Рубрика «Личное мнение». Когда в России появятся свои качественные лекарства? И почему у нас многого не производят для нужд медицины? Гость рубрики - невролог, медицинский директор сети клиник «Семейная» Павел Бранд. Константин Чуриков: Сейчас у нас рубрика «Личное мнение». Сегодня мы решили ее посвятить производству лекарств. Почему у нас так мало своих качественных медпрепаратов? Почему даже субстанции для обезболивающих сделать не можем? Вроде об импортозамещении и фармацевтике уже давно говорим, а воз и ныне там. У нас в студии невролог, медицинский директор сети клиник «Семейная» Павел Бранд. Павел Яковлевич, добрый вечер. Павел Бранд: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Константин Чуриков: Я зрителям напомню, что нам можно звонить и писать тоже можно (5445). Павел Яковлевич, давайте начнем с первого сюжета. Сегодняшняя, можно сказать, одна из новостей дня: государство планирует закупать импортные лекарства у одного единственного поставщика. Прорабатывается этот механизм. Помощник президента Андрей Белоусов написал письмо Владимиру Путину, там подробно изложил свое видение. Как вы думаете, наличие такого единого поставщика, такого мегамонстра учтет ли все нюансы, все особенности, все потребности? Павел Бранд: Я вообще против любых инициатив, которые ограничивают конкуренцию. На мой взгляд, конкуренция в экономике, в том числе и в фармэкономике, всегда полезнее любого монополиста. У нас склонность к монополиям в стране… Мне не кажется это правильным путем. Потому что единый поставщик – всегда угроза того, что будут манипуляции с качеством, количеством и ценами. Поэтому, конечно, свободный рынок всегда лучше, на мой взгляд. Оксана Галькевич: Но еще вопрос к импортозамещению. Насколько успешно оно в нашей стране проходит? Сколько лет мы уже об этом говорим? Почему мы сами не можем производить те вещи, которые требуется импортозаместить? Павел Бранд: Много факторов на самом деле. Что-то мы производим. Что-то не можем производить, потому что отстали по многим именно промышленным параметрам, производственным. Оксана Галькевич: Технологии. Павел Бранд: Технологии, конечно. Оксана Галькевич: Знания. Павел Бранд: Знания, технологии, разработка – это все достаточно взаимосвязанные истории. И естественным образом, когда в стране нет нормальных научных исследований, которые являются базой в том числе для фармацевтической промышленности, достаточно сложно делать какую-то импортозаместительную фармацевтику. Потому что мы тут акцентируемся на каких-то волшебных свойствах, больше в магию уходим, в релиз-активность, в гомеопатию, а нам бы к современной науке поближе. Оксана Галькевич: Но нам же еще приходится это делать в достаточно высоком темпе в связи с тем, что всевозможные санкции в отношении нашей страны в последние несколько лет вводятся и вводятся, и несть им числа. Павел Бранд: Насколько мне известно, санкций в лекарственной сфере пока нету. Будут ли – большой вопрос. Скорее всего, нет. Оксана Галькевич: Буквально на прошлой неделе была речь о том, что возможны какие-то санкции, которые коснутся как раз медицины и серьезных обезболивающих. Павел Бранд: Что касается обезболивающих, здесь сложно мне сказать. Это мнение директора Московского эндокринного завода, если я не ошибаюсь. Насколько оно официально, насколько действительно Британия отказалась поставлять нам субстанции для обезболивающих, я точно не знаю. Но даже если откажется Британия, ничего страшного. Мы закупаем их в Испании, в Китае, в Индии. Субстанции много где есть закупить. Константин Чуриков: А сами почему не производим? Я понимаю, что закон запрещает. Павел Бранд: Поэтому и не производим, что закон запрещает. У нас закон каким-то странным образом направлен не на защиту пациентов, а на защиту наркоманов. То есть у нас вообще много всего связанного с обезболиванием