Ольга Арсланова: Итак, действительно Минсельхоз сегодня получил уже официальную информацию о введении Турцией пошлин на ввоз российской продукции. Давайте посмотрим на экран, о каких пошлинах идет речь. Для пшеницы и кукурузы составит она 130%, для подсолнечного масла – 36%; есть при этом и дополнительные ограничения. При этом пошлины введены также, как сообщается, на ввоз бобовых, о чем раньше не говорилось. Напоминаем, что правительство Турции ввело пошлины с 15 марта, и по сути в таком размере они означают полную остановку поставок. Виталий Млечин: Ведь Турция была ключевым импортером российской продукции. Сейчас российские чиновники и бизнесмены уже ищут новые рынки сбыта. Где они? Попробуем выяснить прямо сейчас. Наш гость – Александр Корбут, вице-президент Российского зернового союза. Здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Александр Корбут: Доброго дня. Виталий Млечин: Что это все означает? Ольга Арсланова: "Томатная месть"? Виталий Млечин: Насколько существенно это для нас, давайте сразу обозначим. Александр Корбут: Ну, давайте назовем вещи своими именами: как мой внук говорит, "войнушка". Торговая "войнушка". Причем с моей точки зрения она была объявлена не очень корректно – то есть просто 15 марта появилась информация в СМИ; те цифры, которые вы привели, которые Минсельхоз опубликовал – это ответ турецкой стороны на письмо Минсельхоза. То есть уведомления никакого не было. Я напомню: после того, как сбили нашу "СУшку", мы ввели ограничения с 1 января, то есть, вообще-то говоря, дали людям поработать, и туркам в том числе, чтобы перейти на новые рынки, адаптироваться. Здесь это прошло вот таким образом. Значит, помимо тех культур, которые вы сказали, также выведен из режима… У них есть режим временной переработки: те страны, которые включены в лицензию на временную переработку, имеют нулевые пошлины. Вот Россию из этого списка просто-напросто исключили, причем исключил Минэкономики турецкой – просто на сайте убрали страну под названием "Россия" и перестали турецким импортерам выдавать лицензии. Туда же подпал еще рис и подсолнечный шрот, то есть достаточно широкий спектр продуктов, которые являются весьма значимыми и чувствительными. Виталий Млечин: Что это для нас означает? И сколько времени есть у чиновников и бизнесменов, чтобы найти другие рынки, потому что он портиться же начнет, очевидно? Александр Корбут: Нет, портиться ничего не начнет. Рынки уже ищут, начали их искать, когда прошли только первые сообщения в СМИ. Потому что я еще раз говорю: официально вот только эта бумажка была, которая пришла из Турции – только это, больше ничего. Все остальное мы черпали и пресса черпала из турецких газет, из сообщений наших турецких партнеров о том, что что-то происходит. Ольга Арсланова: Смотрите. В Минсельхозе это назвали чем-то неожиданным и даже – точно процитирую – "провокационным". При этом мы понимаем, что запрет на ввоз тех же турецких томатов произошел не вчера и вполне можно было ожидать такой реакции. Неужели нельзя было чуть раньше подстраховаться, чтобы не подставлять ни бизнесменов, вообще самих себя не подставлять? Александр Корбут: Нет, Ольга, давайте так. В ноябре, если я не ошибаюсь, Ткачев встречался с турецким министром сельского хозяйства: они говорили на эту тему, формировали графики, есть протокол работы и так далее. В декабре, я знаю, Россельхознадзор выезжал в Турцию, смотрел турецкие теплицы помидорные именно. То есть работа, движение шли. Но, видимо, не понравилось, как идет. То есть это, вообще говоря, форма давления: "Ребята, или вы откроете сразу все, или мы вас будем наказывать". Это не есть хорошо, потому что давление в бизнесе и во взаимоотношениях политиков – вещь всегда нехорошая. Виталий Млечин: Но наказание-то серьезное будет? Кто больше пострадает вообще? Ольга Арсланова: Да, вот если мы говорим, сопоставимы ли вообще эти потери. Я так понимаю, что мы потеряем намного больше. Александр Корбут: Я не уверен, что мы потеряем намного больше. Потому что что значит "потеря"? У нас просто произойдет перераспределение рынков. Да, это будут дополнительные издержки и дисконт цены: увеличение объема на какой-то рынок или выход на новый рынок – это всегда покупатель потребует снижения цены, это нормальное, обычное явление. То есть возможно, что мы не догрузим часть зерна (кукурузы и пшеницы); часть уйдет на другие рынки. И вот сейчас Россельхознадзор работает оперативно: там одной компании потребовалось – на Турцию им переписали сертификаты