Петр Кузнецов: Владимир Путин законодательно закрепил возможность выдачи электронных рецептов, содержащих назначение наркотических средств или психотропных веществ, а это означает, что обезболивающие препараты можно будет получить не по месту регистрации, а по месту жительства. Ольга Арсланова: Да, и это очень важно для огромного количества людей, которые страдают от боли в нашей стране сегодня. Есть еще одна новость – Минздрав зарегистрировал использование специального обезболивающего пластыря во всех дозировках для детей от двух лет. И кроме того, мы хотели поговорить сегодня о грантах. Произошло распределение президентских грантов по новым правилам, и вот по итогам первого конкурса больше всего победителей в категории "Охрана здоровья и пропаганда здорового образа жизни". Насколько это важно, что революционного (не побоюсь этого слова) произошло, мы поговорим сегодня с Нютой Федермессер, учредителем благотворительного фонда помощи хосписам "Вера". Нюта, здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте, Нюта. Нюта Федермессер: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Ну, мы привыкли уже, к сожалению, как ни печально говорить, к этим жутким новостям о том, как человек, страдающий от боли, не может получить средство наркотическое обезболивающее, потому что не положено или потому что он где-то не там прописан. А врач не имеет права нарушить эту инструкцию. Что сейчас для этих людей изменилось? Нюта Федермессер: На самом деле изменения для этих людей начали происходить достаточно давно, года, наверное, полтора назад. И изменилось законодательство в невероятном совершенно объеме. А вот предоставление обезболивания – оно не изменилось пропорционально, к сожалению. Это результат ригидности наших с вами мозгов, и прежде всего мозгов медиков, которые отвечают за то, чтобы пациент был обезболен. То, что уже изменилось на сегодняшний день – это срок действия рецепта. У нас теперь рецепт действует 15 дней в стране, а это значит, что любые длительные праздники, майские или новогодние, пациент будет обеспечен препаратом. У нас больше не нужно врачебную комиссию собирать, то есть собирать несколько специалистов, чтобы назначить, выписать препарат – это может сделать единолично доктор любой специальности. Это тоже очень важно понимать, что это больше не только онколог или не только участковый терапевт. Другое дело, что руководитель медицинской организации, главный врач поликлиники или главный врач больницы, он должен решить, кто из его персонала будет отвечать. Он может всем дать это право, может избранным, тем, кто давно работает, кому он доверяет. Но с точки зрения законодательства это невероятное снятие барьеров. Оставались и остаются еще некоторые серьезные, суровые такие ограничения, ключевых ограничений несколько. Почему мы так настаивали на электронном рецепте? Сегодня для того, чтобы получить обезболивание не в стенах больницы, когда ты в стационаре лежишь на койке, ты пациент, а чтобы получить это дома, применять этот препарат дома, нужно жить там, где ты зарегистрирован. Потому что ты прикреплен к поликлинике, поликлиника прикреплена к аптеке, у поликлиники льготный бланк, потому что если тебе нужен опиоидный анальгетик, вероятно, ты инвалид, тебе положено это бесплатно. И ты с этим бланком в эту поликлинику. А теперь – сколько в Москве живет не москвичей? Сколько жителей не Новосибирска в Новосибирске, сколько в крупных городах живет людей, которые – да, так жизнь сложилась, они, может быть, 500 инструкций нарушили и живут без регистрации, но что ж поделаешь? Ольга Арсланова: Но они все равно живут в своей стране. Нюта Федермессер: Они живут в своей стране, они заболели. Они заболели настолько тяжело, что они уже не могут заниматься вопросами регистрации. И им нужно обезболивание. Что делает электронный рецепт? Электронный рецепт, который будет валиден на территории всей страны, который будет погружен в единую государственную электронную систему – этот рецепт будет видно всегда, где бы его ни выписали, и где бы, в какой бы аптеке ни выдали по этому рецепту препарат, в системе этот человек будет виден. Это не только упрощение жизни и помощь тем, кто живет не там, где зарегистрирован, и нуждается в обезболивании, это еще дополнительный контроль, дополнительный цивилизованный современный контроль за