защищает население от возможности наркомании. Но при этом не дают людям получить качественное современное обезболивание без каких-то дополнительных бюрократических препон. И вообще проблема обезболивания в стране стоит очень остро. Несмотря на последнее послабление, облегчение и упразднение такой структуры, как ФСКН, ничего сильно не исправилось, и так же нам трудно получать и наркотические, и ненаркотические обезболивающие. Например, прегабалин, который для многих больных является единственным эффективным средством обезболивания, сейчас все усложняется и усложняется его оборот. Оксана Галькевич: Павел Яковлевич, но я сомневаюсь, что в той же Великобритании или Испании, где, как вы говорите, тоже можем закупать эти обезболивающие, закон как-то иначе относится к защите тех людей, которые могут встать на путь употребления неправильных веществ. И, тем не менее, они же производят. Речь идет о каком-то разумном культивировании тех самых растений, культур. Павел Бранд: У нас всегда существует… Оксана Галькевич: Некое медицинское поле. Павел Бранд: У нас всегда существует государственный страх того, что все, что будет разрешено, будет использовано так максимально, что контролировать это просто не удастся. Что если у нас разрешат выращивать опийный мак, то он будет по всей стране колоситься, буквально уже во дворе будет завтра расти. Константин Чуриков: Подождите. В процесс уже вмешался Минпромторг, якобы согласовал со всеми заинтересованными ведомствами поправки в закон о наркотических средствах. Цена вопроса-то – всего требуется 200 га земли. И все. И цены упадут на 15-20%, говорят. Павел Бранд: На самом деле цены на наркотические обезболивающие копеечные. Здесь вопрос цены не глобален. Здесь в большей степени вопрос того, что мы будем из этих субстанций производить. Если мы будем производить все те же таблетки морфина, то это не очень эффективное расходование этих 200 га земли. Потому что нам нужны на самом деле и всевозможные детские формы обезболивающих – в виде и жвачек, и пастилок. Нам нужны инъекционные формы в более качественных, правильных разведениях. Нам нужны пластыри, которые позволят пациентам, не принимая внутрь или тем, кому сложно глотать или когда сложно титровать дозу, наклеил пластырь – и обезболивание получил. Нам нужны, опять же, порт-системы для введения морфина постоянным режимом. То есть таких субстанций много, много лекарственных форм, которых у нас в стране нет и которые нам нужны. Вопрос сейчас не обсуждается, будем ли мы производить что-то новое. Сейчас обсуждается, что нам нужна просто субстанция, чтобы, опять же, не зависеть от наших реальных или мифических врагов. Вот это, на мой взгляд, достаточно странная история. Оксана Галькевич: Давайте послушаем звонок. Константин Чуриков: Нам звонит Сергей из Орла. Добрый вечер, Сергей. Зритель: Добрый вечер. Я хотел бы по поводу лекарственной проблемы сказать. Проблем у нас очень много. Трудно даже как-то сакцентировать, а что у нас не развалено. Космос, здравоохранение. Это нужна специальная программа восстановления страны после «замечательных реформ» и как-то дать оценку деятельности этих «эффективных менеджеров». Вот это хотя бы. Не признав ошибки, как их исправлять? Или если признавать ошибки, но исправлять их не надо? Это абсурдная логика. Мне лично кажется. Что вы скажете на это? Спасибо. Константин Чуриков: Спасибо. От вас требуют обобщений. Павел Бранд: Я даже как-то занервничал. Потому что есть такое известное крылатое выражение – «критикуя, предлагай». Поэтому я бы не стал глубоко погружаться в разваленность космоса, поскольку в этом вообще ничего не понимаю. Ну, упала ракета. Где она не падала? «Челленджер» тоже когда-то взорвался. А тут люди живы. Уже неплохо. Значит, спассредства на этой ракете работали нормально. С другой стороны, в том, что касается здравоохранения