Ольга Арсланова: Ну что же, время большой темы. Не приближаться, не писать, не звонить: депутаты Госдумы предлагают ввести в нашей стране охранный ордер для защиты жертв домашнего насилия. Это решение суда, которое запрещает обидчику приближаться к жертве, находиться с ней в одном помещении, звонить, приходить в квартиру, забирать детей, некоторые другие меры тоже предписываются. Юрий Коваленко: Этот механизм защиты существует во многих странах, работает он по принципу, что неважно, есть ли у обидчика какие-то проблемы или другое жилье, а важно, чтобы жертва была действительно в безопасности. Ольга Арсланова: До 40% всех тяжких преступлений в России совершается в семье, такая вот статистика. Только по данным МВД в 2016 году около 10 тысяч женщин, 5 тысяч детей пострадали в результате семейных конфликтов, и мы понимаем, что это только официальная статистика, очень многие случаи в нее не попадают. Юрий Коваленко: Кстати, в России принято считать мужчин-жертв семейных конфликтов в зоне погрешности, но, кстати, в цифрах это выглядит так: насилию со стороны жен подвергается от 6 до 10% мужей. Кстати, сейчас за побои, совершенные впервые и без вреда здоровью, Кодекс об административных правонарушениях предусматривает административный арест от 10 до 15 суток, штраф от 5 до 30 тысяч рублей или же обязательные работы от 60 до 120 часов. Ну а год назад, 1 февраля 2017 года, Совет Федерации одобрил новую редакцию Уголовного кодекса Российской Федерации. Ольга Арсланова: Да, совершенно верно. Как мы уже упомянули, закон исключил уголовную ответственность за побои, которые впервые произошли. Авторы обосновывали свою позицию тем, что уголовная ответственность за шлепки – кстати, законопроект был известен как "закон о шлепках" – разрушает семью. Статья была декриминализирована, и преступления по ней должны рассматриваться в соответствии с Кодексом об административных правонарушениях. А уголовная ответственность за домашнее насилие сейчас возможна лишь в отношении лица, подвергнутого административному наказанию за аналогичное деяние, то есть если с первого раза не убил, возможно уголовное дело со второго раза. Юрий Коваленко: Цинично звучит, но это факт. Ольга Арсланова: Мы будем говорить о домашнем насилии сегодня, о том, как с ним можно бороться, поможет ли, в частности, охранный ордер. И прямо сейчас запустим голосование для наших зрителей. Скажите, пожалуйста, сталкивались ли вы с домашним насилием? – вы можете ответить коротко "да" или "нет", присылать SMS на короткий номер. Если у вас есть какая-то развернутая история или есть какие-то аргументы, позиция, пожалуйста, позвоните в прямой эфир, данные сейчас на ваших экранах. Юрий Коваленко: Ну а ситуацию будем разбирать с нашими гостями. У нас в студии Наталья Краснослободцева, руководитель дома-убежища для женщин и детей, пострадавших от домашнего насилия – здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Наталья Краснослободцева: Здравствуйте. Юрий Коваленко: И Анна Ривина, кандидат юридических наук, руководитель проекта "Насилию.net". Голосование, собственно говоря, по вашему вопросу и будет сейчас идти прежде всего. Здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Давайте, Анна, разберемся сразу с охранным ордером. Мы понимаем, что это некое заимствование, то есть где-то он уже есть, у нас пока не работает и не введена эта норма. Расскажите, как она применяется в других странах, на что мы можем посмотреть? Анна Ривина: Да. К большому сожалению, я должна признать тот факт, что мы в контексте защиты женщин, детей, пожилых людей, вообще граждан от домашнего насилия очень сильно отстаем. Когда мы говорим про международное законодательство, нужно понимать, что есть общие правила, которые есть под эгидой ООН, есть, которые понятны всем участникам этого процесса, и, конечно же, есть разные страны, где может быть своя специфика, которая не так принципиальна. Охранный ордер – это тот механизм, который действительно очень многие страны используют, потому что он показывает эффективность и, главное, он защищает базовые права, такие как право на жизнь и право на безопасность. В российском контексте сейчас этого механизма нет, и у вас не совсем верно было сказано, потому что охранный ордер не является судебным предписанием. Есть уже следующий этап судебного предписания, когда учитываются все детали, понятно, если какая-то вина была и почему за нее нужно отвечать. Охранный ордер – это именно тот случай, когда вы кого-то боитесь и вы просите, чтобы государство вас защитило, чтобы человек просто вам… Ольга Арсланова: То есть это автоматически происходит? Никакого предписания нет? Анна Ривина: Да, нет речи о том, что кто-то виноват, есть речь о том, что вы боитесь. И как государство, которое гарантирует законодательство и вашу защиту, оно дает предписание человеку к вам не приближаться, потому что в том случае, если охранный ордер будет нарушен, это уже преступление против государства. То есть, грубо говоря, если у людей все в порядке, им не нужно друг от друга защищаться, но если вы боитесь, боитесь просто ложиться спать, боитесь за жизнь своих детей, государство гарантирует вам защиту. Ольга Арсланова: Скажите, Наталья, вот женщины, с которыми вам приходится работать, жалеют, что такого ордера нет? Говорили ли они когда-нибудь вам, что вот если бы его ввели, возможно, не произошло бы этой трагедии? Наталья Краснослободцева: Я когда слушаю сейчас про этот ордер, это звучит как сказка. Если бы он был… Потому что в основном женщины сталкиваются с тем, что вас пока не убили, а убьют – позвоните. Это реальность. Ольга Арсланова: Это реакция, которую они получают. Наталья Краснослободцева: Это реальная реакция от полиции, от участковых, это просто… То есть действительно то, что я слышу сейчас от Анны – это уровень хорошего государства, но, увы, пока не нашего. Я, простите, практик, и те женщины, которые к нам попадают, многократно избиты, многократно с ними что-то происходило. Они обращаются, и им не помогают. Юрий Коваленко: А вот как быть с психологическим насилием, психологическим давлением, от которого не остается следов, который врачи не могут установить и диагностировать? Каков процент от общего количества пострадавших женщин и насколько часто с ним вообще обращаются? Наталья Краснослободцева: На