Оксана Галькевич: Ну а прямо сейчас рубрика «Личное мнение», и в нашей студии сегодня научный сотрудник Социологического института Российской академии наук Петр Бизюков. Петр Вячеславович, добрый вечер. Петр Бизюков: Здравствуйте. Константин Чуриков: Добрый вечер. Ну это ваше «Личное мнение», ваше время. О чем хотите поговорить? Петр Бизюков: Ой, вы знаете, я начну с двух новостей… Константин Чуриков: Так. Петр Бизюков: …не очень хороших, которые были получены буквально в последние недели, пришлось сформулировать вот эти выводы. Первая заключается в том, что вот в вопросах заработной платы, несправедливости, с которыми люди сталкиваются на работе, в одиночку сделать ничего невозможно. То есть если вы хотите, если вас обидели, если вас ущемили, если вы столкнулись с несправедливостью, бороться в одиночку, в общем-то, бесполезно, если у вас нет, конечно, блата, если у вас нет какого-то высокого покровителя, потому что система сложилась такая, что сегодня жаловаться совершенно бесполезно. Вы можете сколько угодно рассказывать о том, как вам тяжело, о том, как вам плохо, как это все несправедливо, как это нарушает все сложившиеся нормы и даже законы, – в общем, это уже никого не волнует, привыкли. Сегодня голос одиночки практически не слышен, сегодня, для того чтобы как-то отстоять свое, нужно искать себе… Константин Чуриков: …себе подобных. Петр Бизюков: …подобных: коллег, потерпевших таких же, людей, которые вас поймут, которые к вам присоединятся, и в этом случае вы имеете шанс чего-то достичь. Это не значит, что я призываю к каким-то массовым выступлениям, бунтам, забастовкам, нет. Сегодня особенно в трудовых отношениях объединенные группы людей могут, у них есть широчайший спектр возможностей. Даже уже сам факт, что работники выступают совместно, группой, не один кто-то, это уже оказывает серьезное влияние. И вот изучая трудовые конфликты, я просто вижу, что сам факт объединенной позиции людей уже влияет на руководителей. Константин Чуриков: Давайте мы сейчас вот просто приведем примеры некоторых трудовых конфликтов и даже не будем трогать ситуацию в Центре Блохина, потому что там ничего пока не понятно, там еще продолжается внутреннее расследование. Ну вот, например, давайте в Свердловскую область отправимся, где жители 7 сел и деревень остались без почтового отделения, там уволились 2 сотрудника, в общем, всего двое их было. Оксана Галькевич: Зарплаты у них были, естественно, очень низкими, а нагрузка очень высокой, как водится: каждый день пешком минимум 8 километров, часто по бездорожью. Почтальоны обслуживали больше 3 тысяч человек, приносили газеты и журналы, посылки, квитанции за коммунальные услуги и товары из магазина, за это получали по 6 тысяч рублей в месяц. А теперь людям приходится самим ездить на почту в районный центр. Борис Минаев: Чтобы доехать в Каменск заплатить за коммуналку, стоимость билета 45 рублей от сих, обратно тоже 45, 90 рублей, пенсионер теряет еще 90 рублей. За коммуналку, может быть, и надо было заплатить 80 рублей, а получается, ему еще 90 будет в нагрузку. И так пенсии нищенские! Константин Чуриков: Вот когда в областном филиале «Почты России» найдут новых сотрудников, вот тогда и планируют там открыть отделение. Пока корреспонденцию обещают развозить на машине трижды в неделю. Теперь в Челябинскую область давайте двинемся, село Октябрьское, там могут остаться люди без «скорой» – 5 из 6 фельдшеров написали заявления об уходе тоже из-за низких зарплат. Им приходилось работать по 10 часов в день. Фельдшеры, кстати, работали и за диспетчеров, и за медсестер, еще заменяли санитарок в приемном покое, но зарплата от этого выше не становилась. Формально в этом году оклады медикам увеличили, но свели к минимуму все дополнительные выплаты, и вот с января даже они стали получать меньше. Татьяна Щур: Я получала с прежним главврачом со всеми подработками, у меня тоже был график по 180 часов, по 200 часов, я получала почти 37 тысяч, 35. Сейчас если я столько часов отработаю, я получаю 23–24 тысячи. Оксана Галькевич: Главный врач этой больницы уже уволил двоих фельдшеров, остальным пообещал повышение зарплаты, но на руки эти деньги люди еще так и не получили до сих пор. Константин Чуриков: Петр Вячеславович, ну вот вы говорите, надо координироваться, бороться в рамках закона, естественно. А