Константин Чуриков: Ну и теперь – к нашей первой теме. «Хорошо, что есть люди, несогласные с властью», – сказал президент в интервью агентству ТАСС. Это цитата из седьмой серии проекта «20 вопросов Владимиру Путину». Глава государства положительно оценил влияние несистемной оппозиции на процессы в стране, и вот на какие именно. Владимир Путин, президент Российской Федерации: «Что касается так называемой несистемной оппозиции – и ей дай бог здоровья. Я считаю, что они нужны. Вы понимаете, я все-таки не первый день работаю. Я считаю, что они очень нужны. Они реально, я смотрю, они реально влияют на конкретную жизнь, особенно на уровне муниципалитетов, крупных городов и так далее». Оксана Галькевич: Ну, что касается необходимости согласовывать в России митинги и шествия – Владимир Путин сослался на опыт других стран. Владимир Путин: «Вы хотите выразить свою точку зрения, свое мнение, хотите это сделать с помощью публичных акций? Ну пожалуйста, закон это позволяет. Получайте разрешение и делайте. В некоторых странах просто за несанкционированные акции, если 12 человек, по-моему, где-то в Швеции, что ли, уже считается – массовые беспорядки. «Пятерочка» ломится или «десяточка». У нас такого нет». Константин Чуриков: Сейчас у нас в студии – Павел Салин, директор Центра политических исследований Финансового университета. Здравствуйте, Павел Борисович. Оксана Галькевич: Здравствуйте, Павел Борисович. Павел Салин: Здравствуйте. Константин Чуриков: Вы знаете, мы даже специально, скажем так, «зарядили» специально обученных людей и перепроверили информацию, которую высказал президент. Давайте сейчас посмотрим, действительно, кому что бывает за неорганизованные, несогласованные митинги в некоторых странах. Оксана Галькевич: Вот смотрите. В Италии, например, участники мероприятий, в проведении которых им было отказано, могут быть оштрафованы на сумму от 206 до 413 евро или могут попасть даже в тюрьму на какой-то срок – например, от 1 до 12 месяцев. В Великобритании за это штрафуют на сумму до тысячи фунтов стерлингов. В других странах… В Швейцарии каждый кантон устанавливает уже свои правила. В Женеве, например, участникам несанкционированных митингов может быть выписан штраф, которые в пересчете на доллары США будет составлять чуть более 100 тысяч. Константин Чуриков: Ну, в Соединенных Штатах – там у каждого штата свои законы. Оксана Галькевич: Тоже. Константин Чуриков: Если в Нью-Йорке группа митингующих препятствует движению, создает какие-то неудобства, то штраф до 5 тысяч долларов или тюремное заключение до полугода. В Сингапуре штрафы, мы знаем, очень высокие – 3 600 долларов (видимо, сингапурских). И тоже есть 6 месяцев заключения в качестве меры. Павел Борисович, ну что получается? Живем прямо в такой демократической стране с гражданским обществом. Павел Салин: Да, с гражданским обществом. Есть у нас гражданское общество. Вопрос в том, что есть, в принципе, два гражданских общества. Есть одно гражданское общество, которое власть хочет видеть. И президент озвучил. Помните, когда говорили, он сказал: «Нет, есть же правильные активисты: врачи, учителя, экологи…» Оксана Галькевич: Волонтеры, как он сказал. Павел Салин: Да, волонтеры. А что их объединяет? Это все – зависимые от власти категории населения, бюджетники. Ну, волонтеры – нет. Но, с тех пор как приняли закон о волонтерстве, в принципе, тоже это администрируемая такая категория. Поэтому для власти гражданское общество – это один из приводных ремней, который он может контролировать с помощью этих приводных ремней (бюджетная подпитка и все прочее). А, в принципе-то, второе гражданское общество, которое есть в России, – это классическое гражданское общество. Это люди, которые могут сами без власти самоорганизоваться и достичь каких-то позитивных целей либо самостоятельно, либо при помощи власти, но никак не под руководством власти. А российскую власть это очень серьезно нервирует. Оксана Галькевич: Есть желательное и нежелательное? Павел Салин: Гражданское общество – это не те, кто выступают всегда против власти. Это, в принципе, несистемная оппозиция. Но гражданское общество всегда