Иван Князев: Начинаем, и вот с какой темы: «Преступники среди нас». В Лондоне сегодня бывший террорист устроил резню на собрании участников программы по реабилитации бывших заключенных. Двое погибли. Тамара Шорникова: Усман Хан (так зовут нападавшего) в 2012-м был осужден за терроризм, вышел по УДО и сам был участником программы по реабилитации бывших нарушителей. Более того, организаторы проекта часто приводили его в пример – мол, вот она, новая жизнь оступившегося некогда человека, все имеют право на второй шанс. Иван Князев: А вот история уже в нашей стране. В Иркутске совсем недавно третий шанс получил бывший педофил. Он чуть снова не совершил преступление – похитил девятилетнюю девочку. Довести дело до конца помешали горожане. Один из них – школьник. Они преследовали преступника на машине, пока не загнали в тупик. Задержанный уже отсидели два срока за изнасилование. Тамара Шорникова: Кто следит за опасными преступниками после их освобождения? Как это происходит у нас и в мире? Как помочь вернуться к нормальной жизни тем, кто отбыл наказание? И кто защитит нас от тех, кого зря вернули или, может быть, рано это сделали? Поможет нам разобраться эксперт. Сегодня в нашей студии – Михаил Игнатов, бывший оперативный сотрудник РУБОП МВД России по Москве. Здравствуйте. Михаил Игнатов: Здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Михаил. Михаил, мы сразу так спросили: бывших не бывает? А это про кого? Про бывших террористов? Про бывших маньяков? Про бывших педофилов? Могут ли они вообще хоть когда-нибудь стать людьми? Михаил Игнатов: И еще бывших наркоманов тоже не бывает, насколько мне известно. Вообще, по большому счету, ту категорию лиц, которую вы перечислили, их нельзя относить к разряду бывших. По моему глубокому убеждению, эти люди, может быть, за редким, редким-редким исключением, не поддаются исправлению. Что касается маньяков, то я считаю, что это какие-то немножко психические даже отклонения в голове у людей, которые невозможно ни вылечить, ни исправить. Если у него была тяга к детям, то она у него останется до гробовой доски. Он уже никуда не денется от нее. Понимаете? То есть так или иначе он будет тянуться к детям, сколько бы он ни отсидел, какого-то бы наказания сурового он ни понес в местах лишения свободы и так далее, и так далее. Я считаю, что эти люди должны быть изолированы от общества навсегда. Террорист – тоже. Понимаете, понятие «бывший террорист» – знаете, это два несовместимых выражения. Тот, кто встал на путь террора, тот, кто противопоставил себя обществу, то есть встал на путь терроризма – это самое страшное преступление, которое можно вообще себе представить. То есть это массовое убийство ни в чем не виных граждан. Эти люди также, знаете, уже убежденные преступники, которых тоже невозможно исправить. Если в Лондоне и в других странах считают по-другому – ну, это их дело, это их право. Вот результаты мы увидели сегодня. Иван Князев: Вот смотрите. С террористами-то более или менее понятно, у нас они в большинстве своем получают пожизненное заключение. Все, которых мы осудили, они все пожизненно сидят. Но вот эта история, когда два раза человек отсидел за одно и то же преступление, вышел и попытался совершить третье. Вот вы говорите – изолировать. А как тогда? Не выпускать их? Менять закон? Или что вообще с ними нужно делать? Михаил Игнатов: Менять законы. Я думаю, что за такое преступление, как надругательство над детьми несовершеннолетними, маленькими детьми, которые не достигли еще двенадцатилетнего возраста, должно быть предусмотрено наказание в виде пожизненного лишения свободы. Это мое мнение. Понимаете? Иван Князев: Понятно. Михаил Игнатов: Потому что по-другому их не исправишь. Тамара Шорникова: Вроде бы тяжкое преступление, но тем не менее человек два раза отсидел за изнасилование, причем тоже в деле фигурировали дети. Как получилось так, что дважды уже успел посидеть за такие страшные преступления и снова оказался на свободе? Маленькие сроки? Михаил Игнатов: Маленькие