опиоидными анальгетиками. Потому что эти рецепты практически невозможно будет подделать, и вы тут же будете видеть, где произошло собственно назначение, и выписывание, и выдача препарата. Это потрясающая новость. Очень долго мы об этом говорили, и говорили, что же сделать такого, чтобы пациент мог получить обезболивание там, где он живет, а не там, где у него эта старая по советским еще меркам прописка. Но здесь нужно немножко умерить радость, потому что в законе, подписанном президентом, содержится дата, это должно начать работать с 2019 года. Тем не менее это все равно здорово, и это не какое-то избыточное количество времени. Почему не завтра? А потому что эту систему надо разработать, бланки надо разработать, систему надо внедрить, надо обеспечить аптеки, поликлиники, хосписы собственно рабочими местами – компьютерами с определенной программой, считывателями номеров. Нужно обучить людей. И как ни странно, оставшееся время – это не так много, для того чтобы в этой огромной стране это сделать. Но это очень важно на сегодняшний день. Ольга Арсланова: Но это система, которая работает в Европе, насколько я понимаю? Нюта Федермессер: Это работает в цивилизованных странах. В общем, мне кажется, что мы тоже страна цивилизованная. И просто за счет того, что мы такие огромные и что у нас есть сельская местность, есть победнее районы, очень трудно сделать эту систему государственной, везде одинаковой, чтобы и в Алтайском крае, и в Ярославской области, и в Москве – чтобы это везде равно работало. Но я буду продолжать драться, чтобы работало. Петр Кузнецов: Вот о чем хотелось спросить. Важно понимать, что обезболивание – ведь это право каждого человека. Нюта Федермессер: Да, конечно. Петр Кузнецов: Но тем не менее все равно малый процент получает эти препараты сейчас. Это происходит из-за чего – из-за того, что персонал, несмотря на все эти изменения, все равно боится уголовного преследования? Помните все эти дела? Нюта Федермессер: Ух, спасибо, что вы про это сказали. Петр Кузнецов: Это неквалифицированность персонала? Ольга Арсланова: Или это ригидность мозгов: "Потерпите, ничего страшного"? Нюта Федермессер: Ну, это все. Петр Кузнецов: Или нет денег, или сам пациент не знает, что у него есть такое право на обезболивание? Нюта Федермессер: Вот. Значит, самая несущественная причина – это нет денег. Это ерунда, деньги для этого есть. Ну, я не знаю, что еще дешевле в медицинской помощи, чем обезболивание – это невероятно дешево. Даже пластыри, к которым, я надеюсь, вы вернетесь… Ольга Арсланова: Да, конечно. Нюта Федермессер: …Это, наверное, самый дорогой вид обезболивания, и даже этот самый дорогой все равно очень дешевый. Поэтому деньги убираем сразу. Все законодательные изменения, которые были приняты, а прирост в количестве людей, получающих помощь, медленный. Почему? Две причины главные. Врачи не знают, пациенты не понимают. Ведь важно еще спрос создать. Когда человек живет – заболевает, болеет тяжело, и живет в нашей ментальности, в нашей системе, попадает в больницу от слова "боль"; заболевает раком и все время думает про то, что ну как же – рак, это значит, надо страдать, это значит, ты будешь тяжело умирать, поэтому боль – это норма, людям не приходит в голову говорить врачу: "Дайте мне что-нибудь от боли". Это люди достаточно смелые и уж очень сильно измотанные обычно это говорят. Количество пациентов, с которыми я ежедневно сталкиваюсь, которые воспринимают боль как норму… Очень хочется именно менять ментальность пациента. Потому что когда мы тратим свои силы, их уже немного, этих сил, времени впереди тоже, может быть, немного. Когда мы тратим эти силы на борьбу с болью не посредством таблетки, медицина вперед идет не случайно, таблетка – она для того, чтобы нам помочь. А мы не пользуемся этой помощью, мы говорим: "Я буду сам". И у тебя не остается сил тогда на общение, на разговор, на то, чтобы вообще радоваться тому, что лето наконец пришло в конце лета. Ты все, что у тебя осталось, тратишь на то, чтобы себя держать. Ну елки-моталки, дорогие люди, любимые, у которых болит, пожалуйста, знайте, что у вас есть это право, что боль нельзя терпеть, боль можно вылечить – любую. И законодательно это возможно. Врачи – вы абсолютно правы, Петр, спасибо, что вы это упомянули – боязнь уголовной ответственности, 228.2. Да, уголовных