Тамара Шорникова: Как России достичь лекарственного суверенитета, знают в Минобрнауки: отечественные препараты должны занимать 85% внутреннего рынка к 2030 году. На реализацию этой цели потребуются 200 миллиардов рублей. Сейчас российские оригинальные препараты занимают 11% рынка. Какие лекарства вы покупаете – отечественные/зарубежные? Сколько стоят и те, и другие? И тоже важно: какие препараты вам чаще всего рекомендуют врачи? Будем разбираться вместе с нашими экспертами. Николай Беспалов, директор по развитию фармацевтической компании. Здравствуйте, Николай Владимирович. Николай Беспалов: Добрый день. Тамара Шорникова: Итак, сейчас доля – 11%. Надо добиться 85% к 2030 году, то есть через восемь лет. Как вам кажется, насколько это реальная задача? Николай Беспалов: Ну, вы знаете, здесь прежде всего нужно разобраться с терминологией. Под лекарственным суверенитетом, конечно, нельзя понимать цифры и доли. Лекарственный суверенитет – это прежде всего возможность производить определенный набор лекарственных препаратов, которые жизненно необходимые российской системе здравоохранения. И это не вопрос долей. Это может быть один препарат, который невозможно технически произвести, но который жизненно необходим людям и без которого люди просто могут начать погибать. То есть здесь нужно максимально отходить от проблемы цифр, от проблемы долей, от завоевания каких-то сегментов рынка. Здесь нужно понимать, что у системы здравоохранения есть потребность вылечить конкретного пациента. И для того, чтобы это сделать, необходимо применять какой-то продукт. И только отталкиваясь от конкретного продукта, от конкретной проблематики, можно говорить о какой-то независимости, о каком-то суверенитете. Тем более что за этими цифрами тоже очень много лукавства стоит, потому что под производством препарата в России часто понимается огромное количество действий, которые никакого отношения к производству… ну, точнее, они имеют отношение к производственной активности, но никакого отношения к суверенитету точно не имеют. Привезти и из иностранного сырья произвести препарат на иностранном оборудовании в иностранной упаковке – ну, это суверенитетом называть можно с очень и очень большой натяжкой. Тамара Шорникова: Хорошо. Давайте тогда с вашей помощью проанализируем ситуацию на фармрынке, в фармацевтической промышленности у нас в стране, если уходить от процентов и так далее. На ваш взгляд, насколько мы себя сегодня сами можем обеспечить в плане именно жизненно важных препаратов? Как много у нас такого производства? Как много у нас собственного оборудования и фармсубстанций, которые могут такой фундамент создать для этого? Николай Беспалов: Ну смотрите. Обеспечить, если говорить в целом, конечно, не можем полностью, по крайней мере пока, на сегодняшний момент времени. Хотя за последние… ну, без малого десять лет было сделано действительно очень и очень многое. В отношении отдельных заболеваний, в отношении отдельных препаратов мы можем полностью самостоятельно либо с минимальным вовлечением каких-то импортных компонентов и комплектующих производить отдельные лекарственные препараты. К сожалению, речь не идет о суверенитете даже в отношении тех продуктов, где мы в значительной степени не зависим от импорта, тем не менее такие достижения есть. Можно отметить, скажем, препараты инсулина, вакцины, в том числе противоковидные и не только противоковидные вакцины, препараты для лечения онкологических заболеваний, отдельных орфанных заболеваний и так далее. То есть определенные успехи, конечно, есть, но, конечно, суверенитетом это называть пока сложно. Тамара Шорникова: Мы зависим от каких стран и в чем именно? Зависим, потому что не производим сами фармсубстанций? Зависим, потому что все делаем на импортном оборудовании? Николай Беспалов: Ну, оборудование, действительно, практически все имеет иностранное происхождение. Отдельные блоки этого оборудования мы имеем возможность производить самостоятельно, но, конечно, опять же, это только одна из составляющих частей, и здесь о суверенитете говорить не приходится. Более того, вот этот вопрос развития вспомогательных отраслей, как правило, оставался за рамками всевозможных программ развития, в том числе российской фармпромышленности. Ну, занимались развитием фармпрома, но необходимости развития смежных отраслей – той же упаковки, той же тары, краски, которая необходима для полиграфии, и так далее – этому внимание не уделялось, поэтому