Иван Князев: Мы снова в прямом эфире, уважаемые друзья, это «ОТРажение», в студии по-прежнему Тамара Шорникова... Тамара Шорникова: ...и Иван Князев. Через полчаса наша «Тема дня»: справимся ли мы, наша экономика, без иностранной рабочей силы, без гастарбайтеров? Иван Князев: Без гастарбайтеров, да. Тамара Шорникова: Об этом будем говорить через полчаса. Расскажите нам, в вашем регионе легко ли найти работу, или кто-то подсиживает, кто-то отнимает у вас заветные вакансии? Иван Князев: Да. Тамара Шорникова: Ну а прямо сейчас вот о чем. Очень интересная дата у нас, выражению «лихие девяностые» исполняется 15 лет. Кто автор этого выражения? Есть разные версии: кто-то утверждает, что эпитет принадлежит Михаилу Веллеру; кто-то говорит, что его другие ввели в оборот. Но факт один – это выражение стало характеризовать общее ощущение той эпохи у каждого жителя страны. Иван Князев: Ну да. Вообще-то в то время много новых слов и выражений вошло в наш язык. Вот давайте вместе вспомним: «новые русские», «рубить капусту», «братва» – все это мы узнали. А также «отморозки», «забивать стрелку», «комон»; а еще мы узнали такое понятие, как «бомж», «дедовщина», «менты»; ну и плюс ко всему «олигарх», «киллер», помните, да, видеосалоны появились у нас? Правда, они чуть раньше появились, но это у кого как, в каком городе. А сколько новых товаров мы узнали после распада СССР! – джинсы «Levi`s», вот Тамара не даст соврать, спирт «Рояль», но это уже по интересам, сигареты «Marlboro»... Тамара Шорникова: Да, тут не подскажу. Иван Князев: Да, жвачка «Stimorol», много-много всего. Тамара Шорникова: Ну и какие личности, конечно: Ельцин, Гайдар, Чумак, Кашпировский. Иван Князев: О да. Тамара Шорникова: Этот период называют самим сложным в современной России: кто-то едва выживал, пенсии и зарплаты не платили, а кто-то смог резко разбогатеть. Кто-то, вероятно, скажет, что 1990-е гг. были счастливым, легким периодом нашей молодости, когда многое можно было пережить просто вот на этом кураже, да? Иван Князев: Только потому, что ты был молодой и счастливый. Тамара Шорникова: Да, абсолютно. Как вы запомнили этот период? Как жили, где работали, сколько получали и, самое главное, что получали, деньги, или зарплату выдавали товарами? Такое тоже, конечно, в нашей истории было. Позвоните нам прямо сейчас в прямой эфир, напишите, поделитесь своей историей со всей страной. Иван Князев: Ждем ваших звонков, ну а пока поговорим с экспертом. Василий Колташов у нас на связи, руководитель Центра политэкономических исследований Института Нового общества. Василий Георгиевич, здравствуйте. Василий Колташов: Здравствуйте. Тамара Шорникова: Да, Василий Георгиевич, знаете, перед тем как мы ударимся в ностальгию, действительно каждый по-разному это время проживал, хочется вот выяснить такой момент, что называется, историко-политический. Мы как-то вот смирились, что действительно для многих это были тяжелые времена, – а можно ли было этой тяжести избежать? Можно ли было из СССР свалиться не в нищету, не в потерянное поколение, когда, не знаю, инженеры вынуждены были работать челноками с большими клетчатыми сумками, торговать на рынке? Потому что есть разные версии, тот же, например, Григорий Явлинский в своих интервью говорил о том, что он тогда просто остервенело предлагал идею нового союза республик, уже не в рамках СССР, а такого торгового... Иван Князев: По модели ЕС. Тамара Шорникова: Да, такого торгового независимого союза, выгодного всем, такой демоверсии, действительно, Евросоюза, и, мол, все республики, на самом деле большинство, были согласны, даже Прибалтика готова была, потому что понимали, что рвутся какие-то экономические цепочки и так далее. Может