самом деле с этого всегда начинается. Просто когда руки в ход идут – или ноги, или что угодно, или толкания – это уже конечный результат. Поэтому психологическое давление, я вам так скажу, мне кажется, оно вообще сплошь и рядом встречается. Другой вопрос, что если есть адекватность у людей, здравость в отношениях, то человек понимает и у него есть внутренний стопор. А когда, к примеру, в основном "Ты моя жена, я делаю что хочу, ты моя собственность, молчи, ни звука, никто не должен слышать" – историй настолько страшных много, когда… Например, это был звонок, когда рассказывается о том, что мужчина, отец детей и матери, избивает их, и они должны не кричать, а если они будут кричать, он сжигает документы. Там переломы, там, по-моему, если не ошибаюсь, трое детей, и она боится. Юрий Коваленко: Почему не действует механизм того, что, скажем так… Почему ребенок, приходя в школу в синяках, не вызывает никакого вопроса у педагогов? Почему считается, что, скажем так, сор из избы выносить не принято, что проще сказать, что он упал? Не хотят этим заниматься кто? – педагоги, опека, родители либо власти? Наталья Краснослободцева: Вы знаете, что я вижу, когда работаю с конкретными женщинами? В основном это тоже покрывается самой мамой на каком-то этапе. Или… Не то чтобы ей это нравится, но она искренне в какой-то момент верит, что он вот первый раз и больше не будет. Ольга Арсланова: В общем, и закон сейчас тоже это позволяет. Наталья Краснослободцева: Да. А потом, например, реально он после этого исполнил ее желание и купил ей что-то. Но опять же, это вопрос объема, что может быть куплено, сын, дочь, поэтому не надо говорить, что папа исправится, надо же прощать. Как-то так. Ольга Арсланова: Да. Вот в корнях проблемы попробуем обязательно тоже разобраться. Давайте сейчас вернемся к законопроекту. У нас на связи один из авторов, адвокат Алексей Паршин, он с нами в прямом эфире уже сейчас. Здравствуйте, Алексей. Алексей Паршин: Здравствуйте. Юрий Коваленко: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Поясните, пожалуйста, структуру этого механизма, как это будет работать, и что самое главное, как будет наказываться вот этот тиран, возможно, преступник, если он нарушает предписание, нарушает этот ордер? Алексей Паршин: Я прежде всего скажу, что мы как практики тоже задавались вопросом, как предотвратить повторное домашнее насилие, как предотвратить домашнее насилие. И, конечно, по примеру охранных ордеров мы ввели в законопроект такое защитное предписание. Его есть два вида – одно есть досудебное, то есть несудебное, и судебное. Досудебное отличается тем, что его может выдать, как правило, мы предусмотрели, сотрудник полиции, то есть участковый, который имеет доступ фактически во все регионы, во все дома, куда угодно, в любую деревню может доехать участковый и выдать этот ордер. Для чего этот охранный ордер, это защитное предписание? Для чего это нужно? Правильно Анна сказала: человеку, который склонен к домашнему насилию, должно быть понятно, что государство вмешалось уже в ситуацию домашнего насилия и оно запрещает либо совершать повторно это домашнее насилие, либо просто его совершать. И если все-таки идет нарушение защитного предписания, то в этом случае предусмотрена сначала административная ответственность, дальше по нарастающей она все усиливается вплоть до уголовной ответственности. И в дальнейшем, если все-таки эскалация конфликта продолжается, предусмотрено судебное защитное предписание, там более жесткие меры предусматриваются, соответственно, суд, рассмотрев материалы дела, имеет право… Ольга Арсланова: Алексей, а вот с правоприменением, с практикой хочется разобраться. Кто будет за этим следить? – полицейские, которые, как нам Наталья рассказывает, не выезжают на вызов, говорят "Убьют…", и эта история, по-моему, в Орле в 2016 году была… Наталья Краснослободцева: Да, в ноябре. Ольга Арсланова: Да, когда "Убьют – приедем", и таки убил. Вот почему это будет работать? Алексей Паршин: Дело в том, что мы опять же обращаемся к практике тех стран, в которых введен охранный ордер или защитное предписание. Во всех странах в принципе это работает. Во-первых, это работает как профилактический механизм, то есть необязательно даже отслеживать. Если все-таки потенциальный нарушитель приближается к жертве, то достаточно позвонить в полицию, сообщить об этом, это может быть проверено, соответственно, если подтверждается, то он может быть привлечен к ответственности, это первое. Конечно, возлагается контроль на полицейских по контролю за соблюдением защитного предписания. Безусловно, это та группа лиц, которая нас обязана охранять, это непосредственно их функция, к этим функциям относится в том числе и отслеживание нарушений и привлечение за эти нарушения. Юрий Коваленко: Алексей, каким образом будут отслеживаться и соблюдаться права ребенка на второго родителя? Я прекрасно понимаю, что да, сейчас вопрос, конечно, не об этом, но не будут ли пользоваться этим? Алексей Паршин: Все правильно, безусловно. Смотрите, ведь защитное предписание не только… Ведь можно предусмотреть защитным предписанием возможность видеться в том числе и с ребенком, то есть оно позволяет это сделать, в каждом конкретном случае принимается решение индивидуально. Преследовать нельзя. Дело в том, что мы очень часто сталкиваемся с ситуациями, когда женщина уже уходит от насильника, уходит, либо разводится, либо перестает общаться, и преследование идет через родственников, через социальные сети, через телефоны, через мессенджеры и так далее. Вот это все будет запрещено. Но если сама женщина желает, чтобы он с ребенком виделся – это можно. Потом в конкретных случаях, если они совместно проживают, конечно же, ограничить общение невозможно. В этом случае просто защитным предписанием запрещается совершать акты семейно-бытового насилие. То есть уже если он совершает, он не просто подвергается административной ответственности за совершение акта насилия, но еще и подвергается ответственности за то, что он нарушил предписание. Ольга Арсланова: Спасибо за разъяснения. Адвокат Алексей Паршин был с нами в прямом эфире. Анна, давайте поговорим немного о новой норме, которая год действует. Мы говорим о декриминализации, об этом законе о домашнем насилии или "законе о шлепках". Поясните, пожалуйста, что-то