на Грецию, и зерно пошло туда. Поэтому здесь я бы о потерях не говорил. У нас просто будет меньше объем экспорта, что вообще-то нехорошо, потому что поступления денег в экономику – это всегда дело позитивное. Наиболее сложная ситуация, с моей точки зрения, с подсолнечным маслом, потому что шрот мы и так поставляли по пошлине, ничего не изменится, бобовые тоже не проблема, по рису там 50% пошлина. У нас сейчас у самих будут с рисом небольшие сложности, потому что количество риса в урожае прошлого года не слишком высоко – значит, заместим на внутреннем рынке. А вот подсолнечное масло – это позиция очень сложная, это формирование новых рынков требует времени. Но люди работают уже. Виталий Млечин: О каких рынках идет речь, сейчас уже можно сказать? Александр Корбут: Я думаю, будут работать по всему спектру. Значит, то, что интересно и то, что хотелось бы: вот сейчас встреча президентов России и Ирана. Важно, чтобы Иран открыл для нас рынок пшеницы, они вводят перманентные ограничения из-за своего урожая, и рынок растительного масла. Вот это вот хороший, очень хороший кусок. Надо будет более активно выходить на Египет – там тоже большое потребление. По зерновым та же Марокко, Тунис, Ирак. Мы потеряли в свое время Ирак, теперь необходимо проводить мероприятия определенные. Но я должен сказать, чиновники вообще-то уже и сейчас делают… Сейчас уже пришло сообщение: Россельхознадзор договорился с Индией на временную меру. У них там есть ограничение по обработке зерна тем препаратом, который у нас использовать нельзя. Сейчас этот вопрос временно урегулирован, и дальше будет носиться. То есть этот рынок тоже приоткрывается. Ольга Арсланова: Если говорить все-таки о финансовых потерях: я видела цифру в 500 миллионов долларов. Александр Корбут: Это не потери – это возможная стоимость, возможная стоимость изменения поставок. То есть мы могли бы поставить, в теории, на 500 миллионов долларов в Турцию. Хотя, я думаю, там цифры будут реально меньше даже при выполнении всех "мечталок" и "хотелок" – это будет где-то миллионов 250-300. Эта недопоставка, которая может быть перераспределена частично. Вопрос, сколько мы сможем перераспределить остального. Если мы распихаем все объемы, то для нашего рынка это будет не проблема. Но не берут масло – значит, вынуждены будем экспортировать семена подсолнечника. Тоже нехорошо, переработчикам нужно сырье, но это тоже один из вариантов выхода. Виталий Млечин: А насколько высока конкуренция на этом рынке? То есть насколько сложно будет пробиться в другие страны? Александр Корбут: На любом рынке конкуренция всегда высокая, это очевидная вещь. Именно поэтому для увеличения объемов поставок это вопрос дисконта. С другой стороны, у нас подряд 100 стран-импортеров зерна, то есть пакет клиентов есть, с которыми наработаны отношения. Потому что с моей точки зрения основные потери Турции – это потери доверия, доверия в бизнесе. А вот это стоит очень дорого. Ольга Арсланова: А здесь возможны какие-то компромиссы? Если, предположим, наши чиновники поймут, что не так все гладко идет, как им кажется в первые дни – я имею в виду возврат, например, турецких помидоров на наши рынки. Александр Корбут: Я думаю, что, во-первых, здесь должны понять турецкие чиновники в первую очередь. Ольга Арсланова: Ну мы же за них не можем отвечать, нам же самим надо как-то. Александр Корбут: Я понимаю, мы должны пройти свою часть пути. Но они тоже должны пройти свою часть пути, потому что по контактам с нашими экспортерами… Они говорят, что турецкие мукомолы там воем воют: нужна российская пшеница. Никто же не планировал, что это будет. Значит, у них запасов нет, переключаться на другие рынки… Ольга Арсланова: Украина или что там? Александр Корбут: А там тогда надо будет платить больше, а не ту цену, которую они платили, и требования к качеству контролировать по-другому. У вас привычное отношение, привычное качество. Так же, как любая хозяйка покупает муку одной марки, она к ней привыкла – здесь то же самое. А для Турции это вопрос очень серьезный. То зерно и то масло, которое идет в Турцию – это предмет реэкспорта. Зерно уходит из российской пшеницы в виде муки (Турция является экспортером №1 по муке), масло тоже уходит на другие рынки. Вот тут тоже задачка для чиновников: надо рассматривать, какие рынки работают в Турции, и выходить на них по полному объему, занимать эти рынки. Это работа. Виталий Млечин: То есть получается, что эта ситуация фактически, когда обе стороны чего-то теряют, так? Александр