быть, мы могли не страдать вовсе вот так сильно, не с такой вообще просто крови, не на таких жилах вытягивать это время? Василий Колташов: Мне кажется, вы соединили два вопроса. Вопрос первый относительно того, распад Союза мог случиться или мог не случиться. На мой взгляд, конечно, в той стадии уже едва ли можно было избежать распада Советского Союза. Реформы здесь нужно было начинать с 1970-х гг., это касается и Советского Союза, и рыночных реформ, ну изменений в плане рынка, когда время было благополучное, когда цены на нефть были высокими, и, казалось бы, тогда можно было вырулить. Если бы избрали путь преобразований в стране, если бы в 1973 году не свернули этот процесс вместе с Косыгиным и продолжили бы постепенно внедрять рынок, механизмы рынка. Но получилось так, что мы рухнули буквально в рыночную систему, это было неуправляемое движение, и потери были колоссальны, потому что был разрушен по сути массовый советский потребитель, рынок вот этот вот потребительский. Это была катастрофа, которую невозможно было отменить, но от которой можно было спрятаться, например, в книге. Вот не все же прятались в бутылку со спиртом «Royal», некоторые использовали литературу. Девяностые – это время бума книжного издательства, книжных рынков, ярмарок, магазинов... Иван Князев: Торговали всем на каждом углу фактически, да. Василий Колташов: Это большой... разной литературы, которой не хватало в СССР. Иван Князев: Василий Георгиевич, а вы сами-то чем занимались, простите за нескромность мою, в 1990-е гг.? Тамара Шорникова: Какого цвета пиджак у вас был, если был? Василий Колташов: А у меня не было пиджака, у меня был свитер просто. Иван Князев: Вот так вот, руководитель Центра политэкономических исследований ходил в свитере. Василий Колташов: Я учился в лицее... Конечно, в самом обыкновенном, и в самых обычных джинсах, я думаю, что поддельных каких-то. Но что было хорошо? Можно было еще застать советскую систему образования, она еще не так сильно рассыпалась и не была разрушена реформами. В то же самое время было большое количество не очень плохих экспериментов в сфере образования, то есть тогда еще пробовали разные новые техники, это позволяло учиться. Появились психологи; правда, им никто не верил, потому что Кашпировский выглядел гораздо убедительнее, а ведьмы еще более убедительными, но тем не менее эта профессия входила в такой широкий обиход. Иван Князев: Василий Георгиевич, вот смотрите, давайте сразу несколько SMS. Московская область пишет: «Девяностые – страшные годы для честных работящих людей, хорошие для бандитов». Нижегородская область вторит: «Не лихие, а бандитские девяностые». А Ростовская область пишет, что настоящее время, наверное, напоминает 1990-е гг., но это, мне кажется, немножко переборщил наш телезритель. Тамара Шорникова: Да. И еще буквально, просто очень показательный, сейчас возьмем телефонный звонок, Леонид, подождите буквально две секунды, Краснодарский край: «В 1990-е гг. жена сдала золотые сережки в лом, чтобы накормить семью». Иван Князев: «Девяностые годы – лучшие годы моей жизни, – Краснодарский край пишет. – Была настоящая свобода». Тамара Шорникова: Видите, какая разница огромная между этими двумя сообщениями. Иван Князев: Да, разница по ощущениям и разница по тому, как люди жили. Давайте спросим, что происходило в Санкт-Петербурге, как жил Леонид. Леонид, здравствуйте. Зритель: Добрый вечер. Тамара Шорникова: Да, рассказывайте, какими для вас были 1990-е гг. Чем занимались, что делали? Зритель: Я родом из Санкт-Петербурга, но девяностые я встретил на Сахалине, будучи офицером Вооруженных сил. Меня сократили, выбросили по сути на улицу. Но я не унывал, у меня родился второй