Тамара Шорникова: Прямо сейчас набирайте номер прямого эфира, пишите SMS. Давайте вместе обсуждать наши времена санкционные и как в них живется нашей промышленности, нашему бизнесу. Как вам кажется, как сейчас государство должно поддержать свои предприятия и как бизнес должен действовать, занимая освободившиеся ниши, что строить, что производить, куда вкладываться? Приглашаем к участию. А прямо сейчас в студии Михаил Беляев, кандидат экономических наук, со своим «Личным мнением». Здравствуйте, Михаил Кимович. Михаил Беляев: Здравствуйте, здравствуйте. Тамара Шорникова: Итак, как обычно, сложные времена – это для кого-то время потерь, а для кого-то время возможностей. Как эти времена превратить в возможности? Давайте обсуждать. Михаил Беляев: Давайте. Ну как? Вот вы сами сказали, вы назвали волшебное слово «ниши». Значит, если кто-то уходит с нашего рынка и освобождает место для того, чтобы там можно было производить продукцию… А судя по всему, раз они эту продукцию производили, значит, кто-то должен подхватить эту эстафету и продолжать производить дальше, раз эта продукция была востребована. Вот, пожалуйста, это и есть возможности для того, чтобы уйти в эти ниши. И надо сказать, что у нас для многих ниш как раз были компании, которые стояли, ну, в такой стартовой, скажем так, позиции, но не могли как следует развиться и раскрутиться, и именно потому, что эти ниши и рынки были заняты уже предыдущими акторами рынка, как это называется. Они имели свою клиентуру, они имели свой бренд, они имели свой, так сказать, рынок, логистику и прочее, и прочее – все, что сопутствует бизнесу, своих поставщиков, кстати, потому что никто от начала и до конца ничего не делает, даже самые крупные компании. И когда освобождается эта ниша, вот и нужно ловить этот самый момент, туда входить, в этот бизнес. Тем более что у нас, в общем-то, уже опыт такой в 90-м, в 91-м годах уже был. То есть опыт уже, можно сказать, наработан. Если в 90-м и в 91-м году это все было в новинку абсолютно… Я имею в виду – когда мы переходили к рынку и могли стоять в растерянности. И то нашлись у нас очень такие, надо сказать, активные предприниматели, которые активнейшим образом тогда работали. Вот я не понимаю, какие могут быть препятствия сейчас. Я понимаю, сейчас нам расскажут, какие препятствия: налоги, проверки, кредиты и прочее, и прочее. Ну, я имею в виду – в общем виде. Для бизнесменов сейчас как раз это время возможностей. Тамара Шорникова: Сейчас чаще всего даже говорят уже не о проверках и налогах, а о том, что: «Мы бы произвели, но…» Практически уже как в анекдоте, даже гвозди покупали там, за границей. Михаил Беляев: Ну, конечно, это наследие наших этих завлабов и капитанов этой самой перестройки, которые бросили такой… Ну, я как-то уже повторял здесь их этот слоган: «Мы умеем добывать хорошо только нефть, газ и что-то еще. Продадим, а все остальное мы купим, раз мы это не умеем делать». Собственно, так оно и получилось: мы уничтожили фактически под аплодисменты, надо сказать, наших западных партнеров, потому что им же тоже это было крайне выгодно. Во-первых, выгодно, потому что уже Россия потеряла часть промышленного потенциала. Слава богу, сейчас уже восстановили как следует. А во-вторых, открылся рынок сбыта для самих западников, потому что у них там все насыщено, там развиваться больше некуда, там уже развились куда только возможно. А тут появилась вдруг Россия, куда можно привозить все, вплоть до гвоздей. Оказалось, что выгоднее производить эти гвозди, ну и плюс все остальное. Тем более что у многих поставщиков просто издержки были ниже. Я имею в виду восточного поставщика, нашего самого главного. Тамара Шорникова: Ну, где выгоднее – там и покупали. И так не только мы жили, а весь мир. Михаил Беляев: Да. Нет, я имею в виду, что мы покупали там. Вот мы продавали нефть, газ, лес и все такое прочее, а поскольку там