Ольга Арсланова: Сейчас у нас личное мнение. Вот какая новость привлекла наше внимание. "Bank of America" предупреждает, что впереди у нас новый глобальный кризис, похожий на тот, что был в 1998-ом, который привел, помимо прочего, к дефолту России. Какой сценарий возможен и как подготовиться, поговорим прямо сейчас с экономистом Михаилом Беляевым. Здравствуйте. Константин Точилин: Здравствуйте, Михаил Кимович. Михаил Беляев: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Главный экономист Института фондового рынка и управления, кандидат экономических наук не может не знать об этом прогнозе. Как вы его оцениваете? Насколько это адекватно? Просто многие говорят о том, что каждые 10 лет бывает кризис, и поэтому появляются прогнозы. 2018 год – пора. Михаил Беляев: Может быть, и так. Но я к прогнозам такого рода отношусь достаточно осторожно хотя бы потому, что мне не нравится эта аналогия с 1998 годом. Каждый кризис совершенно своеобразен, вызывается разными причинами. И один на другой не очень похож. Константин Точилин: То есть в истории нельзя сказать, что бывали зеркальные повторения… Михаил Беляев: Совершенно. Потому что еще Гераклит заметил, что в одну речку нельзя войти дважды. То есть, хоть в нюансах, но что-то меняется. И радикально поменялось все в России. Мы об этом поговорим. И в 1998 году, конечно, мировой кризис был. Но кризис в России, который случился в 1998 году, вовсе обусловлен не внешними причинами, а скорее внутренними. Там ГКО очень сильно помогли. И вообще экономика была совершенно другой, и она по-другому себя чувствовала, чем сейчас в 2018 году. Ольга Арсланова: Михаил Кимович, давайте поговорим о внешних факторах. Там приводятся две причины, почему похоже на кризис. Сильный доллар и развивающиеся рынки испытывают давление благодаря этому доллару. Объясните, пожалуйста, нашим зрителям, чем плох сильный доллар, почему он может привести к кризису. Михаил Беляев: Во-первых, мы должны понять, что валюта живет не сама по себе. Она не автономна. Она обладает определенной степенью автономности, но она живет не сама по себе. Вот это понять очень трудно. И современным аналитикам это очень трудно понять, что она коренится вообще в глубинах экономики. И ее значение, ее сила или ее слабость задается фундаментальными экономическими факторами. Вот чем. И вовсе не доллар сам по себе стал сильным, и потом стало плохо. А значит что-то произошло внутри такой страны, как Америка, которая этот доллар эмитирует, произошло что-то в глобальной экономике, и вследствие всего этого доллар стал сильным. И влияет на мировую экономику не только то, что доллар стал сильным, а то, что произошли эти изменения. Эти изменения вызвали эти факторы – и силу доллара, и какие-то неурядицы и неудобства для других стран, в том числе и в развивающемся мире. Мы знаем, что Америка занята собой. Она занимается своей экономикой. Это пока не очень получается у нее. Такой линкор, конечно, развернуть не очень просто. То есть Америка была экстравертной, работала на внешний рынок, на внешние завоевания. Сейчас она поняла, что у нее и дороги плохие, и заводы стоят, и вообще полно всяких этих самых неурядиц, и надо заниматься внутренней экономикой. Константин Точилин: Как сказал Кант, "мы слишком долго были свиньей-копилкой для…". Михаил Беляев: Да, piggy bank, эта свинья-копилка. Когда был брошен такой лозунг, что мы будем заниматься информацией, мы будем заниматься научно-исследовательскими делами, а остальные гайки и металл плавить будут те, кто к этому приспособлен лучше, чем мы. И, собственно, тогда, мы помним, было трансграничное движение капитала, которое все реальное производство выселило на периферию мира. Частично в Латинскую Америку, очень много в Юго-Восточную Азию. И теперь Америка испытывает уже бумерангом, что, сама создав в известной мере там эту промышленность