Оксана Галькевич: Весь семнадцатый год, уважаемые друзья, мы революционный держим шаг, поэтапно обсуждаем события 100-летней давности. И вот он – Красный Октябрь, так можно сказать. Наша рубрика "История вопроса/Вопросы истории". Представляем ее ведущего – писателя-историка Леонида Млечина. Здравствуйте. Леонид Млечин: Здравствуйте. Константин Чуриков: Здравствуйте. Я подчеркну все-таки – Красный Октябрь 1917 года, чтобы никто не перепутал. Оксана Галькевич: Ну, я думаю, что все поняли, конечно. Константин Чуриков: Между прочим, тема сегодня такая, я думаю, общая и интересная: чего хотели большевики, когда брали власть? Каким им виделся коммунизм? По этому поводу сразу вопрос к вам, уважаемые зрители… Оксана Галькевич: А что это такое? Константин Чуриков: Правильно! Что такое коммунизм? Как вы себе это представляете? 8-800-222-00-14. И на SMS-портал, пожалуйста: 3443, первые три буквы – ОТР. Оксана Галькевич: Мы как раз те самые дети, которые, мне кажется, должны были жить при коммунизме, но мы так его и не дождались. Леонид Млечин: А можно я тоже как зритель, поскольку я тоже зритель канала, приму участие в ответе на вопрос? Константин Чуриков: Давайте. Леонид Млечин: Потому что я думаю, что вам, в отличие от многих наших зрителей… Я полтора месяца строил коммунизм лично. Я поступил… Оксана Галькевич: А как это было? Леонид Млечин: Сейчас расскажу. Я поступил в школу 1 сентября 64-го года. Первым секретарем ЦК был Никита Сергеевич Хрущев. А он строил коммунизм вместе со всей страной, к 70-му году надо было достроить. И первые полтора месяца своей учебы мы строили коммунизм. У нас была классная руководительница не очень грамотная, но она обсуждала с нами постоянно вопросы о том, как придет коммунизм, как он наступит, как объявят по радио, что наступил уже коммунизм. То есть мы готовились к приходу коммунизма. А в такие же октябрьские дни 64-го года Никиту Сергеевич Хрущева отправили на пенсию – строительство коммунизма прекратилось. Потом некоторое время строили развитой социализм. А потом уже вовсе ничего и не строили. Но вот любопытный вопрос… Оксана Галькевич: Просто, когда вы сказали о том, что вы строили полтора месяца коммунизм, и вы поступили в школу, я подумала, что коммунисты использовали детский труд. Как-то это неправильно. Леонид Млечин: Они использовали труд всего народа, потому что это было абсолютно общенародное дело. А каким Никита Сергеевич видел коммунизм, какой коммунизм мы должны были построить к 70-му году, задолго до вашего рождения? Так вот, мы очень точно можем ответить на этот вопрос. Потому что Никита Сергеевич однажды устроил расширенное заседание Президиума ЦК (это был высший руководящий орган) и позвал стенографисток – что почти никогда не делалось. Стенографистки были вызваны, и они записали слова. И неправленая стенограмма в нашем распоряжении. Итак, Никита Сергеевич объяснял, каким будет коммунизм. Сейчас я очень близко к тексту. Он сказал: "Смотрите, у нас сейчас с хлебом неплохо, и хлеб мы раздаем бесплатно". И действительно, вот мои родители это мне рассказывали: в столовых лежал нарезанный в блюдечках хлеб, и был совершенно бесплатный. Константин Чуриков: У нас в школе тоже лежал бесплатный хлеб. Леонид Млечин: Это уже только в школе, а тогда по всей стране, во всех чайных, столовых можно было хлеб взять бесплатно. Дальше говорил Никита Сергеевич: "Сейчас мы приналяжем по мясу и сделаем мясо тоже бесплатным. Раз! – вопрос по продовольствию мы решили. Детей мы поместим в интернаты, стариков отправим в специальные приюты. Вот коммунизм и наступит". Я процитировал абсолютно точно. Таким в представлении Никиты Сергеевича был коммунизм. Вам это покажется странным, но уровень жизни был тогда таков, что Никите Сергеевичу казалось, что если ему удастся бесплатно накормить людей и решить квартирный вопрос таким образом, люди уже будут счастливы. Это был шестьдесят… Ну, это начало 60-х годов, он чуть раньше рассказывал. Таковы были успехи советской власти. А вот теперь давайте вернемся к вопросу о том, как собирались строить коммунизм. И начали строить коммунизм. Константин Чуриков: Извините, я вас прерву. Просто вы сейчас сказали "накормить людей и решить квартирный вопрос". Я просто предвижу, что многие и