может само без власти самоорганизоваться и достичь каких-то позитивных результатов. А власти это не нравится. Она хочет, чтобы гражданское общество всегда было под контролем и действовало как минимум по согласованию, а лучше по указанию. Оксана Галькевич: И поэтому в отдельную категорию еще и иноагенты выделены в этой беседе, в этом разговоре. Павел Салин: Да, иноагенты. Оксана Галькевич: Тоже сослался президент на международный опыт. Павел Салин: Кстати, российская практика в отношении иноагентов, в отличие от практики массовых мероприятий и гражданского общества, она не то чтобы похожа, сильно копирует общемировую, но напоминает общемировую. Константин Чуриков: А вообще, кроме того, чтобы контролировать, власти гражданское общество для чего нужно – в принципе, вообще, в любой стране и в нашей конкретно? Павел Салин: Ну, власти российской ни для чего не нужно. Просто есть население… Константин Чуриков: Не нужно вообще? Павел Салин: Ну, в принципе, не нужно. Лучше, конечно, в административном порядке, в порядке должностных инструкций, как мыслят представители доминирующего сегмента в российской элите – силовики. Вот лучше бы… Ну, так получилось, так оно образовалось. И президент сегодня сказал: «Несистемная оппозиция играет свою роль на городском уровне, в мегаполисах». Ну что с ними сделаешь? Оксана Галькевич: В муниципалитетах. Павел Салин: В муниципалитетах, да. За границей всех не вытеснишь. Сажать? Сейчас не сталинское время. Поэтому нужно как-то с ними жить. А как жить? Ставить под контроль и замещать одно гражданское общество другим. Замещать, условно говоря, дизайнеров, программистов (тех, кто не считает себя обязанными чем-то государству, а наоборот – считает, что государство обязано за налоги что-то делать), замещать бюджетниками. Вот такая у нас стратегия, кстати, с 2011 года, по-моему, с 2012-го. По-моему, в послании президента прозвучало, что у нас есть свое гражданское общество, свой средний класс, как тогда это назвали. И сколько как раз про врачей, учителей. Вот тогда как раз была сделана ставка на замещение в гражданском обществе независимых социальных слоев на бюджетников. Константин Чуриков: Еще президент говорил о том, что несистемной оппозиции нужна какая-то позитивная повестка. Как вы считаете, вообще эта позитивная повестка действительно по ту сторону баррикад есть? Павел Салин: Здесь президент абсолютно прав. Единственное, что спасает нынешнюю политическую систему и нынешнюю власть – то, что ей нет альтернативы. И оппозиция системная вообще не пытается этим заниматься, она уже давно смирилась с ролью такого филиала, одного из филиалов власти. А несистемная пытается что-то сгенерить, но на слишком другом языке она говорит, не попадает в резонанс. За редким и кратковременным исключением, как было в случае с борьбой с коррупцией. Но тоже где-то год-полтора повыстреливало, а потом ушло на задний план. То есть, действительно, российская несистемная оппозиция не может предложить ту повестку, которая бы зацепила значительные слои населения. Но чем больше она пытается, чем более разнообразной она становится, тем больше у нее шансов. И рано или поздно это произойдет. Константин Чуриков: Спрашивают… Конечно, очевидный вопрос, но вы ответьте. Москва спрашивает: «А в чем разница между системной и несистемной оппозицией?» Павел Салин: Системная оппозиция… Вообще оппозиция – это политическая сила, которая хочет сместить власть законными способами и реализовать свою собственную программу какую-то. Российская системная оппозиция не хочет сместить власть. Она не хочет быть альтернативой власти, она хочет быть дополнением власти. Грубо говоря, цель российской системной оппозиции – получить максимум 49% голосов где-то, пакет акций, но, не дай бог, не 51%, чтобы не отвечать за что-то. Несистемная оппозиция, в принципе, хочет власть заместить, создать альтернативу власти, но она не может предложить что-то работающее слоям населения, которые выступили бы локомотивом перемен. Пока не может. Новое поколение появилось в районе «40 минус». Может быть, они что-то смогут. А вот старая российская несистемная оппозиция – она не может