отверточную, потом она все укреплялась и укрепилась. И теперь Америка думает, что с этой экономикой, которая уже далеко не отверточная, что с ней делать. Вот, собственно, эти причины. Поэтому я так, может быть, немножко пространно об этом рассказал, но для того, чтобы было понятно, что ничего вдруг не происходит, и причины не в одном каком-то денежном факторе. Как у нас любят говорить, что не в денежном факторе дело, а в том, что денежный фактор выступает как индикатор того, что что-то произошло. Константин Точилин: Слушайте, нам же в этой конструкции не столько важно, будет ли этот кризис похож на 1998-ой, или будет он иным, а вопрос – будет ли он в принципе? Потому что бьют тебя по правой или по левой – все равно больно, хотя иначе. Михаил Беляев: Меня еще больше волнует другой аспект этой проблемы. Будет кризис или не будет, это, конечно, важно, и для нас, может быть, существенно. Для меня самый важный вопрос – насколько он сможет повлиять на нас? На мой взгляд, это нас должно волновать больше всего. Ольга Арсланова: А бывает так, что кризис происходит в Соединенных Штатах Америки и в Юго-Восточной Азии, а нас он не касается? Михаил Беляев: Вы знаете, он, конечно, нас коснется. Потому что мы все-таки экономика открытая и мы экономика, имеющая достаточно серьезный, но не критический внешнеэкономический компонент. Имеется в виду и товарная торговля, и движение капитала, и все эти вещи. Но у нас в экономике не настолько много внешнеэкономических связей, как, допустим, в западно-европейских странах. Константин Точилин: Тем более, что санкциями их еще и подрубили. Михаил Беляев: Тем более, что санкциями их еще и подрубили. И кризис может разразиться, но мы обладаем определенными защитными параметрами. И если сравнить с 1998 годом, мы сравним две экономики. То есть та экономика, которая была в 1998 году, и эта экономика. Про ту экономику говорить ничего не будем. Там одной пирамидальности ГКО достаточно, когда вся страна стоит и заводы стоят, и они только свежеразрушенные дымят. Константин Точилин: Это экономикой достаточно условно можно было назвать. Михаил Беляев: Да, экономикой мы могли назвать очень условно. И сейчас экономика. Конечно, вопросов к нашей экономике много. И проблем очень много. И много вопросов к тем, кто руководит нашей экономикой. И, на мой взгляд, они не до конца используют тот потенциал, который в нашей стране заложен, для того чтобы она могла двигаться вперед более динамично и с большим экономическим эффектом для населения. Тут я на этой критике поставлю точку и перейду к позитивным вещам. Тем не менее, экономика обладает определенной живучестью. Экономика – это коллективная борьба за жизнь всех, кто живет в этой стране. Каждый борется на своем месте. Потому что умирать никому не хочется. Предприниматели борются по-своему, наемные рабочие по-своему, мелкие предприниматели по-своему. Но все вместе они дают какой-то положительный эффект. И мы его видим. Что мы видим? Мы видим уже вышедшую в зону слабого, но все-таки в течение пары-тройки лет мы показываем позитивные темпы роста экономики. Это самый главный индикатор того, что экономика живет, она не в минусе, она двигается, она развивается. Правда, министерство экономического развития мне дает цифры все время: то мы собираемся расти на 2,5% в этом году, то опять на 1,8%, то на 1,7%, но, тем не менее, все-таки около 2% мы даем. Конечно, это мало, это мизерно мало, но во всяком случае это плюс, а не минус. Мы сводим бюджет с позитивным сальдо, что тоже на самом деле не очень хорошо. Тут гордиться нечем. Это когда стране надо решать свои финансовые проблемы с подъемом экономики, со строительством дорог и с прочим, прочим, а вы вдруг не выполняете бюджет. Бюджет нужно сводить с нулем. Вот, что надо делать. Сделать то, что запланировано. И гордиться каким-то профицитом нет