сейчас готовы верить в коммунизм, потому что, в общем, два основополагающих вопроса. Леонид Млечин: Коммунизм так и не построили, поэтому вопросы остались нерешенными, естественно. Большевики когда пришли к власти, когда взяли власть, они сразу же начали строить коммунизм. Люди думают, что собирались когда-то потом. Нет, сразу же, с первых дней советской власти. А дело состояло вот в чем. Карл Маркс… Я не уверен, что все зрители точно сами читали его работы. Константин Чуриков: Его трактовки. Леонид Млечин: Поэтому я очень коротко скажу, что Карл Маркс считал, что виной всему – частная собственность, которую надо будет отменить, и заменить рыночную экономику плановой. И это был постулат, который разделялся абсолютно всеми социал-демократами, в том числе большевиками. Но как это сделать, он не написал точно, потому что все были заняты вопросом о том, как взять власть. И когда большевики взяли власть, то они стали действовать в соответствии со своими интеллектуальными способностями и возможностями. Первое, что самое простое оказалось? Лишить людей частной собственности, то есть национализировать все. И если вы возьмете протоколы заседаний первого советского правительства, Совнаркома, вы увидите (это доступно всем), что целыми днями они занимались национализацией всех промышленных предприятий и банков. И очень успешно национализировали практически все. На этом работа промышленности сразу прекратилась, промышленность остановилась практически. Рубль сразу обесценился, поскольку предприятия ничего не производили. Рубль обесценился – крестьяне перестали продавать продовольствие за обесценившийся рубль. А им зачем? Как только исчезло продовольствие – начался голод, возникла проблема. Но при коммунизме ведь никакой торговли нет. Торговля – это распределение. Поэтому декретом Совнаркома частная торговля была запрещена. Соответственно, закрылись и магазины, и рестораны. А была введена система распределения, что было доверено Наркомату продовольствия. Стали открываться столовые общественного питания. И была введена система пайков. Но пайки полагались не всем, а только тем, кто трудился на благо советской власти. А если ты не трудился на благо советской власти, скажем, был пенсионером или домашней хозяйкой, или, хуже того, принадлежал к эксплуататорским классам – был, скажем, офицером царской армии или, прости господи, помещиком, или чиновников старого правительства, – то тебе карточек не полагалось, ты должен был просто умереть вместе со своей семьей. Я говорю без всяких шуток, поскольку большевики пришли к власти под лозунгом уничтожения целых социальных классов, и понимали это не в переносном, а в прямом смысле. Но поскольку крестьянин не давал хлеба, то и снабжения по рабочим пайкам тоже не получалось. Но это половина дела… Константин Чуриков: Определения от наших зрителей – самые разные. Прямо подряд читаю, не выборочно. "Коммунизм – это облапошивание граждан", – Владимирская область. Из Сочи пишут нам: "Коммунизм – это шаг вперед, два назад". "Коммунизм – такая же религия, как и прочие", – это Ханты-Мансийский округ. И вот еще есть Астраханская область: "Коммунизм – это общество, где совесть будет руководить". Давайте еще послушаем, что нам словами, голосом скажет сейчас Александр из Подольска. Александр, здравствуйте. Что такое коммунизм? Зритель: Добрый день. Коммунизм – это светлая мечта была в 60–70-е годы. И никто не дает вам права ее очернять! С каким воодушевлением люди жили, работали ради этой светлой, но мечты. А сейчас что происходит? Вернулись обратно? Оксана Галькевич: А мечты о чем, скажите? Константин Чуриков: А как бы вы описали коммунизм? Оксана Галькевич: Да. Мечту как вы опишете? Сформулируйте мечту. Мечтать о чем? Зритель: О всеобщем равенстве, о всеобщем благосостоянии, о всеобщей справедливости. Самое главное – справедливость! Константин Чуриков: Получается, с другой стороны, те слова, которыми Александр описал это явление, – разве сегодня не об этом же мечтают очень многие наши граждане? Когда им задают вопросы ВЦИОМ, я не знаю, "Левада-Центр" и так далее, они все говорят об этом же. Леонид Млечин: Если говорить всерьез, то наш зритель абсолютно прав. Конечно, мечта о равенстве и справедливости остается главным лозунгом. И