производилось все это с меньшими издержками тогда, то конкурировать было очень сложно. Если ты даже тут и затевал какое-то производство, оказывалось, что ты по сравнению с конкурентом, повторю, восточным, потому что там дешевле было… На Западе просто технологии качественнее и прочее, вот с этой стороны была конкуренция. А здесь конкуренция со стороны этих издержек и того, что выгоднее было покупать там, что производить здесь. Даже если ты и взялся что-то производить, а сосед привез то, что дешевле, то твой бизнес, так сказать, приходилось закрывать. Тамара Шорникова: Сейчас как раз идеальная возможность для того, чтобы снова начать производить, потому что сосед, даже если бы хотел, не завезет ту или иную деталь, тот или иной станок, например. Есть ли у нас возможности сейчас начать это производить? Михаил Беляев: А почему нет? Для того чтобы начать производить, нужны два момент. Первый момент – это чтобы у тебя для этого были ресурсы. А ресурсы у нас для этого есть, для производства. И второе, самое главное, чтобы был рынок сбыта. Рынок сбыта, как мы выяснили… То есть если кто-то что-то производил и продавал, а он перестал производить и ушел – значит, остался тот рынок, который требует эту продукцию. Значит, как раз самый главный компонент для производства – то есть то, куда можно продавать – он остался.Вот самое главное. А все остальное – это уже, так сказать, можно сказать, оргмероприятия. Тамара Шорникова: Если говорить о возможностях для производства, то сейчас часто, если говорят о потерях санкционных для нас, говорят даже не о закрытии тех или иных предприятий, а мол: «Мы можем сильно отстать технологически». Мне такое слышать грустно, потому что, во-первых, как-то всегда – я не знаю, может быть, где-то стереотип был, может быть, миф, – всегда считалось, что у нас очень сильная научная школа, уж что-что, а придумать что-то мы точно можем. Мы всегда говорим об «утечке мозгов» какой-то колоссальной – значит, опять-таки, эти мозги у нас изначально были и есть. Почему же мы тогда должны отстать технологически, как вам кажется? Михаил Беляев: Вот это, на мой взгляд, миф, который мы сами про себя почему-то придумали и очень любим его тиражировать. Причем это еще с советских времен. Ну, с советских времен, ладно, мы что-то придумали. Военно-промышленный комплекс это, конечно, впитывал все, но гражданское производство было хуже. Вот теперь получается такая картина. Во-первых, понимаете, надо учитывать… Это миф придуманный, что самые новые технологии и самые новейшие технологии все равно никто не продает. Продают уже то, что хотя бы на одну ступень уже отстало, то есть предыдущие достижения. Так что говорить о том, что если мы будем обходиться без этого самого импорта и придумывать что-то сами, то мы отстанем безнадежно. Скорее наоборот: если мы будем полагаться только на импорт, на импортные передовые технологии, то скорее тут мы отстанем. А вы совершенно правы, что у нас есть наука, у нас есть достижения, у нас есть возможности, у нас есть… В конце концов, наверное, надо больше в экономической политике нашего государства поощрять именно такие производства. Наверное, нужно. И я думаю, что у нас все получится и должно получиться, потому что если есть все эти компоненты… Но для этого нужна тоже, понимаете, конкуренция, потому что без конкуренции вы никакие научные… у вас не будет просто стимула для того, чтобы применять более высокотехнологичные производства и изделия. Я не беру военное производство. Военное производство – это отдельная ниша… не ниша, а целое пространство экономическое, скажем так. И поскольку есть специфические задачи у военных, у военного производства, условия специфические, но от них «опыляется» (применим такой термин) гражданское производство. Есть такое понятие spin-off, то есть очесы военного производства. На русском как-то не очень благозвучно звучит – «очесы». Ну, по-английски