в том числе сейчас возникают определенные сложности с этим. Тем не менее, за эти 10–15 лет было сделано действительно очень многое – и не только в отношении создания каких-то продуктов, но и в отношении технического перевооружения отрасли. У нас сейчас действительно один из самых современных в мире фармпромов. Понятно, что он рассчитан в основном на покрытие потребностей российского рынка. Собственную потребность мы покрываем сейчас с избытком и даже имеем возможность некоторые объемы поставлять на экспорт из этого объема, то есть у нас даже есть запасы мощностей. Причем это мощности современные практически в отношении всех лекарственных форм. То есть в этом смысле независимость какая-то существует. Что касается сырья, то здесь мы зависим в известной степени от поставок из Китая и Индии – это ключевые поставщики фармсубстанций. Причем это не какая-то уникальная картина для российского рынка. По большому счету, практически все крупные страны мира зависят от поставок фармсырья из того же Китая. Это глобальная проблема. Ну, с одной стороны, проблема. А с другой стороны, так сложилась историческая реальность. Тем не менее, такая зависимость существует. Но это не значит, что с ней не нужно что-то делать. Как я сказал, опять же, есть отдельные наименования продуктов, которые нам, во-первых, просто жизненно важно производить самостоятельно по полному циклу, в том числе производить сырье. Во-вторых, Китай тоже не все умеет делать самостоятельно. В отношении химического производства фармсырья они действительно очень сильно, но в отношении продукции биотеха, конечно, они далеко не лидеры, и здесь в том числе мы имеем возможность конкурировать с ними. Тамара Шорникова: Сейчас эта работа как раз по поддержке смежных отраслей, которые помогут развиваться фармацевтической промышленности, – это работа стратегического плана? То есть нам в любом случае нужно это делать, потому что таким образом мы действительно будем защищены? Или это критически необходимая сейчас работа? Потому что, условно, у нас есть определенные запасы препаратов на полгода, на год, а дальше непонятно, будут ли поставки. Мы сейчас в каком режиме работаем? Николай Беспалов: К счастью, у нас нет оснований полагать, что мы можем столкнуться с какими-то проблемами в отношении поставок зарубежного сырья и зарубежных лекарственных препаратов. То есть в долгосрочной какой-то перспективе таких проблем быть не должно. Другое дело, что случиться может всякое. Я думаю, что до весны текущего года никто всерьез не мог предполагать, что у нас могут возникнуть, например, проблемы с поиском картона для производства упаковки для лекарственных препаратов. Ну ладно, бог с ним, с картоном. В крайнем случае вместо белого картона можно использовать серый. Это, так сказать, не проблема, кроме эстетических каких-то вопросов. Но есть сложности другого порядка. Скажем, отдельные производители заявили о том, что они приостанавливают поставки в Россию лекарственных препаратов. К счастью, таких примеров – буквально два примера на весь фармрынок, и каких-то проблем для потребителей это не несет. Но никто не застрахован от того, что такое может случиться завтра. Опять же, наши зарубежные партнеры, даже если отвлечься от каких-то политических моментов, они точно так же люди, у них тоже могут возникнуть технические проблемы, у них может что-то сломаться, произойти какая-то природная или техногенная катастрофа и так далее. В любом случае здесь нужно, чтобы в мире существовало значительное количество центров производства лекарственных препаратов. В том числе у нас на этот счет есть уникальные возможности – и технические, и научные. Ну, просто грех ими не воспользоваться. Тамара Шорникова: Поняла. Давайте послушаем вместе телезрителя. Антон, Санкт-Петербург. Здравствуйте. Зритель: Да, здравствуйте. Я по своей специальности медработник, покупаю достаточно много наименований препаратов – и отечественных, и импортных – по необходимости для больных. И хочу вам сказать, что качество отечественных препаратов уступает по эффективности импортным. Причем я заметил, когда произошло импортозамещение (ну, назовем это импортозамещением), то есть стали выпускать те же препараты импортные, но под брендами отечественными, и они стали по такой же цене, как и импортные препараты. То есть приходишь в аптеку и ужасаешься цене препарата, хотя он отечественный, казалось бы, он именно отечественный, а цена, как у импортного препарата. А