Корбут: А в войне всегда все теряют. Виталий Млечин: Так зачем тогда? Александр Корбут: Спросите турецкую сторону. Мы не начинали эту войну. Вы поймите, я не знаю, почему, турецкая сторона считает, что их объем импорта томатов может быть 500 миллионов долларов. Но этого не будет: у нас в том году весь импорт – 407 миллионов долларов. Ну не может быть 500 просто по определению. У нас рекордный импорт был 1 миллиард долларов где-то в 2014 году, и турецкую нишу сейчас заместили Марокко, Иран, Китай, Узбекистан. Они успешно заместили турецкую нишу. И наше производство выросло весьма и весьма активно. Виталий Млечин: А почему мы вообще импортируем помидоры? Александр Корбут: Это сезонный продукт, и там климат лучше. Извините, Турция имеет 225 тысяч гектаров посевов томатов, производит 10 миллионов тонн. Она заточена на их экспорт. В Анталии, как мне сказали, 100 тысяч гектаров теплиц, представьте себе: вся площадь теплиц в Российской Федерации – меньше 3 тысяч гектаров. Сопоставьте. Ольга Арсланова: Такой, да, флагманский продукт. Просто нам вот зрители, в частности, из Волгоградской области пишут: "Нам не нужны деревянные турецкие помидоры, пусть они их едят сами, у нас сохранятся рабочие места и вложения в наш сельскохозяйственный рынок". Но давайте справедливости ради скажем о том, что да, безусловно, рост в этом сегменте произошел, но пока мы не способны весь экспорт заменить своими помидорами, это просто невозможно и, наверное, просто не нужно к этому стремиться. Александр Корбут: С моей точки зрения вы сказали ключевую вещь: не нужно к этому стремиться. У нас другие климатические условия. Поэтому вопрос тех сезонов, когда мы можем закрыть этот рынок (летний период – те же Волгоградский, Ростовский, Астраханский), должны быть закрыты нами. Если у нас есть сложности или очень высокие затраты на тепличные овощи в определенных регионах в определенных климатических условиях, пусть будут другие. Но пусть их будет много, не одна Турция. Пускай они поконкурируют между собой. Кстати, прекрасные азербайджанские помидоры сейчас. Ольга Арсланова: Только дорогие очень. Александр Корбут: В этой жизни что дешево? Ольга Арсланова: Ну, слушайте, 300 или даже 400 рублей за килограмм – это, знаете ли… Александр Корбут: Ну все по-разному, все по-разному. Вопрос – куда ходить. Специально сходил в Ашан, посмотрел – там дороже 300 никаких нет: есть и 229, и 280 рублей за килограмм. Виталий Млечин: Может быть, они невкусные там просто? Александр Корбут: Попробовал. Ольга Арсланова: Смотрите. По поводу муки важный вопрос – и очень многие нам зрители пишут об этом – "почему на внутренний рынок (и, кстати, правда ли это) идет зерно ниже третьего класса, а экспортируют элитное: неужели выгодно травить народ?" Возможно, сейчас, как предполагают некоторые зрители, достанется больше хорошей муки внутреннему потребителю? Александр Корбут: Хочу повторить профессора Преображенского: "Не читайте советских газет". Ольга Арсланова: Расскажите, что поставляется на внутренний рынок. Александр Корбут: Значит, на внутренний рынок поставляется та пшеница, которую покупают мукомолы – в основном это пшеница третьего класса. На экспорт идет пшеница четвертого класса, у нее наилучшее соотношение цены и качества для традиционных продуктов, которые потребляются на Ближнем Востоке. Третьего класса идет не так много. Поэтому здесь проблем с наличием зерна для качественной муки нет. Просто хлеб, с моей точки зрения (всегда говорю одну и ту же вещь) – это зерно, вода, воздух и совесть мукомола и хлебопека. Вот когда два последних компонента на месте, то все хорошо, это главное. У нас достаточно зерна нормального, хорошего качества. Вопрос в том, чтобы из него производить хорошую, качественную продукцию. Виталий Млечин: А вот еще вопрос от зрителя: "Почему не экспортирует муку вместо пшеницы, как Турция?" Александр Корбут: А вы знаете, дело в том, что Турция имеет мощнейшую систему поддержки именно экспорта муки, заточенная. А мы когда вступали в ВТО, одной из мер был отказ от экспортных субсидий. Вот тут и возникает вопрос. Мы не можем вводить экспортные субсидии, но я думаю, сейчас мы задумаемся, во-первых, поработать с ВТО, потому что Левин это уже публично озвучил, что турки нарушают нормы ВТО. И об этом есть резон говорить, чего ради мы туда вступили, если мы не защищаем свои интересы через этот инструмент? И найдем, я думаю, нестандартные решения для поддержки экспорта муки. Но весь мировой рынок муки – это максимально