на протяжении десятилетий именно этот лозунг воодушевлял миллионы людей по всему миру, которые присоединялись так или иначе к коммунистическому движению. Когда выяснилось, что решительно ничто из этой идеи не получается, на какое-то время перешли к националистическим лозунгам, которые тоже, казалось бы, обеспечивают равенство и справедливость. Когда увидели, что и это не подошло, то сегодня под лозунгом равенства и справедливости у нас действует политический исламизм. Если говорить всерьез, то политический исламизм сегодня заменил марксизм как мировое, всемирное движение, которое объединяет молодых людей, жаждущих справедливости и равенства. Отсюда такое количество добровольцев, которые отправляются со всего мира воевать за эти идеи и убивать всех нас, кто в это еще не верит. Примерно то же самое происходило 100 лет назад при коммунистах. Так вот, обещания достичь равенства и справедливости в чем-то реализовалось, то есть все лишились еды, и начался голод. Особенно пострадали крупные города, где просто начался голод и бежали… Население Петрограда уменьшилось в несколько раз. Но это же только начало пути. Отменили, естественно, частную собственность на жилье в городах, то есть люди лишились права продавать квартиру и покупать, а также ее завещать детям и так далее. Дальше приняли решение такое, что… "Одни живут в большой квартире, а другие – в маленькой. Это несправедливо. Давайте-ка тех, кто в маленькой живет, будем вселять в большую". И тогда это казалось невероятной справедливостью. А что из этого вышло? Выбрасывали людей на улицу и поселяли других. Потом, когда в 30-е годы начался Большой террор и началась чистка городов от членов семей "врагов народа", этих людей, которых в семнадцатом и после семнадцатого получили квартиры, выбрасывали опять, потому что им ничего не принадлежало. Селили часто чекистов. Но поскольку чекистов точно так же при Сталине планомерно уничтожали, то потом выбрасывали и их. И получалось, что эти квартиры, из которых когда-то выселили законных хозяев, по несколько раз меняли своих жильцов. И это квартирный вопрос не решило. Мы знаем, что квартирный вопрос решается по-другому: люди получают возможности нормально зарабатывать и строить свое жилье, которое они потом передают детям. Поскольку квартиры стали ничьи, ничейные и не имели никакой ценности, то заселившиеся туда люди… А еще с отоплением трудности – мебелью топили. Туалет не очень работал, поэтому, соответственно, одна из комнат использовалась как туалет. Я дальше в детали входить не буду. Константин Чуриков: Лучше не надо, да. Леонид Млечин: Шло освобождение от товарно-денежных отношений. Трамваи сделали бесплатными, но они не ходили. Посещение бани сделали бесплатное, но там не было горячей воды. Стричься в парикмахерских и шить в ателье тоже можно было бесплатно, но ни то, ни другое не работало, потому что исчез какой бы то ни был интерес. Самое главное состоит вот в чем: рабочие лишились начисто всяческого интереса к работе, потому что зарплата не имела никакого значения. И это потом будет отзываться нам десятилетиями, вот эта утрата всякого желания трудиться. Оксана Галькевич: Ценность труда. Леонид Млечин: Ценность труда упала. Никакой! Тебе полагается паек просто как пролетарию, и все. А работать смысла никакого нет. "Я уже больше не буду работать". И так получилось десятилетиями. Дальше что происходит с деревней? Она хлеб не продает. Рубль с октября 17-го по весну 21-го обесценился в 7900 раз. Это даже невозможно себе представить. Короче говоря, он не представлял никакой ценности. Хлеб не отдают – туда стали посылать продотряды, то есть вооруженные отряды, которые должны были отбирать хлеб. То есть крестьян просто грабили. Самое отвратительное для крестьян было то, что хлеб еще плохо вывозили, потому что красноармейцы не были тоже ни в чем заинтересованы: они или гнали из него самогон, или он просто пропадал. Крестьяне стали восставать. Началась череда крестьянских восстаний, которые едва не сокрушили советскую власть. Что тогда происходит? Видя, что советская власть может рухнуть, Ленин… Вернее, первым заговорил об этом Троцкий, а потом Ленин увидел после Кронштадтского восстания, что деваться некуда, надо немножко в экономике отступить. И тогда