совершенно никаких оснований. Особенно в эти времена, когда нужно расходовать деньги. У нас все в порядке с внешней торговлей. Причем, не только с нефтяной и газовой внешней торговлей. Мы хорошо торгуем оружием, мы хорошо торгуем сельскохозяйственной продукцией. Как мы знаем, у нас сельскохозяйственная продукция уже перевешивает по доходам даже вооружение. То есть там все в порядке, там плюсы. У нас очень маленький внешний долг по отношению к ВВП. И внутренний долг вообще никакой. И в конце концов эта пресловутая подавленная инфляция. Правда, она подавлена ценой легкого удушения экономики. Но, тем не менее, формальные показатели все совершенно другие, которые позитивные. Ольга Арсланова: Но все-таки перед 1998-ым пытались сдерживать инфляцию. Сейчас, конечно, чуть лучше ситуация, но тогда тоже были проблемы с инвестициями. Единственное, что сейчас хорошо – цены на нефть растут, а тогда был серьезный провал. Михаил Беляев: Вы знаете, цены на нефть – это лукавая вещь. Вы получаете доходы от нефти по внешней торговле. Но вы для развития экономики получаете все то же самое в издержках. Что такое развитие экономики? Это строительство заводов, фабрик и подъем ферм. То есть инвестиции. А это энергозатратные проблемы. И то, что вы выигрываете по внешней торговле для бюджета, то вы проигрываете в инвестиционном процессе то же самое. Тут неизвестно, что лучше на самом деле. Для меня лучше пусть цены будут средними, но не будут давить на бензиновый рынок, хотя там монополии больше орудуют, ссылаясь на внешний рынок. Это их вина больше. Константин Точилин: То есть желательно без резких колебаний, да? Михаил Беляев: Конечно. Понимаете, она должна быть компромиссной. Высокая цена – мы смотрим только на экспортную составляющую. И мы забываем, что нам надо развивать внутреннюю экономику. Нам надо заниматься строительством заводом, фабрик, выпуском продукции, обеспечением людей работой, чтобы они ходили на эту работу, получали эти деньги и друг у друга покупали эти башмаки, бифштексы и автомобили. Когда мы закрутим эту экономику, она закручивается только на базе этого инвестиционного процесса. То есть получать деньги, вкладывать их в экономику. И тогда внутренняя машинерия начинает крутиться. И тогда эти внешние кризисы проходят… Они, конечно, затрагивают чуть-чуть, но экономика не автономна. У нас очень интересное мышление. Если ты говоришь об одном, всем остальным кажется, что ты отрицаешь другое. Я ни в коем случае не отрицаю внешнюю торговлю. Я сам там несколько лет проработал. Так что отрицать я ее никоим образом не могу. И внешняя торговля, и это, и это, как говорили китайцы, должно быть 100 цветов. Но главная опора на внутреннюю экономику. Тогда все будет в порядке и с инфляцией, и с пенсиями, и с доходами, и с зарплатами, и со всем остальным. Ольга Арсланова: Давайте узнаем, какое настроение у наших зрителей, боятся ли они кризиса. У нас на связи Юрий из Тулы. Здравствуйте. Константин Точилин: Добрый вечер, Юрий. Зритель: Добрый вечер. Михаил, я не экономист. Я пенсионер из рабочих. Так вот, я хочу вам задать такой вопрос. Не отразится ли на российской экономии добыча нефти на арктическом шельфе? Запад перестал поставлять те технологии, от которых добывалась арктическая нефть. Не превратятся ли наши плавучие платформы через 5 лет в металлолом? И как это скажется на экономике России? Я слышал, что нефти у нас на материке осталось от силы лет на 5. Так мы бы на этот арктический шельф не полезли бы, если бы у нас в самой России хватало нефти еще лет на 20-30. Михаил Беляев: Во-первых, у нас не на 5 лет, а на побольше. И, во-вторых, я за свою жизнь переживал несколько таких апокалиптических прогнозов, но каким-то образом ни один из них не сбылся. Все предрекали и коллапс, связанный с окружающей средой, с загрязнением окружающей среды, и с этими озоновыми