и фармацевтической продукции, мы действительно отстали. Это не странно и не мудрено. Догонять сложно, дорого, долго. И для этого нужно действительно предпринимать какие-то колоссальные усилия. Насколько мы экономически, политически и во всех прочих отношениях к этому готовы, я не знаю. Оксана Галькевич: Но это делать надо? Павел Бранд: Надо. Иначе вариантов нет. Константин Чуриков: Вас спрашивает по СМС наш зритель Алексей Девяткин: «Будет ли пересмотрена и расширена федеральная программа «Семь нозологий»? Какие современные препараты, помимо квотируемых, доступны в России для больных рассеянным склерозом?». Павел Бранд: Хороший вопрос. Ничего не могу сказать по поводу программы «Семь нозологий», поскольку я к государственной системе здравоохранения давно уже никакого отношения не имею и даже примерно себе не предполагаю, какие там бродят мысли по поводу этих самых «Семи нозологий». Что касается рассеянного склероза, опять же, я давно не занимался конкретно проблемой государственного обеспечения в рассеянном склерозе. Насколько я знаю, последний препарат, тот же финголимод, доступен для получения. Поэтому все препараты, например, бетаферон, тоже сейчас выделяются. Другой вопрос, что это в основном дженерики, и далеко не всегда это качественные дженерики. Вот это есть действительно проблема, что пациенты жалуются, пациенты, получающие терапию препаратами бетаферон, интерферон, копаксон, ребиф, они жалуются на то, что получаются они не оригинальные препараты, а дженерики, и что дженерики, к сожалению, обладают более плохой переносимостью, чем оригинальные препараты. И это достаточно давно известная проблема. К сожалению, пока она не решается. В том числе, наверное, вопрос, связанный с качеством субстанции, из которой изготавливаются дженерики. Оксана Галькевич: А вот очень интересно. Вы знаете, когда мы обсуждали эту тему с представителями официальной медицины, они как раз сомневаются в существовании этой проблемы – «ну, дженерики, ну, да». Павел Бранд: Тут можно сомневаться, можно не сомневаться. Количество побочных эффектов… Оксана Галькевич: Я бы даже сказала, что они не согласны высказывать другую точку зрения. Я, видите, обтекаемо формулирую. Павел Бранд: Я понимаю, что они высказывают другую точку зрения. Было бы странно, если бы они ее не высказывали, поскольку они за это отвечают. Должны обосновывать, почему они дают дженерики, а не оригинальные препараты. Но вопрос заключается в том, что дженерик действительно должен быть биоэквивалентен, то есть он полностью совпадает по всем свойствам основного вещества, которое используется в лекарственном средстве. Но здесь может быть проблема очистки препарата. Там же не только содержится сам бетаферон, например. Там содержатся всевозможные вещества, его стабилизирующие, содержащиеся в этом растворе. Они могут быть хуже очищены. Они могут быть более плохого качества изначально. Они могут быть более реактогенные и так далее. На самом деле на это дженерики никто особо не проверяет. И у нас вообще достаточно сложные отношения с исследованиями в медицине. Поэтому много проблем с этим связано. Константин Чуриков: Как вы думаете, есть ли у нас проблемы со статистикой? Чем люди болеют и какие препараты им нужны? Кто у нас отвечает за эту статистику и насколько она правильно ведется, с вашей точки зрения? Павел Бранд: Со статистикой у нас проблемы были всегда. Они, по-моему, никуда не делись. Только усугубились. Особенно в здравоохранении у нас существуют совершенно фантастические истории, когда у нас внезапно в каком-нибудь регионе, как по заказу, падает смертность от инсульта на 74% или вдруг мы выходим на 1 место в мире по профилактике и обнаружению рака, то, конечно, это вопрос некачественной статистики. Со статистикой у нас проблемы не только в здравоохранении, но и везде. И это вопрос первичного