эффективность его (это видно по больным), эффективность его ниже. Вот что я могу сказать. Тамара Шорникова: Антон, так как вы медработник как раз… Часто беседуем на эту тему, и специалисты говорят о том, что, как правило, в препаратах схожих, в зарубежных и отечественных аналогах единое активное вещество – соответственно, вот эти разговоры по поводу того, что какой-то препарат может быть хуже, ну, они не очень обоснованные. Зритель: Ну, я же вижу это по результатам, вижу по симптоматике, а не просто так говорю про эффективность. Субстанции, вероятно, очень отличаются, очень отличаются, качество субстанций. Тамара Шорникова: Поняла, да, на основе собственного опыта. Да, спасибо, Антон. И, конечно же, много сообщений приходит. Это такая привычка, мне кажется, уже сформировавшаяся за годы, ругать отечественное: технику, одежду, препараты. Можем ли сейчас как-то согласиться? Или все-таки нужно менять как-то отношение к нашей фармпромышленности, потому что она уже давно не та, что была раньше? Николай Беспалов: Вы знаете, мне здесь очень сложно, конечно, дискутировать, я не настолько обладаю широким опытом использования таких препаратов, ну, только личное использование, могу об этом говорить. Я, честно говоря, ни разу не сталкивался с тем, чтобы какой-то отечественный препарат обладал действием менее выраженным, чем оригинальный препарат, какой-то иностранный препарат. Но это мнение на мнение, так сказать. И вряд ли я могу выступать в роли какого-то судьи в этом отношении. Я думаю, что подобное чисто теоретически возможно, хотя, с технической точки зрения, это очень маловероятная история, потому что… Ну что, там меньше действующего вещества кладут, что ли, в этот продукт? Почему он может быть менее эффективен? Если она и та же химическая формула, если она в конкретном количестве находится в лекарственной форме – значит, он должен действовать именно так, а никак иначе. Другое дело, что всегда у потребителя есть еще и эмоциональный фактор. И когда человек отказывается от привычного ему продукта по каким-то причинам и получает замену, то как-то, с чисто эмоциональной точки зрения, это может вызвать некий негатив и некоторые сомнения в том, что продукт действует так, как действовал оригинальный препарат. На самом деле… Тамара Шорникова: Да, понятно. Извините, что перебиваю. Николай Беспалов: На самом деле мы здесь в такой уникальной истории находимся, потому что нигде в мире никто и никогда не использует оригинальные препараты после истечения срока патентной защиты. Это абсолютно немыслимая история, скажем, для Соединенных Штатов. Если есть вопросы к качеству, то здесь нужно ставить вопрос не в отношении необходимости до последнего закупать оригинальные препараты. Это вопрос: а почему у нас регулятор и какие-то контрольные ведомства допускают на рынок препараты с не тем уровнем эффективности или безопасности, который присутствует в других продуктах? Эта проблема может быть точно так же и в отношении необязательно воспроизведенных продуктов. Проблема качества точно так же может касаться любого иностранного продукта. Только в отношении иностранных продуктов проследить эту цепочку будет сложнее, ну и проконтролировать качество будет сложнее. Поэтому я бы здесь не драматизировал эту историю. На мой взгляд, это все-таки больше эмоциональная проблема, чем реальная. Тамара Шорникова: Что касается цен – вот это, мне кажется, интересно обсудить. Обратил внимание тоже телезритель, что отечественные аналоги, которые появились на рынке или которые стали активнее использовать на рынке, стоят так же, как импортные. Хотя, казалось бы, логистика и так далее, наши препараты должны стоить немного дешевле. Почему так сейчас? Николай Беспалов: Ну, на самом деле здесь, опять же, наверное, человек сравнивает конкретный продукт с конкретным продуктом. Тамара Шорникова: Безусловно. Николай Беспалов: Да. А истории могут быть разные. На самом деле, если говорить в среднем, то российские препараты в среднем дешевле в 2,5–3 раза, нежели точно такие же по действующему веществу и дозировке препараты импортного происхождения. Это как бы неоспоримый факт. Они не просто сопоставимые, а они кратно различаются в цене. И, конечно, разницу заметить невозможно. Другое дело, что, понятно, есть разные препараты, есть разная природа этих препаратов. Технология производства и себестоимость здесь, конечно, может различаться. Поэтому есть отдельные продукты, скажем, те же вакцины, которые просто