Ксения Сакурова: Цифровизация, технологии – все это сейчас помогает и медицине. Минздрав разрешил клинические испытания пятой вакцины от коронавируса, она разработана Петербургской биотехнологической компанией BIOCAD. Вакцину получат 360 добровольцев, испытания будут проводиться на базе двух медицинских организаций. Петр Кузнецов: Да. Ну и сейчас внимание: впервые в мире препарат разработан на основе рекомбинантного аденоассоциированного вектора. Что это такое, в чем особенности, обязательно выясним. Еще одни клинические испытания, к которым готовятся в России, связаны с комбинацией вакцин: у нас собираются смиксовать «Спутник Лайт» и AstraZeneca, разрешение на это тоже уже выдано Минздравом. Ксения Сакурова: Сейчас уже в 46 регионах вакцинация стала обязательной, это касается определенных категорий граждан. Еще 8 областей готовятся к введению таких мер. Петр Кузнецов: При этом отношение к вакцинации особо не меняется: не собираются прививаться 40%, сделали это 29%, думают 31%, опрос проведен Mail.ru. Ксения Сакурова: Что касается причин, среди них отказники называют боязнь побочных реакций, еще они не верят в эффективность вакцин, да и вообще не видят в уколах необходимости. Ну, может быть, только пока? Вот совсем недавно вышло исследование журнала The Lancet, который рассказал о том, что люди глупеют после COVID. Может быть, это сможет как-то мотивировать тех, кто пока еще не привился. Петр Кузнецов: Посмотрела на меня. Ксения Сакурова: Реакции твоей, реакции жду. Петр Кузнецов: Я-то и без COVID, знаешь ли… Ксения Сакурова: …молодец. Петр Кузнецов: …глупею, да. Ну что, давайте побеседуем с Николаем Крючковым, генеральным директором контрактно-исследовательской компании, иммунологом, кандидатом медицинских наук. Здравствуйте. Ксения Сакурова: Здравствуйте. Николай Крючков: Добрый день. Петр Кузнецов: Николай Александрович, сразу же по новостям. Что за необходимость в разработке пятой вакцины? Петербургская, новая, BIOCAD, ничего не известно. Чем она отличается? Николай Крючков: Ну, формально это уже шестая вакцина, если их по, так сказать, срокам получения разрешения… Петр Кузнецов: Тем более, да. Вот рекомбинантный аденоассоциированный вектор, на основе его впервые в мире разработан этот препарат, видимо, то, что его прежде всего отличает. Николай Крючков: Ну, я скажу коротко, что пятая была ФМБА вакцина, это рекомбинантная вакцина, которая вроде бы как должна давать именно клеточный иммунитет, судя по всему, гуморальный вряд ли будет давать. Вот эта вакцина на аденоассоциированном вирусе. Что это за вирус? Это вирус, который якобы обладает большей безопасностью. Кстати говоря, он используется сейчас при разработке в составе препаратов генной терапии, например, это одна из моделей, которая используется сейчас для создания препаратов генной терапии, так что, в общем, не сказать, что это никому не известный вирус, вполне себе он известный. Другое дело, что пока препаратов на его основе именно вакцинных не создавалось, сейчас, соответственно, эта ситуация меняется, BIOCAD, видимо, отработал эту модель, отработал технологию производства, опять же очень сложную, кстати, она ничуть не проще, чем у «Спутника V» будет. То есть, строго говоря, я не жду каких-то больших откровений по эффективности, по иммуногенности, вряд ли это будет, вряд ли будут какие-то большие различия по безопасности, но как одна из вакцин – почему нет? Тем более что «Спутник V», наш лидер, до сих пор не вышел на оптимальные, в общем-то, объемы производства массового, ну почему нет. После этого мы также ждем рекомбинантную вакцину, которая также выходит на клинические исследования, «БитуваксКов2», так что это даже еще и не последняя российская вакцина прорывная, ждем еще, что называется, в ближайшее время. Ксения Сакурова: То есть нам нужно просто больше вакцин хороших и разных? Николай Крючков: А дело в том, что ведь вакцины… Во-первых, заранее неизвестно точно, какими свойствами они обладают, если мы говорим о разных технологических