сбора данных. У нас же как происходит? Надо смертность снизить от сердечно-сосудистых заболеваний. В Москве построены очень качественные сосудистые центры. А во всей остальной России сосудистых центров нет. Там просто перестали писать диагнозы. Зачем писать, что он умер от сердечно-сосудистой причины? Можно написать «дыхательная недостаточность», к примеру. Константин Чуриков: «Старенький». Павел Бранд: Да, старый был сильно. От старости умер. Условно говоря. Вопрос манипуляции статистикой в России был всегда. И я думаю, что и будет всегда. Это наша такая национальная забава, на мой взгляд. Оксана Галькевич: Хорошо. Давайте перейдем к следующему пункту. Интересно услышать будет ваше отношение. Вы знаете, такой депутат Яровая есть в нашей Государственной Думе. Константин Чуриков: Вице-спикер Государственной Думы. Оксана Галькевич: Она не так давно предложила лишать свободы на срок до 8 лет за онлайн-продажу фальшивых лекарств. «Все способы продажи и распространения фальсифицированных и контрафактных лекарств, медизделий, БАДов должны предполагать соразмерную ответственность», - заявила она. Как вы к этому относитесь? Павел Бранд: Хороший вопрос. Вообще надо сказать, что к любым инициативам «кого-нибудь посадить в тюрьму» я отношусь сугубо отрицательно. Особенно за… Оксана Галькевич: Это же серьезное правонарушение – продажа фальшивых лекарств. Павел Бранд: Продажа фальшивых лекарств – это плохо. Здесь должна быть мера пресечения, мера ответственности вырабатываться в связи с нанесенным вредом. Эти лекарства продавали – они были пустышки или ядовитые. Там может наступать уголовная ответственность по факту наступивших последствий. Я не юрист, честно говоря. Поэтому эти все понятия для меня не совсем очевидны. Но то, что лекарства фальшивы, не так просто доказать, во-первых. Для этого надо проводить определенные экспертизы. Надо поймать человека на продаже этого препарата, доказать, что он фальшивый. Доказать, что он его еще и продавал. Там целая история. Что касается БАДов, тут вообще сложная история. Потому что БАДы – это не лекарства. Это биологически активные добавки. На самом деле мы потребляем БАДы в ежедневном режиме. Витамины – это в той или иной степени БАДы. И запретить все БАДы одновременно – это совсем плохая идея. Я вообще против запрещения БАДов, против запрещения гомеопатии, против запрещения чего-либо, поскольку человек вправе своим мозгом выбирать, что ему делать. Он должен получать качественную информацию о том, что это не лекарство, что лекарством не является. Гомеопатия – не лекарство. Медицинских данных об эффективности нет. Все. И дальше человек сам выбирает. Хочет, ему помогает, у него плацебо-эффект высокий, психологическая готовность к комплексному эффекту от лечения хорошая – пускай принимает. Так же и с БАДами. На самом деле никаких проблем в продаже БАДов я не вижу. Если человек хочет покупать БАД – пожалуйста. На мой взгляд, важно, чтобы эти БАДы проверялись хоть кем-то с точки зрения хотя бы безопасности. Потому что сейчас основная проблема в том, что БАДы не проверятся ни с точки зрения эффективности, ни с точки зрения безопасности. И мы знаем примеры, они известны, когда в БАДах содержалось, так же как и в гомеопатических препаратах, совсем не нулевое содержание лекарственных средств, которые обуславливали эффект от этих биологически активных добавок или гомеопатических средств, в том числе и токсический эффект. Поэтому этого нужно избегать. Константин Чуриков: Сообщение зрителя, Ставрополье: «Немедленно восстанавливайте советскую систему!». Видимо, как минимум, речь идет о системе здравоохранения. Сахалин: «Сфера медуслуг стала практически полностью платной». У меня к вам вопрос. Вы же представитель частной сети клиник. Оксана Галькевич: «Врач – профессия от бога. Какая тут может быть конкуренция?». Константин