дел становится меньше, еще меньше дел все время доходит до суда. Но вы понимаете, что даже сам страх этого: "Я не буду. Я вообще не хочу идти в эту сферу, я вообще не хочу работать с пациентами, у которых болевой синдром, зачем мне эти риски? У меня жена, муж, дети". Петр Кузнецов: Тем более, вы сказали, сейчас комиссия не обязательна, принимает решение один человек. Нюта Федермессер: Да. Петр Кузнецов: Вот он… Нюта Федермессер: Да, и он под большим риском, конечно. Но проблема в этой статье еще в том, что рискует медицинский работник точно так же, как работник, например, фармацевтический. То есть у медицинского работника вот такой объем препарата, а в фармдеятельности у них тонны могут быть. Риски абсолютно одинаковые, ответственность одинаковая. И ответственность, предполагающая в том числе тюремное заключение за ошибку, без умысла – раздавил ампулу, еще что-то – это ошибка, и это уголовное наказание. Это, конечно, довлеет, это одна из вещей, которую обязательно надо менять, с этим нужно бороться. Это называется умным словом – декриминализация ответственности медицинских работников. Это причина номер два. Но мне все-таки кажется, что первая причина в головах пациентов, в головах медиков и в головах родственников зачастую, которые ошибочно говорят: "Вы знаете, не надо маме, вы что! Вы сейчас маме назначите морфин, вы мне ее наркоманкой сделаете". Здесь очень важно понимать, что люди, которые страдают хроническим болевым синдромом, паллиативные пациенты, в конце жизни у них нет времени впереди, чтобы развить это привыкание. Это с одной стороны. С другой стороны, любая таблетка, возьмите любую, я не знаю, инсулинозависимые диабетики – инсулин. Если здоровый человек будет колоть себе инсулин – опасно для жизни? Ольга Арсланова: Да. Нюта Федермессер: А если это диабетик, то опасно без этого. Если аспирин здоровый человек будет пить, у него будет желудочное кровотечение. Если он пьет "Аспирин Кардио" и у него при этом есть показания, и ему нужно кровь поддерживать на определенном уровне – он без этого препарата умрет, будут сложности. И так с любой таблеткой, таблетка – это таблетка, это суровый инструмент. То же самое – любой опиоидный анальгетик – морфин, трамал, все что хотите. Если у вас ничего не болит, и вы будете пить много морфина, думаю, что велики шансы оказаться под наблюдением нарколога в ближайшее время. Но если у вас хронический болевой синдром, то это действует совершенно по-другому. Голова – удивительный инструмент, она приспособлена для того, чтобы реагировать на ту пищу, которую мы ей даем. Это снимает боль, это не вызывает привыкания тогда, когда это дается по медицинским показаниям. Ольга Арсланова: У нас звонок. Петр Кузнецов: Омск, Любовь. Ольга Арсланова: Любовь, здравствуйте. Петр Кузнецов: Слушаем вас, Любовь, здравствуйте. Зритель: У меня такой вопрос к вам, у меня племяннику 16 лет, он инвалид детства. У него микроцефалия, детский церебральный паралич, он не ходит у нас, не разговаривает. У него выпал тазобедренный сустав, выпадение, понимаете, от постоянного сидения. Он никогда не стоял на ногах. Он криком кричит у нас от боли, криком. Никаких обезболиваний. Ему таблетки назначают, ну выдают противосудорожные, у него судорожный синдром, эпилептический. Нюта Федермессер: У вас есть возможность контакт получить? Зритель: Никаких обезболиваний нет, понимаете? У меня сестра ночами не спит, он не может сидеть, ноги ему вытягиваем. Что нам делать? Понимаете, мы понимаем, что ему жить осталось мало, сестра не живет, 16 лет она его на руках таскает. Когда еще было терпение – мы терпели, но сейчас уже куда нам обращаться, скажите, пожалуйста. Петр Кузнецов: Спасибо, Любовь. Ольга Арсланова: Спасибо, Любовь. Петр Кузнецов: Сейчас постараемся. Нюта, как можно помочь? Нюта Федермессер: Если можно, если у вас есть возможность попросить вне эфира контакты, Любовь, я обязательно с вами свяжусь. И поверьте, в Омске тоже есть паллиативная помощь и есть обезболивание. Очень стыдно слышать, что вы не получаете этой помощи. И у нас есть главный специалист по оказанию паллиативной помощи, Диана Владимировна Невзорова, я обязательно сегодня ей передам эту информацию. И я даже не буду говорить, что я постараюсь вам помочь – мы вам поможем, я в этом уверена, и поможем вашему племяннику. Это, вы знаете, даже к