платформах, это первый момент. Второй момент… Петр Кузнецов: А это, простите, другая платформа, да? Это не та платформа, на основе которой «Спутник» делали? Николай Крючков: Нет, это не та платформа, но она похожая. В любом случае это векторная вакцина. Ну то есть нельзя сказать, что она кардинально отличается, но все-таки вектор использован другой. Кроме того, как я понимаю, пока это точно не известно, но, как я понимаю из описания этой вакцины, они использовали в составе, внедрив этот вектор не полный S-белок, а, видимо, RBD-антиген, скорее всего. Это правильный подход, вот эти более фокусные вакцины, которые более сфокусированный иммунитет дают, это вот следующее поколение, и в том числе рекомбинантная вакцина, которую я упомянул, которая российская, будет она тоже на RBD-антигене. Так что, в общем, это такой тренд, направление. Значит, второй момент… Первый момент, который я озвучил, – мы не знаем всех свойств. Второй момент: мы, даже понимая, как это в принципе будет работать, понимаем, что для одних людей одна вакцина будет лучше, для других хуже. Но самое главное – каждая из вакцин обладает собственной технологией транспортировки и хранения, условиями транспортировки и хранения, это первое, и второе, конечно, стоимостью, себестоимостью производства и масштабируемостью производства. То есть одно дело мучиться с векторными вакцинами, другое дело, если рекомбинантные вакцины окажутся также высокоэффективными и гораздо, кстати, менее реактогенными, кроме того, они не будут содержать генетический материал, ну и еще ряд преимуществ будут иметь, условия хранения и прочее, прочее, они могут оказаться лидерами по совокупности свойств в итоге. Поэтому мы еще не знаем, какие вакцины окажутся в итоге наиболее, так сказать, оптимальными с точки зрения эффективности, безопасности, иммуногенности, а потому, конечно, такие исследования нужно продолжать и вывод препаратов на рынок нужно продолжать. Одно дело, когда мы с первого, второго, третьего месяца сможем выйти на 10 миллионов доз сразу производственных мощностей, другое дело, когда мы за год вот такими титаническими усилиями вышли примерно на объем, сопоставимый с вышеназванным, это большая разница. Поэтому если мы с помощью новых препаратов ликвидируем как минимум дефицит вакцин в России, будет замечательно, тем более что их можно прекрасно продавать еще и за рубеж, там острая потребность, острый дефицит. Ксения Сакурова: А вот сейчас, насколько я понимаю, одна из основных задач и основных вопросов, который стоит в том числе и перед иммунологами, перед всеми, кто занимается вакцинацией, вакцинами – это возможность ревакцинации и сочетания каких-то препаратов, можно ли прививаться повторно одним и тем же. Вот этот интерес к другим вакцинам, попытка изобрести что-то новое, еще и поэтому нам это нужно? Николай Крючков: Да, безусловно, оптимальные схемы ревакцинации, их разработка – это также одна из задач создания новых препаратов. Надо сказать, что, конечно, мы выясним, какие сочетания будут наиболее оптимальными. Вот, кстати, в отношении аденовирусных вакцин, в частности AstraZeneca, показано, что сочетание этой вакцин с м-РНК-вакцинами, когда одна инъекция делается м-РНК-вакцинами, а вторая инъекция делается, если я правильно помню, аденовирусной вакциной, вот этой AstraZeneca, вот это лучше, чем две инъекции аденовирусной вакциной, по крайней мере в отношении AstraZeneca. Другое дело, что такие сочетания, например, когда мы первый раз, например, вакцинируемся «Спутником V», а вторую вакцинацию, ревакцинацию делаем уже, например, рекомбинантной вакциной со сфокусированным антигенным профилем, мы можем получить лучшую иммуногенность, эффективность при меньшей реактогенности, меньших побочных явлениях и прочее, прочее. Поэтому да, ответ абсолютно точно, да, для ревакцинации это очень важно. Другое дело, что в принципе можно ревакцинироваться и уже существующими вакцинами, например «Спутником V» или «Спутником Лайт» даже лучше, если вы вакцинировались «Спутником V», это тоже возможно, это работает. То есть вот эти изначальные опасения, что второй раз или ревакцинация «Спутником V» невозможно, не оправдываются по сути дела. Другое дело, что наиболее оптимальной, наверное, окажется какая-то другая схема, которую мы пока не знаем. Ксения Сакурова: То есть вот эти попытки миксовать вакцины, на Украине Pfizer и Moderna, у нас исследования сейчас «Спутника Лайт» и AstraZeneca – это, как сказать, не от бедности, не от недостатка вакцин, а это именно попытка найти еще какой-то эффективный способ борьбы? Николай Крючков: Ну вот ваш аргумент про бедность и недостаток вакцин на первом месте сейчас стоит, если мы говорим… Ксения Сакурова: Все-таки это актуально, да? Николай Крючков: Это не просто актуально, для «Спутника V» и AstraZeneca это на первом месте. Почему? Потому что за счет этого «Спутник» получает доступ на те рынки, на которые он бы доступ не получил, наверное, как рассчитывают разработчики, владельцы продукта. А с другой стороны, AstraZeneca, ну мы знаем о некоторых пиар-скандалах, которые были, о проблемах в ходе разработки, о неидеальном профиле безопасности (он неплохой на самом деле, но он далеко не идеальный), репутация, что называется, имидж немножко подпорчен, поэтому вот такое совместное применение как бы и «Спутнику V» выгодно, и AstraZeneca выгодно. Каких-то прорывов в эффективности я не жду, в иммуногенности, это, скорее всего, будет схема сопоставимая, а может быть, даже чуть менее эффективная, чем вакцинация «Спутником», а может быть, точно такая же, то есть здесь прорывов вряд ли каких-то стоит ждать. Но, с другой стороны, если мы планируем поставлять на рынки Латинской Америки, Африки большие объемы, почему бы не сколлаборироваться с таким крупным игроком, как AstraZeneca, и совместные поставки осуществлять. Это, кстати, и логистику страхует в значительной степени. Петр Кузнецов: Ага. Ксения Сакурова: А вот сочетание Pfizer и Moderna, что о нем можно сказать? То, что сейчас на Украине разрешили. Николай Крючков: Ну, это делается также по причине вышеназванной, но в том числе это делается более интересно с точки зрения эффективности, как я сказал, потому что AstraZeneca, уже есть результаты исследований, пока промежуточные, о том, что, еще раз, сочетание м-РНК-вакцин, например Pfizer, в данном случае Moderna, плюс AstraZeneca дает эффекты лучшие, чем две инъекции AstraZeneca, но при этом сопоставимые абсолютно с двумя инъекциями м-РНК-вакцин. Поэтому здесь скорее выигрывает больше AstraZeneca, чем, собственно, м-РНК-вакцины. Ну, думаю, это связано с тем, что Украина хоть как-то пытается получить нужное количество доз для первой вакцинации, для второй вакцинации любыми вакцинами, которые доступны, и в частности Covishield, это вот аналог AstraZeneca, по лицензии которой в Украину изначально и поставлялся в небольшом объеме, и м-РНК-вакцина, на которую Украина надеется, пока поставок сколько-нибудь значительных туда не было. Поэтому это делается в первую очередь для того, чтобы хоть как-то обеспечить, хоть начать вот эту массовую вакцинацию на Украине. Но второе, действительно, делается в рамках международных исследований, для того чтобы проверить, а не будет ли это лучше с точки зрения безопасности и эффективности, иммуногенности. Петр Кузнецов: Ну да. Украина ладно, нам бы с нами разобраться, и дело даже не в ревакцинации, с вакцинацией бы разобраться. Дмитрий Песков комментирует, сейчас на лентах: «Россия пока не может справиться с COVID из-за не слишком высоких темпов вакцинации. Распространение коронавируса возможно остановить только с помощью иммунизации определенного количества граждан, при этом пока темпы вакцинации не слишком высокие. Только вакцинация (еще раз подчеркивает Песков) и вакцинирование определенного количества граждан позволит нам обуздать эту заразу». Николай, какой процент должен привиться, для того чтобы выработался наконец-то этот надежный щит, учитывая, что вакцина не защищает, вакцина позволяет нам переносить