Чуриков: Павел, скажите, пожалуйста, на общем фоне вы и ваши коллеги из коммерческих клиник чувствуете ли приток пациентов? Павел Бранд: На самом деле приток пациентов мы чувствуем. У нас выручка растет ежегодная. Это достаточно известный факт. И, на мой взгляд, это совершенно нормальная история. Человек вправе выбирать, где ему лечиться. Вопрос частного здравоохранения не в том, что «гады захватили и деньги теперь собирают», а в том, чтобы создать на самом деле качественную систему страхования, которая в нашей стране пока отсутствует. И в принципе общемировой известный факт, что частное гораздо эффективнее государственного во всех направлениях, в том числе и в здравоохранении. И во всем цивилизованном мире государственное здравоохранение – это лишь экстренная помощь в основном или какие-то университетские клиники. А здравоохранение, которое находится btc, business to client, оно все практически частное. Коммерческое или некоммерческое – это уже другой вопрос. В Америке много некоммерческих клиник. Где-то больше коммерческих. То есть это такой вопрос своеобразный. Константин Чуриков: Я думаю, что людей просто больше еще возмущает то, что они приходят в обычную государственную клинику, и там говорят: «Валентина Петровна, а вот это будьте добры в платную». Павел Бранд: Вот эта история меня, конечно, немножко напрягает, потому что здесь не очень понятна сутевая нагрузка этой истории. Если у клиники есть госзадание, у нее есть понятное финансирование в рамках системы ОМС, почему какие-то услуги становятся платными, кроме тех, которые обозначены в 1006 приказе? То есть койка более комфортная или лекарства, которых нет в списке ЖНЛП. Тогда это понятно. Когда начинается, условно говоря, открытая операция бесплатная, а лапароскопия платная, вот это для меня, конечно, удивительная история. Оксана Галькевич: Давайте примем звонок. У нас в прямом эфире Валентина из Москвы. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я бы хотела поддержать выступление вашего гостя Павла Бранда по следующему вопросу. Вот нам предоставляют бесплатные лекарства пенсионерам и инвалидам по разным видам заболеваний. К сожалению, наши отечественные лекарства совершенно не помогают. И мы вынуждены отказаться, брать эту компенсацию и тратить деньги намного большие, чем эта компенсация, чтобы покупать лекарства импортного производства. Это США, Швейцария, другие производители. Потому что аналогами мы начинаем пользоваться, а результат 0. В буквальном смысле этого слова. И я просто хотела выразить свою благодарность нашим врачам, в частности, Зеленоградский административный округ, это государственная поликлиника №201. Там прекрасные врачи работают. В частности, неврологи, терапевты. И они очень индивидуально подходят к людям. И все-таки стараются как-то это лечение скорректировать. Но то, что происходит на рынке лекарств, я бы просто… Настолько много денег приходится пенсионерам тратить, и мы не можем пользоваться бесплатными лекарствами, потому что они просто не действуют. Константин Чуриков: Да, Валентина. Вы сейчас резко увеличите нагрузку на зеленоградских врачей. Все в Зеленоград поедут. Спасибо за ваш звонок. Павел Бранд: Вот здесь бы я прокомментировал. На самом деле это совсем не очевидное и, на мой взгляд, совершенно неправильное мнение о том, что российские лекарства не работают. Это не так. И я бывал на фармпроизводствах в России. Не на одном фармпроизводстве. И они достаточно качественные, совершенно нормально выстроенные. Есть сертификация по GMP (Good Manufacturing Practice). Они зачастую работают совершенно не хуже, чем американские или европейские. Здесь вопрос в том, что часть лекарств просто не нужны. К примеру, противовирусные препараты – с чего бы они должны работать, когда они нигде не работают и их нигде нет? Другой вопрос, что если лекарство