сожалению, я вынуждена говорить: это несложно, это очень просто – помочь. И поэтому очень стыдно такие слышать звонки. Стыдно и больно. Петр Кузнецов: Скажите, паллиативная помощь, она оказывается только в хосписах? Нюта Федермессер: Нет, паллиативная помощь оказывается в первую очередь людям на дому, и должна. Петр Кузнецов: То есть, есть паллиативные выездные бригады? Ну, должны быть? Нюта Федермессер: Да, есть паллиативные выездные бригады. Они где-то есть, в большинстве мест они, к огромному сожалению, существуют номинально, только на бумаге, в Омске даже есть какая-то инициативная служба, которая занимается паллиативной помощью детям. Я вот сейчас, опираясь на этот звонок, обновлю в своей голове эту информацию. Паллиативная помощь может также оказываться в кабинетах в поликлиниках, но это тем пациентам, которые еще могут прийти ногами, получить рецепт, пожаловаться врачу, рассказать, как и что у них происходит. Проблема в том, что это настолько новый вид медицинской помощи для России, что я не исключаю, что в этой семье даже нет никакого документа, подтверждающего паллиативный статус, что этому ребенку вообще положена такая помощь. Но, в общем, если вы дадите контакты, то мы разберемся и точно решим. Ольга Арсланова: Давайте поговорим об этом новом пластыре. Нюта Федермессер: Да. Пластырь не новый, пластырь достаточно старый. Ольга Арсланова: Для нас новый. Нюта Федермессер: И он очень давно есть в Российской Федерации. Это называется неинвазивный, инвазия – укол, обезболивание без укола. Это пластырь, который наклеивается на руку, на лопатку, и остается наклеенным три дня, трое суток. Пластыри бывают разных дозировок, дозировка препарата внутри зависит от выраженности болевого синдрома, насколько сильно болит по 10-балльной шкале. И очень важно, что это так называемые защищенные формы, то есть эта форма вообще неинтересна человеку, который заинтересован в использовании наркотика для кайфа, потому что он постепенно высвобождает препарат, он такими малыми дозами его высвобождает, и он проникает в кровь и трое суток держит концентрацию в крови. Потрясающая штука совершенно. Есть ряд каких-то противопоказаний, например, если человек так называемый кахексичный – худенький-худенький, уже подошедший совсем к краю, у него нет подкожной жировой клетчатки и не во что впитываться, не как у меня – тогда надо какие-то другие средства испытывать. Или если у него высокая температура, например, тоже не положено использовать пластырь. Но это без укола, это без дополнительной травмы. И когда мы говорим про маленького ребенка, знаете, очень тяжело про это слышать, но вот 16-летний мальчик, у него все болит, мальчик, который все 16 лет на руках у своей мамы. На самом деле это означает, что он не 16-летний, он маленький ребенок. И вот маленькому ребенку нужно делать шесть уколов в день. У него от белого халата, и от шприца, и от иглы – это дополнительный такой стресс. Петр Кузнецов: Вот здесь. Нюта Федермессер: Конечно. И когда мы говорим: "Слушай, мы тебе наклеиваем". И вот в Российской Федерации было нельзя детям до 14 лет. Ольга Арсланова: Почему? Нюта Федермессер: Ну я не знаю, это не ко мне. Ольга Арсланова: Не тестировалось, да, то есть не доказано? Нюта Федермессер: Вы знаете… Петр Кузнецов: Не положено? Нюта Федермессер: Не положено, скажем так, было не положено, а теперь положено. Ольга Арсланова: А вдруг что, да. Нюта Федермессер: Теперь положили, все положено. В инструкцию внесены изменения, и пластыри можно назначать детям с двух лет. Конечно, да, есть противопоказания. Еще раз: противопоказания есть, наверное, даже у валерьянки, у всего есть. Но уже сегодня можно выписывать этот препарат детям от двух лет с хроническим болевым синдромом. И что еще здорово для врачей, и для понимания родителей, у которых дети нуждаются – эти пластыри выписываются не на таком бланке, на котором выписывается морфин, это не такие строгие правила, не такие строгие бланки. И что прекрасно, опять же внесены изменения в законодательство – эти пластыри не надо возвращать после того, как ты их используешь. Их в прямом смысле можно выкинуть дома в мусорное ведро. Петр Кузнецов: Как обычный пластырь. Нюта Федермессер: Как обычный пластырь. Петр Кузнецов: И как вы его назвали, самый дорогой из всех существующих возможных доступных в России видов, но при