ребенок. Было трудно, но я всегда себе говорил, что моим родителям и моим бабушкам и дедушкам было гораздо труднее. И это выручило, в общем-то, мы выпутались из всех историй. Тамара Шорникова: Каким образом? Зритель: Да просто работали, друг друга поддерживали, вот и все, простая рекомендация. Не надо как бы, знаете, нагнетать, не надо свои трудности на своих близких перебрасывать, надо с ними бороться, поддерживать их, подставлять плечо, вот и все. Тамара Шорникова: Понимаете, да, здравые мысли, но нам тут же пишет, например, Курганская область: «Мы разве были виноваты, что не было работы и все заводы развалили?» Иван Князев: Да, не всем получилось приспособиться. Тамара Шорникова: Не всем получилось найти работу. Зритель: Ну, вы знаете, вот сейчас на самом деле время похоже на те девяностые, я вот по себе сужу, очень все сложно. Вот даже сегодня, я не буду в частности вдаваться, но было очень трудно, это где-то мне девяностые напоминает, в какой-то степени. Иван Князев: Да, Леонид... Зритель: Поэтому надо друг друга поддерживать, надо друг к другу терпимее относиться, быть предубедительнее, понимаете, входить в положение другого... Иван Князев: ...и тогда выжить можно. Да, спасибо, спасибо вам большое, Леонид. Зритель: Конечно, можно. Иван Князев: Вот что нам еще пишут наши телезрители. Курская область: «Мещане в футлярах, ужасная одежда, обувь по ценам от кутюр загубили СССР». Кабардино-Балкария: «Мрачный период в истории нашей страны, когда на произвол судьбы был брошен народ, молодое поколение, обманули с ваучерами». Вот здесь тоже такая показательная история, это к вопросу, каких ошибок, наверное, можно было избежать. Я думаю, сейчас поддержат наши телезрители, это вот то время, когда у нас появилось такое понятие, как олигарх, и такое понятие, как ваучер, как наше национальное богатство, наши заводы были приватизированы... Тамара Шорникова: Залоговые аукционы те же, да. Иван Князев: Да, и до сих пор в сознании нашего народа это ну никак не укладывается. Как вы считаете? Василий Колташов: Не укладывается. Конечно, приватизация была не только некрасивая, но и сомнительная с точки зрения законности. К сожалению, это оказался вот такой вот единственный путь, которым мы могли тогда двигаться, и общество не остановило этот процесс. К счастью, наверное, девяностые закончились, вот это вот тоже хорошо, потому что девяностые не могли продолжаться бесконечно, их никто не победил, они просто закончились. Закончились, кстати говоря, кризисом, который нанес сильный удар по олигархам, по банкам, 1998–1999-е гг., и с этого момента началось становление уже другой России. И мне кажется, что это хорошо, что это становление тогда началось, и 1990-е гг. тогда же и пресеклись, они пресеклись даже до конца десятилетия, они как начались до начала 1990-х гг., с конца 1980-х гг. как эпоха бедствий, пресеклись тоже раньше, до конца десятилетия. Началось новое время, когда нужно было выводить страну из кризиса, нужно было решать проблему на Северном Кавказе, меньше уже раздавать суверенитеты, начинать потихоньку собирать в порядок их финансы, налоговую политику проводить нормальную, то есть строить страну в некоем ее устойчивом уже варианте, – вот это было хорошо. Но сами девяностые, конечно, останутся навсегда страшным временем в воспоминании людей. Я понимаю, что некоторым это было интересно, замечательно, что им казалось, что у них есть свобода, особенно это казалось им, если они вот немножко зарабатывали, какие-то деньги имели, на фоне окружающей нищеты они ощущали себя очень и очень состоятельными людьми, хотя всего-навсего могли поехать в Египет, к примеру так. Так что поляризация была огромной в 1990-е гг. Что касается