вводится новая экономическая политика знаменитая (аббревиатура НЭП всем известна), отступление от коммунизма. Послабления были минимальные. Разрешили частные предприятия, и там, по-моему, не более 20 рабочих. Разрешили открыть магазинчики, ресторанчики, что-то еще. И мгновенно… Во-первых, восстановилась ситуация с продовольствием, появилась еда, люди смогли уже нормально есть. Крестьянин обрел смысл труда. Заработала промышленность. К 26-му году восстановили промышленный уровень довоенный, дореволюционный, то есть царской России. Невероятный успех от мельчайших только возможностей дать человеку работать. Что, вы думаете, происходит с советской властью? Она огорчена! Никакой радости, никакого счастья от экономических успехов. А почему? Потому что выясняется, что советская власть-то не нужна никакая, что все эти замечательные партийные органы, чекисты – они только мешают промышленности. И никакой переход к планово-административной экономике не нужен, потому что рыночная экономика сама кормит страну. Россия опять стала экспортировать продовольствие. Только что голодала, а теперь она опять может экспортировать продовольствие. Это вызвало невероятное отвращение у советского руководства. И известная фраза, написанная Владимиром Ильичом Лениным своему заместителю в правительстве Льву Борисовичу Каменеву: "Мы еще вернемся к террору". И действительно вернулись – прикрыли НЭП и на долгие десятилетия лишили страну и продовольствия, которое потом стали закупать, и нормального промышленного развития и так далее. Потому что даже Владимир Ильич Ленин… Ну, все знают, что я в этой студии много раз говорил о том, какой он выдающийся политик. Это правда – по модулю, без оценок. Выдающийся политик! Он не мог отступить от этой догмы, потому что тогда выяснялось, что и Октябрьский переворот, и Гражданская война, и Красный террор – все это не нужно, потому что возможность строительства коммунизма так, как они его понимали, гибельна для страны. Невозможно было это! Константин Чуриков: Первая часть названия нашей сегодняшней темы: "Чего хотели большевики, когда брали власть?". Я так спрошу: кроме власти, чего они еще хотели? Леонид Млечин: Ну, как выясняется, власть на самом деле. Хотя, конечно, тогда… Знаете, они изменились в один день. Ну, это отдельный разговор. Они хотели равенства и справедливости, конечно. Революционеры – огромное число людей, которые бунтовали против правившего режима, – были охвачены идеями равенства и справедливости. Они только не понимали, как этого нужно добиться и чего реально нужно добиваться. Не равенство в нищете, а равенство создаваемых для людей возможностей, чтобы они могли их реализовывать и добиваться успеха. А те люди, которые в силу каких-то недостатков природных или еще чего-то лишены таких возможностей, – о них должна проявляться забота государства. А они этого просто не понимали. Они считали, что если ликвидировать частную собственность и все сделать общенародным, все вот таким образом объединить, то жизнь сама по себе закипит счастливо и весело. Но ничего из этого не получилось. Ну, мы видим, в разных странах же строили коммунизм. В Северной Корее сейчас еще строят и голодают. Это, наверное, самая долго голодающая страна в мире, пожалуй. Никто так долго не мучился. Мы видим на Кубе, как тяжело живет эта страна. И мы видим, как мучился Китай, пока не умер Мао Цзэдун и не пришел Дэн Сяопин, который прекратил строительство коммунизма, а стал… Оксана Галькевич: Который тоже, видимо, не мог признать какие-то вещи, себе признаться. Леонид Млечин: Мао Цзэдун? Нет конечно. Ну, это невозможно. А зачем? Ну, это жизнь же впустую, значит, отдана. Как это признать? Но находились умные люди. Дэн Сяопин, между прочим, был в Москве, когда был НЭП, он здесь учился тогда. И он видел, с какой скоростью новая экономическая политика вернула жизнь в страну, как она преобразила страну. И Дэн Сяопин, собственно говоря, ведь повторил принципы НЭПа, он сделал то же самое – он разрешил мелкому крестьянину, мелкому рабочему, мелкому торговцу небольшой по размерам бизнес. И этого хватило для того, чтобы страна вообще вырвалась из голода, несчастья и рванула вперед. А теперь мы все восхищаемся Китаем. Оксана Галькевич: И мы ее догоняем. Леонид Млечин: Да. Константин Чуриков: Но ведь на тот момент – семнадцатый год – не было никаких примеров в мире строительства хотя бы социализма. Почему, скажем так, они осмелились проводить эту политику и делать Россию таким большим полем для этого эксперимента? Ведь сейчас у нас как принято? Где-то что-то пробуют, а мы думаем: внедрять/не внедрять? Леонид Млечин: Это некое здравомыслие, которого им не хватило, конечно. Они видели, как трудно живут люди. А действительно перелом XIX и XX веков – трудная жизнь везде, даже в странах, которые потом довольно быстро добьются процветания. Почитайте Джека Лондона. Я в юности читал описание жизни британского рабочего в начале XX века в Лондоне – довольно печальная картина. Но сейчас, по-моему, каждый готов перебраться в Лондон, во всяком случае огромное число наших людей живет именно там. Они – большевики и социал-демократы – поверили в эти идеи Маркса. Эти идеи казались очень разумными. Действительно, вот частный владелец – он, конечно, преследует только свой интерес, а всем остальным плохо. "А если мы все вместе, все это будет общее? Конечно, мы все это сделаем разумно". Им казалось это естественно и логично. Константин Чуриков: Как говорится, все наши классические писатели XIX века только об этом писали: Чернышевский, "Что делать?", у Достоевского тоже эти ссылки на сенсимонистов и прочее, прочее, вот это уже французское наследие. А зарождение самого слова "коммунизм", откуда оно пошло? Леонид Млечин: Ну, это "коммуна", это дальнее слово с очень древней историей. В принципе, они видели, конечно, все Великую французскую революцию, некое тогда подобие создания коммун, которые объединялись и сообща все решали. Что-то такое виделось. Но я еще раз скажу, что эта сторона – как именно это реализовывать – у классиков марксизма не была разработана. И сам Ленин над этим не задумывался. Все силы их были отданы тому, чтобы взять власть, а потом… Им казалось, что дальше все пойдет просто и ясно. Дальше – общенародное государство. "Государство по существу исчезнет, то есть мы все сами всем будем управлять. Исчезнет карательный аппарат, тюрьмы не понадобятся, полиция не понадобится. Экономика будет плановой. Мы сами будем решать, что производить и кому что надо". И так далее. Чисто абстрактно это кажется разумным, а если ты уже как взрослый человек на это смотришь, ты понимаешь, как и что происходит в человеческом обществе, то ясно, что это реализовываться не может. И мы теперь уже видим опыты… А они ведь разные. Ведь у нас опыт есть строительства почти социалистических обществ, скажем, в североевропейских странах с огромной социальной составляющей. Там учтен опыт… Оксана Галькевич: Ошибок. Леонид Млечин: Ошибок. И учтены пожелания людей. Но нигде не отменена рыночная экономика. Константин Чуриков: А вот как это назвать? Леонид Млечин: Это социально ориентированная рыночная экономика. И вот этот вариант при демократическом устройстве дает, конечно, максимально удачный вариант. Мы это видим на примере североевропейских стран. Оксана Галькевич: Когда вы перечисляли эти переломные, переходные моменты – все, что происходило, все нововведения, которые приносили большевики в нашу страну, – почему-то вспоминалась фраза, которую действительно произнес когда-то Бисмарк (или ее приписывают Бисмарку, я не могу сейчас утверждать): "Здорово придумано, – про социализм, про коммунизм. – Осталось только найти страну, которую не жалко". И получается, что нашли страну, которую не жалко. Леонид Млечин: Ну, это, конечно, апокриф. Вообще говоря, революция должна была произойти в Германии. И большевики же ждали революции в Германии. Им действительно казалось, что вот они чуть-чуть (просто раньше успели), и начнется революция в Германии. Ведь почему мировая революция? Потому что мировая революция создает условия для того, о чем мы говорили: отмирает государство, не нужны карательные органы, не нужна полиция, не нужна армия и так далее. Потому что если ты один в кольце врагов, то как без этого? Поэтому они действительно жаждали этой мировой революции. И им казалось, что это такая разумная форма, такие разумные вещи, что, конечно же, люди это поддержат. Но это невозможно. Ужас состоит в том, что… Самое ужасное что? Ну, попробовали. Они должны