это spin-off. И вот эти очесы военного производства перепадают гражданской продукции, и она становится точно такой же передовой, вот таким образом. Но у нас есть же наработки, у нас есть передовые технологии. В частности, то, о чем мы говорили, тоже здесь: вот почему наша экономика такая устойчивая? Потому что у нас добывающие отрасли, на которых в основном держится наша экономика, вот они оказались очень устойчивыми по отношению к санкциям, по двум причинам. Первая причина – это то, что продукция, которая производится этими компаниями, отраслями, она всем нужна, и нет проблем с ее сбытом. А второе – что сами эти компании, несмотря на то что они, кажется, производят такую прозаическую вещь, как сырье и топливо, на самом деле сверхвысокотехнологичные. И если залезть в эти компании, если кто-нибудь поинтересуется… У нас времени на все эти рассказы, но, уверяю вас, в этих добывающих компаниях космические технологии, просто космические технологии применяются! И производство продукта осуществляется на сверхвысокотехнологичном и оборудовании, и методике производства, и так далее, и так далее. Они сверхнаукоемкие. Тамара Шорникова: Сообщения приходят от телезрителей. Новосибирская область, такое хорошее сообщение, от которого, мне кажется, можно оттолкнуться: «Мы замечательные изобретатели, но никудышные производители. Это наша беда». Как вам кажется, это тоже миф? Михаил Беляев: Ну, вы понимаете, к сожалению, до сих пор так оно и было, потому что мы никудышные производители были именно из-за того, что… Сейчас все восхищаются этой плановой экономикой и пытаются ее внедрять, ну, поддерживать со всех сторон, как только можно, во всяком случае на вербальном уровне и даже теоретической. Понимаете, плановая экономика, допустим, всем хороша, но у плановой экономики нет внутреннего стимула, у нее у самой внутри, для того чтобы впитывать в себя вот эти научные достижения, потому что там нет конкуренции. Там есть райком, там есть партком, там есть план, который заставляет вас… Вот собираются пленумы ЦК, бюро какие-то по модернизации промышленности, но, понимаете, Тамара, там, где есть слово «внедрение», там всегда вы должны по филологии представить, что есть слово «сопротивление». То есть та среда, куда надо что-то внедрять, понятно, что эта среда совершенно не готова к восприятию. Вот сейчас, когда мы будем, я думаю, полномасштабно вот эту рыночную экономику, например… из базара сделаем рыночную экономику по-настоящему и оставим там место для конкуренции, то вот тогда это будет… Тамара Шорникова: Михаил Кимович… Михаил Беляев: Да? Тамара Шорникова: Вы и многие коллеги ваши с горящими глазами говорите про рыночную экономику, про идеальную рыночную экономику, а вот про плановую – с некоей брезгливостью, мол: «Ну, это уж совсем возвращение в прошлое, это рудимент. Вспомните очереди, вспомните дефицит и так далее. Нужна конкуренция – и тогда все зацветет». Вот была конкуренция… Михаил Беляев: Да не было ее. Тамара Шорникова: Ударили санкции по многим сферам, по многому бизнесу – бизнес пришел к государству и говорит: «Мы что-то не справились, дайте субсидий – мы тогда встанем на ноги». Михаил Беляев: А вот тут как раз… Тамара Шорникова: А где же тогда самостоятельный бизнес? Михаил Беляев: А вот где он – самостоятельный бизнес? Это вопрос не ко мне. А вот бизнес у нас, к сожалению, так воспитан, то есть он почему-то хвостом еще завяз в плановой экономике и в понимании, что… Причем он готов себе вешать медали и прочие звезды: раз он такой бизнес и раз он работает на экономическом пространстве – значит, вот он герой, он самый главный, основной. А на самом деле у них мышление-то от плановой экономики, то есть когда они привыкли работать в сверхтепличных условиях, когда у них не было конкурентов между собой никаких. Вот когда государство со всех сторон их опекало, когда у них был совершенно свободный