дырами, с этой нефтью на шельфе. Для всего существует экономическая граница. Есть цена на нефть или ее редкость – становится выгодной добыча фонтанирующей нефти. Дорожает – начинают бурить. Еще дорожает – начинают добывать в отдаленных районах. Еще дорожает – переносятся на эти платформы. Я еще застал то время, когда англичане были… У нас, правда, на Каспии была еще добыча в море. Мы на море первыми начали вроде добывать. Когда в Англии начали качать с этими буровыми платформами своими морскими, это же казалось вообще фантастическим простом. Но цена поднялась на нефть. И стало экономически выгодно. И все это стало можно добывать. То же самое с арктическим шельфом. Я не знаю, это надо у геологов спросить. Они говорят, что там немереное количество этой самой нефти. Константин Точилин: Вопрос в ее доступности. Ольга Арсланова: Но сейчас, наверное, из-за нефти не стоит переживать. Цены стабильные. И никто не прогнозирует их снижение в ближайшее время. Михаил Беляев: Никто ни снижение, ни истощение нефтяных ресурсов… Вы понимаете, там же разведано очень много. Есть же много категорий этих нефтяных запасов, которые эксплуатируются, которые добываются, разведаны, прогнозируемы и так далее. Больше вопрос цены. Потому что сейчас техника шагнула настолько далеко вперед, что заплати – и тебе достанут хоть с Луны. Константин Точилин: Вы сказали очень страшную вещь, которая потихонечку взрывает наш портал. Потому что люди у нас недоверчивые. И после стольких кризисов это даже понятно, почему. Вы сказали, что у нас растет экономика. "Уточните, в какой стране это происходит", - грозно спрашивает наш телезритель. Михаил Беляев: Отвечу. Это происходит в нашей стране. Но дело в том, что эта передача импульса от макроэкономических показателей до корней травы – должен пройти какой-то период. То есть то, что сначала чувствуется в макроэкономике, это потом с определенным… Константин Точилин: Давайте попробуем определить, что должны почувствовать мы на этом нижайшем уровне, чтобы поверить, что да, экономика растет. У нас должна вырасти зарплата? Михаил Беляев: Да. Константин Точилин: Или у нас должны подешеветь продукты? Михаил Беляев: Уже не подешевеют. Это я вам прямо скажу, что продукты не подешевеют. Давайте это тоже поставим… Иллюзию развеем. У меня образное мышление. Я говорю, что цены похожи на пешки на шахматной доске. Они ходят только вперед. Назад у них ходов нет. Если они достигли какого-то уровня. Ольга Арсланова: А зарплата должна вырасти у всех, или только у бюджетников? Михаил Беляев: Она должна вырасти у всех. Когда по-настоящему растет экономика, когда она выходит из зоны роста 1,8-2% и выходит на 3-4%, и мы занимаемся наконец… То, что я называю называться внутренней экономикой – это значит строить, отстраивать свою промышленность, реальный сектор экономики. Сюда включается все – и услуги в широком смысле, и сельскохозяйственный сектор, и промышленность (добывающая, обрабатывающая и так далее). И эти волны должны докатиться. Должны быть построены эти заводы. Должна быть купля-продажа продукции. Получают заработную плату. И на фоне обмена, когда это все растет, растет и растет, тогда растут и зарплаты. Они для начала появляются у всех. А потом, когда появятся, они будут расти. Константин Точилин: Тогда какой срок вы даете между тем, что мы видим некие макроэкономические подвижки и всходы (1.5-2%). Когда это можно будет потрогать руками? Или не доживем? Михаил Беляев: Мы должны дожить. Даже я надеюсь дожить до этого времени. Константин Точилин: И не выйти на пенсию еще. Михаил Беляев: Это да. То, что я сказал так эвфемистично, что не до конца использованы нашим руководством потенциальные возможности развития страны. Вот как только перестанут питать иллюзию, что как только мы разрулим финансовые потоки и сразу все само собой начнет действовать, вот