как в данном случае бороться, если так устроена система? Петр Бизюков: Ну, во-первых, я еще вторую новость свою не сказал. Константин Чуриков: Так, давайте вторую. Петр Бизюков: А она как раз близка к последнему сообщению. Речь идет об очень тревожной ситуации в здравоохранении. Дело в том, что не только в рамках того мониторинга трудовых протестов, которые веду я, есть еще коллеги, и все фиксируют просто взрывной рост протестных акций в здравоохранении. Двадцать шесть процентов всех протестов в первом полугодии по стране составляют протесты медиков. При этом нужно… Да, с чем это сравнивать? В прошлом году было всего лишь 9%, в позапрошлом было 6%, то есть рост в 3 раза. При этом нужно иметь в виду, что медики, мне доводилось с ними работать в рамках моих исследований, я вам могу сказать, что это очень тяжелая на подъем категория. Для того чтобы медики начали что-то вот такое делать, это должно произойти что-то сверхординарное. Мало того, чем выше квалификация, тем труднее они поднимаются вот на эти вещи. И поэтому, когда мы видим хирургов, как в Нижегородской области, упоминавшийся вами центр, еще врачи сегодня высказывают свою готовность к протесту, это говорит о том, что происходит что-то очень серьезное. И, значит, я просто, пользуясь возможностью, хочу сказать, что не надо решать это силой, не надо давить на людей, которые решаются высказать свое недовольство. Нужно вступать в переговорный процесс, это обращение к тому медицинскому начальству, которое идет… Потому что практически везде медики начинают с какого-то заявления, обращения вполне мирного, потом тут же включаются какие-то репрессивные механизмы, и это все разрастается до тех… Возьмем весенние события в Кузбассе, в Анжеро-Судженске, возьмем события в Нижнем Новгороде, там врачи, пермская «скорая помощь»… Ведь, как правило, потом приходится эти требования удовлетворять. Но зачем накалять атмосферу? Константин Чуриков: А вот в данных конкретных случаях можно ли это назвать протестом, ведь недовольные врачи пишут заявления об уходе, об этом публично рассказывают, и собственно, они готовы уйти, – это является протестом? Петр Бизюков: Что такое протест? Протест – это отказ от обычных таких вот трудовых действий, обычных отношений. К огромному сожалению, я здесь у вас не раз об этом говорил, наше законодательство о трудовых конфликтах, о трудовых спорах настолько неуклюжее, оно настолько неисполнимое, что вот эта, в общем-то, локальная, очень внутренняя проблема должна решиться внутри, мы не должны знать об этих конфликтах. Оксана Галькевич: Петр Вячеславович, но вот… Петр Бизюков: Решать по закону. Но так как эта процедура не работает, это выплескивается наружу, и собственно говоря, формирует вот тот общий фон социальной напряженности, который сейчас и так немаленький. Оксана Галькевич: Вы сказали, что чем выше квалификация, тем тяжелее эта категория на подъем. Но чем выше квалификация, тем людям проще, как сказать, сказать о неких обязательствах, обязанностях, сказать, например, что они таким образом некую корпоративную, трудовую, профессиональную этику нарушают, как, в общем, с медиками и происходит время от времени. Все-таки они заложники своей работы, за них спинами люди, дети, если это детская больно, и так далее, и им часто об этом говорят. Петр Бизюков: Я поэтому и говорю. Кстати, по закону им запрещено бастовать, медикам. Оксана Галькевич: Да. Петр Бизюков: Но по закону нельзя их доводить до такого состояния, я думаю, потому что… Вот опять-таки медики, мы все знаем, что они работают с переработками, они очень-очень заняты, им некогда поднять голову, оглядеться вокруг, что происходит с ними самими, как правило. Во-вторых, это все-таки люди, которые, ну большая часть из них – это те люди, которые отдают, они работают ради других, некоторые из них держат жизнь человеческую в своих руках. Поэтому ответственность за то, что они делают, в каких условиях они делают… Они могут многое терпеть, мы видим порой просто вопиющую обстановку в больницах, делают какие-то шокирующие фотографии, где пол проваливается, стены рушатся, но ведь там все равно работают врачи. И злоупотреблять их терпением, вниманием… Они знают, какие есть требования, в каких условиях должно проходить лечение, какое должно быть наблюдение за больным. Нельзя ставить их вот на