за этот год изменилось? Потому что у этого изменения были и сторонники, и противники, кто-то говорил, что наоборот сейчас наконец-то насильников таким образом начнут наказывать. Вот как получилось? Анна Ривина: К большому сожалению, оправдались наши самые печальные прогнозы, и мы всячески говорили инициаторам этой законодательной идеи, скажем так, что этого делать нельзя. Мы говорили много раз, что у нас нет специального закона и что вместо того чтобы решать проблему, они сейчас только делаете еще страшнее, потому что вы развязываете руки. Так и произошло. Только тогда, когда произошла декриминализация, почти по всем нашим телеканалам, где есть юмористические передачи, пошутили: "Спасибо Государственной Думе, теперь можно бить". Этот посыл услышали. Некоторые говорят о том, что сейчас стало больше обращений, что якобы это эффективная мера, поэтому люди готовы больше просить о помощи и себя защищать. Можно так предположить. Но с другой стороны, понятно, что, может быть, стали намного больше бить, а во вторую очередь нужно понимать, что даже сейчас наши представители МВД сообщили, что в абсолютном большинстве случаев в данных делах назначают такую меру, как штраф. Штраф ложится бременем не на карман обидчика, штраф – это бремя для семьи. Ольга Арсланова: Общий семейный бюджет. Анна Ривина: Получается, что женщина должна заплатить за то, что ее побили. Теперь мы приходим к вопросу, позвонит ли она еще раз за помощью, если она знает, что ей нужно за это заплатить, а у нас, к большому сожалению, сейчас не та экономическая ситуация, и действительно даже 5 тысяч рублей для граждан нашей страны – это совсем не маленькие деньги. Повторюсь: Госдума сказала, что бить можно, наши граждане это услышали, и к большому сожалению, в последние месяцы мы очень часто слышим про страшные трагедии, когда женщины обращались за помощью к полиции, и полицейские участковые могли через пару недель просто провести разъяснительную беседу. Мы знаем про огромное количество случаев по стране, где на том основании, что произошла декриминализация, переставали вести какое-либо расследование, в итоге люди умирали, потому что домашнее насилие просто так не останавливается. Нужно понимать, что от него можно защититься только в том случае, если это будет именно правовые механизмы и в том случае, если общество будет относиться к этому абсолютно черно-белым образом, что это недопустимо. Нужно понимать, что наши полицейские – это те же наши граждане, которые считают, что это семейное дело, "иди отсюда и молчи", потому что это сор не нужно выносить из этой самой избы якобы. Ольга Арсланова: Кстати, о наших гражданах – послушаем зрителей. Вера из Тюменской области у нас на связи. Здравствуйте, Вера. Зритель: Да-да. Ольга Арсланова: Ваша история, Вера. Зритель: У меня сын, ему 32 года, он не работает, систематически пьет. Приходит домой, устраивает скандалы, кричит, матерится, меня может ударить, может схватить за горло. Но, знаете, еще не избивал до полусмерти, но бывали случаи, что… Ну синяки… Но очень жестоко относится ко мне. Я его воспитывала, у меня два сына, один работает, а этот не хочет работать. Свою сожительницу… Где-то они придут, на пару пьют, там находятся, придут опять ко мне, я в двухкомнатной квартире, мне 60 почти лет, ну невозможно находиться. Соседи не обращаются, я думаю, что ночь-ночь, и в час, и в два часа у нас скандалы ночью, они не обращаются, я так думаю, они все-таки его боятся, потому что он не раз судимый был, очень агрессивно вообще ведет себя. Ольга Арсланова: А в полицию вы звонили? Зритель: Вызывала полицию, полиция приедет, говорит: "А мы таких не забираем". Вот что я должна делать? Мне 60 лет, мне с ним не справиться, а они: "Мы таких не забираем" и уезжают. Приезжают на следующий день, может прийти участковый: "А я что сделаю с ним? Все равно у нас никаких наказаний нет", вот и все, весь ответ. И так постоянно. Ольга Арсланова: Спасибо за ваш звонок. Юрий Коваленко: Спасибо большое. Кстати, да, вопрос, который поднимается тоже не в первый раз. Необязательно же страдают от бытового насильника дети и супруг или супруга, а могут пострадать от бытового насилия в целом люди, которые соседствуют по воле случая: это жители в коммуналке, это родители, это отчимы, падчерицы, все что угодно. То есть каким образом они будут защищаться, если они, в общем-то, по-хорошему чужие люди? Там тоже будет действовать этот ордер? Как его можно подстроить? Наталья Краснослободцева: Я так понимаю, если это чужие люди, то это по-любому административка, насколько я знаю. То есть раньше у нас в чем была суть, до декриминализации? Что если это муж и жена, это семья, это сразу уголовщина, а если чужой человек, то это административка. Поэтому если соседи по коммуналке, то это административное, правильно? Анна Ривина: Опять-таки, как я сказала, можно смотреть на международный опыт. Есть своя специфика, потому что есть страны, где под категорию близких людей подпадают даже няни, люди, которые именно завязаны в то, как происходит жизнь, которые не могут в любой момент из этого оборота выйти. Поэтому опять-таки очевидно, что в нашем контексте это будет не совсем передовая, такая зонтичная формулировка, но тем не менее нам нужно хотя бы как-то начать из пещеры выбираться. Ольга Арсланова: Наталья, хотелось бы узнать немного о людях, которые к вам приходят. Смотрите, что наши зрители пишут – и очень много таких: "Женщины эти сами виноваты, потому что вовремя не уходят, потому что сами выбирают себе таких мужей". Мы понимаем, что чаще всего речь идет о наиболее слабых, о детях, о женщинах, физически более слабых, уязвимых людях. Почему они это допускают? Это очень такая распространенная точка зрения в нашем обществе. Наталья Краснослободцева: Да. Тут как бы два момента. Первый – почему они это допускают, они якобы такие, что вызывают на себя. Ольга Арсланова: Вот люди, с которыми вы общаетесь – кто они, какие они? Есть ли у них что-то общее? Наталья Краснослободцева: Разные, они разные. Но я так скажу: те женщины, которые пришли к нам, уже герои, потому что они ушли, они рискнули пойти не просто к маме, не просто… В основном это мамы трех и более детей, и на самом деле трудно снять квартиру или жить и работать, когда ты в принципе мама, домохозяйка. Потом есть уже