произведено качественно в соответствии с нормальной практикой и из качественной субстанции, конечно, оно работает ничуть не хуже. Вопрос на самом деле не в работе или неработе, а в количестве побочных эффектов и нежелательных явлений, которые сопровождают. У нас, например, прекрасные вакцины, которые производятся многие годы. И единственная отрасль, которая плюс-минус не пострадала – это прививочно-вакцинарная. Но проблема заключается в том, что российских комплексных вакцин (когда 5 в 1) нет. Они все по одной, пожалуйста, есть. Это будет чуть дороже, по качеству будет ровно то же самое. Побочных эффектов будет столько же, сколько и при комплексной. Просто больше инъекций – хуже для ребенка с точки зрения боли. Константин Чуриков: А теперь давайте поговорим о том, как может подорожать и без того дорогое МРТ. Казалось бы, причем здесь «Газпром»? Но ректор Петербургского Политеха пожаловался в ФАС на «Газпроммежрегионгаз», который, по словам ученого, повысил цену на гелий в России за минувшие полгода более чем в 2 раза. Вопрос – сколько в среднем стоит МРТ сейчас и как может вырасти его стоимость? Павел Бранд: У нас нет МРТ. Поэтому я сейчас не скажу. Примерно я думаю, что в зависимости от региона и клиники, по-моему, от 2500 до 15000 за одну область, в зависимости от уровня клиники, крутизны аппарата и личного желания заработать конкретного оператора МРТ. На самом деле стоимость гелия не настолько глобальна. Потому что есть сейчас аппараты, из которых гелий не уходит. То есть один раз закупили – этот гелий крутится замкнутым контуром. В современных аппаратах это не такая большая проблема. С другой стороны, у нас в принципе в стране стоимость МРТ настолько низкая… Константин Чуриков: Да вы что! Павел Бранд: Для примера можно привести Германию, Израиль или страшные Соединенные Штаты Америки, где стоимость одного исследования начинается от 700-800 долларов или 700-800 евро. То есть оно там примерно в 10 раз выше, чем у нас. И чем обусловлена эта история, кроме зарплаты врача, лаборанта и каких-то… Оксана Галькевич: Обслуживание страховых компаний. Павел Бранд: Очень сложно сказать, почему именно в 10 раз. Опять же, зарплаты врачей тоже примерно раз в 10 отличаются периодически. Поэтому есть очевидные нюансы. Притом, что стоимость аппаратов примерно одинакова. Хотя есть мнение… Опять же, я не занимаюсь торговлей медицинским оборудованием, но есть мнение, что Россия продает аппараты на 20-30% дороже на самом деле. Константин Чуриков: Зритель активно пишет по поводу частных клиник, государственных клиник. А вот я подумал: а часто ли такое бывает, что врач, который утром сидит в государственной клинике, вечером нас же принимает уже за другие деньги в частной? Павел Бранд: Я думаю, что примерно 80% врачей на данный момент работают именно так. Работая утром в поликлинике, вечером в больнице или в частной клинике, так же как утром он идет в частную клинику, а вечером дежурит в государственной больнице. Это совершенно нормальная практика. Более того, она такая же распространенная, как и во всем мире. И врачи очень часто работают, совмещая государственное и частное здравоохранение. Это абсолютная норма. Константин Чуриков: Врачи без границ. Оксана Галькевич: В этом есть определенный смысл, или что? Павел Бранд: Часть врачей (процентов 20-30%) работают только там или только там. Остальные перераспределяются, просто для того чтобы заработать себе каких-то денег на жизнь, на хлеб. Константин Чуриков: Такой к вам вопрос с точки зрения маркетинга тогда. А в чем прикол для нас, для пациентов? Если мы ходим к этому врачу в государственную клинику, мы ему не верим, нас облаяли, и мы к нему же попадаем вечером, что меняется? Павел Бранд: Очень простая история. Все совершенно очевидно. Вы платите в частной клинике за два момента на самом деле. Вы платите за сервис и за