эту грань. И если они встают по какому-то поводу, для меня это очень тревожный симптом. Константин Чуриков: Какой закон не работает или какой закон работает не в ту сторону, что вот, вы говорите, медики доведены до такого состояния? Небольшой экскурс в историю, вообще с чего началось? Вот когда вот эти ставки были сокращены? Петр Бизюков: Как всегда начали экономить зарплату. Первые весенние протесты медиков заключались в том, что медсестер стали переводить в категорию санитарок, это притом, что у них оставались предыдущие их функциональные обязанности, им еще добавлялось что-то, но это позволяло выводить какую-то часть персонала за пределы тех, кто по последним постановлениям президентской программы должны были получать повышенную заработную плату. Вот вместо того чтобы изыскивать средства, повышать заработную плату, начали выводить за штат людей, которым это нужно было делать. Цифру можно натянуть, а человеческие проблемы ну как-нибудь там придавим, кого-то уговорим, кого-то запугаем. Константин Чуриков: А на каком уровне вот эта ошибка возникла? Петр Бизюков: Ошибок… Здесь все уровни в это включены. Одним дана, видимо, команда укладываться в тот бюджет, который определен, хотя вот тут опять возникает очень сложная проблема, которую тоже на уровне больницы не решишь. Ну кто определяет, сколько в данном регионе будет отпущено на здравоохранение? Это делают депутаты, но это же определяется в том числе и той политикой государственной, которая связана с финансированием регионов, сколько они дадут, сколько они выделят. Ведь почти все регионы дефицитные, то есть сколько им дадут, столько и спасибо, а дальше они уже это разверстывают. Дальше, конечно, включаются вот эти широко известные коррупционные механизмы, потому что опять-таки притча во языцех, сколько получают главврачи, сколько получают рядовые сотрудники и младший персонал – это копейки. Конечно, здесь нужно каким-то образом вот эти отношения регулировать. Я еще раз повторяю, поставить какой-то надзорный орган, который все это уладит, нереально. Константин Чуриков: У нас уже есть Росздравнадзор, трудинспекция есть, у нас куча надзорных органов-то. Петр Бизюков: Не успеют они везде и всюду. Это должны делать сами работники, этот контроль никто не отменял. И конечно же, он нужен не только со стороны профсоюзов, существуют профессиональные ассоциации, потому что мы знаем по зарубежному опыту, насколько сильны профессиональные ассоциации медиков, которые разрабатывают квалификационные требования, этические требования ко всем, кто хочет называться врачом. И если человек что-то нарушил, доктор что-то нарушил, конечно, он будет иметь дело со своей ассоциацией. Но если он удовлетворяет требованиям своей ассоциации, она, конечно, встанет за него горой. Поэтому нужно включать вот этот контроль, снизу. Активистов, людей, которые готовы что-то делать, нужно не давить, их нужно не увольнять, их нужно не выговоры делать, а нужно организовывать с ними нормальный процесс. Это непросто, это очень непросто, нет культуры диалога. Константин Чуриков: У нас русская народная поговорка есть «не выносить сор из избы». Вот человек выйдет, прокомментирует, скажут: «Ну что ж ты, Михаил Михайлович, мы тебя давно знаем…» Петр Бизюков: Да пожалуйста, не выносите, решите это внутри, найдите решение внутри своего коллектива, не выносите. Собственно говоря, трудовое законодательство и должно давать такую процедуру, чтобы, я еще раз повторяю, мы с вами не знали. Константин Чуриков: А такие примеры у нас есть вообще, или мы о них просто не знаем, нам не сообщают? Петр Бизюков: Ну, конечно, когда это удается, мы об этом не знаем. У людей возник конфликт интересов, есть такие примеры. Есть эффективные профсоюзы, которые действуют внутри, у которых отлажен нормальный процесс. Скажем, я знаю ситуацию на Западно-Сибирском металлургическом комбинате в Новокузнецке, где отлажен ну просто технологический процесс сбора всяческих претензий, их регулирования, то есть что-то решается сразу, что-то переносится на более высокий уровень, что-то откладывается на потом, но это делается в режиме диалога. И мы не знаем с вами об этих столкновениях, потому что это решается там. А то, что выходит наверх, то, о чем мы узнаем, – это колоссальный управленческий дефект, это следствие того совершенно не пригодного