были увидеть, что это катастрофа. Провалившееся правительство уходит. А большевики-то пришли к власти навсегда, поэтому они никуда не ушли. А свои ошибки и неудачи перевалили на других и стали уничтожать врагов за собственные неудачи. И так это пошло. И так это угнездилось. Вот ведь в чем штука-то. Константин Чуриков: Сообщения зрителей, они продолжают поступать ежесекундно. Саратовская область: "Если бы все жили по совести, наступил бы коммунизм". Всех любителей коммунизма Ленобласть, Ленинградская область приглашает в КНДР. Нам пишут из Сочи снова: "Коммунизм – это горизонт, до которого невозможно дойти". Леонид Млечин: Это был такой анекдот в детстве, да, что коммунизм за горизонтом. А что такое горизонт? Это линия, воображаемая линия, до которой никогда нельзя дойти. В годы моей юности было большое количество анекдотов, связанных с коммунизмом, потому что, видите ли… Знаете, я только потом осознал, что учившиеся со мной ребята… Вот я приходил к ним на день рождения в этих первых классах. На столе была отварная картошка, хлеб, лимонад, который стоил тогда дешевле, чем сама бутылка. Он стоил 22 копейки. Мы сдавали бутылку за 12 копеек. И какие-то конфеты очень дешевые. Больше ничего в день рождения у моих соучеников по классу в Москве не было. Жили очень бедно и скудно. И это было, знаете, к моменту уже 50-летия советской власти. Потом немножко стало получше, но все десятилетия советской власти так или иначе прошли в поиске людьми какой-то еды, чего-то такого материального, в ожидании жилья, которое бог знает когда будет, и так далее. И еще знаете что произошло? Произошло сужение потребностей невероятное. Потребности человека сузили до невероятного! "Больше тебе и не надо. Дай бог, что вот это есть". И бабушки, стоявшие у магазина, где уже молоко кончилось, говорили: "Ну, главное, чтобы войны не было". Понятно, что войны не надо, но ведь так были сужены их потребности. И мы, конечно, все это ощущаем. Мы наследники ведь этого всего советского времени. И многие проблемы, которые мы сегодня испытываем, в том числе с неготовностью двигаться вперед, с неготовностью осваивать что-то новое, прорываться и штурмовать небеса, – это последствия этого нашего… сужения наших горизонтов в советское время. Константин Чуриков: С одной стороны, мы наследники. Но это является и нашим преимуществом в то же время, потому что мы пробовали строить коммунизм через социализм, мы кинулись в капитализм. То есть, по идее, как бы материально-техническая база большая уже накоплена. Что мешает нам найти верный путь, не знаю, с точки зрения истории сегодняшнего дня? Эффект колеи (о чем писал Аузан)? Оксана Галькевич: Может быть, то, что половина наших зрителей хочет обратно? Хотим мы обратно в СССР. "Верните СССР! Верните Советский Союз!" Константин Чуриков: Я думаю, что даже не половина, а бо́льшая часть. Леонид Млечин: Это самое страшное дело. Ведь если люди хотят вернуться в прошлое – значит, нынешнее их не устраивает, а будущего они не видят. Это пугающе. Меня это пугает. Я человек очень… Я профессионально живущий в прошлом, но как человек понимаю, что в прошлом жить нельзя, надо быть обращенным вперед. Оксана Галькевич: Надо чего-то хотеть, к чему-то стремиться. Леонид Млечин: Конечно. Надо видеть цель и надо понимать, как это сделать. А когда ты: "О, нет-нет-нет! Вот бы назад вернуться и жить так, как тогда", – это, значит, мы страну никуда не двинем, она так и будет с трудом… Константин Чуриков: А может быть, люди не буквально хотят в прошлое, а они вспоминают свои ощущения? Им хочется тех ощущений. Конечно, сюда примешивается некая ностальгическая часть, ностальгический фактор. Вот им хочется ощущений, мне кажется, комфорта, спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. Тут даже не надо быть социологом, чтобы предположить. Леонид Млечин: Это один из компонентов. Мне тоже хотелось бы быть молодым и сейчас ухаживать за девушками, которые тоже уже стали бабушками. Это понятно. Оксана Галькевич: Но можно же ухаживать за бабушками. Леонид Млечин: Я ухаживаю за бабушками, я не упускаю этой возможности. И некое ощущение стабильности, да, оно присутствовало, но это была стабильность недвижения вперед. То есть ты… Вот был чудный анекдот: "Мы делаем вид, что