коронавирус на ногах, легче намного? Или все-таки это будет естественный коллективный иммунитет? Николай Крючков: Это сочетание и того и другого. Суммарно должно набраться где-то 85% из вакцинированных и из тех, кто переболел, с активным иммунитетом. Не забываем, очень часто забывают вычитать из вот этого процента тех людей, которые после вакцинации и после заболевания уже защитную функцию иммунитета специфического потеряли или близкие к тому, поэтому они не входят в эту формулу коллективного иммунитета. В данном случае речь идет именно о тех людях, которые в данный настоящий момент, в конкретный момент времени имеют защиту. Значит, естественно, поскольку это два больших компонента, вакцинированные и переболевшие, понятное дело, с учетом всех рисков, проблем и опасений, что вакцинироваться несопоставимо лучше, чем переболеть. Поэтому наша задача – это увеличить вот в этой формуле процент людей, которые именно вакцинируются, но не переболеют, в этом, собственно, суть всей этой истории. Пока темпы вакцинации у нас на пике выходили чуть больше 500 тысяч первых иммунизаций в день, для сравнения, в США по 3 миллиона, по 4 миллиона даже в день вакцинировали, это просто сравнение. Да, страна у них побольше по... Но там на самом деле нам-то удалось пока продержаться на этих уровнях недолго, сейчас уже темпы опять спали, менее полумиллиона, но все равно они сильно, значительно выше, чем было до внедрения вот этой «обязательной» вакцинации, там было в районе 150 тысяч первых иммунизаций в день. Но все равно эти темпы далеки от идеальных. Другое дело, что если в идеальных условиях работать, то нам нужно где-то 3,5–4 месяца ударно вакцинироваться, для того чтобы действительно вакцинация уже самым значимым образом сказалась на формировании коллективного иммунитета. Да, еще все равно будут переболевшие, очевидно, но уже значительная часть, примерно 3/4 из оставшихся, у кого иммунитета еще нет или уже пропал, они успеют вакцинироваться либо ревакцинироваться при вот таком подходе, соответственно, мы выполним основную задачу, стабилизацию ситуации к весне. Не надо ожидать, что у нас… Петр Кузнецов: К весне, если это ударными темпами? Николай Крючков: Да, это если идеальные условия, это где-то 3,5–4 месяца в идеальных условиях. Петр Кузнецов: Николай, извините, но я рискну предположить, что велик процент тех, кто с медотводом в общем числе. Николай Крючков: В действительности мы не знаем, каков этот процент. Думаю, что действительно будет заметен, не потому, что люди действительно нуждаются в медотводе, а потому, что врачи и сами люди будут договариваться, «помогать» друг другу и так далее, и так далее, ну как бы оказывать медвежью услугу, назовем это так. Поэтому мы не знаем, какой будет в реальности процент. Но еще раз повторяю, суммарно переболевших и вакцинированных в обществе в любом случае будет рано или поздно где-то 85% примерно, вот, собственно, на эту цифру ориентируемся, всех жителей, не только взрослых людей. Понятно, у нас дети не вакцинируются, подростки пока не вакцинируются, соответственно, их тоже вычитаем из этой формулы, и понятно, что вот этот запас на медотводных будет маленький. Это означает, что больший процент людей все-таки будут вынуждены переболеть, что крайне, как мы с вами понимаем, нежелательно. Еще раз повторяю, что наша задача стабилизировать ситуацию к весне следующего года, полностью перейти из пандемического, ну это по сути дела останется уже пандемией не смертей и госпитализаций, а пандемия самой инфекции, ну вот как это происходит во многих сейчас странах Европейского союза. То есть полностью избавиться от инфекции, нам это не удастся сделать, тем более что и границы у нас вполне себе открыты будут, но тем не менее… И кстати, с этим очень хорошо справляются частичные ограничительные меры, это не значит, что локдаун, это просто разумные централизованные противоэпидемические мероприятия: там, где они вводятся, особых вспышек инфекции нет. Да, они происходят, они видимы, но их