закона о разрешении трудовых споров. Оксана Галькевич: У нас есть звонок из Московской области, Александр. Александр, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Очень приятно, что я до вас дозвонился, потому что много раз пытался, но никак. Я хотел бы рассказать. Много лет назад, 1997–2000-е гг., мы заканчивали медучилище, фельдшера. Ну потом в стране кризис, кто пошел в бизнес, кто куда. Теперь многие решили вернуться в медицину, наш президент говорит, что повышать будут. И мы столкнулись с такой проблемой, что нужно получить сертификат, сначала вернее восстановить диплом, а это 30 с лишним тысяч рублей, полгода ездить учиться. Дальше надо получить сертификат, это тоже 30 тысяч рублей. Я устроился в город Электросталь в Подмосковье, мне ни форму не выдали, ничего, купил за свой счет, обещали как-то нам доплатить, но тишина… Константин Чуриков: Александр, куда устроились? В «скорую», куда? Зритель: «Скорая помощь» города Электросталь. Константин Чуриков: «Скорая помощь», так. Зритель: В первый же день заставили мыть машину, мотивируя тем, что дезинфекторов нет, будут мыть фельдшера, и это, знаете, добровольно-принудительно. Когда я стал диктовать условия, я человек как бы финансово обеспечен, мог себе позволить поконфликтовать. Короче, меня выгнали, скажем так, сделали все условия, я проработал 2 смены с давлением. Я решил это так не оставлять. Дальше поехал, у нас теперь объединили Подмосковье в один общий центральный центр Подмосковья, пожаловался руководителю, что это все происходит, мне мотивируют, что так везде у нас в стране. Дальше на этом все дело не заканчивается. Помимо того, что ты бегаешь, вместо 15 бригад в смену выходит 3–4 бригады, на «скорую» заехать не дают, ни поесть, ни попить, машину не заправишь, она встанет, а человек должен есть, как минимум сходить по нужде. Формы не дают, авторучки не выдают, ничего не выдают. Мы как животные в прямом смысле. Приезжаешь усталый… Представляете, я в чистой красивой одежде сам ее стираю, нарушая все санитарные нормы, на это тоже денег не выделяют. Мы должны в чистой форме помыть машину, потом ехать к детям на вызов, ко взрослым. Это еще мелочь, теперь наоткрывали центры с инфарктом, с Электросталя мы везем в Жуковский, в Красногорск. Довезешь ты человека, не довезешь, врачей нет, везет фельдшер. Бывает, смена кончилась, твой пациент, ты вляпался, ты и разруливай, говорят, «что вы нам на «скорую» звоните». Телефонов нет, мы обязаны как такси теперь пациенту звонить и говорить: «Здравствуйте, «скорая» прибыла», – телефонов нет, денег нет. Начал диктовать… Ставка, вы не поверите, 17 252 рубля. Если ты немножко работал, стаж небольшой, 18 900. Мне сказали потерпеть, через 7 лет будут «колесные», я говорю: «У меня такое чувство, что будут гробовые в таком ритме работы». Приезжаешь к пациентам, когда я увидал «Войну и мир», что мне надо заполнить, формат А4 с двух сторон – не только его диагноз поставить, мне надо еще социальное положение, страховой полис, название компании, название полиса, на двух, на трех листочках, приехать на «скорую помощь», у тебя дежурный врач проверяет правильность заполнения, если неправильно, ты переписываешь, время приезда мы тоже должны подписывать в статистику. И самое интересное, найти код диагноза, то есть если инфаркт, я не пишу «инфаркт миокарда», а должен 257.935. Списываешь салфетку, списываешь шприц… Никому никакого дела нет, понимаете? И люди работают, вы просто не поверите, возрастной ценз 70 и чуть постарше, у них чуть зарплата побольше за счет категории, за счет выслуги лет. А представляете, молодежь, которая сейчас заканчивает медучилище, придет фельдшер на 17 тысяч. Константин Чуриков: М-да, вы сейчас отрекламировали эту профессию на всю страну, Александр. Не пойдет молодежь. Зритель: Да. Я просто говоря к тому, что мы решили вернуться, потому что уже стареем, хочется как-то теплое место приобрести, уже опыт, все-таки у нас старый, еще советский опыт, дипломы. Понимаете, мы вынуждены… Я так ушел, и никто, нигде, даже главврач не спросил, в чем причина моего увольнения. Когда другие стали митинговать, всем говорят: «Не нравится? – увольняйтесь!» Константин Чуриков: Да, «новых наберем», как они обычно говорят. Зритель: Как говорят…, будет болото, лягушки напрыгают, про нас говорят. Оксана Галькевич: Да, спасибо, Александр. Константин Чуриков: Спасибо, Александр. Оксана Галькевич: Петр Вячеславович, мы поняли, что в здравоохранении на самом деле напряженная ситуация, вы сами сказали, что с 2017 года по 2019-й с 6% до 26% за первое полугодие выросло число каких-то там выступлений. Но медицина не единственная, наверное, сфера, где так или иначе люди объединяются, выступают, как-то что-то заявляют? Петр Бизюков: Нет, конечно, не единственная. По-прежнему остается очень конфликтной сферой пассажирский транспорт, потому что такси, маршрутки, троллейбусы, там идут бесконечные какие-то переделы на уровне городов рынка… Константин Чуриков: Вот вы сказали про 26%, извините, перебиваю, это врачи. Вот хочется понять, основной пирог этого протеста? Петр Бизюков: Это только здравоохранение. Оксана Галькевич: Только здравоохранение. Константин Чуриков: Здравоохранение, так. А дальше кто? Петр Бизюков: Дальше идут транспортники. Константин Чуриков: Транспортники. Петр Бизюков: Потом идет машиностроение, остальные там отрасли распределяются. Еще среди лидеров бывают ситуативно строители, ЖКХ. Причем почему я еще так акцентирую внимание на здравоохранение? Дело в том, что прошлый и позапрошлый годы главным источником социальной напряженности была сфера такой, знаете, «серой» экономики: вот этот городской транспорт, строительство, ЖКХ, торговля, вот они давали бо́льшую часть вот этих вот протестных выступлений. Они, как правило, были стихийные, потому что там нет профсоюзов, там нет никакого... Они работают, как правило, все «вчерную», и вот они выступали. И мы говорили о том, что произошел сдвиг из индустриального сектора в неформальный, это плохо. Но данные этого года меня просто повергают в удивление: из неформального сектора источник протестов переместился в зону формальной занятости. Ведь все бюджетники, у них есть трудовые договоры; мало того, там действует вот этот профсоюз «Здравоохранение» ФНПРовский. Но практически все выступления – это либо созданный вновь «Альянс врачей», либо это профсоюз «Действие» из КТР. Профсоюз «Здравоохранение» я обнаружил только в 2-х случаях, и то они участвовали на стороне, пардон, работодателя. Константин Чуриков: Ручные профсоюзы, вы хотите сказать? Петр Бизюков: Да. Константин Чуриков: Смотрите, вот еще такая вот история. Там вроде все не так плохо, в начале сентября начальник департамента образования Екатеринбурга Екатерина Сибирцева комментировала информацию о массовом дефиците учителей в школе. Вот тут очень просто интересно за заявлением самим последить, цитата: «Алармистские заявления не всегда коррелируют с действительностью», – сказала она. – «У нас действительно есть вакансии, но они сейчас закрыты за счет повышенной интенсивности труда (это так называется). И так у нас было каждый год: педагоги работают с нагрузкой 1,5 ставки по городу уже много лет. За ставку начисляется зарплата от 9 до 12 тысяч рублей (это все она же говорит), но это неполная зарплата. Зарплата начисляется на всю нагрузку, то есть в среднем по городу на 27 часов в неделю», – ну и так далее. Слушайте, вот я смотрю, я просто слежу, я не эксперт по трудовому праву, я просто журналист. Вы видите, «повышенная интенсивность труда», это нормально, «у нас так всегда было каждый год», «1,5 ставки». Вот какое понимание на каком уровне должно возникнуть, что вот это не является нормой? Петр Бизюков: Должно прийти понимание, что на одну ставку человек должен получать достойную заработную плату, потому что в бюджетном особенно секторе предыдущие годы культивировалась такая норма: хочешь больше заработать? – больше работай, и педагоги брали себе по 2, по 3 ставки. И вот тогда родилась эта знаменитая фраза про бюджетников, что если работать на одну ставку, есть нечего, если работать на две ставки, есть некогда. Это абсолютно не нормальная ситуация. Возможно, на какой-то краткий период это можно было допустить, но превращать это в норму, конечно, ненормально. И здесь вот у чиновников, у руководителей бюджетных организаций должен произойти перелом. Не «достойная зарплата на десять ставок», а достойная зарплата на одну. А уж если человек хочет работать больше и берет, он должен просто получать очень много в этом случае. Оксана Галькевич: Но опять же возвращаясь к историям медиков, получается, что ситуация имеет динамику