этом дорогим, если сравнивать с препаратами лекарственными, его не назовешь? Нюта Федермессер: Но еще нужно понимать, что он входит в список препаратов, которые льготникам положены бесплатно, то есть это все равно бесплатный рецепт. Мы имеем право, сегодня везде в России есть право на то, чтобы выписать этот препарат платно, если кому-то нужно, если у человека нет льготы. Да, можно, и он все равно будет недорогой. То есть он не дорогой для бюджета, потому что одна пачка стоит порядка 3000 рублей, там пять пластырей, каждый из них на три дня, соответственно, и он не дорогой для кармана конкретного пациента на фоне всего остального, что люди покупают. Ольга Арсланова: Но для того, чтобы получить этот пластырь, я не знаю, что нужно принести, какое заключение? Нюта Федермессер: Ничего не нужно. Петр Кузнецов: Вот вы предположили, например, что у семьи из Омска нет даже элементарной бумаги, котораяподтверждает получение помощи. Нюта Федермессер: Вы понимаете, им нужно… Давайте сначала. Если у вас болит зуб, вам нужна бумага, чтобы получить обезболивание? Ольга Арсланова: Нет. Нюта Федермессер: А когда вы идете к одному врачу, он вам говорит: "Ну что тебе, потерпи, господи, что ты, не рожала, что ли? Зуб у нее болит!" А к другому врачу, скажет: "Сейчас, одну минуточку. У вас низкий болевой порог, работать не можете?" Петр Кузнецов: Вам какую заморозку? Нюта Федермессер: Да. Вот вам это, это, это. Вы что-то приносите? Нет. Ольга Арсланова: Но это когда речь идет не об опиоидных. Нюта Федермессер: А какая разница? Вот это очень важно, что тот препарат, который вам дадут на лечение вашей боли, он не имеет отношения к вашему диагнозу, он имеет отношение к тому, насколько сильно у вас болит. И если вы, как я – я истерическая, вот у меня так сильно болит, что знаете, мне ваша вот эта таблетка, которую я буду в критические дни пить – она сейчас мне не поможет, я точно знаю. Вот дайте мне что-нибудь, чтобы меня просто спасло. И врач должен оценить уровень моей боли по 10-балльной шкале. И мы возвращаемся, к сожалению, к неграмотности врачей. Независимо от диагноза, независимо от того, есть ли у меня какое-то… Я не паллиативная, я еще не умирающая пока, но у меня очень сильно болит. И мне, например, после хирургических вмешательств, которые случались в моей жизни – да, я так устроена, что если у меня нет сильного обезболивания хотя бы в первые-вторые сутки после операции, я просто сойду с ума, действительно. Так вот, врач должен ориентироваться на уровень боли. И с этим мальчиком в Омске, что должны сделать его родственники? Пойти к лечащему врачу, это может быть поликлиника, я не знаю, где они живут – в городе, в сельской местности, и лечащий врач (опять, мы говорим про идеальную картинку) имеет право, более того, он обязан обезболить, он обязан лечить болевой синдром и выписать тот или иной препарат. Я не исключаю, у нас нет деталей, что может быть, этот мальчик не может сам глотать, у него зондовое питание. Ну что, ему уколы колоть? Ну правда, измученный же, правда? Таблетку не выпьет. Значит, ему нужен этот пластырь. Для того, чтобы получить этот пластырь, нужно: боль – назначение врача – рецепт – аптека. Не нужен статус, не нужна инвалидность, нужно понимание на местах врачей и руководителей медицинских организаций, что они обязаны обезболить. Обезболивание равно – лечение, лечение болевого синдрома. Как лечат кашель, как лечат насморк, как лечат одышку, как лечат отеки, так же надо лечить боль. И в ручном режиме, когда ты узнаешь про такую историю, совершенно точно можно прозвониться, договориться и решить. На уровне системы это тот самый менталитет, образование, страхи, риски, ну и все остальное. Петр Кузнецов: И Любови из Омска еще раз напомним, что мы после эфира передадим все ваши контакты Нюте, и она с вами свяжется. Прямо сейчас у нас Самара, и Елена присоединяется к нам. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте, Елена. Елена, слушаем вас. Зритель: Да, я говорю. У меня у мамы тяжелая форма остеопороза. Ей выписывают врачи лекарства, трамадол, таблетки, производитель "Органика". Но они почему-то совершенно не помогают, они не обезболивают совсем. А других производителей у нас в Самаре почему-то нет, только "Органика". Чем можно заменить или что-то другое выписать? Нюта Федермессер: Очень болезненный вопрос сейчас задала Елена. Мы, наверное, не очень имеем право с вами называть производителей, но тот производитель, которого она назвала – пусть меня закидают тухлыми яйцами эти производители – жуткий препарат, не работает, побочных эффектов больше, чем пользы. Петр Кузнецов: Вообще-то Елена это и подтвердила. Нюта Федермессер: Да. Ну, Елена это и подтвердила. И я не знаю, когда уже прекратят они производить этот трэш, и его еще за бюджетные деньги сбывать пациентам. Елена, вы имеете право, если ваше финансовое положение позволяет, на получение препарата платно. Попробуйте договориться с врачом о том, чтобы вам не бесплатный дали рецепт, и в рамках этого бесплатного рецепта вы получите то, что идет обеспечение, и тогда вы просто в аптеке сможете купить другого производителя тот же совершенно препарат, который будет по-другому работать. Стыдно это говорить, но куда деваться? Ольга Арсланова: У нас мало времени остается, а мы не поговорили о горячей линии. Нюта Федермессер: Грантах. Ольга Арсланова: Да, о грантах и о горячей линии. Давайте это сделаем. Петр Кузнецов: Гранты получили, смотрите: "Детский хоспис", фонд "Детский паллиатив", фонд "Вера" – это впервые, да? Нюта Федермессер: Вообще да. Петр Кузнецов: Можно сказать, что на вас обратили наконец внимание, увидели проблему, и те 5 миллионов рублей грант – на что можно их пустить? Нюта Федермессер: Ну, во-первых, огромное спасибо тем, кто в этом году распределял гранты, степень моей обиды в прошлом году – мы подавали на те же проекты, никто из нас ничего не получил, и я была обижена, как ребенок в детском саду, вот до слез: ну что за ёпересете. И в этом году просто мы сидели, мониторили этот сайт, и они там постепенно вылезают, и ты: "Детский паллиатив" получил, детский хоспис "Дом с маяком" получил, "Левада-центр", который сделал это исследование о состоянии паллиативной помощи. Хоп – фонд "Вера", на горячую линию. Ведь это еще нужно думать, на что ты подаешь, на какой проект, выбрать тот, который будет, наверное, более перспективным казаться тем, кто принимает решения. Огромное спасибо, такое количество коллег наших – благотворительности и общественности, и коллег – в смысле инвалидов, которые теперь станут жить немножко лучше благодаря грантовым деньгам. Мы получили на горячую линию. Горячая линия – это как раз тот самый инструмент, мы сейчас с вами имели звонок от Любови из Омска и от Елены из Самары, это линия для тех людей, которые не понимают, что делают. Не понимают, как быть, где получить помощь, как получить обезболивание. Она бесплатная, она работать будет – она уже работает, она уже существует – 24 на 7. Ольга Арсланова: Сейчас мы показываем как раз на экранах номер для наших зрителей, обратите, пожалуйста, внимание. Нюта Федермессер: Спасибо большое. Это горячая линия вам в помощь. Если вам очень страшно и вы не знаете, как быть, у вас в семье умирающий тяжелобольной человек, горячая линия помощи паллиативным пациентам – тем, кто уже никогда не выздоровеет, но на самом деле жив столько, сколько дышит. И на этой горячей линии есть и психологи, которые помогут родственникам или пациенту, и есть конкретные советы, куда позвонить, как пожаловаться, на что вы имеете право, где получить препарат, что можно платно, что бесплатно. Достаточно большой объем информации. На что деньги? Понимаете, вроде, казалось бы, ты позвонил – линия бесплатная. Но там сидят операторы, они должны получать зарплату. Там есть компьютерное обеспечение, есть аренда помещения, есть раздатка, и раздаточные материалы, и методические рекомендации, которые для них надо написать – написать грамотно, зафигачить их в компьютер, чтобы там на правильный вопрос вылезал правильный ответ. И получается, что в год стоимость этой горячей линии, притом что мы приблизительно предполагаем, сколько на первом этапе будет звонков – это порядка 8 миллионов рублей. Мы получили 5,6 миллиона, это ровно столько, сколько мы просили. А остальное будет софинансироваться теми средствами, которые фонд "Вера" на фандрайзинг соберет самостоятельно. Петр Кузнецов: Спасибо. Ольга Арсланова: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо за то, что вы делаете. Ольга Арсланова: Спасибо вам огромное. Петр Кузнецов: Нюта Федермессер, учредитель благотворительного фонда помощи хосписам "Вера". Нюта Федермессер: Спасибо.