уровень несопоставим с предыдущими волнами, например Израиль, многие другие страны, островные государства. Но есть страны, которые уже отказались от противоэпидемических мероприятий практически, типа Великобритании, и мы видим там огромную вспышку инфекции. Но при этом обратите внимание на количество смертей, на количество госпитализаций, оно, конечно, несопоставимо никоим образом с предыдущими волнами. Вот это задача, которую надо… Петр Кузнецов: Да, они ударно вакцинировались, да, у них всплеск был очень заметный, они были в лидерах одно время. Давайте послушаем наших телезрителей, Николай. Тульская область, Анатолий сначала. Здравствуйте, Анатолий. Зритель: Добрый день. Петр Кузнецов: Добрый день. Ксения Сакурова: Добрый день. Зритель: Всем добрый день, эксперт. У меня как у переболевшего в декабре месяце вопрос, что с нами, которые перенесли это, в общем-то, довольно неприятное заболевание? У нас в Тульской области с 1 июля объявили диспансеризацию. Я ее как бы прошел, но это настолько поверхностно… Да еще врач ошиблась в диагнозе, вот… Петр Кузнецов: А с какой целью? Оценить состояние здоровья после перенесенной болезни, или что это такое? Зритель: Да-да. Петр Кузнецов: Людей в вашем возрасте или вообще всех, тех, кто еще не переболел? Зритель: Нет-нет-нет. Петр Кузнецов: Что проверяют-то? Зритель: Те, которые не переболели, боженька с ними, это первое. Почему нам по-серьезному все-таки не помогают, когда мы обращаемся в поликлинику, в амбулаторию? И второе. Полгода, я учитель физики, немножко знаком с молекулярной, и я бы очень хотел, чтобы не просто вот, как Николай общими фразами говорит, так-то и так-то, я вижу в нем чиновника, а я бы хотел видеть врача, вот. Я бы хотел послушать академика Чучалина, чтобы я, учитель физики, понял. Если бы врач с экрана вот так поговорил с нами, то идущих на «вакцинизацию» было бы гораздо больше. Петр Кузнецов: Ага. Анатолий, можно вопрос? Вы в какой помощи нуждаетесь? Вот вы говорили, что вам нужна хорошая конкретная помощь. Зритель: Ну, мое состояние до COVID, до декабря и вот после COVID никак не выпрямится: и головные боли, и суставы, и так далее. Петр Кузнецов: А-а-а, ага. А это такая поверхностная, да, тут померили, давление померили, температуру померили, все, идите, диспансеризацию прошли? Зритель: Ну, примерно так, анализы сдал и все. Петр Кузнецов: Понятно, понятно, не восстановились. Ксения Сакурова: Анатолий, 7 месяцев, да, уже прошло после заболевания? Зритель: Да-да-да, прошло. Петр Кузнецов: С конца года, да. Зритель: Но я же учитель все-таки, понимаете, и я бы очень хотел знать, почему 6 месяцев, а не 8–9. И еще: ну есть же врачи… Ксения Сакурова: Вы сейчас про вакцинацию переболевших, да, 6 месяцев, вы говорите, про это вопрос? Зритель: Да. Если бы с нами вот именно не нагнетали вот обстановку, что и мы должны еще раз провакцинироваться, тогда и процент бы был другой. Ксения Сакурова: Давайте спросим Николая Крючкова. Николай Александрович, почему именно 6 месяцев, почему именно такой срок? Николай Крючков: Я много раз уже рассказывал, очень много раз про это. Петр Кузнецов: Да, но у нас и аудитория каждый раз разная, сами понимаете, Николай Александрович. Николай Крючков: Да, понимаю-понимаю. Ну давайте я назову две основные причины. Первая причина – есть данные исследований наблюдательных больших, которые показывают, что примерно у трети людей переболевших и примерно столько же у вакцинированных… Ну, про вакцины сложнее, потому что вакцины разные, но вот про переболевших скажем – примерно у трети людей через 6 месяцев антитела уже не обнаруживаются. При этом, конечно, остается больше половины взрослых людей, у которых антитела сохраняются и через 8–9 месяцев, правда, их уровень значительно падает. Не забываем про дельта-штамм, что уровень антител должен быть очень большой, для того чтобы перекрыть вот этот риск возможного заражения. Так вот, в условиях того, что мы при массовой вакцинационной кампании не имеем возможности тестировать, провести