сроки. Судьи были, наверное, к нему очень лояльные. Они поплакались. Они показали, что якобы они стали на путь исправления, чтобы якобы раскаялись, знаете, полили крокодильи слезы, в которые я никогда не верил, не верю и не поверю. Вот и все. Так же, как и все остальные заключенные, они имеют право на досрочное освобождение. То есть подошел срок, установленный законом, и он имеет право подавать ходатайство об условно-досрочном освобождении. Иван Князев: Вот смотрите, что нам Московская область пишет: «Осужденные притворяются, чтобы выйти за хорошее поведение. А многие, наоборот, стремятся вернуться назад». Действительно, многие ведут себя хорошо. А некоторые, знаете, даже вступают в различные переговоры с руководство колонии, не знаю, взятки дают, чтобы им списали все их проступки. И все, пожалуйста, полсрока… Или через сколько там получается? Михаил Игнатов: Ну, если это особо тяжкое преступление, то это две трети срока надо отсидеть. Иван Князев: Две трети срока – и все, человек на свободе. Михаил Игнатов: К сожалению, мы сталкиваемся с этой системой уже давно, уже неоднократно повторяет, а воз и ныне там. Для таких людей, как педофил, как маньяк, как террорист, должно существовать одно – исправительная колония «Черный дельфин», «Полярная сова» или «Белый лебедь», и не меньше. Понимаете? То есть с самым жестким режимом содержания. И пусть они всю жизнь сидят и каются. Тамара Шорникова: Зрители, вы что думаете по этому поводу? Согласны ли с жесткой позицией нашего эксперта в студии или нет? Или считаете, что каждый человек действительно достоин второго шанса, просто нужно с ним правильно работать? Как? Звоните, пишите. У нас уже есть первый телефонный звонок. Иван Князев: Ну да, уже первый звонок у нас есть. Тамара Шорникова: Виктория, Кировская область. Иван Князев: Здравствуйте, Виктория. Зритель: Здравствуйте. Иван Князев: Хотим ваше мнение послушать. Зритель: Хотела бы сказать по данному вопросу. Я, вообще-то, работаю в системе ФСИН. И в данной системе наблюдается… Вот на самом деле как не бывает бывших наркоманов, так и, как правило, не бывает бывших педофилов. Как правило, очень часто лица данной категории отбывают… Одним сроком не заканчивается. Как правило, два-три срока и прочее. Мне кажется, у нас, наверное, неправильный подход немножко в стране к этим людям. Может быть, конечно, они и больные. А если они больные – значит, они должны, наверное, как-то чипироваться, отслеживаться, как в других странах мира. Если заходят на порносайты, где особо присутствуют дети, то это все отслеживается. Эти люди контролируются. И конечно, по нашему законодательству, мне кажется… Слишком легкая к ним законодательная база. Наверное, надо более серьезно их наказывать, потому что, отсидев один, два, три срока, они совершают дальше, дальше и дальше. Как правило, они не останавливаются. Иван Князев: Виктория, скажите, пожалуйста… Вот мы сейчас попытались сказать, как надо бы сделать. А как сейчас происходит? Вот вы работаете в этой системе. По вашей практике, как вы сейчас с ними работаете? Они под надзором? Они гуляют просто по улицам? Вы знаете, что они делают, или нет? Тамара Шорникова: Имеются в виду освобожденные уже. Зритель: Ну, они освобождаются. Конечно, они отбывают срок, освобождаются. И все. Какого-то конкретного контроля в нашей стране… Специалист, который присутствует в вашей студии, наверное, знает. Никакого контроля конкретно за этими людьми не ведется. Хотя, конечно, наверное, зря. Тамара Шорникова: До освобождения есть ли психологическая помощь? Ведутся ли работы? Иван Князев: Ну, на вменяемость хотя бы проверяют, прежде чем его выпустить? Тамара Шорникова: Например, в Америке проводятся различные сессии и, естественно, обследования. Зритель: Вообще-то, во всех серьезных преступлениях на вменяемость проверяют всех людей: вменяемо они совершали преступление, преднамеренно или непреднамеренно. Иван Князев: Нет, я не про клинический диагноз – вменяемый либо невменяемый. Вообще понять, что у него в голове