портрет психологический тех женщин, которые попадают как жертвы, поэтому… Сказать, что она, может быть, была провокатором или инициировала… Я скажу, что провокацией может быть что угодно. Знаете, когда… Ольга Арсланова: Но не каждого можно спровоцировать. Наталья Краснослободцева: Вот все-таки, знаете, распускаю я руки или нет – это моя ответственность, это мои руки. Как бы кто себя неприлично или неподобающе вел, это не может быть правом, тем более если мы чаще всего говорим со стороны мужчины, который сильный, обидеть слабого. То есть я говорю такой общечеловеческий какой-то… Юрий Коваленко: Жертва должна быть жертвой, насильник должен быть насильником, не надо возлагать ответственность за насилие на жертву прежде всего. Наталья Краснослободцева: Да, вот именно. Как бы отвратительно ни вела себя женщина… Я не знаю, что она может делать, но она все равно слабее. Ну сказала она много, но бить и тиранить – это все равно… Женщина не является виноватой, как бы отвратительно она себя ни вела, потому что… Давайте другой аспект: если те же мамы и дети, как бы ни вел себя более слабый, все равно отвечать будет сильный. Ольга Арсланова: У меня вопрос к Анне. Есть такая социологическая теория, что уровень домашнего насилия наиболее высок в обществах, где господствуют гендерные стереотипы, они перетекают в семью. Насколько масштаб этой проблемы серьезен в России? И сколько случаев в статистику не попадает? Анна Ривина: Действительно хороший и актуальный вопрос, потому что если мы берем даже правовую позицию ООН, то домашнее насилие – это именно гендерная проблема. Нужно понять два ключевых тезиса. Женщин бьют не потому, что они хорошие или плохие, а именно потому, что они женщины. И второе: если в жизни женщины не было насилия, ей просто повезло. Мы должны все прекрасно понимать, что когда девушки идут на первое свидание, мужчина не будет себя вести так, как в перспективе он начнет тебя бить. Поэтому говорить, почему она за него вышла замуж, почему она от него не уходит – нужно понять, что всегда насилие начинается с психологического давления и изоляции женщины от привычных условий. Грубо говоря, она остается без денег, без друзей, без работы, а зачастую еще и беременная, и ее воспринимают именно как собственность. Она знает, что если она пойдет в полицию, ей не помогут; зачастую она придет к своим родителям, а ей скажут, что главное, чтобы у нее был хоть какой-нибудь муж. Возвращаясь к вашему вопросу. Мы живем в очень патриархальном обществе, и в нашем контексте российском до сих пор женщину воспринимают в первую очередь как жену и как мать. У женщины может быть сколько угодно достижений и каких-то путей развития, но если у нее не сложилась семейная жизнь, абсолютное большинство наших сограждан поставят на ней клеймо неудачницы. Это вынуждает ее и с экономической точки зрения, и с социальной точки зрения зачастую выйти замуж хоть за кого-то, чтобы знать, что она нормальная, потому что иначе ее не понимают. А потом начинается, что в ЗАГС-то они пошли, но дело в том, что у женщины намного меньше возможностей экономически составлять конкуренцию на работе, потому что сначала ее не берут из-за того, что она в перспективе родит, потом ее не берут, потому что она уже родила и, значит, у нее якобы будут все время больничные. Помимо этого мы должны прекрасно понять, что у нас в обществе женщину очень сильно оценивают с точки зрения внешности. То есть если мужчина в 40-50 лет хорошо зарабатывает, у него будет намного меньше проблем найти себе спутницу по жизни, нежели у женщины, которая, как многие посчитают, уже не первой свежести в 30, 40, 50… Тем более в нашем обществе до сих пор есть ужаснейшее выражение "женщина с прицепом" – так у нас называют женщин, у которых есть дети. Эти женщины, опять-таки, в свое время оказавшись матерями, не смогли достойную конкуренцию на трудовом каком-то поприще на рынке составить, денег нет, есть дети и все тебе еще говорят, что ты старая неудачница. Вот примерно так сейчас живет наше общество. Юрий Коваленко: А вот если посмотреть на опыт Европы? Вы говорите по поводу того, как там происходит. Там большую роль в формировании семьи, в формировании общества, в формировании отношений между родителями и детьми и между родителями играют органы опеки, их боятся как огня, то есть не дай бог придет сотрудник органа опеки и начнется какой-то разрыв семьи. То есть органы опеки имеют определенные рычаги власти на каждого из родителей, и даже не апеллируя изъятием детей, они могут каким-то образом повоздействовать. Почему в России такой операции нет? Анна Ривина: Вы знаете, у нас, к большому сожалению, есть жуткая трагедия. Когда мы говорим про детей, про браки, про демографию, про органы опеки, мы не говорим про реальных людей, мы все время говорим про какие-то институты, про какие-то цифры. То есть у нас вообще нашему государству все равно на людей, на их жизнь и как они будут жить, как они будут влюбляться, рожать, спать вместе – у нас все время какие-то статистики, какие-то графики. У нас органы опеки не пытаются каждый раз посмотреть на конкретную историю и сделать так, чтобы и родителям, и детям было хорошо. Наши органы опеки боятся, что их обвинят полицейские за превышение полномочий, что потом их обвинят в том, что они сделали недостаточно. У нас нужно в обществе поставить в первую очередь во главу угла человека, его благополучие. К большому сожалению, эта очевидная мысль очевидна меньшинству. И когда мы говорим про органы опеки, конечно же, они должны иметь возможности регулировать и контролировать семью, потому что детей всегда обижают по одной простой причине: они маленькие, они не могут себя защитить. И, конечно, нужно всегда вставать на сторону маленького и того, кто не может себя защитить. Ольга Арсланова: У нас на связи наши зрители – Алексей, Москва, добрый вечер. Зритель: Здравствуйте. У меня такой вопрос. Дело в том, что мы сейчас говорим о мужском насилии, но ведь существует наверняка и женское насилие. Как вот, предположим, отнестись к тому, что женщины очень умело и знающе могут спровоцировать мужчину на такие неблаговидные поступки? Я против мужского насилия, но женщины, сами знаете, провокаторы еще те. Ольга Арсланова: Алексей, какие-то у вас такие нормативные утверждения. Анна Ривина: Она говорит: "Ударь