сплошное антительное тестирование у всех вакцинированных до и после, это невозможно сделать, это миллионы людей, понятно, вы выборочно тестируетесь, а многие люди этого не делают. Стало быть, для того чтобы треть людей не оставить без защиты, вот этот период сокращен где-то до 6 месяцев, 6 месяцев – это наиболее оптимальный и безопасный период, который позволяет трети людей не потерять защиту, ну а остальным людям чуть-чуть раньше, вместо 9 месяцев через 6 уже ревакцинироваться. Это лишняя трата ресурсов, но она меньше, чем если бы мы сплошное антительное тестирование делали. Вот, собственно, вот эти две причины. Ксения Сакурова: Я так понимаю, что Анатолий переживает, что у него до сих пор могут быть высокие титры антител, не повредит ли это его состоянию, если он сейчас вакцинируется. Повредит или нет? Николай Крючков: Если нет медицинских противопоказаний, то не повредит. Ксения Сакурова: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо. Николай Крючков, генеральный директор контрактно-исследовательской компании, иммунолог, кандидат медицинских наук. Ну вот Анатолий рассказал свою историю, еще больше подобных историй. Мы спросили у людей, кто уже переболел COVID, как долго приходили в себя, есть ли какие-то остаточные явления, потому что после этого продолжим говорить именно о тех, кто перенес болезнь. ОПРОС Ксения Сакурова: О последствиях мы продолжим говорить. Вот авторитетный международный журнал The Lancet, на него часто ссылаются в связи с коронавирусом, недавно опубликовал масштабное исследование, в котором заявил, что после коронавируса у больных снижаются когнитивные способности, в общем, так или иначе люди глупеют. Так это или нет, будем обсуждать с нашим следующим экспертом. У нас на связи Семен Голошейкин, сотрудник Института высшей нервной деятельности Российской академии наук. Добрый день. Петр Кузнецов: Здравствуйте, Семен Александрович. Семен Голошейкин: Здравствуйте. Петр Кузнецов: The Lancet даже пошел, он вычислил, что -7 IQ человек теряет. Ксения Сакурова: Посчитали. Петр Кузнецов: Но там после ИВЛ именно. Семен Голошейкин: Ну, во-первых, я хочу сказать, что, как вы заметили, The Lancet очень известный журнал, не доверять тому, что там опубликовано, нет никаких оснований. Но рекомендую, конечно, более внимательно прочитать, потому что вот эта цифра, на семь пунктов снижается IQ, она там приведена в формате дискуссии, в качестве примера, она может быть не так ужасна, как казалось бы. Ксения Сакурова: А как нужно к этому относиться? То есть есть некий процент людей, который может таким образом глупеть, или просто это некое изменение, которое восстанавливается потом? Почему это не так ужасно? Семен Голошейкин: Почему я говорю, что это не так ужасно? Потому что это только самое начало исследований. Я думаю, более весомое заключение можно сделать, когда будут проведены так называемые лонгитюдные исследования, это когда один и тот же человек проходит обследование несколько раз, в идеале до болезни, после болезни и еще последующие измерения с какой-то периодичностью. Тогда мы сможем оценить не только, было ли это конкретно, но и как это прогрессирует в плане улучшения этих показателей после перенесенной болезни. То есть даже в этой самой статье указано прямо крупным шрифтом, что это самая первая работа, которая привлекает внимание к данной проблеме, но она требует более детального изучения для вынесения каких-то серьезных мнений. Петр Кузнецов: Семен Александрович, я вот на своем опыте могу вам сказать общения со знакомыми: не один знакомый мне говорил, что после перенесенного коронавируса, там характеристика была в принципе одна и та же – признаются активно, что «я стал тупить». Вот человек замечает, что в каких-то элементарных вещах он просто зависает, что-то с ним происходит, и он это замечает. То есть мы можем же все-таки предположить, что вирус каким-то образом на мозговую деятельность влияет? Временно не временно, неважно, но вот показания прямо вот людей, которым верю, зачем