происходит, перед тем как он собирается выйти на свободу. Кто-нибудь разговаривает с ним? Может быть, он прямо сразу выйдет и пойдет дальше свои дела делать? Зритель: Ну, вообще-то, в данной системе существуют психологи, которые должны с ними работать и с ними разговаривать. А вот на каком уровне – я вам, конечно, это сказать не смогу, потому что я не психолог. Но психологи в данных учреждениях присутствуют. Тамара Шорникова: Ключевое слово здесь – «должны». Иван Князев: Ну да. Тамара Шорникова: Должны работать. Спасибо большое, Виктория. Иван Князев: Спасибо, да. Тамара Шорникова: И подключим к нашему разговору еще одного эксперта. Александр Михайлович Федорович, психиатр, у нас на связи. Здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Александр Михайлович. Александр Федорович: Добрый вечер. Тамара Шорникова: Сейчас телезрительница, сотрудница исправительной системы, говорила о том, что, по ее мнению, по ее опыту, действительно бывших педофилов и насильников не бывает. Мол, такие люди – это однозначно отклонения от нормы, хотя бы общественной. Вы согласны с этим? Александр Федорович: Концептуально – нет. По ситуации – да. Тамара Шорникова: Расшифруйте. Иван Князев: Да. Концептуально – это как? Александр Федорович: Концептуально у нас имеет место быть на сегодняшний день некая коллизия. Люди, о которых мы говорим – это люди, страдающие каким-то расстройством, или это банальные преступники? Вот здесь мы находимся на стыке целого ряда структур – например, медицинской, социальной и правовой. И вот пока мы не определимся, кто же должен отвечать за эту ситуацию и контролировать ее, мы ничего не сможем сделать, мы никуда не сдвинемся. Иван Князев: Александр, скажите, пожалуйста… Тамара Шорникова: Человек, изнасиловавший ребенка – преступник или человек с отклонениями? Это норма? Александр Федорович: Вот это ключевой вопрос, на который и нужно ответить. Потому что если мы говорим о том, что это болезнь, то мы должны говорить не о заключении в места лишения свободы, а о принудительном лечении в рамках какого-то психиатрического учреждения. Иван Князев: А если человека снова и снова тянет на преступление? При этом вроде бы как таблетки ему прописывать не надо. Наверное, тоже уже у него есть отклонения. Тамара Шорникова: Ну, то есть знает, что дважды два – четыре, ориентируется в пространстве. Иван Князев: Ну да. Александр Федорович: Мы как раз и говорим о том, что изначально этот человек должен определяться не на вменяемость в момент совершения этого события, своего преступления или каких-то трагических событий, а именно на предмет диагноза, который ему либо должен быть выставлен, либо не должен быть выставлен. И вот отсюда мы будем отталкиваться. Если есть диагноз, если есть расстройство психическое, то, соответственно, должна быть терапия. Соответственно, кто-то должен за это отвечать. Возможно, психолого-психиатрическая экспертиза может принимать участие в определении, нужно ли этого человека освобождать или он должен находиться еще какое-то время там. Это коллизия. В этом основная сложность. Понимаете? Решение принимает суд. Информации предоставляют различные инстанции. А, в общем-то, проблема касается непосредственно граждан. Иван Князев: Ну а есть ли смысл с ними вообще работать как-то в психологическом плане после того, как они освободились, как считаете? Или просто нужно наращивать эту работу? Александр Федорович: Я думаю, что однозначно есть, если мы хотим, чтобы рецидив не приключился. Иван Князев: Ну а как эту работу можно проводить? На учет их ставить, чтобы они ходили к психиатру и отмечались постоянно? Александр Федорович: Да, мы вновь говорим о том, что это коллизия правовая. Понимаете, какой-то механизм должен быть. Если человек выписывается или освобождается под наблюдение другого специалиста ПНД или как-то еще, то у этого специалиста ПНД должна быть какая-то правовая основа. Например, он должен иметь возможность этого конкретного человека отслеживать, контролировать – и на предмет приема препаратов, и