «нуллификация уголовного закона», обнуление уголовного закона. То есть суд присяжных имеет право как бы обнулить уголовный закон. Ну да, написано, нельзя убивать, но я посмотрел, вижу, что, в общем, человек вроде неплохой, вот так у него получилось. И учитывая, что я отвечаю односложно, «да» или «нет», то есть ничем не мотивирую, не выхожу с таким приговором, трактатом, мое решение невозможно проверить, почему я сказал «да» или «нет», никто сказать не может. Я могу как бы уголовный закон обнулить. Это иногда хорошо, иногда плохо, но это связано как бы с неким внутренним качеством самого суда, от этого нельзя уйти. Поэтому когда мы говорим про много оправдательных приговоров, это не потому, что эти дела плохо доказаны, просто потому, что вот как в тех примерах, которые вы приводите, суды присяжных посмотрели, что-то вспомнили, иногда личные эмоции, иногда недоверие к системе. Ну вот исторический пример самый известный в истории права – это XIX век, Англия, когда доходило до 75% оправдательных вердиктов. Почему? Потому что англичане, это была их идея, это не было случайностью, они сдерживали очень суровый уголовный закон, мы помним по Диккенсу, за кражу в несколько шиллингов смертная казнь, это было связано с Французской революцией, чтобы не было того же самого. Они очень сильно, жестко ужесточили уголовный закон, таким образом предполагая, что присяжные будут нуллифицировать его по конкретным делам, вот это был такой механизм: я караю смертной казнью за что-то мелкое, но при этом присяжные как бы его не исполняют, и по ситуации вот этих вот, невозможно такое количество людей казнить, нуллифицируют. Как только уголовный закон нормализовался в той же самой Англии, естественно, отпали риски революции и прочие, прочие вещи, он как бы стал более-менее современный во второй половине XIX века, тут же упали цифры нуллификации, тут же упали цифры оправдательных вердиктов. Вот это вот качество нам насколько нужно в современной России, учитывая, что наш уголовный закон все-таки вырабатывается, мы обсуждаем, у нас сейчас никто не карает смертной казнью за прочее и прочее? Я не думаю. То, что в обществе иногда есть вот такое оправданное не оправданное, другой вопрос, потому что оно может быть и эмоционально неверным, это может быть личное восприятие, недоверие к суду, это факт. Поэтому вот здесь скорее проявляется не то, что они применили закон справедливо, они просто выразили либо свое иногда неприятие к уголовному закону, либо свое недоверие к судам, либо просто симпатию к конкретному обвиняемому, вот увидели, что приличный человек случайно попал, давайте я его спасу таким образом. Ольга Арсланова: Или не очень приличный, но близкий и понятный, например. Леонид Головко: Ну это... Близкий и понятный, может быть, совершающий то же самое. Вот в каждой ситуации это очень индивидуально, вот почему конкретный присяжный сказал «да» или «нет». Это может быть чистая эмоция, вот понравился человек, вроде бы говорит красиво, хорошо, ну не мог он этого сделать. Ольга Арсланова: Или не понравился тот, кого он убил, ну так просто. Леонид Головко: Или не понравился потерпевший и так далее. Это может быть как в сторону обвинения... Петр Кузнецов: Ну а другому понравится, поэтому их 12. Леонид Головко: ...так и в сторону оправдания. Ну да, среднестатистические цифры, но они тоже… Понимаете, в чем здесь проблема? Считается, что коллегия должна отражать социальный срез общества. Конечно, это не получается, потому что, вот еще раз хочу сказать, это надо выйти из жизни иногда на год, и не то что вот я пришел на один процесс, послушал и сказал, что потом я приду в следующий раз вердикт выносить, а это надо сидеть на каждом заседании каждую минуту. Если я заболел, не могу, я выбываю, меня заменяют; когда мы исчерпали процент запасных, коллегия распускается, все по новой. И вот иногда процесс с присяжными, дело слушается 10 месяцев или полгода, такие случаи тоже есть, потом все заболели, иногда начинают специально «выбывать», кого-то заметили разговаривающим с адвокатом, кого-то с прокурором, кто-то в социальных сетях что-то написал и так далее, и так далее – значит, снова новая коллегия, и так по несколько раз. Поэтому это, конечно, сложный институт, и человек, который идет в присяжные, должен понимать, что процесс может идти неделю, бывает, может идти месяц, бывает, бывает и год, мы знаем дела, которые... Петр Кузнецов: Где же этих людей найти? Ольга Арсланова: Кто соглашается? Петр Кузнецов: Технический вопрос: а им платят как-то? Леонид Головко: Им платят среднюю зарплату, но вот