время. То есть если в поликлинике у вас 12 минут на прием в порядке живой очереди, то здесь у вас 20-30 минут под запись. И вам уделяют время, вас провожают от кабинета, встречают. Вы не сидите в очереди. Сервис и время. Вы не платите за качество врача. Этот врач действительно тот же самый. Он лечит одинаково и там, и там. Вопрос – успеет ли он вас полечить в городской поликлинике? Скорее всего, нет. Потому что у него поток 12 минут на пациента и много-много писанины. Или в частной клинике, где он спокоен, у него 20-40 минут на пациента, у него компьютер. Там простая программа. Уже пробит шаблон. Он там быстро все сделал, с вами пообщался, спокойно назначил вам время. Вы пришли в следующий раз. Платите вы за сервис и за время. Оксана Галькевич: Вот всегда, знаете, возникает вопрос в связи с этим. А в чем проблема сделать в государственном секторе все так же понятно, доступно и хорошо, чтоб работало? Павел Бранд: На самом деле никаких проблем нет. Здесь в большей степени, я думаю, трудность глобального подхода. Потому что надо поменять вообще все. И неэффективность самой системы поликлинической помощи. Она не дает эффективно ей управлять. Плюс недостаточные тарифы ОМС не дают этого сделать. Если будут принимать по 30 минут в поликлинике, они зарплату не смогут получать. Константин Чуриков: Тут Ленинградская область вспомнила сказку про Крокодила Гену: «А вечером работает в зоопарке крокодилом». Давайте сейчас послушаем нашего зрителя из Дагестана. Зритель: Здравствуйте. Я постоянно смотрю вашу передачу. С вами очень трудно связаться. Павел Бранд говорит, что запрещать не надо вот эти лекарства. Это вообще не лекарства. Люди продают скот, дома, хотят вылечить своих близких людей. А это ничего не помогает. Вообще за 30 лет здравоохранение России уничтожено. В бесплатную государственную поликлинику пойдешь – там рядом же платная без очереди. А это 3-4 дня надо постоянно рано утром вставать, идти в эту поликлинику, в очередь встать, чтобы получить бесплатное лечение. А платное не каждый может. Поэтому некоторые люди, зная, что они больные, не могут до врача, до медицины дойти. Они вот так и проходят. Половина нации уже больная. Здравоохранение хромает в России. Оксана Галькевич: Да. Зритель: И эти лекарства, которые поступают из-за границы, почему бы самим… Почему Россия сама не производит? Константин Чуриков: Мы уже и мучаемся как раз этим вопросом. Уже полчаса мучаемся. Оксана Галькевич: По поводу первой части вопроса. Наш телезритель действительно говорит о том, что мошенники пользуются доверчивостью простых людей. Ведь у нас пенсионеры в первую очередь страдают, люди, которым тяжело прочитать, что там на коробке написано, и вникнуть. Павел Бранд: На самом деле проблему мошенничества запретами не решить. Это очевидная история. Не будут продавать БАДы – будут продавать верблюжью мочу. Это же как бы история совершенно очевидная. У нас некоторые доктора верблюжью мочу рекламируют и верблюжье молоко для лечения от всего, включая онкологию. Оксана Галькевич: А это ваша профессиональная этика. Павел Бранд: Да с этикой у нас все не очень просто на самом деле. Там есть целый ряд нюансов. Но проблема заключается в том, что защита от таких вещей лежит в плоскости медицинского образования для населения. То есть это же как половое воспитание. Все то же самое. Оксана Галькевич: Которого у нас тоже, кстати, нет. Павел Бранд: Которого у нас тоже нет и от которого мы имеем эпидемию ВИЧ в стране. Константин Чуриков: Прям накидываешь темы на будущее. О верблюжьей моче и не только, я думаю, уже в следующий раз. Спасибо большое. Оксана Галькевич: Я накинула про половое воспитание, на всякий случай. Константин Чуриков: Да. В том числе. У нас в студии был Павел Бранд, невролог, медицинский директор сети клиник «Семейная». Спасибо большое. Павел Бранд: Спасибо вам.