на предмет его психического состояния, и так далее. Как он должен это сделать? Это вопрос правовой. Тамара Шорникова: Спасибо. Иван Князев: Да, спасибо большое. Тамара Шорникова: С нами на связи был психиатр Александр Федорович. Александр Федорович: Спасибо. Тамара Шорникова: Говорим о коллизиях существующих. Давайте поговорим о существующих реалиях. Обсуждая как раз иркутскую тему, говорили о том, что у нас сейчас как раз за освобожденными следят участковые – по мере загрузки, по мере возможностей периодически проверяют. А что говорит нам международный опыт? Как там? Какие специалисты, какие органы, какие структуры? Михаил Игнатов: Ну, вообще, участковый – это такое понятие очень… Вот все возложили на участкового! Участковый просто не в состоянии физически все это сделать, в том числе ходить и исполнять все бумаги, исполнять все материалы, которые ему отписаны, и еще контролировать всех поквартирно. Он просто этого не успеет, ему спать некогда будет. Так вот, на участкового не надо особо надеяться, что вот участковый будет проверять. Здесь, если человек освободился по условно-досрочному, то его обязаны контролировать уголовно-исполнительная инспекция, есть такая. Она подчиняется ФСИН, это не структура МВД. Да, вот они должны контролировать. Он должен туда являться, отмечаться и так далее, и так далее, и так далее. То есть они за ним ведут контроль – пока не закончится срок его условного наказания. Иван Князев: А как часто он должен туда ходить? Какая работа общественная? Михаил Игнатов: Там есть сроки. Иван Князев: Или просто пришел, расписался – и все, свободный, гуляй дальше? Михаил Игнатов: Ну да, два раза в месяц пришел, расписался. На него посмотрели, с ним побеседовали, провели профилактическую беседу, он ушел дальше. Могут приехать по месту жительства, проверить его в быту, поговорить с соседями, как он себя ведет и так далее, и так далее. Но, вы поймите, это не панацея. Понимаете? То есть он придет и скажет: «У меня все хорошо». А после выйдет из этого отдела уголовно-исполнительной системы, зайдет на детскую площадку и заберет понравившегося ему ребенка, который был без надзора. Невозможно их проконтролировать, просто физически невозможно. Или им какие-то чипы надо вшивать. Понимаете? Тогда закон принять, чтобы педофилам… Тамара Шорникова: Ну, электронные браслеты. Михаил Игнатов: Браслет браслетом. Он его может снять, заглушить и так далее. А просто вживить ему чип, который будет у него пожизненно находиться. Понимаете, для этого нужна законодательная база. Я всегда говорил психиатрам, судьям, которые очень лояльно к ним относятся: «Поставьте себя на место родителей потерпевших детей. И как вы будете потом коллизии все эти устраивать? Была коллизия, нет ли коллизии… Да вы сами захотите его разорвать своими же руками!» Понимаете? Я так считаю. Любой психиатр, любой гуманист, любой правозащитник скажет: «Да если, не дай бог, с моим ребенком что-то произошло бы подобное, я бы уже не задумывался о последствиях». Иван Князев: Ну да. Тамара Шорникова: Нижегородская область, телезритель спрашивает и возмущается одновременно как раз иркутской историей: «Откуда у этого человека автомобиль?» То есть права у него никто не отобрал, полноценный член общества, пожалуйста, можно водить. Михаил Игнатов: А за что? Простите, он не нарушил правила дорожного движения, он не был пьяным за рулем. Тамара Шорникова: И спрашивают: «Есть ли ограничения в данном случае?» Есть ли что-то, что хотя бы какое-то количество времени после освобождения человек еще не вправе иметь: какие-то документы, какие-то должности занимать, в каких-то местах находиться, какие-то собрания посещать? Михаил Игнатов: Это все зависит от решения суда. Вот приговор суда состоялся, и там написано, в чем он может быть ограничен. Если ограничен занимать такие-то и такие-то должности в течение двух-трех лет – это один вопрос. Если ограничат вождение автотранспортных средств в течение года – это тоже. Если этого нет в судебном решении, то его не может никто