промышленности, ее необязательно было терять, вот это очень важно, потому что можно было сделать примерно так, как сделали китайцы, то есть не приватизировать крупные предприятия, оставить элементы плановой экономики, пусть она была бы не очень эффективной продолжительное время, но постепенно адаптировалась бы. Иван Князев: Она бы смогла трансформироваться, адаптироваться. Да, Василий Георгиевич, спасибо вам большое. Василий Колташов был с нами на связи, руководитель Центра политэкономических исследований Института Нового общества. Тамара Шорникова: Да, и очередь из звонков. Иван Князев: Очередь. Тамара Шорникова: Давайте слушать. Николай из Москвы. Иван Князев: И SMS тоже у нас... Зритель: Алло? Тамара Шорникова: Да, слушаем. Иван Князев: Здравствуйте, Николай. Зритель: Да, алло, добрый вечер. Я в 1990-е гг. был совершенно счастливый и очень богатый. Мне сейчас 71 год, а тогда было 40. 1989 год, мы занимались живописью, наверняка вся Москва помнит, какие были вернисажи, «Битца», Битцевский конноспортивный комплекс, где Эльдар Рязанов снимал замечательный фильм, сцены из «Забытой мелодии для флейты», где там художники были. Потом Измайлово, остров, аллея, мы продавали свои картинки. За субботу-воскресенье, мы могли за 2 дня заработать по 250 рублей, а оклад у кандидата наук в то время был примерно такой же. За месяц мы могли заработать по тысяче рублей, 1989 год, 1990 год, представляете? У Горбачева оклад был 950 рублей, он тогда рассказывал. Мы были совершенно счастливы. Тамара Шорникова: Николай, а как вы распоряжались такими несметными богатствами, расскажите. Иван Князев: Что-нибудь на старость удалось накопить? Зритель: Семья, нас четверо человек, двое детей было, жена, мы ездили в Анапу, летали в другие места каждый год практически, 800 рублей на четверых на целый месяц, я приезжал, за 2 дня продав картинки, возвращал эти деньги назад. Нас, таких счастливых, было очень много. Олигархов еще не было, мы были самые богатые. Иван Князев: Повезло, повезло вам. Тамара Шорникова: Ну а квартиру, машину, портсигар две штуки – удалось все это купить? Зритель: Что, простите? Тамара Шорникова: Квартиры, машины, кожаная куртка, портсигар импортный? Зритель: Да вы что, как раз тогда, начало 1990-х гг., отменили все, и кооперативы, и машины... Иван Князев: Ладно, Николай, скажите нам, как вы сейчас-то на пенсии. Отложили деньги? Зритель: Вы знаете, я живу сейчас в деревне, давно, есть дом, остался от мамы в деревне. Пенсия московская, опять же я очень богат. Иван Князев: То есть опять вы, хорошо вот так получается, устроились? Зритель: Да, но только живописи нет, она сейчас никому не нужна, все закончилось, салонов нет, краски... Иван Князев: Понятно, понятно. Спасибо. Тамара Шорникова: Спасибо. Зритель: Но все равно за 30 лет счастья и денег, вы что, это же большущий срок. Иван Князев: Спасибо вам, Николай. Несколько, несколько SMS. Москва пишет: «Золото закладывали в ломбард, чтобы прокормить семью, а выкупить было не на что». Кострома: «Ваучеры – это не ошибка, а грабеж». Ульяновская область: «Мы в 1990-е гг. голодали, зарплату мужу не давали целый год, за неуплату отключали свет, к власти пришли бандиты». Саратовская область вспомнила, что было МММ. Тамара Шорникова: Да. Тоже делится телезритель наш уже на сайте нашего канала в чате: «В девяностые я за ночь, таксуя, зарабатывал месячную зарплату работяги, за ночь!» – пишет. Волгоградская область, конечно же, вспоминает: «Ваучеры проклятые, деньги у народа изъяли, 25 рублей стоили». И вот прямо пунктирно, знаешь, как такая тасовка, Ленинградская область: «По слову, за каждым из которых стоит огромное явление, которыми тоже славились девяностые: наркомания, беспризорники... Иван Князев: Это факт. Тамара Шорникова: «...