было в прошлом году – 16 миллионов тонн. А пшеницы – в 10 раз больше, вот и все. Мы не сможем заместить те 27 миллионов тонн пшеницы мукой на мировом рынке, тем более, что покупать всегда прав, а покупатель говорит: "А мне нужно зерно, потому что я хочу произвести муку разных помолов, разных сортов и использовать для разных целей". Ольга Арсланова: Давайте поговорим о ценах на зерно. Как они отреагировали на новость из Турции и какую динамику ожидать? Александр Корбут: Вы знаете, я пока не увидел такой явной, жесткой реакции цен на мировом рынке. То есть фьючерсы как падали, так и падают. То есть такого какого-то скачка вниз резкого не произошло. Внутренние цены как плавно снижались, так плавно и снижаются. Фобовские несколько снизились, но я не уверен, что это именно результат Турции. Я думаю, что сейчас и наши многие экспортеры, а главное, турецкие импортеры, которые очень активно сейчас внутри страны работают над тем, чтобы урегулировать эту ситуацию. Турецкие импортеры работают над урегулированием этой ситуации, потому что они могут понести колоссальные издержки. Ольга Арсланова: Смотрите. То, что мы сейчас не видим никаких официальных подтверждений от турецких властей, не говорит ли о том, что все-таки они подстраховываются и финальное решение пока еще не принимают? То есть они выторговывают какие-то преференции для себя? Александр Корбут: Я думаю, сейчас они, во-первых, четко понимают, что они преференции не выторгуют. Потому что я обратил бы внимание, что заявление Минсельхоза – это не просто заявление пресс-службы, а это заявление, подписанное министром. То есть это официальная позиция. Я думаю, сейчас это осознание возникло турецкой стороны, и теперь они начали считать. Виталий Млечин: Как эта ситуация скажется на нас с вами, на простых россиянах? И скажется ли вообще? Александр Корбут: Вы знаете, это может сказаться через одну неприятную вещь. Если у нас произойдет серьезное падение закупочных цен, если мы не сумеем разместить все эти объемы, то потеряется стимул их производства у сельхозпроизводителей. Они просто меньше посеют подсолнечника, меньше посеют пшеницы, вот этот момент. Надеюсь, что такого резкого снижения мы не увидим, и производственные программы, которые занаряжены сейчас, будут выполнены. Но мы с вами даже если цены будут снижаться, на полке мы не увидим с вами снижения цен ни на хлеб, ни на муку, ни на другие хлебопродукты. Виталий Млечин: Да снижения цен мы вообще не видели никогда, по-моему. Ольга Арсланова: Тут у нас иронизируют зрители о том, что доплатят, но продадут, сомнений нет. Спрашивают – точнее, обращают внимание – на то, что кукурузного масла не хватает на полках российских, предлагают заменять наконец-то им пальмовое. И обращают внимание на то, что действительно на внутреннем рынке цены не всегда соответствуют экспортным ценам. То есть вот эта взаимосвязь… Александр Корбут: Внутренние ниже экспортных, существенно ниже. Ольга Арсланова: Но людям-то кажется, что у нас все очень дорого. Александр Корбут: Если бы они видели экспортные цены, то они смотрели бы на это все совсем по-другому, смею вас заверить. Это просто два разных мира – оптовый рынок и потребительский внутренний рынок. Как любой потребитель, как обыватель я тоже хочу, чтобы все стоило очень дешево. Но реальная жизнь – это реальная жизнь. Виталий Млечин: Вот если все-таки по негативному сценарию пойдет, как вы описали, что снизятся просто объемы посевов. Чем нам это грозит? Поднимутся цены опять? Или это просто на экспорт меньше пойдет? Нас это как-то затронет? Александр Корбут: Теоретически могут немножко подняться цены, но я думаю, что даже этого сценария не будет, потому что урожай этого года опять же планируется достаточно высокий. Мы от этого уже никуда не уйдем: все производственные программы занаряжены, то есть люди уже выстроили свои производство, а сельское хозяйство – такая вещь: попал в колею, из нее уже просто так выйти нельзя, это длительный и сложный процесс. Ольга Арсланова: А также очень дорогие кредиты, которые тоже сами не выплачиваются. Александр Корбут: Вы знаете, вы обратите внимание на другой вопрос о том, что кредиты получает примерно 25% сельхозпроизводителей из крупных организаций, про фермеров я вообще молчу. Поэтому живем на свои. Ольга Арсланова: Хорошо, спасибо. Виталий Млечин: Спасибо. На этой жизнеутверждающей ноте… Ольга Арсланова: Спасибо, что разъяснили ситуацию. Напомню, у нас в гостях был Александр Корбут, вице-президент Российского зернового союза.