с зарплатами, но она не совсем в том направлении движется, в котором хотелось бы, правильно? Петр Бизюков: Да, там очень много того, что люди называют мухлежом. Оксана Галькевич: Бухгалтерские ухищрения, со ставки на ставку… Петр Бизюков: Да-да. Оксана Галькевич: …оклады, еще что-то, и люди получают в итоге меньше. Петр Бизюков: Да. Константин Чуриков: Смотрите, но возникает еще вопрос: достойная зарплата – это какая зарплата? Потому что дальше нам начинают люди рассказывать разное, говорить, что у нас уровень жизни разный, зачем платить условно в Дагестане врачу за вот этот же рабочий день столько же, сколько врачу, я не знаю, в Москве? Петр Бизюков: Вот опять я вернусь… Константин Чуриков: Хотя они оказывают одну и ту же услугу и лечат одинаковое, предположим, количество людей. Петр Бизюков: Значит, здесь я опять вернусь к низовому контролю и к переговорному процессу. Люди, работники не дураки, они не будут выдвигать требований, «дайте нам миллионную заработную плату», они прекрасно понимания, сколько можно рассчитывать получать на этом предприятии. И конечно, с ними всегда можно договориться. В начале 1990-х гг. мне доводилось много раз участвовать в переговорах, когда руководители действительно, понурив голову, рассказывали своим работникам о том, какие приходят трудные времена и что нужно затянуть пояса, и ведь работники шли на это, и они затягивали эти пояса. Но потом, когда приходили «жирные» годы, начальство почему-то забывало выступить с предложением: «Так, ребята, пора отпустить пояса, готовьте карман для повышения». Оксана Галькевич: «Держите карман шире» это называется. Петр Бизюков: Да, «держите карман шире» называется. Поэтому вот это понятие «достойная зарплата», у него нет четкой границы, это то, что должно быть определено между работодателем и его работниками, между работниками этой отрасли, этой территории. Они решат, они способны, и не надо думать, что чем больше мы минимизируем заработную плату, тем лучше будет для нашего предприятия, для нашего производства, для нашей организации. Оксана Галькевич: Да кто ж так думает-то в здравом-то уме и трезвой памяти? Петр Бизюков: Очень много, очень много думают работодатели таким образом, считают, что чем больше они сэкономят на заработной плате, тем будет лучше. Константин Чуриков: Петр Вячеславович, но с сегодняшнего дня, с 1 октября, зарплата работников бюджетной сферы должна быть увеличена на 4,3%, это касается огромного количества граждан. Как вы считаете, сама эта цифра 4,3% прибавки – это…? Петр Бизюков: Это ничего. Константин Чуриков: Это ничего? Петр Бизюков: Это в пределах ошибки статистической. Понимаете, есть такое понятие, как порог ощутимости. То есть если я предложу, ну я не знаю, кому-то премию в 100 рублей, даже пенсионеры смеются над такой прибавкой. Для работника, для человека, который работает, скажем, на многомиллионной технике, человек, у которого в руках жизнь, человек, у которого в руках судьба будущих поколений, – можно ли ему такими подачками его стимулировать, да еще и призывать быть довольным? Константин Чуриков: Ну главврача, наверное, можно поздравить с такой индексацией при его зарплате. Петр Бизюков: У него и зарплата выше, понимаете? Константин Чуриков: Ну в том-то и дело. Петр Бизюков: Вот эти пороги ощутимости, мы их пробовали считать, мы находили когда-то. Там обсуждалась такая тема, что если вам дают прибавку, которая ниже того, что вы считаете как прибавку, это человека оскорбляет, а не стимулирует. Константин Чуриков: То есть из серии «лучше бы ничего не прибавляли»? Петр Бизюков: Лучше бы ничего не предлагали. Оксана Галькевич: Ну вот тот человек, который нам звонил из Московской области, 18 900, он говорил, у него зарплата? Значит, 189 рублей – это 1%, умножаем на 4,3%, его прибавка, индексация составит 812 рублей. Константин Чуриков: Спасибо вам. У нас в студии был Петр Бизюков, научный сотрудник Социологического института РАН. Это еще не все, через две минуты продолжим, там тоже разговор важный. Оксана Галькевич: Будем говорить, друзья, о нездоровой страсти к накопительству. Можно ли вовремя остановиться, а не вкладывать это все в какие-то безумные истории, так скажем? Мы сейчас расскажем о них. Константин Чуриков: Да, лучше вовремя остановиться, конечно. Оксана Галькевич: Да. Константин Чуриков: Спасибо.