рынок со своей продукцией, чтобы вывозить все это, допустим, за границу или внутри. Они привыкли к таким тепличным условиям и даже, можно сказать, к таким достаточно высоким прибылям. И теперь, действительно, когда стали для них условия более жесткие, они к ним уже совершенно не привыкли. Вот если бы это была западная экономика, то им бы не бежали на встречу и не говорили бы… Вот один такой пример вам приведу, тоже из общего вида. Вот у нас начинается: какая-то компания попала в убытки. Все, уже трагедия! Во всех газетах уже пишут: «Ах, компания такая-то, X/Y/Z, вот она крупнейший производитель того-то, сего-то. Вот ей нужно срочно помочь, потому что она в убытках». И тут уже начинают все думать, как ей помогать. Не она начинает думать, как самой себе помочь, не она начинает думать, как выйти из этих убытков, потому что она понимает, что ей помогут. На Западе было бы по-другому: «Ты влетел в убытки, голубчик? Ничего, в течение одного или двух лет ты свои убытки можешь сов запросто показать, ничего страшного. Вот сиди и думай, как тебе из этих убытков выходить». Вот если ты будешь поставлен в такие условия, то вот тогда, может быть, ты перестанешь выплачивать в этом году дивиденды своим акционерам. Может быть, ты себе как руководителю сократишь заработную плату. Может быть, ты еще что-то придумаешь, новых поставщиков. Может быть, ты освоишь какую-то новую продукцию с новой технологией. И вот тогда ты уже придешь с этим планом к государству и скажешь: «Я влетел в убытки, потому то, потому то, потому то. Но вот у меня есть такой план для переустройства, реорганизации своей этой продукции. И после этого я стану конкурентоспособным. И тогда я выйду из минуса в плюс». А тут приходит к государству и говорят: «Знаете что? Я влетел в убытки. Дайте мне деньги. Я хочу. Сделайте мне, как было. Вот я по-другому работать не умею». Тамара Шорникова: Давайте послушаем вместе телефонный звонок – Вадим, Краснодарский край. Вадим, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Тамара Шорникова: Да, слушаем. Зритель: Простите, пожалуйста, вот про производства сейчас Михаил Беляев рассказывает. Понимаете, в чем дело? Невозможно списать расходы вообще, по нашему законодательству налоговому. Плюс ко всему у нас еще есть НДС, которого ни в одной стране мира нет. Ну, он есть, но он в виде 2%, а не в виде 20%. И он снимается один раз с конечного потребителя, а не так, как в России, снимается на каждом этапе. Михаил Беляев: Конечно. Зритель: Скажем, если колхозник производит что-то, вырастил зерно, то он платит 20% при продаже. Потом те, кто взяли на переработку, сделали муку, они тоже заплатили 20%. И потом конечный потребитель… Магазин платит 20%. То есть четыре-пять раз снимается НДС – налог на добавочную стоимость. Михаил Беляев: На добавленную. Зритель: Если вы экономист, вы понимаете, что такое налог на добавочную стоимость, сами расшифруйте его. Он снимается не один раз… Тамара Шорникова: Вадим… Михаил Беляев: Вадим, я понял. Я как экономист вам расшифрую. Во-первых, это добавленная стоимость. Прибавочный продукт – это у Маркса. А тут стоимость добавленная. В чем был смысл этого налога? Вот почему он в России принял такую форму – это я вам объяснить не могу, это надо у чиновников спрашивать. Но идея налога на добавленную стоимость как раз во всех странах применяется таким образом: налог взимается с той части продукции, приращенной на вашей производстве стоимости. Вы, допустим, купили за 100 единиц сырье. Вы продаете вашу продукцию, вы ее как-то попилили, построгали, вот это самое сырье, продали за 120. С вас налог берется – с этих 20% добавленной вами стоимости к продукту. У вас не конечный продукт, вы передали в следующее звено. Там из этих 120 сделали 160, и с этих 40 добавленных единиц взяли еще 20%. Таким образом, когда все это складывается, все этапы, получается, что один раз вся добавленная