и, скорее всего, уже не сможет. Оксана Галькевич: Павел Борисович, вот вы сказали, что общение, так скажем, власти с гражданским обществом, лучшее общение – это контроль, спуск каких-то решений. Павел Салин: Контроль. Иерархическое общение – сверху вниз. Оксана Галькевич: Иерархическое, да. Ну слушайте, общественные связи ведь в обществе тоже развиваются. И общественные связи гораздо сложнее. А что мешает при этой политической системе достаточно стабильной, как вы сказали, даже где-то безальтернативной… Уже много лет она существует, она устойчива. Что мешает, так скажем, осваивать новый инструментарий, более широкий? Павел Салин: Мешает страх потери контроля. Президент и профессиональные корпорации, которые олицетворяют… на уровне дискурса, как по-умному говорят. То есть интервьюер говорит: «Извините, а когда у нас последний раз машины горели из-за акций несистемной оппозиции?» Оксана Галькевич: В 2002 году, да? Павел Салин: Ну, когда матч с японцами был. 2002-й, наверное. И он говорит: «А вот если не будем жестко себя вести, тогда они и загорятся. Вот на Западе горят. Мы ведем себя жестко – и они у нас не горят». То есть страх потери контроля. И чем дальше, тем больше этого страха, тем жестче административное давление. Оксана Галькевич: Подождите. То есть получается, что у нас общество так или иначе развивается, а власть… Павел Салин: …идет прямо противоположным курсом. То есть у нас, в принципе, общество в одну сторону идет, особенно городское общество. А все-таки локомотив развития страны – это горожане. Не только жители мегаполисов, но и жители областных центров. В принципе, горожане – локомотив. Они идут в одну сторону. И бизнес за ними идет, вот эти все «Яндекс.Такси» и прочие. Бизнес предоставляет сервисное государство, какую-то сервисную модель взаимодействия. Государство тоже предоставляет сервисную модель взаимодействия – МФЦ и все прочее. Но это – лакуны. А на системном уровне это старая иерархическая модель управления, которая абсолютно себя оправдывала в какой-нибудь Пруссии в XIX веке или в СССР в середине XX века была абсолютно эффективной. Но уже к концу XX века перестала быть эффективной, поэтому СССР развалился. А сейчас – тем более неэффективная. Константин Чуриков: Нам звонит Алексей из Самары. Добрый вечер, Алексей. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Добрый вечер. Константин Чуриков: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Говорите, пожалуйста. Константин Чуриков: Алексей, считаете ли вы себя представителем гражданского общества? Зритель: Я хотел бы узнать. Владимир Владимирович Путин в декабре месяца напоминал всем о соблюдении конституционных прав. А у меня продолжаются конституционные нарушения, например. Город Анапа, краевым судом Краснодарского края нарушение статьи 40-й, части 1-й – незаконное лишение жилья. Константин Чуриков: Алексей, не совсем по нашей теме. В общем, мы сейчас просто не можем проверить вашу информацию. Давайте так. Вы нам сейчас коротко изложите. То есть вас лишили жилья. Что, выселили? Что с вами сделали? Алло. Все, Алексей отключился от нас. Хорошо. Вот нас спрашивают… Секундочку! Оксана Галькевич: Давай. Константин Чуриков: Многие спрашивают все-таки по поводу митингов и по поводу 31-й статьи Конституции в прежней редакции, которая гарантирует свободу митингов и шествий. Мы только что предъявили, что на самом деле в разных странах так или иначе ограничения есть. Так на чьей стороне здесь правда? Павел Салин: Ну понимаете… На чьей стороне правда? Все упирается… Константин Чуриков: Кто свободнее? Павел Салин: Понимаете, в России-то упирается все не в наказание за несанкционированную акцию. Ну, пусть, допустим, в других странах (не только на Западе) такое же или примерно такое же жесткое наказание, или даже жестче, как говорил президент. Но согласовать акцию там и согласовать акцию в России – это две большие разницы. Все упирается в то, что акции не согласовывают. Пытаешься согласовать акцию – ну, если не угрожает она власти, в принципе, тебя согласовывают. Ну, если ты уж совсем на рожон не прешь. А если не хотят согласовывать, то сразу образуются