это, понимаете, опять-таки почему социальный срез не получается? Потому что занятой, успешный человек, мы хотели бы видеть таковых, он говорит: «Ну господи боже мой, у меня дела, у меня график расписан...» Петр Кузнецов: Весь бизнес потеряет. Леонид Головко: Да, соответственно, как правило, туда попадает человек, для которого вот этот размер компенсации значим, то есть у человека нет работы или он пенсионер, вот ему условно не то чтобы нечем заняться, у него есть свободное время. Поэтому социальный срез все равно не получается, конечно, вот это как бы идея из учебника. В реальной действительности ни 12, ни 6, ни 9, ни 8, как сейчас в областных судах, они его не обеспечивают, это тоже, в общем, проблема. Поэтому мы видим иногда, почему эта идея немножко такая популистская? Она красиво звучит, вот когда меня это не касается, ее так очень хорошо можно описать, особенно студентам, условно говоря, она симпатична сама по себе, но, когда видишь, как она работает, возникают проблемы. И, естественно, система, на нее опираться как на некую... норму, как мы говорим, прокручивать через нее значимые дела, это просто ни одна система не выдерживает. Те же самые американцы, вот мы их вспоминали, у них другая логика: у них нет вообще профессионального рассмотрения дела, у них либо присяжные вроде бы по всем делам, но колоссально растут так называемые сделки с правосудием, когда вообще никакого разбирательства нет, вот признался и иди. У них поэтому самый высокий процент тюремного населения, между прочим, это же не потому, что они чем-то там хуже или лучше европейцев, те же самые, в общем, люди что в Европе, что в Америке. У них система такая, что за счет этих сделок постоянно растет тюремное население, потому что большинство дел вообще не рассматриваются: признался, три минуты, судья стукнул молоточком и иди, сколько договорились, 3 года, 5 лет, совершал не совершал, нас не интересует. Почему? Потому что опять-таки у них альтернатива только присяжные либо сделки. Европа и мы в том числе пытаемся создать все-таки такую усредненную систему эффективную, она не идеальна, но она все-таки позволяет рассматривать большинство дел профессионалами. И в этом смысле присяжные, конечно, как мы говорим, такая усложненная процедура, больше, меньше, вот мы можем увеличить сейчас, может быть, на 100 дел, я не знаю, будет у нас не 700 или 800 по итогам года, а выйдем на тысячу, но это все равно будет незначительное число. Просто такова природа института, такова инфраструктура. Ольга Арсланова: Послушаем зрителей. Петр Кузнецов: У нас Людмила на связи, это Тульская область, наша телезрительница. Здравствуйте, Людмила. Ольга Арсланова: Здравствуйте, Людмила. Ваше мнение? Зритель: Да-да, здравствуйте. Могу говорить? Петр Кузнецов: Да. Зритель: Ни в коем случае... Нет, присяжным можно отдать гражданские дела: раздел имущества, земельные участки, еще что-то вот такое, ну вплоть до мелкого хулиганства, мордобития, кражи, что-то такое простое. Ни в коем случае нельзя отдавать непрофессионалам уголовные дела, а то получится, как в романе у Толстого, когда девушку хотели спасти от наказания, а ввиду того, что неправильно сделали формулировку, поскольку не законники, люди отправили ее на каторгу. Здесь получится то же самое. У нас и так сейчас время непрофессионалов. Потом люди, которые выносят какие-то приговоры, уголовные дела – это в принципе тяжкие, всякие убийства, в общем, повреждение здоровью основательно... Петр Кузнецов: Сложные, да. Зритель: Нужно понимать медицину, разбираться в этих медицинских экспертизах. У нас люди этого не знают, этому люди учатся по 7–10 лет. Нет, такие вещи спускать... То есть разделение, имущество, споры гражданские, вот такие простые, которые житейские, бытовые, на бытовом уровне мы с этим все сталкиваемся, мы все это знаем. А вот то, что мы не обучены, для чего нужно специальное образование, – нет, извините. Петр Кузнецов: То есть, Людмила, даже обратная реакция, то есть вот мы начали с того, что как будто бы это такая мера, смотрите-ка, суды присяжных теперь будут всеми практически, и сложными заниматься, а реакция-то у общества обратная в лице Людмилы, что тревожнее становится, потому что этим будут заниматься непрофессионалы, которые даже элементарно медицины не знают. Ольга Арсланова: Слушайте, это вопрос цены: если имущества раздел, где-то ошибешься, ну не критично, а здесь вопрос человеческой жизни или преступник, который... Леонид Головко: Конечно, вопрос человеческой жизни, причем жизни либо потерпевшего, либо обвиняемого. Ольга Арсланова: ...