технически невозможно производить, дешевле в два-три раза, нежели это делают наши иностранные коллеги. Так что здесь есть разные истории. Тамара Шорникова: Понятно. Вот из различных комментариев тоже экспертов по поводу программы по достижению лекарственного суверенитета: «На разработку с нуля любого лекарственного препарата нужно 10–15 лет». Соответственно, если мы хотим до 2030 года как-то больше препаратов вывести на собственный рынок, нам нужно, чтобы эти препараты сейчас уже были хотя бы в первой фазе клинических испытаний, то есть должны существовать и так далее. Вот в связи с этим насколько это долгая история – сделать как можно больше своих препаратов? Есть ли у нас сейчас заболевания, по которым точно нет отечественных аналогов? Николай Беспалов: Вы знаете, это на самом деле в каком-то смысле мифология – про десять лет, про несколько миллиардов долларов. Это мифология, которая присутствует на рынке и часто, так сказать, попадает в средства массовой информации, муссируется всевозможным образом. Другое дело, что препараты, во-первых, все разные. Понятно, что вывести аналог какого-то иностранного продукта – это задача не десяти лет, а это задача, которая может решиться в пределах одного-двух лет, даже с учетом нашей непростой регуляторной системы, которая, в общем-то, работает не очень поворотливо. Препараты вторые, третьи, четвертые в классе – они, опять же, появляются не за десять лет. Вот этот срок в десять лет актуален, наверное, для совершенно прорывных разработок, для уникальных продуктов, которые появляются единицами во всем мире. Ну, максимум десятки каждый год. И, конечно, эта история достаточно уникальная. Но мы сейчас говорим про достижение суверенитета хотя бы в отношении тех продуктов, которые мы можем технически заместить. Конечно, это срок не десяти лет. Это срок гораздо более, так сказать, ближней перспективы. А то, что есть заболевания, по которым у нас нет собственных препаратов – это факт. И таких заболеваний много, в частности в отношении препаратов для лечения орфанных заболеваний. Но, кстати, не всегда мы технически не можем эти препараты производить. Часто есть ситуации, когда произвести препарат мы можем, разработать можем молекулу, технологию, но компании этим не занимаются, не делают это в силу того, что существует патентное право и патентная защита. Мы эти права соблюдаем. В этом смысле, в общем-то, мы просто не замещаем то, что могли бы заместить. Тамара Шорникова: Понятно, да. Спасибо. Николай Беспалов, директор по развитию фармацевтической компании. Подключаем к разговору еще одного эксперта – Алексей Куринный, заместитель председателя Комитета Государственной Думы по охране здоровья, кандидат медицинских наук. Алексей Владимирович, здравствуйте. Алексей Куринный: Добрый день. Тамара Шорникова: Итак, обсуждаем задачу по достижению лекарственного суверенитета. Знаете, что меня заинтересовало? Что в программе есть не только какие-то определенные критерии по поводу того, сколько отечественных препаратов должно быть на нашем рынке, а и то, что мы хотим вывести 50 препаратов минимум до 2030 года на другие рынки, то есть экспортировать наши отечественные препараты, существенно увеличить то, что мы экспортируем. Как вам кажется, эти задачи сейчас не будут оттягивать на себя деньги, силы, ресурсы? Если мы хотим достичь в первую очередь лекарственного суверенитета, не нужно ли нам в первую очередь озаботиться тем, чем мы будем лечить своих граждан, а не тем, что мы будем вывозить за рубеж? Алексей Куринный: Ну, на самом деле это взаимосвязанные вещи. Если у вас не развивается наука, если у вас не развиваются современные технологии, то и воспроизводить некоторые препараты и аналоги будет очень сложно. Поэтому мы сегодня говорим о 50 препаратах, из которых 15 в виде формул уже существуют, перспективных, и их сегодня необходимо запускать на этот полный цикл испытаний. Есть хорошие разработки и еще рад перспективных формул у наших частных фармацевтических компаний. По большому счету, задача выполнимая, повторяю, теоретически она выполнимая. Вот не знаю, как будет с практической реализацией на самом деле, потому что существующая в настоящее время программа, я напомню, она действует уже почти десять лет, регулярно недовыполняется либо там очень жестко корректируется. И на нее выделяется где-то порядка 11–12 миллиардов рублей ежегодно. В существующем варианте проекта программы это будет уже 25 миллиардов ежегодно. Это рост