провластные активисты, которые, как выяснилось, за пять минут до тебя подали заявку на это же место. И твоя акция не согласована. Пытались подавать в 20 мест одновременно – в 20 местах, оказывается, подали заранее заявки. Поэтому здесь вопрос упирается не в законодательство. Вот интервьюер про законодательство говорит, и Владимир Путин ему про законодательство отвечает. Упирается все в политические практики, не в законодательство. Законодательство у нас, в принципе, нормальное – плюс-минус, подрихтовать где-то. Практика – как на самом деле это все применяется. Оксана Галькевич: Павел Борисович, вот по поводу общества у меня еще такой вопрос. Скажите… Ну хорошо, вы сказали о том, что власть и общество сейчас как будто идут в разные стороны. Да? Павел Салин: Да. Оксана Галькевич: Общество развивается, а власть, в общем, придерживается определенных старых моделей. Но на самом деле, по большому счету, большая ли часть общества готова к взаимодействию с той же властью, с государственными институтами, так скажем, в рамках более сложных отношений? Смотрите. Когда мы какие-то темы поднимаем, очень многие из нашей аудитории то Сталина вспоминают, то сильную руку требуют. Это выглядит часто как попытка переложить ответственность за решение каких-то вопросов, как нежелание активно принимать участие в той же политической какой-то местной жизни, средней жизни, еще какой-то жизни. Общество-то само готово к более сложным моделям взаимодействия? Павел Салин: Все общество к более сложным моделям взаимодействия никогда не готово. Вот эффект Трампа в Соединенных Штатах. Любое общо – это 80% лоялистов, которые всегда перекладывают свою ответственность на кого-то другого. И это нормально в любом обществе. 15% – это, скажем, прагматичные активисты. Они будут держать свое мнение при себе, пока думают, что им за это что-то будет. А когда поймут, что не будет, то, соответственно, начнут это мнение высказывать. А 5% – это нонконформисты, которые всегда будут против. Поэтому от 80% общества этого ждать не нужно. Другое дело, что запрос 80% этого общества на Сталина власть тоже не может удовлетворить, потому что Сталин для них – это справедливость, это порядок, это нормальное решение бытовых проблем. А власть в рамках иерархической системы, ныне существующей, ничего им этого дать не может. Оксана Галькевич: На что тогда ориентируется власть? Все-таки они же какую-то обратную связь имеют. Они на нее ориентируются? На что они ориентируются – на свои внутренние запросы или на запросы этой части (достаточно крупной) общества? Павел Салин: Нет, в рамках иерархической системы… А у нас она такая иерархическая, с одной стороны, а с другой стороны – патерналистская. То есть власть – это отец, глава семейства, отец и мать, а общество – это ребенок. Глава семейства всегда может сказать, что ребенок неправ, он хочет вещи неправильные, поэтому его нужно как-то наказать, ограничить. Вот такое отношение отцовско-патриархальное. Константин Чуриков: Совет какой-то дать. Павел Салин: Совет какой-то дать. А не прислушается ремнем… Прошу прощения. Не прислушается к совету – тогда уже ремнем. Оксана Галькевич: По Фрейду оговорочка! Павел Салин: А ремень – это у нас Росгвардия. Константин Чуриков: Нам звонит Сергей из Москвы. Здравствуйте, Сергей. С чем вы пожаловали? Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Добрый вечер. Я свое мнение выскажу. Я считаю, что у нас в стране нет системной оппозиции, да вообще оппозиции никакой нет – той, которая могла бы действительно как-то противостоять законным путем власти. А вот сейчас, после того как внесут изменения в Конституцию и введут туда Госсовет, вообще никакой оппозиции не будет. Госсовет вводится, по моему мнению, для того чтобы оставить у власти нынешнюю власть. Это же двоякое значение. Вот это мое личное мнение. А все эти ЛДПР, коммунисты, «Справедливая Россия» – это не оппозиция, это одна видимость. Константин Чуриков: Спасибо. Здесь вы сходитесь с Павлом Борисовичем. Павел Борисович, о Госсовете зритель спросил. Вот для этого нужен? Павел Салин: Ну, он не спросил, он сделал утверждение, высказал предположение. И оно