Новое Колпинское кладбище с безымянными могилами, суициды, девушки на трассе и так далее». Много страшного было, конечно. Иван Князев: Ростов пишет: «В девяностые выживали натуральным хозяйством, только этим и спасались. Денег по полгода не платили». Давайте сейчас послушаем, как вот выживали, например, в Пензенской области, у нас есть еще один телефонный звонок. Я понимаю, что очень много зрителей хочется высказаться, но времени у нас, конечно, немного, но пока Евгений на связи. Зритель: Алло? Тамара Шорникова: Да, слушаем, Евгений. Коротко, если можно. Зритель: Да, я постараюсь, только я в 1990-е гг. жил не в Пензенской области, я жил в Узбекистане. Но могу охарактеризовать, что это время для меня было, как тогда называли, романтического капитализма. Иван Князев: Ага. Зритель: Все пытались что-то заработать, все мы пытались очень активно что-то делать, вот эта жилка предприимчивости, предпринимательства очень хорошо тогда себя проявила. Я не знаю, что получилось потом, как так вышло, что сейчас, в общем-то, совершенно трудно начать свое дело, трудно заняться предпринимательством, все практически ниши заняты. Но тем не менее, вот я сейчас, находясь в глубинке, находясь в глубокой пенсии, тем не менее вот эти предпринимательские навыки до сих пор остались. Я живу не только на пенсию, где-то вторую пенсию, наверное, зарабатываю, занимаюсь пчеловодством. Иван Князев: Чем вы занимаетесь? Чем вы занимались в 1990-е гг.? Зритель: А в 1990-е гг. я начал челночным бизнесом заниматься. Иван Князев: А, вы челноком были! Зритель: Тогда все этим занимались. Тамара Шорникова: Что возили? Иван Князев: Я думаю, треть страны были вашими коллегами. Зритель: Ну, значит, начал я... Ну, понимаете, кто... Где-то я прочел, что нужно заниматься тем товаром, в чем понимаешь. Я подумал, получается, что кроме ликеро-водочных я особо ни в чем не понимаю... Тамара Шорникова: Понятно... Иван Князев: Понятно... Зритель: ...и поэтому занялся спиртом «Рояль». Тамара Шорникова: Спасибо. Как раз тем самым. Спасибо. Иван Князев: Тем самым, то, о чем мы и говорили. Спасибо вам большое. Тамара Шорникова: Максим Кронгауз, лингвист, доктор филологических наук, профессор РГГУ и Высшей школы экономики, здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Максим Анисимович. Максим Кронгауз: Здравствуйте. Тамара Шорникова: Максим Анисимович, давайте сразу разберемся с теми самыми «лихими девяностыми». У нас есть определенные периоды в истории, за которыми закрепились вот так в народе определенные словосочетания. У нас если сороковые, то, как правило, роковые, тучные нулевые, лихие девяностые. Как так получается, что действительно для многих по-разному проходили эти периоды, но вот именно эти словосочетания стали действительно единственной широко употребляемой характеристикой целого периода времени? Максим Кронгауз: Как правило, закрепляются негативные эпитеты, поэтому это неслучайно роковые сороковые, это цитата Самойлова, это тоже, конечно, яркая и трагическая цитата. Лихие девяностые, безусловно, взято одно. А вот реплики, я послушал несколько минут разные реплики, это напоминает то, как слепые ощупывали слона, каждый чувствовал свое. Вот девяностые настолько разнообразны, настолько непохожи у разных людей, что, конечно, они не только лихие. Было богатое время... Иван Князев: Максим Анисимович, скажите, пожалуйста, появление новых слов, новых терминов, новых эпитетов в нашем языке – это свидетельство того, что в нашем обществе перемены какие-то серьезные намечаются? Там всегда бывает, да, когда что-то меняется? Максим Кронгауз: Да-да, и я думаю, что наше время в этом смысле грандиозно, потому