это западная модель, которая нам не очень подходит. Константин Точилин: Это "само собой начнет действовать" – это мы слышим с начала 1990-х, что рынок все расставим по своим местам. Но он как-то так очень специфически расставляет. Михаил Беляев: Я хочу, чтобы мы наконец от этого отказались и поняли, что государство вовсе не противостоит рыночной экономике. Государство в рыночной экономике – это такой же агент рыночной экономики, только со специфическими функциями. Функции у него больше социальные, инфраструктурные и вообще инвестиционные. И государство должно прежде всего создать благоприятный климат для бизнеса и само показать пример своей инвестиционной активностью, что оно сдвигает вот это с мертвой точки. Константин Точилин: То, что вы говорите, кажется просто какой-то крамолой, потому что нам столько лет вдалбливали в голову, что "рынок расставит по местам, государство должно уйти из экономики", что как-то ум за разум, я думаю, не только у меня уезжает. Михаил Беляев: Я могу повторить. Потому что для западной экономики (я ее ни в коем случае не восхваляю), где есть все заводы, есть все фабрики, которые живут совершенно нормально, где все это двигается, там действительно достаточно корректировать эти финансовые потоки, и они передают импульсы… А нам ее надо строить. И это разные вещи. И разруливание финансовых потоков не построишь. Нужные активные действия со стороны государства. Причем, государство ни в коем случае не противостоит рыночной экономике. Потому что существует тоже иллюзия, что есть государственное предприятие, вот мы его сейчас раздробим. Ольга Арсланова: Государство не замещает рыночную экономику? Михаил Беляев: Не противостоит рыночной экономике. Оно вписано как агент и как такой же игрок рыночной экономики, только с дополнительной специфической нагрузкой – социальной, инфраструктурной и инвестиционной. Ольга Арсланова: А вот как раз о государственных резервах есть вопрос у нашего зрителя Юрия из Мурманска. Здравствуйте, Юрий. Что вы имели в виду? Зритель: Алло. Добрый день. Я согласен с Михаилом Беляевым только в том, что нам нужно развивать свою собственную экономику. Экономика нашей страны никогда не будет развиваться, пока Федеральная резервная система будет управлять экономикой нашей страны, понимаете? Ольга Арсланова: Пока непонятно. Что вы имеете в виду? Зритель: Учредителем Центробанка России является Федеральная резервная система США, зарегистрированная в Колумбии. И дальше по нарастающей. Учредителем "Сбербанка" (52% акций) является Центробанка России. И пошли там банки туда-сюда. И всем этим управляет Федеральная резервная система США. Понимаете? Нам говорят такие вещи, допустим: "Ребята, кто-нибудь задумывался о том, почему нам говорят, что инфляция должна быть не менее 4%?". Почему? Повышенные ставки кредитов не дают стране развиваться. Заодно девальвация доллара за счет его массового печатания. Никто не задумывался, зачем нашей стране необходимы иностранные инвесторы? Чтобы 70% их прибыли утекало за границу? И 30% оставалось у государства в виде налогов. Понимаете, как? Поэтому наша экономика развиваться не будет, пока мы не перестроим всю эту систему. Пока Центробанк не будет в управлении государства. Мы должны организовать свою экономику. Ольга Арсланова: Понятно, Юрий. Давайте уже будем на все это отвечать. Михаил Беляев: Я бы напрямую Центральный Банк не связывал с Федеральной резервной системой, хотя мысли, которые мысли и доктрина, которой руководствуется Центральный Банк, в теории очень сильно напоминает эту американскую Economics и то, о чем мы говорили. Почему-то Центральный Банк поставил перед собой ложную цель – подавление инфляции. Инфляция проявляется в денежной сфере. Но на самом деле она не денежный феномен. Это рост цен, в котором играет роль и монополизм, и кредитная экспансия банков. Там есть