либо его возможных дальнейших жертв, да, если он выпустят. Леонид Головко: И вот телезрительница обратила внимание на очень действительно интересный и важный нюанс, на него обращают внимание и в специальной литературе, и мы, юристы. Вот современная жизнь и преступность тоже, конечно, усложняется, технологизируется, все больше и больше техногенных каких-то преступлений, связанных с тем, что что-то там обрушилось, мы знаем, пожар, не знаю, условно говоря в Кемерово, мы сталкивались с этим. Петр Кузнецов: Да вон, недавний спорткомплекс, например. Леонид Головко: Спорткомплекс, и это требует очень сложных экспертиз. Присяжный, это в Средневековье все-таки институт выстраивался, – это, конечно, человек, который оценивает бытовую ситуацию: убил из ревности, что-то такого типа, человеческие эмоции, которые ему понятны. Поэтому даже во многих правопорядках таких, как мы говорим, классических для суда присяжных, в частности англичане вообще сейчас приняли начиная с 2000-х гг. такое правило, что профессиональный судья может, исходя из дела, много экспертиз, например, вообще дезавуировать коллегию, сказать, что не будут рассматривать присяжные, будет он один рассматривать, то есть то, что было абсолютно немыслимо в традиционные времена. Более того, вот сейчас предпринимательские дела, у нас же сплошные бухгалтерские экспертизы, экономические экспертизы... Ольга Арсланова: Как там поймешь. Леонид Головко: Ну ясно, что перед нами человек сам по себе, это так называемая беловоротничковая преступность, то есть этот человек не злодей априори, на улице он не выглядит как злодей, это не насильник, он вызывает у меня симпатию. Но то, что он при этом украл что-то незаконно, извините, или мошенничество какое-то совершил, – это уже результат оценок очень сложных экономических. Поэтому как вот присяжный? Эмоционально? Ну у меня нет к нему претензий, это не человек, как ломброзианский тип такой, лоб, брови и прочее, прочее, вполне себе средний человек. Но то, что он совершил, может быть очень опасно, причинить людям вред. Поэтому, конечно, те проблемы, которые были подняты, тоже объективно очень сложные проблемы, и именно по этой причине мера такая сама по себе достаточно спорная, конечно, надо ли все время расширять. Во-первых, возможно ли расширять и нужно ли расширять, вот это вопросы, которые, конечно, возникают. Петр Кузнецов: Вы вот сейчас упомянули судью, который сказал, что вообще будет без коллегии. Оправдали у нас примерно 25% подсудимых, это в статистике сказано, но существенную часть их решений впоследствии отменили. А кто отменяет, на каких основаниях? Как это случается? Леонид Головко: Ну, вы знаете, это тоже небольшой такой парадокс, это говорит о том, что суд присяжных очень сложно вписать в классическую систему. У нас есть апелляция, и, собственно, классический суд присяжных, опять-таки традиционный всегда был построен на принципе, как говорят юристы, vox populi vox Dei, глас народа – глас божий, я не могу дезавуировать глас народа, если я доверил что-то решить народу, я не могу это отменить. Классическая апелляция – это, например, инстанционность: вот один профессионал, над ним еще профессионал, некая лестница, пирамида судебной системы, когда более авторитетные судьи, находящиеся в силу их карьеры и остальных качеств выше по инстанциям вплоть до, допустим, Верховного суда отменяют решение нижестоящих, это такая профессиональная идея. Конечно, между собой они плохо коррелируются или вообще никак не коррелируются: получается, что суд присяжных дело рассмотрел, а затем по процессуальным основаниям, как правило по процессуальным, вышестоящий суд в апелляции отменил, вроде бы тоже... Очень многие решения действительно отменяются, потому что это позволяет, с одной стороны, исправить эти вещи, вот эту самую нуллификацию уголовного закона, его обнуление, а с другой стороны, надо ли исправлять, зачем изначально организовывать, если мы потом исправляем. Петр Кузнецов: Да. Леонид Головко: Это тоже не всегда понятно. Поэтому вопрос правомерный, классическая апелляция – это, конечно, судьи такого профессионального типа, это инстанционность, это проверка более опытным вышестоящим судьей. А суд присяжных на инстанционности не построен, как я могу проверить, он сказал «да» или «нет», поэтому я факты вообще не могу с ним обсуждать, у меня же нет мотивированного приговора, у меня есть просто вердикт односложный, его посчитали математически, раздали бюллетени, я подчеркнул, «да», «нет», «да», «нет». Поэтому, конечно, вот это тоже ситуация не совсем понятная, сочетание несочетаемого, инстанционной системы