что у нас... было больше, чем в другие эпохи. Мы можем сравнивать жизнь русского языка, скажем, в 1990-е гг. и чуть позже, в 1990-е и в 2000-е гг., с эпохами, революционной эпохой, то есть с началом XX века, военная, революционная эпоха; можем сравнивать с эпохой Петра Великого. В каком-то смысле у нас перемен было больше, потому что у нас сработало сразу три мощных фактора, которые повлияли на язык, язык это все впитал, собственно, поэтому стал так интенсивно меняться. Иван Князев: Какие? Максим Кронгауз: Первый – это, конечно, социальные изменения, начатые перестройкой. Второй – это изменение нашей коммуникации абсолютное революционное, появление интернета и последующие изобретения внутри интернета, изменения технологий абсолютные... Иван Князев: Ну то есть это новые реалии, которые нужно как-то вербализовать? Максим Кронгауз: Которые нужно вербализовать и в которых нужно жить и разговаривать, коммуницировать. Иван Князев: А третий момент какой? Максим Кронгауз: А третий – это глобализация, глобализация и давление английского языка как проводника глобализации. Иван Князев: Ага. Максим Кронгауз: Это, конечно, не только русский испытывал, все эти три фактора по крайней мере в последние... Иван Князев: Заимствования у нас новые появились. У меня, знаете, два вопроса получаются. Можно ли сказать, что девяностые обогатили наш язык? И вам с точки зрения лингвистики, как лингвисту интересен этот период? Там есть что изучать? Максим Кронгауз: Он необычайно интересен, потому что он изменил наши представления о языке. Если раньше один из таких главных теоретических споров (прошу прощения, что обращаюсь к науке) между формалистами и функционалистами, то есть что важнее для языка, некая строгая система или функционирование. И вот 1990-е гг. показали, что функционирование гораздо важнее, потому что система подстраивается под наши нужды. Иван Князев: Ну вот, видите, даже науку обогатили. Максим Кронгауз: Язык меняется так, как нам удобно. Тамара Шорникова: Вы знаете, мы действительно очень много слов сами уже называли, вот то, что такие маркерами служит, «новый русский», «рубить капусту», «братва», «отморозки» и так далее, нам присылают много всего наши телезрители, такие понятия, которые стали в обиходе. Вы можете назвать три слова или выражения, которые вот для вас такая эмблема девяностых? Максим Кронгауз: Я когда-то написал статью о трех лексических волнах, которые в 1990-х гг. к нам пришли. Самая заметная, может быть, бандитская волна, но гораздо более мощные волны – это молодежная и гламурная. Я бы просто выбрал по одному слову из каждой из волн. Тамара Шорникова: Давайте. Максим Кронгауз: Мне кажется, что если мы говорим о молодежной волне, то она дала нам чрезвычайно важное слово «тусовка». Тамара Шорникова: Ага. Максим Кронгауз: Гламурная волна, собственно, дала нам слово «гламур», которое закрепилось в русском языке, и до сих пор мы к нему относимся очень эмоционально. Иван Князев: Я думал, гламур у нас позже появился. Максим Кронгауз: Гламур появился в конце 1990-х гг., появился и закрепился уже в начале 2000-х гг., но, собственно, появился в 1990-х гг. И если говорить о бандитской волне, там много очень красивых вещей, это самая патриотическая волна, потому что заимствований там крайне мало, только два корня, рэкет и киллер... Иван Князев: Да-да-да. Максим Кронгауз: А так все очень патриотично. И вот из названных слов я бы назвал несколько блестящих, выберите сами одно: скажем, «отморозок» было названо, хорошее слово, «беспредел» чудесное слово... Тамара Шорникова: Да. Максим Кронгауз: Ну и, скажем, «крыша», слова, которые... Некоторые из этих слов сохранились до сих пор, лишившись вот этой бандитской