ограничить. Тамара Шорникова: Ну, условно, отсидел два срока за изнасилование, пытался, был замечен… Михаил Игнатов: Но прав за это его не лишат. Тамара Шорникова: Да. Не подходи на такое-то количество метро, на пушечный выстрел, не знаю, к детским садам и к школам, например. Иван Князев: Ну да, к школам, к детским садам и так далее. Михаил Игнатов: Да, я согласен. Но как уследить, подойдет ли он? Он подойдет к забору, будет стоять около детского сада и смотреть за детьми. Понимаете, невозможно его отогнать оттуда. Иван Князев: Нет, ну если его заметили, то дальше тогда направлять в колонию. Михаил Игнатов: Естественно, его заметили. Опять надо его доставлять в территориальный отдел органов внутренних дел, проводить с ним опять работу. Он, естественно, стоит на учете уже там, так как лицо отбыло наказание за подобное преступление. Но его невозможно проконтролировать до конца, нет таких возможностей. Одна-единственная возможность – не выпускать его из колонии. Все! Понимаете? Вот попал туда – до конца своей жизни и сиди там, и ешь баланду. Никакого другого варианта нет в отношении этих людей. Понимаете? С ними невозможно бороться. Если мы хотим уберечь своих детей, чтобы наши дети видели счастливое будущее, то их надо оградить от смертельной опасности. А смертельная опасность – это педофил. Тамара Шорникова: Телефонный звонок, Владимир, Марий Эл. Здравствуйте. Иван Князев: Здравствуйте, Владимир. Зритель: Здравствуйте, здравствуйте. Тамара Шорникова: Слушаем вас. Зритель: Вы меня слышите? Тамара Шорникова: Отлично, да. Иван Князев: Да-да-да. Зритель: Я очень люблю вашу передачу смотреть, смотрю ее почти каждый день. Иван Князев: Спасибо. Зритель: У меня один ответ на это дело – только смертная казнь, особенно к педофилам. Или как сказал ваш собеседник – отдать в руки потерпевшим, и все. Тамара Шорникова: Самосуд? Понятно. Иван Князев: Да, понятно. Зритель: Вот это самый лучший вариант. Иван Князев: Спасибо, спасибо за ваше мнение. Михаил Игнатов: К сожалению, самосуд у нас недопустим. Иван Князев: Он тоже карается по закону, конечно. Михаил Игнатов: Это карается по закону. Человек становится на путь такого же преступника, потому что он совершает… Убив этого злодея, убив этого зверя, он де-факто становится преступником. Тамара Шорникова: Вы знаете, я не соглашусь. Мне кажется, все-таки «к счастью». Михаил Игнатов: Знаете, мы живем в правовом обществе, у нас существуют законы. Тамара Шорникова: Именно. И у нас существуют, естественно, другие преступления. Действительно, если человек украл мешок картошки, к примеру, глупо потом не дать ему второй шанс и не помочь ему вернуться к нормальной жизни. Михаил Игнатов: Естественно. Это абсолютно разные вещи. У нас очень многие люди, которые оступались, которые по тем или иным причинам становились на путь преступления, которые, отбыв наказание, уже никогда не вернутся к нему. Понимая прекрасно, что это хорошо, это плохо, а это уголовно наказуемо, он уже не захочет обратно в колонию возвращаться из-за мешка картошки-то. Тамара Шорникова: А не будет ли у него соблазна вернуться к этому? Вернее – не подтолкнет ли его к этому общество? Ну, это же клеймо. Был судимый – на многие работы не возьмут, например. Михаил Игнатов: Да, согласен Тамара Шорникова: Родственники могут отвернуться, мол: «Зачем нам такое пятно на семейном портрете?» Михаил Игнатов: Не думаю, что родственники… У меня на глазах люди освобождались из мест лишения свободы. У меня есть близкий друг, владелец очень серьезной компании, фирмы, и он брал их на работу. И он говорил: «Лучших работников я еще не видел». Понимаете? А от них везде отворачивались. Иван Князев: Михаил, вот смотрите. Знаете, бывает не только то, что он захочет вернуться к нормальной жизни. Если захочет – это все-таки хорошо. Бывают же такие случаи, мы их все прекрасно знаем. Человек получил года три за какую-нибудь кражу и так далее, посидел в колонии и вернулся оттуда уже совсем другим человеком. Михаил Игнатов: Ну, не всегда. Сейчас в колониях