абсолютно правильное. Константин Чуриков: Ну, сказал. Павел Салин: Основной смысл всех поправок в Конституцию… 70% – это белый шум, чтобы просто пошуметь. Ну, месяц что-то делали – нужно же какой-то результат предъявить. А вот основные поправки, которые внес президент, и в первую очередь Госсовет – это имитировать изменения для того, чтобы ничего не менялось. Это транзит политической системы: поменять интерфейс, но сохранить суть, сохранить бенефициаров. И население это прекрасно понимает. Звонят же простые зрители, и весьма не молодежь активная, а в возрасте уже преклонном. И все прекрасно это понимают. Константин Чуриков: Павел Борисович, а вот эта фраза про государствообразующий народ – это белый шум или это уже по сути? Павел Салин: Это, наверное, попытка как раз создать белый шум, потому что белый шум должен быть резонансным, на него нужно реагировать. Но это как раз та ситуация, которая может провоцировать ненужные последствия. Слишком многих это может обидеть. Уже звонки сегодня были из национальных республик с вопросами от журналистов лично мне и моим коллегам, я знаю. Это может очень серьезно обидеть. Попытка, чтобы резонансное что-то было. Бог – чтобы атеисты отреагировали болезненно. Русский язык – чтобы национальные окраины отреагировали болезненно. «Ребята, мы же все-таки месяц работали. Вот смотрите, что-то предлагаем – и это вызывает какую-то реакцию. Давайте дальше обсуждать». Возможно, потом от чего-то откажутся. Константин Чуриков: «Все жанры, кроме скучного». Павел Салин: Но это может спровоцировать… Оксана Галькевич: Подождите. То есть поправки, внесенные президентом – это еще не означает, что это окончательная редакция? Павел Салин: Может быть, это не окончательная редакция. Я скажу так осторожно. Потому что изначально предлагались гораздо более жесткие и масштабные поправки, но, условно говоря, после 20 января они потеряли свою актуальность. Основная поправка – это про Госсовет. Оксана Галькевич: Ну, с национальным вопросом сложно, действительно очень резонансно. А вот по поводу реакции атеистов… Вы действительно думаете, что на эту реакцию кто-то обратит внимание, особенно после многих лет, когда у нас несколько иная политика все-таки в государстве проводилась? Павел Салин: Ну, просто реакция… Национальные республики, во-первых, консолидированы. А во-вторых, в них есть консолидированные элиты. А вот у атеистов нет каких-то консолидированных элит, поэтому здесь и не будет реакции. Оксана Галькевич: Значит, их и нет. Павел Салин: Вопрос здесь: как отреагируют консолидированные меньшинства. А атеисты в России – это скорее неконсолидированное большинство. Константин Чуриков: Нам звонит Владимир, Ленинградская область. Владимир, здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Вы знаете, я хотел сказать, что у нас в стране не хватает настоящей оппозиции. То есть это должна быть здоровая сила, которая напрямую идет из народа и которая могла бы донести до нашего государства те проблемы, которые у нас существуют в стране. Я, например, много общаюсь с людьми, и люди говорят, что за экономическое развитие страны за 20 лет они ставят нашему правительству двойку. То есть в плане реальной экономики ничего не сделано. Газ, нефть, лес и так далее. Эта оппозиция должна быть не той, которая пытается захватить власть. Нет, она должна быть продуктивной, она должна быть на пользу стране. Она должна иметь какую-то силу, чтобы донести до нашего правительства, чтобы оно прислушалось не только на муниципальных каких-то уровнях, а на государственном уровне. Константин Чуриков: Спасибо, Владимир. Оксана Галькевич: Да, спасибо. Запросы какие интересные. Константин Чуриков: Павел Борисович, а как сделать, чтобы появилась такая оппозиция? Павел Салин: Хороший вопрос. Константин Чуриков: Встроенная, скажем так. Павел Салин: Нет, ну как понять «встроенная»? Встроенная у нас уже есть. У нас есть оппозиция системная в Государственной Думе. Есть системная оппозиция за пределами Государственной Думы, несколько партий, которые, в принципе, оппозиционные, но… Оксана Галькевич: А Владимир о чем говорил, как вы думаете? Павел Салин: Владимир