стоимость, только разбитая на этапы, была обложена налогом 20%. Если я доходчиво объяснил, то происходит вот таким образом, а вовсе не конечный. То есть смысл был в том, что всю эту добавленную стоимость от нулевого сырья до конечного надо обложить налогом 20%, но взимается, поскольку это разбивается на различные этапы производства, то каждый платит со своей доли добавленной стоимости. И в целом получается, что вся продукция облагается одним двадцатипроцентным налогом. У нас в самом начале перестройки было, что облагали 100 единиц плюс 120, как в нашем примере, там облагали все 120 этих самых единиц 20%. Потом это переходило на 140, и все эти 140 еще раз облагались. Но сейчас, по-моему, там наведен порядок, насколько я знаю. Это та схема, которую я только что попытался доходчиво изложить. Тамара Шорникова: Да, спасибо вам за ликбез. Михаил Кимович, вот такая новость: все предприятия и дочерние компании «АвтоВАЗа» с 29 августа, то есть с сегодня, перешли на режим полной пятидневной рабочей недели. При этом в автосборочном комплексе в Тольятти введена шестидневка. Эти меры необходимы для удовлетворения спроса на новые автомобили LADA, который значительно вырос благодаря программе льготного кредитования, введенного Минпромторгом России. Еще недавно чуть ли не хоронили автопроизводство в нашей стране, мол: серьезно пострадали, нет комплектующих и так далее. Вот все приходит в норму. Это удачный пример. Государство предоставило определенный механизм для того, чтобы бизнес заработал в прежнем режиме и даже увеличил производство. Как вам кажется, в каких сферах мы – государство – можем поступить так же и дать толчок сейчас для роста? Михаил Беляев: Тамара, вот этот пример, конечно, очень хороший, и в известной мере он типичный и уникальный. Тут получается противоречие, да? Потому что как раз мы видим пример того, что у нас автомобиль является вожделенным предметом обладания. Когда у нас часть автосборочных компаний и поставщиков автомобилей ушла с рынка… А народ нам не позволит его оголить, этот самый рынок. Поэтому «АвтоВАЗ» как раз получил импульс для того, чтобы заполнить… это даже не ниша, а целый большой холл, огромное экономическое пространство. И вот это все сложилось. Кстати, «АвтоВАЗ» открыл ниши для производства или для доставки какими-то путями другими недостающих комплектующих деталей. Понимаете? Свои «Жигули», LADA, ВАЗ нашел свою нишу. И он для своего производства открыл как бы подниши – и они моментально заполнились! Ведь если эти автомобили выпускают – значит, их из чего-то делают. А надо сказать, что автосборочное предприятие, как правило, имеет до двух, а то и до трех тысяч поставщиков этих самых деталей. Значит, две тысячи этих самых бизнесменов нашли способ, как поставлять какие-то, я не знаю, рессоры, зеркала, кресла, рули, ручки и так далее, и так далее. Значит, они задвигались, зашевелились. И, конечно, подобрать… Нет времени Форда вспоминать, который сказал, что автопром может дать импульс всей промышленности. Ну, вся остальная промышленность… Ну, с таким рынком тут, конечно, трудно найти аналог автопрому. Ну, в известной мере – авиастроение. Правда, там не так много самолетов, но зато мы видим, что у нас поднимается наш национальный автопарк… авиационный парк, извините, то есть они поднимаются. А если уж на автомобиль надо две тысячи деталей, то можете представить, сколько на самолет надо всего этого, да? Вот, пожалуйста, вам тоже эта конкретная программа, которая, развиваясь и требуя с рынка, из производства эти детали, она их получит. Тамара Шорникова: Да. И у производителей российской одежды тоже есть хороший шанс. Об этом поговорим уже через несколько секунд. А вам спасибо. Михаил Беляев: Спасибо и вам. Тамара Шорникова: Михаил Беляев был в нашей студии, кандидат экономических наук. Говорили о возможностях для нашей промышленности, для нашего бизнеса в эпоху санкций.