практически в 2,5 раза. Тамара Шорникова: А в чем сейчас основные сложности? Что буксует в этой программе? Алексей Куринный: Ну, в этой программе буксует, первое, отсутствие, как нам было сказано на заседании комитета, производителей, которые готовы, хотят или могут воспроизводить тот или иной препарат. Тамара Шорникова: А их физически нет? Или они экономически не заинтересованы? Алексей Куринный: Там и первый фактор, и второй фактор. Некоторые говорят об отсутствии технологий, а некоторые говорят о том, что существующая патентная защита или существующая система регистрации сводит на нет многие усилия. Ну, точно так же, как и иностранные препараты, которые остаются на рынке Российской Федерации, иностранные производители могут демпинговать. Соответственно, производство наших препаратов, воспроизведенных, становится невыгодным, мягко говоря. Вы, кстати говоря, эту проблему частично сегодня уже затронули. Тамара Шорникова: Давайте послушаем вместе телезрителей, а после продолжим разговор. Раиса, Краснодарский край. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я хочу возразить всем поклонникам зарубежных медикаментов. Я сама врач, уже пенсионерка. Много лет пользуюсь и пользовалась только нашими отечественными. И не вижу никакой разницы, а наоборот – даже более уверена. Но единственное, что, конечно, цены кусаются, тут и говорить нечего. Но я пришла к выводу, что цены наслаивают посредники, а всегда производители во всем, как и в продуктах, они страдают. Вот у нас маленький городок, но в каждой аптеке цены разные. Ну, мы уже знаем, где более дешевые, и там берем. Так что слава нашей фармацевтике! И людям надо перестраиваться на свое добро, а не кормить недружественные страны. Тамара Шорникова: Понятно, спасибо вам, Раиса, за ваш звонок. На самом деле много сейчас поступает сообщений, что люди покупают наши препараты, хвалят их и так далее. Но при этом отмечают, что отечественные препараты они уже покупают в аптеке, потому что им в аптеке предлагают после их просьбы отечественные аналоги. А врачи, как правило, выписывают зарубежные – они дороже, они, может быть, известнее и так далее. Почему такая практика происходит? Врачи с кем-то дружат? Это проще? Или что? Почему? Алексей Куринный: Нет, может быть, раньше это и было, когда были определенные, скажем так, преференции в сторону врачей, которые выписывали тот или иной препарат, в том числе оригинальный препарат. Сейчас с этим борются достаточно жестко. Я думаю, если это и имеет значение, то самое минимальное. С точки зрения выбора, сегодня в аптеках обязаны предоставить не только, скажем, тот препарат, который выписан на рецепте или который напрямую рекомендован врачом, но и предложить те аналоги, которые существуют, включая отечественные. Я сразу скажу, что по многим препаратам отечественных аналогов нет. Это к вопросу об отказе от импортной фармы и каких-то шапкозакидательских настроениях. Нет, есть ряд препаратов, которые мы сегодня делать не можем. Есть ряд препаратов, которые находятся под патентной защитой, и, соответственно, мы их выпускать, не нарушая международного законодательства, тоже не можем. Хотя правовой механизм так называемой принудительной регистрации в России есть. То есть если уж совсем станет плохо, мы сможем, минуя эти правила, учитывая угрозы и соответствующие условия, принудительно регистрировать тот или иной препарат и, соответственно, выпускать его, выплачивая в соответствии с законом соответствующую компенсацию правообладателю этого патента. То есть такой страховочный механизм есть. Пока он практически не применяется, но только, по-моему, в отношении одного препарата, но это есть. Ну а если говорить о ценах в целом, о чем говорили наши телезрители, то здесь, конечно, вопрос, мне кажется, должен решаться более кардинально. Российской Федерации необходимо вводить институт лекарственного обеспечения, институт лекарственного страхования, который существует в большинстве развитых стран. Когда есть лекарство, когда это лекарство эффективно от болезни, то государство со своей стороны обеспечивает им человека либо бесплатно, либо за символическую плату какую-то. По большому счету, это правильный и нормальный подход, со всех точек зрения: и с точки зрения демографии, и с точки зрения гуманистической, и с точки зрения качества жизни. И самое главное – централизуя государственные закупки или имея возможность заключать договора сразу на два, три, пять лет вперед, можно