они на себя будут наговаривать. Семен Голошейкин: Однозначно воздействие есть, поскольку тут целый комплекс факторов. Во-первых, коронавирус – это серьезный воспалительный процесс, если мы говорим о тех людях, которым пришлось пройти госпитализацию. И соответственно, все вот эти нежелательные процессы вызывают, банально говоря, отравление мозга, то есть различные вещества негативно влияют на его функцию. Потом, если человек имел несчастье получить вирусную пневмонию или, еще хуже, осложненную пневмонию, у него снижается содержание кислорода в крови. Это гипоксия, она тоже очень отрицательно влияет на функции мозга. И плюс к тому нам известно, я не вирусолог, но мне так известно, что коронавирус влияет на кровеносную систему, микроциркуляция нарушается в мозгу, тоже нарушается питание мозга. Это может вызывать как временные, так и более серьезные, необратимые последствия, но точно сказать, что там происходит, мы пока не можем. Но для тех, кто не хочет вакцинироваться, это вполне подходящая страшилка, то есть не все люди боятся потенциального инфаркта или инсульта, но поглупеть почему-то боятся все панически. Да, такой эффект есть, мы теряем часть своих когнитивных способностей после коронавируса, как после любых других тяжелых заболеваний в принципе. Ксения Сакурова: Семен Александрович, а как-то связано то, что ранее говорили, якобы одним из последствий коронавируса является депрессия долгая, у нас сейчас всплеск каких-то психологических и психических даже проблем фиксируют специалисты? Это как-то связано с работой мозга и с влиянием коронавируса на мозг? Семен Голошейкин: Я вам открою маленький профессиональный секрет: все в нашей жизни связано с работой мозга, иначе просто быть не может, вот. А к вашему вопросу – да, это широчайшее поле деятельности для наших психологов, психотерапевтов, потому что, помимо чисто биологического воздействия со стороны воспалительных процессов, как я говорил уже, гипоксии и прочего, которые объективно физически повреждают мозг, вы не забывайте еще про колоссальную психологическую нагрузку, которая связана с самим тяжелым течением болезни и, собственно, с рядом значительных неудобств в жизни. То есть качество жизни резко упало за счет того, что существуют ограничения, существует страх, страх – это очень серьезно, он может вызвать и депрессию, и любые психосоматические заболевания на длительное время, которые будет не так-то просто вылечить и откорректировать. Ксения Сакурова: Ну то есть это все-таки скорее влияние каких-то социальных факторов, нежели органика, какие-то органические изменения в мозге в результате болезни? Семен Голошейкин: Я думаю, что это, конечно, комплекс. Ксения Сакурова: Комплекс. Семен Голошейкин: Комплексное воздействие. Относительно органики в мозге может дать ответ только детальное исследование с использованием новейших технологий, таких как МРТ, функциональная МРТ, и это должны быть серьезные исследования. Я думаю, они уже… Петр Кузнецов: Многолетние, да. Семен Голошейкин: Многолетние. И, как я сказал, это должны быть повторные измерения с какой-то периодичностью, чтобы отследить динамику этих изменений, тогда уже можно будет выносить какой-то приговор по этому поводу. Я думаю, что огромное количество исследователей сейчас кинулось на эту тему, потому что никого на Земле эта тема не оставила равнодушным. И готовятся, я думаю, проекты, рано или поздно они будут профинансированы, и примерно через несколько лет только мы увидим настоящих экспертов, которые вам обоснованно ответят на этот вопрос. Петр Кузнецов: Будем надеяться, к тому времени мы окончательно COVID победим. Спасибо. Ксения Сакурова: Спасибо. Петр Кузнецов: Семен Голошейкин, сотрудник Института высшей нервной деятельности РАН. Оставайтесь с нами. Мы поговорили о последствиях возможных коронавируса, выяснили, что The Lancet поспешил, мягко говоря, о пятой вакцине, или шестой даже, поговорили, дальше «Несерьезные новости», и потом о том, как машина становится роскошью, дефицитом.