несколько банков. И у нас немонетарная инфляция, неденежная инфляция, а инфляция, которую в основном диктуют монополии. Мы видели это на бензиновом рынке. Монополии умеют хорошо делать только две вещи в жизни: хорошо повышать цены и объяснять, почему они это сделали, причем, как правило, себе в убыток, и слезу пускают. Это любимая мантра – повысить цены и объяснить, почему это сделали. И с инфляцией борются методом повышения ключевой ставки, заодно не давая препятствия развитию нашей экономики. Хотя мы понимаем, что если экономика будет развиваться и будет эффективна, то инфляция уйдет сама собой в такие приличные рамки. Все наоборот. Надо делать все одновременно. У нас нет такого, что сначала мы подавим инфляцию, а вот когда ее подавим, вот тогда начнем развивать… Константин Точилин: Получается такая многомерная история. Михаил Беляев: Да. Ольга Арсланова: Михаил Кимович, а как это объяснить людям, которые сейчас выплачивают ипотеку, берут кредиты. Михаил Беляев: Для тех, кто берет как раз ипотеку, тут смотрим так. Кто взял валютную ипотеку, тот, конечно, уже попал. Ольга Арсланова: Берем ключевую ставку. Чем она ниже, тем выгоднее все остальное. Михаил Беляев: Вы не путайте ключевую ставку и не путайте кредиты. Ольга Арсланова: Так от нее же все пляшут. Михаил Беляев: А вот кредит как раз при инфляции брать выгодно, особенно если вы работаете в той компании, которая индексирует вашу заработную плату, потому что через год-два у вас кредит… Ладно, это отдельная тема. Ольга Арсланова: Кстати, это очень хорошая тема. Вы сейчас начали рисовать какие-то схемы. И многие наши зрители интересуются: "Если все-таки кризис будет, что делать прямо сейчас? Покупать доллары?". Михаил Беляев: Оля, вы знаете, я не очень люблю в экономике слова "Если" и "Вдруг". Ольга Арсланова: Сейчас можно как-то подготовиться? Константин Точилин: Но "вдруг" иногда случается. Михаил Беляев: Понимаете, сравним с фронтовой операцией. Полк не может перейти в наступление, пока не произошли какие-то определенные разведпризнаки: подвоз в зимнюю кампанию тулупов и валенок, теплых полевых кухонь и снарядов с пушками. Тогда мы понимаем, что тот полк, который стоит на супротивной стороне, готов пойти на нас в атаку. Вот в экономике точно так же не бывает, что сегодня все хорошо, а завтра мы утром проснулись – и все плохо. Константин Точилин: Послушайте, для большинства населения это именно все так и выглядит. Михаил Беляев: Я им объясняю. Константин Точилин: Я тот же 1998 год вспоминаю. Вроде ничто не предвещало. Михаил Беляев: Он бывает "вдруг", когда ты не вник в глубинные основы. И вот я объясняю. Я говорю, что таких признаков, с чего мы начали, того, чтобы у нас кризис был полномасштабный, полноразмерный в нашей стране, нету. И все-таки рыночная экономика чем хороша? При всех ее других минусах. Она хороша тем, что она директивно не управляется. И в ней не может прийти волшебник дядя, даже самый могущественный, взмахнуть волшебной палочкой. Как у нас начинают говорить? "А вдруг сделают рубль таким?". "А вдруг сделают доллар таким?". Да не могут сделать рубль и доллар вот таким или не таким. Он такой, каким его определяет экономика. Можно чуть-чуть поправить на 10% налево и направо. Но сделать в 2-3 раза ни в коем случае нельзя. Ольга Арсланова: То есть пока не предпринимаем никаких резких шагов? Константин Точилин: Давайте немножко конспирологии добавим в эту историю. Когда случается какой-то кризис, он, конечно, больно бьет по всем, но некоторые наоборот устраиваются очень хорошо. Михаил Беляев: Да. Кому война, кому мать родна. Константин Точилин: Вот это пристальное внимание в том числе и нашей отечественной прессы к страшным прогнозам не может означать, что затевается небольшая игрушечка с курсом, потом все откатится обратно? Михаил Беляев: Опять повторю. Как игрушечку с