говорил о том же, о чем и мы говорили. Нет оппозиции с реальной конструктивной повесткой. Оппозиция с повесткой «разрушить все до основания, а затем…» населению не нужна. У нас все-таки медианный возраст – 40 лет, люди взрослые. В семнадцатом году медианный возраст российского населения на территории европейской России был 21 год – это молодежь, которая «разрушить все до основания, а затем…». Эти лозунги прошли. Сейчас они не пройдут. Поэтому оппозиция должна предложить конструктивную позитивную повестку и убедить население в том, что оно сможет эту повестку реализовать. Нынешняя оппозиция – ни системная, ни несистемная – такую повестку не может предложить. Оксана Галькевич: Ну смотрите, мы слышим запрос от телезрителей. Может быть, я перефразирую вопрос Кости: а обо что тогда этот запрос разбивается? Ведь есть, наверное, не только Владимир из Ленобласти, который нам позвонил, а есть и другие люди. Обо что в реальной жизни разбивается? Павел Салин: Ну, не разбивается, он пока уходит в песок. То есть люди смотрят, условно говоря, в экран телевизора, не видят там лиц, которые бы их представляли, и уходят в свои какие-то практики: единоличное выживание, семейное выживание. Когда совсем их достанут с экологией какой-то, они выйдут на улицы. Власть там сделает какие-то меры, чуть-чуть назад отыграет или что-то пообещает – и они разойдутся до следующего раза. То есть пока это не разбивается, а уходит в песок. Но слишком уж сильно давление, все сильнее и сильнее уже. Константин Чуриков: Но, с другой стороны (конечно, не тождественный пример, у нас прямо такого нет), Франция, «желтые жилеты» одного потребовали – что-то им дали, повысили зарплату. Пенсионный возраст – вышли. «Ой! Отыгрываем назад». Та же самая система, по сути, да? Павел Салин: Та же самая, только более радикальная. Было, помнится, голосование на одной из радиостанций, когда Владимир Путин сказал, ну, публично спросил, такой риторический вопрос: «А вы что, хотите, как во Франции?» И там главный редактор устроил это голосование. 82% сказали «за». Но это тоже такой троллинг был. Люди просто показали, что им все это надоело. Но 82% с лишним – «за». Это тоже о многом говорило. Оксана Галькевич: Но это на самом деле не означает, что действительно люди этого хотят. Павел Салин: Да, люди не хотят так, как во Франции. Люди не хотят погромов. Они хотят сущностных, мирных, конструктивных и системных изменений, а не имитации изменений. Константин Чуриков: Пока еще есть буквально минута. В каком состоянии сейчас на фоне всех трансформаций, изменений в Конституцию, вообще какой-то тайны за семью печатями находится наше общество сегодня? Павел Салин: Наше общество находится в режиме низкого старта. Им просто нужен лидер, новый лидер, который поведет это общество за собой или, по крайней мере, даст толчок, чтобы из низкого старта уже подняться в высокий. А потом могут прийти другие лидеры. Причем, судя по всему, временной горизонт с учетом определенных субъективных обстоятельств российской власти – где-то год-полтора, не больше. 2020–2021 год – и эти изменения начнутся. Оксана Галькевич: Павел Борисович, вот вы директор Центра политических исследований Финансового университета. Есть наверняка и другие центры, другие ваши коллеги. Наверняка эти выкладки известны. Павел Салин: Да, эти выкладки известны. Оксана Галькевич: И? Выводы какие делают там? Павел Салин: С экспертным сообществом власть общается так же, как с обществом: «Мы лучше знаем, что нужно и обществу, и как с этим обществом…» Наверху все прекрасно знают. Они слышат это, они это видят, но не внимают. Как бы слышат, но не слушают. Оксана Галькевич: Трактуют, в общем, так, как понимают. Павел Салин: Ну, не трактуют… Просто эффект такой. Если что-то не совпадает с точкой зрения – значит, этого нет, это неправильно или этого просто нет Оксана Галькевич: Ясно. Спасибо. Константин Чуриков: Завтра будем обсуждать очередную серию ответов Владимира Путина. Если верить агентству ТАСС, завтра о застое в экономике пойдет речь. Спасибо. У нас в студии был Павел Салин, директор Центра политических исследований Финансового университета.