меня, ударь". Ольга Арсланова: Да, Алексей, мы поняли. Давайте спросим у Натальи, у вас такие случаи бывали? Наталья Краснослободцева: По шаблону, настолько по шаблону… Юрий Коваленко: Нет, ведь случаи имели место быть, почему? Ольга Арсланова: Вот пришла женщина и говорит: "Честно, вот спровоцировала, получила за это, вот теперь к вам пришла"? Или мужчины к вам обращаются. Юрий Коваленко: Или женщина может первой нанести превентивный маленький удар, для того чтобы провоцировать какие-то… Ольга Арсланова: Мы просто пытаемся понять… Анна Ривина: Если позволите, я быстро скажу одну фразу, мне кажется, она многое объяснит. Давайте разберемся, что есть семейные конфликты и есть домашнее насилие, это абсолютно разные вещи. Наталья Краснослободцева: Вот. Анна Ривина: Если два человека хотят каждый день приходить домой, надевать боксерские перчатки и устраивать ринг – ради бога, им никто не мешает, наше законодательство не запрещает этого делать. Домашнее насилие основано на том, что один человек другого боится, подавляет и есть жесткая иерархия. Это подавление и контроль. И конечно же, когда женщина, в отличие от мужчины, не может голыми руками себя защитить, мы не можем говорить про какое-либо равенство. Домашний конфликт – это равные стороны ругаются, кричат, все что угодно; домашнее насилие – это всегда иерархия и один боится отстаивать свои интересы, преследовать свои цели. Нужно понимать, что зачастую, во-первых… Давайте все-таки проговорим очевидный тезис: женщина не может спровоцировать на насилие, это просто невозможно, потому что невозможно спровоцировать на убийство, на изнасилование, каждый человек решает сам, превышает он то, что ему дозволено, или нет. Во-вторых, нужно понять, что зачастую, поскольку женщины именно руками себя не может защитить, она может психологически пытаться хоть как-то достучаться до человека. У нас что такое психологическое насилие? Это, например, когда люди поженились, и женщина, родив детей, например, уже не может делать на завтрак, на обед, на ужин по несколько переменных блюд и не выглядит на пять с плюсом с утра до вечера, и она может высказывать свое недовольство, что с ней не разговаривают или, например, ей уделяют мало внимания, потому что она родила этому человеку ребенка, они вместе решили быть родителями. Но иногда, когда женщина перестает быть, скажем так, удобной и соответствовать всем представлениям мужчины, он считает, что начинается психологическое насилие, а это, конечно, не так. Повторюсь: психологическое насилие, как экономическое, сексуальное, физическое, основано на иерархии, один человек боится другого. Если мы будем говорить про случаи, когда мужчина боится своей женщины настолько, что боится заявить, именно боится, что будут какие-то последствия страшные, боится из-за этого пойти на рыбалку или куда-то еще, это не очень здоровая психологическая история. И здесь мы должны возвращаться к нашему законопроекту о профилактике семейно-бытового насилия, потому что мы должны не только проблемы решать, мы должны решать еще и превентивные какие-то истории, именно работать с тем, чтобы не было этого самого насилия, чтобы у нас в обществе была культура здоровых отношений между мужчиной и женщиной и вообще никто не воспринимал друг друга как собственность. Ольга Арсланова: Наталья, вам есть что добавить наверняка. Наталья Краснослободцева: Я абсолютно согласна с Анной, на самом деле. Потому что когда мы работаем с теми женщинами, которые к нам приходят, то всегда встает вопрос вот этих моментов. Там не идет речь о том, что кто-то спровоцировал, что она "Бей меня, бей", а именно конфликты переходят уже в жесткость, и это распространяется на детей, дети писаются, они боятся, мечтают и рады, что папа… К нам приезжал телеканал, пробегает мимо ребенок и говорит: "Нас покажут по телевизору?" Я говорю: "Да". – "Папа увидит". Я говорю: "Не увидит". – "Тогда нас найдут". Вот это то, о чем говорит Анна. Это не конфликт в семье, это страх, а в семье должна быть другая атмосфера. И поэтому когда там обижают мужчин или женщин, неважно кого, действительно атмосфера должна быть другая, учить надо другим стандартам. Юрий Коваленко: А есть какое-то перетекание семейного конфликта именно в бытовое насилие? Ольга Арсланова: Как распознать, что это уже серьезно? Юрий Коваленко: Как распознать, не будет ли манипулировать кто-то? Анна Ривина: Страх, самый ключевой маркер – это страх. Ольга Арсланова: Подстраивание, до того, как… Юрий Коваленко: Страх можно сыграть. Анна Ривина: Сыграть тогда можно все что угодно. Юрий Коваленко: Вот ситуация есть, давайте разбирать ее. Ольга Арсланова: Вот о чем: в какой момент, например, женщина должна понять, что все, дальше это серьезно, это не просто конфликт, это действительно перед тобой человек, склонный к домашнему насилию, перед тобой агрессор и это опасно? Наталья Краснослободцева: Смена настроения резкая. Давайте не будем мужчин и женщин обозначить, а просто резкая смена настроений, ты не знаешь, что за этим следует. То есть ты не свободен сказать, задать вопрос, то есть начинается подстраивание, просчитывание… Ты слышишь, как лифт открывается, ты просчитываешь шаги, настроение. Дети, на уровне детей, они начинают просчитывать: "Мама, ты только молчи и ничего не говори". Хотя не факт, что закончится чем-то страшным, но вот это уже нездоровая атмосфера, которая, знаете… Уже сейчас, в этот момент надо реагировать достаточно здраво, сказать: "Стоп, я так дальше не собираюсь жить, общаться". То есть профилактически надо реагировать. Ольга Арсланова: То есть это еще до того, как угроза прозвучала? Наталья Краснослободцева: До угрозы. Вы знаете, мы почему-то путаем. Вот, например, если бы мне даже стакан воды поставили с грязной водой, вы знаете, мне что, из вежливости его надо было бы выпить? Нет, у нас есть адекватность, мы говорим: "А почему грязная вода? Я это пить не буду". Но когда, знаете, к примеру… Все тираны – это очень дипломатичные люди, они настолько умеют расположить к себе… Знаете, когда опять же с теми женщинами общаешься – он с портфелем, он при галстуке, он там такой. Но вы знаете, я расскажу страшную историю. Она описывает, она с грудным ребенком пришла ко мне на встречу и говорит: "Я не знаю, что делать, он позволяет себе на маму пописать, помочиться". Я ей говорю: "Девушка, вам надо бежать, с вами будет то же самое". Если это мама, как вот сейчас звонили, 60 лет примерно, и это страшно. И поэтому стакан мы отодвинуть можем сразу с грязной водой, но когда с нами разговаривают так, будто мы никто и ничто, "сидеть, молчать, не двигаться, не дышать", такой лейтмотив идет, то мы это глотаем. "Мы" – это наше общество. Почему? Потому что красиво это звучит, я иногда, когда законы наши придумывают, думаю: "Ну как бы вот это реально работало-то, чтобы действительно защищать и действительно ценность человека была"? Ольга Арсланова: Давайте познакомимся с вашими коллегами: как помогают жертвам домашнего насилия в Дагестане и в Иркутске, выяснили наши корреспонденты. Посмотрим, как работают центры. СЮЖЕТ Юрий Коваленко: Прозвучало два пункта, которые меня очень сильно удивили. Это "гражданский муж" и "от 16 до 30 лет". Вот кто сможет объяснить, почему гражданское сожительство никаким образом не регулируется защитой от насилия и почему такой возрастной ценз от 16 до 30? Неужели дальше группы риска уже нет? Наталья Краснослободцева: Я думаю, что это возраст, когда мы верим, что мир добр или… Действительно реагировать надо сразу. Вот когда… Эта страшная история, кипятком облили и так далее, это уже столько травм, на самом деле, это столько страхов. Вот бы раньше среагировать. Но у нас закладка, у нас есть российский менталитет, как я понимаю, у нас есть понимание… Мы как бы возвращаемся к тому же самому, что мы верим, что он изменится, я его буду так любить, и он изменится; или, может быть, он ту бил, а меня не будет бить. Но истории повторяются. И вот эти 16-30, к 30 умнеют, я так понимаю. Не все, но уже… Анна Ривина: Мне кажется, здесь еще есть все-таки какая-то кавказская специфика, там в 30 лет уже настолько "несвежим" человеком считается женщина. Юрий Коваленко: В России и старше, да? Анна Ривина: Нет, мы говорим сейчас про Кавказ, все-таки там имеется… Ольга Арсланова: Понятно, что это данная статистика конкретного центра. Вот смотрите, люди идут в центры, наверное, не сразу. Сначала очень многие звонят в полицию, получают отказ в возбуждении административного или уголовного дела, получают совет идти в мировой суд, это продолжается. Иногда женщина пытается за себя постоять, убивает даже своего агрессора и садится потом в тюрьму. Наталья Краснослободцева: Да, что чудовищно. Ольга Арсланова: Почему так происходит? Почему полиция часто не помогает? Почему жертва становится в итоге сама преступником? Это какие-то правовые недоработки, в законе что-то не так, или восприятие неправильное? Анна Ривина: Давайте я скажу так. Смотрите, во-первых, есть цифры, которые утверждают, что в среднем женщины обращаются за помощью в первый раз, когда ее обижали в 7-й раз, то есть 7 раз нужно побить женщину, чтобы она дозрела. И мы сейчас говорим все-таки про среднестатистическое, потому что очевидно, что есть женщина, которая грубое слово услышала и уже не позволит, а есть дети, которые, к сожалению, выросли в тех семьях, где им насилие заложили как норму, что они в принципе на это ориентируются. Для того чтобы победить и справиться с этим ужасным явлением домашним насилия, которое является абсолютно международным явлением и в принципе существовало на протяжении всей человеческой жизни, не хватает только закона. Закон необходим, потому что он дает возможность полиции защищать и он дает возможность государству понимать, что защищать они обязаны. Но очень важно работать именно с социально-культурной моделью поведения, потому что есть страны, где законы были приняты – Китай, Индия – но их просто написали и положили на полку, до сознания граждан не донесли. И понимаете, когда, я повторюсь, у нас на юмористических каналах шутят "Спасибо Госдуме, можно бить", нужно понимать, что у нас нет закона, обязывающего бить, у нас люди пользуются этой возможностью посмеяться над этим, сделать вид, что это все несерьезно. То есть опять-таки мы возвращаемся к тому, что женщину не воспринимают как гражданина, чьи права на здоровье и на жизнь нужно уважать. И это все очень комплексное явление, потому что у нас изначально, я не знаю, с роддома у девочки розовая шапочка, ей говорят, что она должна быть покладистой, послушной, что она не должна ругаться; сколько раз говорили девочкам, что им нужно порой вести себя глупее, чем они есть на самом деле, для того чтобы не отпугнуть мальчика и, в общем-то, чтобы все получилось. Молодых людей, мальчиков учат быть смелыми, завоевывать этот мир, преследовать свои интересы; девочек учат быть удобными, девочек на протяжении всей жизни учат молчать, если им что-то не нравится, а потом мы спрашиваем, почему они сразу не сказали. Юрий Коваленко: Вы говорите, как будто девочек и мальчиков начали воспитывать буквально лет в 15-20. 5 или 6 тысяч лет происходит история… Анна Ривина: Именно так. Юрий Коваленко: …и в принципе это ничего не меняет. То есть семейное насилие и бытовое насилие как было, так и осталось. Анна Ривина: Так об этом и речь, я это и сказала. Ольга Арсланова: Об этом и речь. Анна Ривина: Именно это я и сказала. Юрий Коваленко: Вот мы изменим этим ордером что-нибудь? Анна Ривина: Да, повторюсь, что я сказала именно это, что было так всегда. Если мы возьмем даже передовые страны, законы против домашнего насилия начали появляться 20, 30 лет назад, где-то 5 лет назад, но даже у наших советских соседей законы за пару лет уже привели к очень положительным результатам. Просто дело в том, что у нас сейчас до сих пор это считается смешным, у нас до сих пор считают, что женщина сама в этом виновата. И конечно же, нужно понимать, что эта проблема была, как и была проблема рабства, как были и другие проблемы, но мы либо ее решаем и понимаем, что оставляем ее в прошлом веке, либо мы как бы будем все время жить в этих чудовищных условиях. Все это можно решить. Но кроме закона нам нужно еще самим понимать, как мы пошутили, где мы обратили внимание или прошли мимо. Потому что если мы на волю законодателей повлиять не можем, к большому сожалению, в нашей стране, на то, как мы говорим и как мы себя ведем, повлиять может каждый человек. Ольга Арсланова: У нас сейчас на связи Андрей из Костромы, наш зритель. Здравствуйте, Андрей. Зритель: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Я так понимаю, у