мы работаем, а они делают вид, что нам платят". В этом был некий смысл. Константин Чуриков: Слушайте, это прямо сегодняшний анекдот, это про сегодня тоже. Оксана Галькевич: Костя, ты снимаешь с языка! Леонид Млечин: Нет-нет-нет, сейчас есть все-таки… А тогда в этом был смысл. Мы действительно очень плохо работали. Мы приходим, мы сидим, условно говоря, а они нам платят, но очень мало. Некоторый комфорт это рождает, это правда. Потому что капитализм вовсе не является чем-то чудесным. Капитализм с конкуренцией, который требует от тебя движения, требует от тебя вступать в конкурентную борьбу, опережать кого-то, выламываться из себя, опережать других. Не все на это способны, не все это выдерживают. Поэтому есть сильное антикапиталистическое движение. И это правда, это так. Просто мы видим уже (мы как человечество прожили достаточно), что это единственный эффективный способ. Вот такого совсем чудесного, чтобы ты утром проснулся… Как нам классная руководительница говорила: "Утром проснемся, а коммунизм наступил". Это, к сожалению, не получается. Хотя нам в детстве очень хотелось. Мне рисовался коммунизм как бесплатное мороженое. У нас рядом во дворе стоял ларечек как раз, самое дешевое было 7 копеек. Но и 7 копеек не всегда были. Оксана Галькевич: Вы знаете, я думаю о том, что за эти 70 лет человек-то ведь очень сильно изменился. Вы сказали о том, что НЭП, были даны какие-то малейшие послабления – и тут же все бурным цветом вернулось к какому-то росту! Но спустя 70 лет такого бурного роста уже не произошло. Отвыкли? Леонид Млечин: А потому что… Знаете что с ними сделали? Нэпманов и преуспевающих крестьян уничтожили как класс. Вот именно тот слой эффективных работников – людей, которые хотели вкалывать, которые работали без отдыха, без выходных и без отпусков, – их же уничтожили. Поэтому, да, когда началась оттепель при Хрущеве и когда такой был подъем душевный, не произошло такого экономического подъема. А когда при Горбачеве заговорили: "Вот берите землю, как в Китае", – оказалось, что некому брать. Оксана Галькевич: Никто не хочет. Леонид Млечин: Потому что в Китае к 78-му году от 49-го еще оставались миллионы, многие миллионы крестьян, которые хотели трудиться, зарабатывать, делать своих детей счастливыми, богатыми и так далее. А у нас уже восторжествовало: "Мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что платите". "И я не хочу из этого комфортного существования выходить, потому что это уже рискованное дело. А вдруг не заработаю? А я уже натрудился слишком. А я отвык от этого". Знаете, это как спортом заниматься: если ты каждый день гимнастику не делаешь, то через стенку не перелезешь. Так и в работе Константин Чуриков: Мы разбираемся сегодня и сейчас с тем, что такое коммунизм. Это рубрика "История вопроса/Вопросы истории". Мы продолжим буквально через несколько минут, не переключайтесь. Это ОТР. И нам можно по-прежнему звонить и писать. Это по-прежнему ОТР, программа "ОТРажение". У нас продолжается рубрика "История вопроса/Вопросы истории". Сегодня мы сосредоточены на том, чего хотели и чего добивались большевики, когда брали власть, и вообще каким они себе представляли коммунизм и каким он видится сейчас. У нас в студии писатель-историк Леонид Млечин. Леонид Михайлович, не утихают споры по поводу определения. Леонид Млечин: Как увлеклись-то коммунизмом! Видите? Константин Чуриков: Увлеклись очень сильно. Наши зрители тут продолжают присылать свои различные определения. Ну, вспоминают прежде всего… Сейчас, кстати говоря, вы ссылались на опыт скандинавов. Пишут про Китай, что на самом деле Китай-то тоже, в общем, с точки зрения наших зрителей, так сказать, смешивает коммунизм… вернее, социализм с современной рыночной экономикой. Леонид Млечин: Давайте мы разберемся, что в Китае, раз уж есть такой интерес явно. Там от коммунизма осталась такая кожура или корсет, точнее сказать, или панцирь, еще более точнее, то есть система управления, построенная на страхе. Потому что китайские руководители… Мы не подозреваем себе масштабы проблем, стоящих перед Китаем, просто даже не подозреваем. Они чудовищно боятся любых политических потрясений, потому что страна может развалиться просто полностью, и там начнется гражданская война, похожая