значительно снизить цену этого лекарства при закупках. Тамара Шорникова: И обеспечить постоянным и регулярным спросом производителей, которые будут заинтересованы. Алексей Куринный: Естественно, обеспечить фармпроизводителей постоянным спросом. Это, мне кажется, то, что должно быть принято в Российской Федерации, но пока буксует. Тамара Шорникова: А из-за чего, опять же? Алексей Куринный: Ну, я не могу сказать, из-за чего. Конечно, это стоит денег. Сегодня, по расчетам, на это требуется порядка 500 миллиардов рублей ежегодно. Большие деньги, но, на мой взгляд, они стоят того, чтобы эта программа заработала. Первоначально она должна была заработать в 2019 году, потом ее перенесли на 2021 год, теперь ее перенесли на 2024 год. Ну, на мой взгляд, это будет правильный выбор, это будет правильное решение, в том числе и для властей, потому что вот эти вопиющие случаи сбора эсэмэсками денег на какое-то лекарство будут исключены. Тамара Шорникова: Понятно, спасибо. Давайте послушаем еще один телефонный звонок – Любовь, Нижний Новгород. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Вот у меня такой вопрос. У нас, например, по себестоимости многие лекарства были такие дешевые. Например, стрептоцид. Сейчас его вообще невозможно найти! Доксициклин тоже был, чистый. А сейчас, когда начинаю спрашивать, то получается, что мне говорят: «Есть, но только с какими-то добавками». И цена получается очень высокая! Хотя себестоимость их очень маленькая. Доксициклин, стрептоцид. Мне потом начинают врачи говорить, что, видите ли, это сейчас очень неэффективно, потому что нужны добавки, которые уже более эффективнее и все прочее, стрептоцид уже даже не лечит. И себестоимость вообще бешеная! Почему так? Понять не можем! Тамара Шорникова: Условно, какой-нибудь «Стрептоцид Форте» вам предлагают, да? Я сейчас так образно. Понятно, да, спасибо за вопрос. Да, многие жалуются на то, что очень сложно найти что-то такое простое и дешевое, вроде стрептоцида, мукалтина. Это потому, что их уже исключили из современных протоколов лечения? Или их невыгодно производить? В чем тут дело? Алексей Куринный: Тут два момента. Многие из тех препаратов, к которым мы привыкли с детства, что они дешевые, что они, в общем-то, всегда под рукой, они действительно неэффективные, они не показали свою клиническую эффективность и из протоколов уходят. Много препаратов сердечных, я напомню, которые раньше принимали. Ну, многие бабушки и сейчас применяют, потому что «пахнет больницей», потому что какое-то психологическое, может быть, воздействие. А по факту они никак не действуют, фактически не оказывая влияния ни на смертность, ни на качество жизни. Это первое. И второе. Препараты этой низкой ценовой категории, их производство не очень выгодно производителям, потому что, с одной стороны, есть ограничение регулятора максимальной стороны, ну а с другой стороны, разного рода сервисные услуги в виде нанесения того же QR-кода сейчас или штрих-кода, который для отслеживания лекарственных препаратов, для маркировки используется. Тамара Шорникова: То есть нанести этот QR-код на эту… Алексей Куринный: …стоит иногда дороже, чем стоит этот препарат. Тамара Шорникова: Понятно. Алексей Куринный: Естественно, в этой части тоже возникают вопросы. Поэтому ряд решений уже принят на уровне, соответственно, законодательном, чтобы снизить издержки производителей вот этих дешевых препаратов, но еще часть, я думаю, предстоит принять. Тамара Шорникова: А какие меры действительно возможны и какие уже приняты, чтобы поддержать и все-таки не остановить выпуск препаратов в низком ценовом сегменте? Потому что, да, разумеется, наверное, бессмысленно производить то, что показало свою неэффективность, но, условно, тот же мукалтин, который дешевый и который до сих пор выписывают врачи, как мне кажется, работает. Я не врач, могу ошибаться. Но это то, что по карману. И это то, что может обеспечить тебе помощь в не очень сложных заболеваниях. Алексей Куринный: Ну, регулятор разрешил пересматривать сейчас максимальную цену почаще, не раз в год, как это было раньше, а почаще. Соответственно, если возникают действительно производственные издержки, связанные в том числе с необходимостью приобретения импортного образования, а иногда и субстанции импортной, то тогда более гибко, скажем так, реагирует регулятор. Это с одной стороны. С другой стороны, уменьшена для препаратов, скажем так, этого низкого ценового ассортимента, уменьшена