немножко по-другому. Сейчас, знаете, первоходы так называемые (те, у кого первая судимость была), они сидят отдельно, они не соединяются с рецидивистами. Сейчас такой закон есть. То есть не факт, что он оттуда выйдет совсем другим. Он там осознает, что такое лишение свободы – что это ограничение, что это тяготы и лишения. Ну что говорить? Иван Князев: А есть ли у нас какая-нибудь статистика, кто после отсидки потом идет на рецидив? Тамара Шорникова: Много ли таких? Иван Князев: Да. Много ли таких в процентах? Михаил Игнатов: Нет, конечно, такая статистика ведется. Иван Князев: Их больше или меньше? Михаил Игнатов: Меньше. Иван Князев: Меньше все-таки? Михаил Игнатов: Значительно меньше, да. Но эта статистика не касается, еще раз подчеркиваю, педофилов, маньяков и людей, которые потенциальные преступники. По теории Ломброзо даже можно их определить. Понимаете? То есть человек рожден для того, чтобы находиться в местах лишения свободы. Тамара Шорникова: Давайте поговорим о вариантах помощи и поддержки со стороны общества, со стороны власти для людей, которые освободились и хотят начать новую жизнь. В Сургуте открыли социальную гостиницу для бывших заключенных. Это два обычных строительных вагончика, которые рассчитаны на 16 постояльцев. В них есть все необходимое: кровати, постельное белье, стол, шкаф, холодильник и микроволновая печь. Следить за порядком круглосуточно будут пять администраторов. В гостинице уже поселилось восемь человек. Они могут жить в ней бесплатно целый год. Ольге Подлесных было некуда идти, она недавно освободилась из колонии и поселилась у младшего сына, но не нашла с ним общий язык. В результате оказалась на улице. СЮЖЕТ Иван Князев: В Ханты-Мансийском автономном округе это первая социальная гостиница для людей, освободившихся из колонии. Организация «Шаг вперед» открыла ее за счет двух грантов – президентского и губернаторского. Всего 2,5 миллиона рублей. Тамара Шорникова: Смотрите. С одной стороны, действительно положительно начинание. Конечно, помимо того, что там предоставляют кров, кажется, еще дают простейший гаджет с определенными какими-то приложениями по соцслужбам, соцуслугам, чтобы было все понятно. По-моему, дают еще проездной, чтобы можно было… Иван Князев: Проездной, бритву могут дать, шампунь. Ну все то, что нужно на первое время. Михаил Игнатов: Я все понимаю. Тамара Шорникова: Да. Но, смотрите, я бы не называла, во-первых, эти два вагончика гостиницей, потому что… Ну чем это отличается от камеры? Два железных вагона по 16 коек – это чудовищные условия! Давайте называть вещи своими именами. Михаил Игнатов: Вы знаете… Тамара Шорникова: Это говорит о том, что мы не готовы сами… Ну, это просто прямое доказательство. Мы не готовы этих людей признавать сразу же полноценными членами общества, потому что мы к ним относимся не так, как к соседям своим по лестничной клетке. Михаил Игнатов: Ну, давайте начнем с того, что в любом случае это не тюремные условия, никакого ограничения свободы. Здесь, пожалуйста, все есть. Это ничем не отличается от наших сегодняшних хостелов, которые присутствуют сплошь и рядом, куда заселяются студенты, всякие малоимущие работники и так далее, и так далее. И еще деньги свои платят. Здесь это бесплатно предоставляется – раз. Здесь предоставляются средства гигиены и проездные билеты – два. Но, самое главное, здесь не предоставляется другого – хоть элементарных каких-то возможностей работать. То есть на фоне того, что его поселили где-то, найдите ему рабочие места. Ну не надо, знаете, их академиками делать, высшую математику какую-то им преподавать. Просто и элементарно: стройка, подметать улицы, убирать что-то, на объектах сельского хозяйства. Полно рабочих мест! Почему их не предоставить этим лицам, которые только что освободились из мест лишения свободы? Знаете, как говорится, им дали рыбку. А надо дать не рыбу, а удочку, чтобы он имел возможность сам зарабатывать. Иван Князев: Здесь я с вами полностью соглашусь, потому что, наверное, самое главное, чтобы