Андрея другая точка зрения, да, вы с Анной не очень согласны? Зритель: Конечно, другая точка зрения. Вот о чем вы говорите? Это все однобоко. Это конец семьи. Мужчины брак и так обходят стороной уже, зная схемы отъема имущества у мужчин, женщины развернут свое лицедейство и коварство в неограниченном объеме. А делает все профессиональный провокатор – вызвать жалость к себе у государства… Ольга Арсланова: Подождите, Андрей, просто такова статистика, я просто хочу пояснить… Зритель: …и отобрать имущество… Ольга Арсланова: Андрей, послушайте меня, пожалуйста. Андрей, у нас диалог, извините. Зритель: Да. Ольга Арсланова: Просто статистика: более слабых чаще бьют, вот о чем речь, безоценочно, мужчин или женщин. Зритель: Вот я вам еще раз говорю: женщина – это профессиональный провокатор. Ольга Арсланова: Понятно, ваша позиция понятна. Давайте Ларису послушаем, Пермский край – здравствуйте. Анна Ривина: Не повезло Андрею, раз у него такое видение женщин. Ольга Арсланова: Лариса, вы в эфире. Зритель: Здравствуйте. Вы меня слышите? Ольга Арсланова: Да, слушаем. Зритель: Я хочу вам сказать вот о чем. Я жила с сожителем, 15 лет жила, сейчас он, правда, сидит уже по своей вине. Но получилось так, что почему я с ним не стала жить? Мне пришлось разменять трехкомнатную квартиру, только этим путем мне пришлось с ним не жить, потому что мы жили в трехкомнатной квартире, с родителями я жила, царство им небесное, и он бил меня, бил моих детей, а потом, когда я заболела туберкулезом, я лежала, 4 года лечилась от туберкулеза, я узнала, что он начал гонять моих детей, мою маму. Я написала заявление. Потом я пришла, все же сбежала из больницы, пришла, женщина там сидела, я говорю: "Вы у меня примите заявление, пожалуйста, так и так, я не могу". Она на меня: "Какое вы имели право? Из больницы сбежали, тут заявление". – "Так он избивает моих детей, я очень далеко нахожусь, мне из больницы выйти нельзя, убьет ведь совсем". – "Разберемся". Не проходит и месяца, уже соседи стали писать жалобы. Потом они говорят: "А куда мы его денем? У него нет прописки, нет жилья, куда он пойдет?" Я говорю: "А я-то тут при чем?" – "А чем вы раньше думали, когда вы с ним знакомились, когда вы его домой приводили?" То есть получается, что я же виновата. Ольга Арсланова: Понятно. Спасибо, Лариса. Юрий Коваленко: Спасибо. Ольга Арсланова: Это как раз тот случай, я так понимаю, когда охранный ордер мог бы помочь. Юрий Коваленко: И, кстати, второй случай, когда в ситуации фигурирует гражданский муж, сожитель, по сути никто. Почему в таком случае все стали на его сторону? Ольга Арсланова: Полиция встала. Юрий Коваленко: Давайте все же ситуацию с гражданским мужем разберем. Наталья Краснослободцева: Гражданский муж – это реально никто. Анна Ривина: Хотя наши законодатели сейчас хотят изменить, что абсолютно непонятно и зачем. Наталья Краснослободцева: Изменить, да. Но на данный момент это чужой человек. Почему встали на сторону? Честно сказать, риторический вопрос… Ольга Арсланова: А вообще вот что ваши женщины рассказывают, полиция как аргументирует? – им просто не хочется с этим возиться? Наталья Краснослободцева: Не хочется. Анна Ривина: Позволите, я поясню? У нас есть одна большая проблема. Дело в том, что на сегодняшний день у нас домашнее насилие чаще всего подпадает под так называемое частное обвинение: женщина должна сама инициировать процесс, сама защищать себя. И дело в том, что эта процедура позволяет женщине на любой стадии заявление забрать. Ольга Арсланова: Понятно, что они часто и делают. Анна Ривина: Грубо говоря, если у вас украли кошелек, то вы государству об этом сообщили, государство уже само решает и защищает ваши интересы. Когда женщина сталкивается с этой проблемой, она пишет заявление. Очень часто, во-первых, полицейские действительно не хотят этим заниматься, зная, что сейчас они начнут активно работать, а женщина может на любой стадии забрать заявление, ей говорят: "Иди отсюда". Очень часто женщина приходит домой… Во-первых, им тоже сложно представить, что человек, которого они когда-то любили, будет сидеть, грубо говоря, за решеткой. Во-вторых, есть дети, есть свекровь, есть друзья, которые говорят: "Что же ты делаешь?" Ольга Арсланова: Понятно. Анна Ривина: Именно поэтому нам нужно сделать так, чтобы не было частного обвинения, чтобы мужчина понимал, что если вдруг что-то произошло, женщина уже не сможет забрать заявление, и это заставит его руки немножко держать при себе. Ольга Арсланова: Понятно. Давайте к нашей беседе пригласим семейного психолога, Николай Смирнов в прямом эфире. Здравствуйте. Николай Смирнов: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Николай, слышите ли вы нас? Николай Смирнов: Слышу. Ольга Арсланова: В другую плоскость перейдем, надеемся, с вашей помощью. В какой момент, по вашему опыту, по вашим наблюдениям, домашнее насилие начинается? Николай Смирнов: Домашнее насилие начинается в момент, когда кто-то – неважно, мужчина или женщина – решает, что она жертва. И бьют-то не слабых… Огромное количество людей небольшого роста, не очень сильных физически управляют огромными государствами, и наш президент этому пример. Бьют жертв, когда сам человек решил, что он жертва, тогда его начинают бить. Ольга Арсланова: Подождите, поподробнее опишите, пожалуйста, механизм, как человек решил, что его надо бить, как он решает стать жертвой. Николай Смирнов: Ну вот смотрите. Ольга Арсланова: Звучит красиво, но непонятно. Николай Смирнов: Да. Я просто смотрю, что у нас много кто виноват: государство виновато, полиция виновата, мы, мужчины, виноваты, а может быть, передача "Дом-2", которую смотрит огромное количество людей, где все друг друга бьют, может быть, кто-то виноват. Но товарищи женщины, смотрите. Каждая женщина в потенциале сильнее любого мужчины в десятки раз, понимаете почему? Ольга Арсланова: Как? Вес, мускулатура – тут объективно… Николай Смирнов: Именно в психологическом, эмоциональном потенциале. Любая женщина может родить, выносить 15-20 детей – это огромная нагрузка, которую она может вынести. Ни один мужчина не может ни выносить, ни родить ни одного ребенка, ему в принципе не хватит физических сил, энергетических для этого. Если женщина вот этот потенциал свой осознает, ни один мужчина не может на нее напасть. Ольга Арсланова: Почему не может? Наталья Краснослободцева: Нападают по факту. Ольга Арсланова: Почему не может? Среднестатистическая женщина среднестатистического мужчину избить не может… Наталья Краснослободцева: Беременная. Ольга Арсланова: …а наоборот может. Вот как? Николай Смирнов: Легко. Ни один мастер единоборств нормальный, вменяемый не встанет в спарринг с женщиной, потому что женщина всегда бьет насмерть. Ольга Арсланова: Хорошо, Николай. Давайте тогда с другой стороны зайдем. К вам наверняка приходят женщины, которые жалуются на домашнее насилие. Что вы им советуете как психолог? Как вы советуете решить проблему? Николай Смирнов: Вот смотрите. Можно, конечно, от него уйти, это самая хорошая методика. Но если у женщины уже есть состояние жертвы, следующий мужчина будет еще более жестким насильником для нее, следующий – еще более жестким. От всех мужчин в нашей стране вы охранный ордер не выдадите. И первое, что мы сделаем с женщиной – мы ее выводим из состояния жертвы, что она испытывает чувство вины. Может быть, это было насилие со стороны матери или отца, неважно, но у женщины есть именно эта вина, что ее должны наказать, она в чем-то виновата. Может быть, это вина из детства, из юношества, неважно. И этих женщин, да, наказывают несмотря на весь их потенциал. Я вот призываю женщин вспомнить о том, что у нас нашими великими царицами-то были женщины, при них страна-то хорошо развивалась, никто их не бил, все их любили. Ольга Арсланова: Я так понимаю, у гостей есть вопросы к вам, Николай. Николай Смирнов: Давайте. Анна Ривина: Да. Просто, честно говоря, я хотела узнать у Николая, насколько он вообще понимает, что есть своя специфика и в контексте домашнего насилия, что есть такое понятие, как цикл насилия, что здесь вообще такие вещи, как императрицы, просто никакого отношения к делу не имеют, что прекрасно мы осознаем, что женщины как раз именно из-за того, что они физически слабее, обижают и отправляют на тот свет, и мне очень печально, что мы сейчас действительно в прямом эфире вынуждены слышать, мне кажется, не очень адекватные мысли. Извините, я не хочу вас обидеть, просто это действительно звучит дико, учитывая, что вы выступаете не как частное лицо, а как человек, приглашенный в качестве эксперта. Наталья Краснослободцева: Семейный психолог, да. Анна Ривина: И я хотела бы отметить, что как раз в контексте домашнего насилия люди-специалисты знают, что к семейному психологу ходить не надо, нужно сходить к человеку, который не сажает двух людей и пытается конфликт между ними уладить, а именно берет одного человека пострадавшего с разрушенной самооценкой и пытается просто вытащить из этого ада и пожара. Ольга Арсланова: Давайте дадим возможность Николаю что-то ответить. Николай Смирнов: Когда у вас уже есть адский пожар, то мы людей разделяем и их по отдельности вытаскиваем. Анна Ривина: Хорошо, спасибо. Николай Смирнов: Но человека нужно в первую очередь, жертву вытащить из состояния жертвы. Ольга Арсланова: Понятна ваша позиция. Да, спасибо большое, Николай, у нас просто времени, к сожалению, очень мало. Николай Смирнов: Я сейчас хочу женщинам сказать, что если вы будете каждый день в зеркале говорить: "Я самая обаятельная и привлекательная, я прекрасная, я сильная и уверенная в себе", то ни один насильник, каким бы большим он ни был, на вас не набросится. Ольга Арсланова: Спасибо большое, Николай. Но все-таки мы понимаем, какой-то свой образ у Николая женщины, образ агрессора – это некая психопатическая личность? То есть как вот распознать? Это человек с какими-то определенными чертами? Что общего у них? Анна Ривина: Да. Во-первых, давайте все-таки вернемся к тому, что мы действительно говорим о проблеме именно социальной. Почему? Потому что в массе своей все люди, мужчины, которые позволяют себе такое поведение дома, очень трусливы, не просто так они, понимаете, не идут в секцию по боксу или не с начальником в карьерном плане пытаются состязаться, а именно отыгрываются на слабых. Дело в том, что у нас классическая литература все время преподносит мужчину как такого завоевателя, что ревность – это хорошо. И вот на самом деле все эти первые звоночки, которые должны восприниматься как контроль и подавление, у нас по сути дела даже в кинематографе преподносятся как что-то такое положительное. Речь должна быть именно про то, что женщина не должна ощущать себя каким-то трофеем завоеванным, а все-таки ощущать себя человеком, который действительно может влюбляться, рожать детей и жить счастливо, но она не должна быть приложением к мужчине, потому что она человек. И вот когда женщины действительно это поймут и будут свою жизнь проживать в свое удовольствие, в свое удовольствие влюбляться, выходить замуж, у нас, я надеюсь, все-таки ситуация изменится. Но сейчас, на сегодняшний день без помощи государства мы, конечно, из этого не выйдем. Ольга Арсланова: То есть охранный ордер поможет, вы считаете? Наталья, ваше резюме? Наталья Краснослободцева: Мое резюме немножко схоже. Я также согласна, что женщина должна быть человеком и личностью интересной, которая может сказать "нет", мир которой не зацикливается на детях и быту. Знаете, у нас тоже есть немножко определенный менталитет или впечатление, что… Вернее, это хорошо быть за спиной, если муж благородный, но когда она становится просто в доме, в быту, ничего своего нет, нет подруг, интересов, она даже изменила ритм жизни… Ольга Арсланова: Она сама в опасности… Наталья Краснослободцева: Но что интересно, сейчас же подается, что это круто, это красиво, то есть "Я вот такая…" Юрий Коваленко: То есть прежде всего не подстраиваться, научиться говорить "нет" и быть самим собой. Наталья Краснослободцева: Да, конечно, должна быть личная жизнь. Ольга Арсланова: И давать отпор. Юрий Коваленко: У нас как раз есть итоги нашего голосования наших телезрителей… Ольга Арсланова: …про масштаб проблемы. Мы спрашивали, сталкивались ли вы с домашним насилием – "да" ответили 72% наших зрителей. Юрий Коваленко: То есть больше 30%. Ольга Арсланова: Да. Спасибо большое. У нас в гостях были Наталья Краснослободцева, руководитель дома-убежища для женщин и детей, пострадавших от домашнего насилия – спасибо вам большое; Анна Ривина, кандидат юридических наук, руководитель проекта "Насилию.net" – спасибо. Юрий Коваленко: Спасибо.