курсом? Когда у нас Эльвира Сахипзадовна проворонила тот курс, когда он у нас сильно упал, она сидела, наблюдала и говорила, что у нее все под контролем, когда рубль чуть ли не до сотни обрушился. Центральный Банк все наблюдал и считал, что у него все под контролем. Но, опять повторюсь, тогда ситуация была совершенно другая. Рубль держался на нефти, на рыхлой экономике, которая была… Для меня, кстати, в то время было удивительно, почему рубль еще никуда не падает, почему он так долго держится. Правда, у меня фантазии больше, чем на 25% не хватило. Но действительно эта ниточка оборвалась в какой-то момент, когда Центральный Банк как регулятор ушел с рынка, ниточка эта в конце концов лопнула, рубль полетел вниз и по инерции, конечно, пробил все, что только можно. И тут уже спохватились, подняли ключевую ставку. Но она на что-то больше психологически повлияла. И мы видим, что к весне этот рубль сам собой вырулился на те цифры, которые мы имеем сейчас. С тех пор никуда особо сильно не уезжает. 4 года прошло. То есть он вышел на новый уровень. Константин Точилин: Упал на новое дно, я бы сказал. Михаил Беляев: Да. Упал вниз. Но мы видим, что он на этих уровнях ходит. Потому что экономика другая. Она его держит на этом уровне. Конечно, колебания большие. Потому что Центральный Банк самоустранился, продекларировал свободное плавание рубля. И он колеблется, но колеблется фактически вокруг одних и тех же значений. Чуть-чуть есть понижательная тенденция. Но нигде нет признаков того, что она обломится вниз. Ольга Арсланова: Хорошо. Предположим, что мы "Bank of America" не доверяем. Но есть Джордж Сорос, который еще в мае сказал, что вот-вот грядет очередной кризис, очередная рецессия. Константин Точилин: Кому же верить, как не ему? Ольга Арсланова: А уж в них-то он понимает, на них он и зарабатывает. Михаил Беляев: А почему Соросу особо надо верить? Сорос – специалист по фондовому рынку. Ну, подловил он один раз фунт 40 лет тому назад, когда обрушился фунт стерлингов. Но это же не он его обрушил. И не Сорос обрушил рынок. Сорок просто вовремя поймал, когда фунт обрушится, и чуть-чуть помог ему своими миллиардами. После этого он себе прикрутил медаль и считается гуру. Уж не буду называть фамилию одного нашего тоже предсказателя, который на всех каналах существует. Он тоже один раз с кризисом угадал, с тех пор считается великим прогнозистом. Ольга Арсланова: Но, тем не менее, наверняка наши монетарные власти, как принято говорить, следят за такими прогнозами. Есть какие-то меры предосторожности? Какая-то мобилизация происходит в таких случаях в стране? Михаил Беляев: У нас первый зампред выступила там с тем, что все-таки какие-то риски есть. Тут она права. Конечно, риски есть. А мобилизация… Ссылаются на то, что у нас и валютные резервы серьезные, ссылаются еще на другие превентивные меры. Но я считаю, что самое главное в этом – что у нас все-таки при всех недостатках и при всех критических стрелах, которые можно пустить в сторону нашей экономики, она не такая рыхлая и не такая провальная, как была в те предыдущие кризисы. И именно это вселяет в меня некоторую уверенность, что кризис для нас будет далеко не разрушительным. Да, конечно, он нас затронет. Конечно, кризис нас зацепит. Константин Точилин: То есть все-таки будет? Михаил Беляев: Ну, про будет тут сказать очень трудно. Константин Точилин: Рано или поздно будет? Михаил Беляев: У нас в Институте мировой экономики, где я начинал работать, и первые 20 лет научной жизни провел, у нас был один тоже такой прогнозист великий, который на каждом ученом совете говорил: "Кризис будет, вы просто не заметите". Потом проходило лет 10, кризис случался. Он говорил: "Я еще 10 лет назад говорил, что кризис будет". Константин Точилин: Да, есть такая манера у предсказателей. Михаил Беляев: Кризис будет, конечно. Хотя бы в силу цикличности. Константин Точилин: Цикличность еще старик Маркс заметил. Михаил Беляев: Но кризис – это же не крах, как мы считаем. Это тоже не всегда правильный перевод Маркса. Кризис – это не крах, а это насильственное приспособление экономики и жизни к новым условиям. Вот, что такое. И это надо понимать, это надо ловить. Ольга Арсланова: У нас Владивосток на связи. Приветствуем Любовь. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Константин Точилин: Доброе утро, наверное, вам нужно сказать. Зритель: Да. Я включила. И как раз ваша передача. Спасибо, что дозвонилась. Мне в ноябре будет 70 лет. И я скопила себе на погребение небольшую сумму в банке. И вот будет дефолт. А у меня муж давно умер. Одна дочь. Здоровье у нее не очень хорошее. Я надеюсь только на себя. Если будет дефолт, что будет с нашим сбережением на погребение? Михаил Беляев: Опять начнем с того, что дефолта я не вижу. Если все будет правильно управляться нашей экономикой, а я надеюсь, что она будет управляться с разумностью… Константин Точилин: Если в это твердо верить, а не надеяться, было бы, конечно, спокойнее. Михаил Беляев: Наконец перейти к инвестиционному процессу и подъему. Я не вижу никаких признаков для дефолта нашей экономики. И если у вас в банке лежит меньше, чем 1,4 млн рублей, которые вам выплатят, даже если у банка отзовут лицензию и наступит страховой случай, вы эти деньги получите через Агентство по страхованию вкладов. Вам это аккуратно выплатят через 2 недели после отзыва лицензии. Ольга Арсланова: А есть смысл сейчас что-то откладывать на всякий случай? Потом, если кризиса не будет, можно же потратить. Михаил Беляев: На мой взгляд, всегда есть такое разумное поведение. И разумное ответственное поведение. На мой взгляд, всегда какую-то заначку делать надо. И считается, что 10% дохода откладывается при любом уровне дохода, кроме нищенского. При среднем доходе 10% можно отложить всегда. И вложить его в определенные финансовые инструменты. Константин Точилин: Слушайте, мы по СМС наших зрителей знаем, о каких доходах идет речь. И когда доход 15 000, 10 000, 7000, десять процентов с него – это… Михаил Беляев: Я же оговорился, что если не нищенский. Хотя, знаете, это тоже отдельная тема. Насчет этих доходов у меня тоже есть некоторые сомнения, живут ли все люди, которые утверждают, что у них 15 000 доход, полностью ли они живут на эти 15000. Потому что большинство при этих 15000 ездят на неплохих автомобилях, пользуются неплохими гаджетами. И так далее, и так далее. Тут это надо делить пополам. Притом, что, конечно, заработки низки. И 20 млн живут за чертой бедности. И МРОТ 11 000 – это, конечно, позорная величина. Все это я понимаю. Но, тем не менее, те, кто любят поплакать о том, что они очень мало получают – это тоже… И тогда бы я эту самую тему… А что делать с 15 миллионами, которые вообще не платят никаких налогов, ничего? Работают где-то в тени. Константин Точилин: Пресловутые самозанятые? Михаил Беляев: Самозанятые – это вполне добропорядочные люди, которые где-то регистрируются, платят налоги. А у нас же 15 млн, которые сверхсамозанятые. То есть это бойцы тайного трудового фронта, которые нигде не регистрируются, ничего не платят, а еще, наоборот, норовят что-то из бюджета получить себе. Константин Точилин: Да. "У безработной москвички из Ягуара пропала сумочка с бриллиантами", как мы знаем из криминальных новостей. Михаил Беляев: Да. Я рискую сейчас получить шквал критики. Ваш компьютер разорвется сейчас. Константин Точилин: Вы не успеете получить шквал критики, потому что наше время истекло. Спасайтесь бегством. Ольга Арсланова: Спасибо. Главный экономист Института фондового рынка и управления, кандидат экономических наук Михаил Беляев нас немного успокоил: "Кризис будет. Но когда - неизвестно". Михаил Беляев: Спасибо. Константин Точилин: Спасибо.