плата за воспроизводство этого штрих-кода, который наносится на упаковку. Соответственно, это приводит к меньшим затратам. Но, конечно, этого пока мало. Есть еще ряд мер, которые рассматриваются на сегодня Правительством и, я думаю, будут приняты. Потому что, к сожалению, пока благосостояние наших граждан не растет, чтобы они могли переходить на условный «Стрептоцид Форте», как вы сказали, хотя такого препарата и не бывает. Тамара Шорникова: Да, безусловно, да. Спасибо. Давайте послушаем еще вместе Наилю, Удмуртия. Здравствуйте. Зритель: Не Лиля, а Наиля. Тамара Шорникова: Наиля, да. Зритель: Удмуртия, город Ижевск, 70 лет мне. Лет пятнадцать назад, если не больше, мне назначил препарат импортный терапевт – «Омез», импортный препарат «Омез», от изжоги. Другие препараты пробовала и народные средства – ничего не помогало практически. А потом случайно оказалась в районе, где «Омеза» не было, и мне фармацевт предложила «Омепразол», наш отечественный препарат. Производитель – Ростовская область, город Аксай. И я на нем постоянно, прекрасно чувствую себя. Стоит он 35. А «Омез»… Если по тем временам, то «Омез» стоил 250, а «Омепразол» стоил вообще 25. Представьте себе разницу. Тамара Шорникова: Да, понятно. Опять возвращаюсь к тому, почему врачи выписывают не наше. В данном конкретном случае, когда точно есть отечественный аналог, но на рецепте у тебя «Омез». Алексей Куринный: Нет, в рецепте – МНН. В рецепте нельзя выписывать «Омез». Поэтому если он выписывает, то он выписывает как раз препарат с международным непатентованным названием. Это запрещено, причем уже несколько лет запрещено – использовать коммерческие наименования при наличии МНН. Тамара Шорникова: Хорошо, ладно. На бумажке у тебя рядом с рецептом написано, какие препараты брать. Алексей Куринный: Это другое дело, что на бумажке или со слов врача сам пациент записывает. Это уже другой момент, повторюсь. Но вот с «Омеза» врач точно ничего не получает, я абсолютно в этом убежден. Поэтому здесь, видимо, какое-то старое укрепившееся еще поверье, что «Омез» – хороший препарат. Опять же, где-то слышали, применяли. Хотя формула очень простая. И это сегодня далеко не современный препарат, есть из этой же группы препараты новых поколений, гораздо более эффективные, ну и более дорогие, естественно. Тамара Шорникова: Подытожим. Чтобы наши производители хотели делать наши отечественные препараты, что им сейчас для этого нужно? Как должно помочь государство? Вот те же 200 миллиардов, кажется, – по-вашему, достаточно ли этих средств будет для того, чтобы мы смогли обеспечить себя по максимуму нашими препаратами? Алексей Куринный: Это в 2,5 раза больше, чем сейчас, то есть в этом году, поэтому потенциально тех средств, которые выделяются, их должно хватить. Изменился и сам механизм помощи соответствующим производителям. Если раньше производитель заявлял: «Я хочу создать какую-то формулу», – а потом у него не получалось через год, через два, то получалось, что государственные инвестиции уходили впустую. Сейчас другая система, то есть сейчас есть компенсация затрат. То есть ты делаешь формулу, ты ее испытываешь, ты проводишь клинические испытания, ты доказываешь эффективность, а после этого получаешь уже субсидию, которая твои расходы, скажем так, покрывает. Это меньший риск для государства. Ну и больший риск, конечно, для наших производителей. Тамара Шорникова: Но это значит, что потенциально на рынок придет гораздо меньше желающих, потому что изначально нужно взять деньги на производство. Алексей Куринный: Безусловно. Но кредиты на сегодня для фармпроизводителей, в том числе и через ряд фондов при Правительстве Российской Федерации, выдаются, причем кредиты там под 1,5–3%, такие условия. То есть это вполне, скажем так, удобоваримые условия. И в рамках разрабатываемой сейчас модели долгосрочных государственных контрактов… А я надеюсь, что она все-таки будет реализована в Российской Федерации, когда производитель выпускает лекарственный препарат, а государство гарантирует ему сбыт этого препарата в течение трех-пяти лет ближайших на этих долгосрочных контрактах. Это вполне выгодные капиталовложения, они окупаются. Тамара Шорникова: Спасибо. Алексей Куринный, заместитель председателя Комитета Государственной Думы по охране здоровья, кандидат медицинских наук. Обсуждали производство наших отечественных препаратов. Через пару секунд будем говорить о том, как смартфоны влияют на нашу жизнь и на нас с вами.