они делом были заняты после того, как вышли. Михаил Игнатов: Естественно. И так он будет жить… А ему надо кушать, надо есть. Он захочет где-нибудь пива попить, а денег-то нет. Иван Князев: Смотрите. А у нас как-то, я не знаю, взаимодействуют службы, которые следят за теми, кто вышел на свободу, с теми службами, которые могут позаботиться о предоставлении работы и так далее? Ну не знаю, службы занятости. Вообще это практикуется у нас или нет? Михаил Игнатов: Мне не известны такие факты, чтобы служба уголовно-исполнительной системы взаимодействовала со службой занятости. Но это должно быть. Понимаете, они должны предоставлять, предлагать им работу. Вот человек освободился, вышел из мест лишения свободы, пришел, встал на учет в уголовно-исполнительную систему, а ему говорят: «Так, у нас есть такие-то и такие-то для вас предложения, вакансии по работам. Вы кто специальности?» – «Водитель». – «Мы можем вас водителем туда, туда, туда. Желание есть?» – «Конечно, есть». – «Все, пожалуйста, вот вам телефон отдела кадров. Езжайте и устраивайтесь». Иван Князев: Знаете, еще один интересный момент я отметил. Тоже прозвучало в материале, что люди не готовы их воспринимать. Ну, действительно, любой нормальный человек, когда увидит два вагончика, в которых поселилось несколько десятков преступников, мимо будет обходить их. Почему такое отношение? Михаил Игнатов: Заметьте – не преступников, а лиц, отбывших наказание. Иван Князев: Ну да. Ну, бывших преступников. Михаил Игнатов: Он уже не преступник. Естественно, да, подсознательно люди будут опасаться ходить мимо этих вагончиков, потому что… Ну кто знает, что там у них на уме? Тамара Шорникова: Говорили, уже такие настроения были до открытия гостиницы. Иван Князев: Ну да. Михаил Игнатов: Понимаете, нельзя так огульно их отвергать от общества. Отвергая людей, выкидывая этих людей из общества, мы сами из них опять делаем рецидивистов практически. То есть у них нет возможности заработать себе деньги – они пойдут и встанут на преступный путь. У них опыт есть. Тамара Шорникова: А что может изменить общественное настроение и отношение к таким людям? Михаил Игнатов: Только социальная адаптация этих людей в обществе, а она может быть только через труд, то есть трудоустройство. Этих людей нельзя отвергать, их надо вливать в общество постепенно, аккуратно, но через какие-то службы занятости. Иван Князев: Знаете, мне еще интересно. Вот они в этих вагончиках будут все вместе жить? Все преступники могут там поселиться? Тамара Шорникова: Ты имеешь в виду – отбывавшие по разным статьям наказание? Иван Князев: Да-да-да. Потому что я посмотрел – там женщина вышла, весьма приличная. А если рядом с ней будет жить какой-нибудь, ну не знаю, жесткий уголовник-рецидивист, то я представляю, до чего они там вместе могут… Михаил Игнатов: Вы знаете… Иван Князев: Так же нельзя делать, наверное. Их нужно разделять как-то. Михаил Игнатов: Вы знаете, в этом случае разделять, конечно, никого не будут. Это первое. Второе. Знаете, у всех этих жестких уголовников-рецидивистов, как вы говорите, есть свои понятия. Понимаете? Иван Князев: И они туда не пойдут? Михаил Игнатов: Нет, почему? Понятия. Он только что вышел из тюрьмы. Он жил там по понятиям. Хочешь не хочешь, но он там жил по уголовным понятиям. А там тому, что такое хорошо, а что такое плохо, очень быстро учат. Понимаете? И если он совершил какое-то преступление или попытался совершить преступление в отношении лица, которое предоставило ему этот вагончик, или в отношении своего товарища, который рядом с ним живет, понимаете, с него же они сами спросят, и спросят очень серьезно. Иван Князев: А, то есть там это не приветствуется? Михаил Игнатов: Это не то что не приветствуется, а за это очень серьезно наказывают. Иван Князев: Понятно. Тамара Шорникова: Спасибо большое. У нас в студии был Михаил Игнатов, бывший оперативный сотрудник РУБОП МВД России по Москве. Спасибо, что пришли к нам в студию. Михаил Игнатов: Пожалуйста. Иван Князев: Спасибо большое.