с апелляцией, кассацией и так далее и суда присяжных, который построен как глас народа, я доверил собственное... Ну вот суд присяжных-то и возникал как в той же самой Англии? Далеко, приехали профессиональные судьи, приехали откуда-то из Лондона на места, и вот они опрашивали, это были по сути свидетели. И они говорят: «Вы видели, что это случилось?» И вот они выходили, потом это все было устроено в некую коллегию, говорили: «Я видел, да, он ударил, он убил», другие говорили: «Нет, не убил». Вот мы посчитали, вот это и есть вердикт по сути. Петр Кузнецов: Непосредственные участники. Леонид Головко: То есть присяжный – это свидетель, это непосредственный участник, потому что я при тех средствах коммуникации, находясь в Лондоне, не могу знать, что произошло в каком-то графстве, я туда приехал разбирать дело на сессию некую, и я опрашиваю местных людей, что они там видели, собственно. Но постепенно, конечно, он институциалировался, но идея именно в этом, идея того, что человек может на своем уровне понять. Сейчас, конечно, это иногда смотрится весьма архаично. Петр Кузнецов: Мы тоже людей опрашивали, больше людей – больше мнений: «Какие дела можно доверять суду присяжных, какие нет и почему?» Давайте посмотрим. ОПРОС Ольга Арсланова: Вот что пишут наши зрители: «Судьи не компетентны, чья сторона больше заплатит, та и права». Еще SMS: «Должно наказывать общество, а это присяжные. Почему я должен доверять одному человеку, хоть он и судья?» Вот есть такое мнение, что судью, вообще профессиональных участников можно подкупить, а присяжных нет. Как получается на практике? Леонид Головко: Ну, теоретически, наверное, можно всех подкупить... Петр Кузнецов: В фильмах подкупают. Леонид Головко: Да, подкупают, присяжных 6 человек. Вот на самом деле уголовный процесс – это не просто мы дело вбросили, а потом судья рассмотрел. Уголовный процесс, тоже чтобы понимали наши уважаемые зрители, – это очень сложная структура стадий, пока дело дойдет до суда. Она начинается со стадии возбуждения дела, вот один фильтр сработал, отказали в возбуждении... У нас, кстати, отказывают в возбуждении раз в 8, вот говорят об обвинительном уклоне, больше, чем возбуждают дел, то есть вот здесь срабатывает, вот мы отодвинули это все. Потом проводим расследование, там есть следователь, руководитель следственного органа, потом дело попадает прокурору, потом дело попадает судье. Даже если он рассматривает его единолично, над ним стоит апелляционный суд, кассационный. То есть в результате количество людей, причем профессионалов, которые вокруг этого решения выстраиваются, что и дает, кстати, небольшое количество оправдательных приговоров, надо, чтобы все эти фильтры не сработали, чтобы какое-то дело попало туда, пройдя все эти стадии, и никто не среагировал, что там плохие доказательства, то есть все это пропустили. Это, знаете, как защитники в футболе: надо, чтобы все пропустили, тогда вот это случилось, а если качественно работают, то, естественно, это все отбивается на более ранних стадиях. Поэтому количество профессионалов все-таки достаточно велико, и все они в той или иной степени участвуют в процессе, в том числе и на предварительных стадиях, и потом в инстанциях. То есть опасаться того, что это один судья и он все решает, – это преувеличение, безусловно. В этом смысле их тоже мы насчитаем даже по самому простому делу минимальное число 5–6 человек: следователь, руководитель от органов, прокурор, суд, апелляционный судья и так далее. То есть это, в общем, на самом деле в этом идея уголовного процесса, в этой стадийности и в этой системе фильтров, которые действуют. Вот качество системы именно в этом, наверное, а не только в том, что мы вот доверяем... Петр Кузнецов: Десять секунд у нас. Народ против, чтобы коллегию к таким сложным делам подпускали. Я думаю, не в восторге и прокуратура со Следственным комитетом будут. Каковы перспективы у этой инициативы? Леонид Головко: Ну пока это обсуждается. Я бы здесь, как говорится, ни самой инициативе фанфары не пел, и был бы очень осторожен в этих оценках. На мой взгляд, это можно обсудить, но в принципе мы недавно такую реформу провели, 2016–2018-е гг., давайте лучше подведем итоги, посмотрим, что там работает, а что не работает, это будет гораздо мудрее, чем сейчас бросаться в новую реформу. Петр Кузнецов: Спасибо вам. Ольга Арсланова: Спасибо. Петр Кузнецов: Это рубрика «Личное мнение», Леонид Головко, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия, прокурорского надзора юридического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Спасибо.