ауры. Иван Князев: Да, спасибо, спасибо вам большое. Максим Кронгауз был с нами на связи, лингвист, доктор филологических наук, профессор Высшей школы экономики и РГГУ. Тамара Шорникова: Слушаем телефонный звонок, Вера, Ленинградская область. Здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Вера. Зритель: Здравствуйте. Я в эфире? Иван Князев: Да. Тамара Шорникова: Да, слушаем. Зритель: Да. Вот я смотрю вашу передачу про лихие 1990-е гг., и у меня вот до сих пор, знаете, остался, вот что-то, знаете, ужасно было. Мы в то время работали в совхозе, дояркой была. И когда стали вот это завозить, продукцию, я не знаю, ну из Китая тогда была, китайская была тушенка, привозили сухое молоко, и наше молоко в совхозе было просто не востребовано. Мы выливали в транспортер, нам оно даже не надо, его не реализовать было, потому что по себестоимости оно было очень дорого, ну как бы дороже было, чтобы коров накормить, технику, вот это все, ну вы понимаете, про что. Вот и по сей день эти совхозы не восстанавливаются. Потом начала техника списываться, потом ее раскупали, и в принципе у кого были деньги, кто мог это все приобрести, техника вся в частных руках. А в совхозе и по сей день, знаете, постольку-поскольку, там не совхоз, а ужасно все. Поэтому до сих пор вот это все, 1990-е гг. вспоминаю с ужасом, просто с ужасом. Тогда как бы... Пускай маленькие были зарплаты, но мы все работали, были все как-то на позитиве, вот. Иван Князев: Не только вы, не только вы так вспоминаете эти годы. Спасибо вам, Вера. Тамара Шорникова: Спасибо. Коротко, просто очень много SMS. Ленинградская область: «Талоны на хлеб в Ленинградской области». Пермский край: «1995 год, Чечня, сын призван в армию, матери выступали против войны в Чечне». Иван Князев: Новосибирская область: «Работал в девяностые на заводе имени Чкалова, получал зарплату раз в полгода». Тамара Шорникова: Кемеровская: «Про девяностые можно книгу написать: бартер, ваучеры, крыша, рэкет. С сестрой по разным странам». Удмуртия: «Девяностые – полный бардак, хаос, беспредел, расстрел Белого дома на Красной Пресне». Иван Князев: Но вот, однако, Ленинградская область пишет: «Жили и надеялись». Вот, вот это такой очень важный момент. Может быть, как раз-таки есть какие-то возможности вот эту надежду сейчас взрастить в себе? Спросим, может, какие-то уроки можно из этого извлечь? Тамара Шорникова: И какое вообще поколение вышло из того времени? Надеющееся ли? Иван Князев: Да. Тамара Шорникова: Запуганное ли? Поговорим об этом с экспертом. Михаил Черных выходит с нами на связь, первый заместитель директора Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук, доктор социологических наук. Здравствуйте, Михаил Федорович. Иван Князев: Здравствуйте, Михаил Федорович. Михаил Черныш: Здравствуйте-здравствуйте. Тамара Шорникова: Михаил Федорович, вот сейчас очень часто, когда мы говорим о демографии, о ямах, о провалах, мы говорим о том, что это такие как раз... Иван Князев: ...отголоски. Тамара Шорникова: ...отголоски девяностых. Вот насколько сильно эти времена ударили по нам? Или мы переоцениваем те кризисы, именно в русле демографии если говорить? Михаил Черныш: Вы знаете, если говорить в русле демографии, то, конечно, здорово ударили, потому что никакие демографические травмы не проходят для общества даром окончательно. Если вы взглянете на историю России, то вы увидите, что демографические потери разных периодов проходят с периодичностью определенной через всю нашу историю. И вот то у нас убыль населения, потому что в какие-то ранние годы у нас была низкая рождаемость, то, напротив, была высокая рождаемость, поэтому у нас, наоборот, население растет. Таким образом, демография говорит нам о том, какой неровной была наша история. А 1990-е гг. были очень неблагополучны с точки зрения демографии, я с ужасом смотрел на цифры, в которых отражалась демографическая динамика России. Иван Князев: Там, в частности, по смертности, по смертности ужасающие цифры, насколько я помню, были, да, Михаил Федорович? Михаил Черныш: Цифры были ужасающие. Во-первых, продолжительность жизни резко снизилась, вообще на 2 года снизилась продолжительность жизни, для демографии это практически катастрофа, трагедия. Но женщины перестали рожать, они отказываются рожать детей, это бывает только в самые тяжелые годы, причем в годы, в которые нет надежды. Даже во время войны женщины рожали детей, потому что надеялись на лучшее будущее, в 1990-е гг. рождаемость сошла на нет, практически на одну женщину приходилось 1,1 ребенка, то есть это абсолютный минимум, я вообще такого уровня рождаемости не знаю в истории России, кроме 1990-х гг. И эта низкая рождаемость девяностых теперь пойдет волной через 20 лет, каждый раз, когда в фертильный возраст будут входить женщины, которые родились в этом периоде и которых очень мало, они будут рожать мало детей. Иван Князев: Михаил Федорович... Михаил Черныш: И у нас в эти периоды будет убыль населения, то есть мы будем платить все время по этим счетам. Тамара Шорникова: Ага. Иван Князев: Михаил Федорович, в связи с этим забыть и больше никогда не вспоминать про 1990-е гг., или все-таки интерес сейчас к этому периоду истории нашей страны не случаен? Нам нужно учиться на тех ошибках, которые мы там совершили, с точки зрения социологии какую вы оценку дадите? Михаил Черныш: Во-первых, ничего нельзя забывать, потому что в те времена мы были движимы очень часто, я говорю «мы», всерьез говорю, очень многими мифами, у нас было очень много заблуждений, мы часто себя обманывали. Мы очень многое не понимали в том, как работает общество, как работает современное общество. Люди с лихостью разрушали действующие институты, надеясь, что в будущем они как-то возродятся сами собой, но они не возрождались. И вместо этого что мы наблюдали? Мы наблюдали вместо нормальной работы правоохранительных органов постепенный дележ территории страны между бандитскими группировками. И это, кстати говоря, как выяснилось, не только наша беда, это была беда всех территорий, которые попадали в такое неопределенное состояние. Иван Князев: Спасибо вам большое, спасибо. Михаил Черныш, первый заместитель директора Федерального научно-исследовательского социологического центра Российской академии наук. Тамара Шорникова: Да, есть на чем учиться. И коротко послушаем телефонный звонок. Иван Князев: Алевтина, Оренбургская область у нас на связи. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Тамара Шорникова: Да, Алевтина, слушаем. Зритель: Вот я хочу сказать про свои девяностые. Я вот сейчас пенсионер, вот в 2018 году вышла на пенсию. Я вот проработала на «Российских железных дорогах», и я хочу сказать спасибо «Российским железным дорогам», она меня как бы спасла, у нас было хорошо. Ну как сказать, мы всегда вовремя получали зарплату, у нас никогда не было... Ну, было тяжело, но все равно именно эта дорога меня спасла. Я тогда была одинокая мать-одиночка, я дочь сама воспитала, вырастила благодаря «Железным дорогам». Тамара Шорникова: Да. Иван Князев: Ну это отлично... Зритель: И сейчас я вышла на пенсию, и я скучаю по людям. И я хочу сказать, это станция Орск, Оренбургская область. Иван Князев: Да, спасибо. Тамара Шорникова: Понятно, спасибо. Иван Князев: Спасибо вам, Алевтина. Ну что ж, девяностые был сложный период, но, главное, мы выжили, хотя и не все, но выжили, и надежда есть. Спасибо вам, друзья, скоро продолжим.