на ту, которая у них уже когда-то была, в 30–40-х годах. Поэтому там остался аппарат принуждения, аппарат государственного управления, аппарат политической пропаганды, ну и какое-то количество государственных предприятий. Но остались они не потому, что кто-то там верит в полезность или в эффективность государственных предприятий, а потому, что это огромные концерны, которые убыточны. Если их перевести на частные рельсы, они закроются – и огромное количество безработных! А там и так огромное количество безработных, там десятки миллионов людей. Знаете, просто масштаб цифр – там 1,5 миллиарда населения. Оксана Галькевич: 1,5 миллиарда человек, да. Леонид Млечин: Поэтому 10 миллионов людей без работы. Если еще допустить некую безработицу, то это будет катастрофа. Поэтому там сохраняется государственное производство не потому, что оно эффективно, не потому, что они хотят его сохранить, а потому, что им деваться некуда. А успех, процветание, движение вперед Китаю придала, конечно, рыночная экономика. Причем ведь в чем состояла фантастика, отличие китайского партийного от советского, сопротивлявшегося рыночной экономике до последнего? Состояло в том, что китайский партийный работник не только стремился к созданию рыночной экономики, а он зазывал иностранные инвестиции: "Приходи сюда, иностранный капитал". Можно ли представить такое для советского партийного работника, который видел в иностранном капитале врага, вообще подрывающего, и так далее? А для китайского… Оксана Галькевич: Даже не только для советского партийного. Мы не так давно вспоминали события 25-летней давности, юбилей приватизации, ваучер вспоминали. И в нашей студии были люди, фигуры ключевые тех процессов. Один из моментов тогда был – не допускать иностранный капитал к приватизации, к этим процессам, потому что люди в стране были к этому не готовы. Иностранцы были отодвинуты. Этот сценарий даже не рассматривался. Леонид Млечин: Знаете, мы и сейчас к этому психологически не готовы. А китайцы 30 лет назад уже были к этому готовы. Китайские партийные работники создавали специальные зоны, куда приглашали иностранный капитал. Я бывал в тех зонах. Иностранцы привозили туда инвестиции, создавали там предприятия, давали работу, платили налоги и внедряли новейшие технологии. Эти зоны положили начало развитию китайской экономики. Понимаете? Китайские партийные руководители во главе с Дэн Сяопином оказались лишенными догм. Но это традиция, я думаю, китайская. В этом традиция наша отличается от китайской, потому что для китайцев зарабатывание денег – дело всей жизни. У меня друзья-китаисты есть замечательные, там работали в посольстве. Он говорит: "Вот у нас сидят люди на скамеечке у подъезда, они про НАТО говорят, про Америку. А китайцы сидят и обсуждают, кто сегодня что продал, что купил, сколько заработал". Совершенно другие традиции и представления о жизни, другие представления об ответственности. Китаец знает, что никакое государство ему на помощь не придет. У него нет ни отпуска, ни пособия по болезни. Образование – за деньги. Оксана Галькевич: Пенсии нет, пенсионной системы. Леонид Млечин: Пенсия только у небольшого числа государственных служащих. То есть он должен заработать на семью, обеспечить свою старость и заработать на образование детей. Сейчас опять разрешили иметь двух детей. Но хотя бы для одного. Огромное количество китайцев учится у нас в стране. Это все за частные деньги, родители платят свои деньги. Это не государственные программы, это родители заплатили свои деньги, чтобы их дети поехали по всему миру. Десятками тысяч они едут в разные страны, учатся. Константин Чуриков: У нас, кстати говоря, по-моему, они даже могут учиться бесплатно, есть такая возможность тоже. Леонид Млечин: Но все равно он должен заплатить очень большие деньги, китаец. И поэтому, зная свою ответственность, он работает, он зарабатывает. Вы знаете, я вам скажу, что первый раз приехал в Китай, это было начало 90-х годов. И я ездил по приглашению ЦК партии китайской по отдаленным районам, бог знает вообще каким. Там не знают "мандарина", пекинского диалекта, поэтому со мной была пекинская переводчица. Она находила в этой деревне грамотного человека. Я к ней – по-русски. Она – на "мандарине". А там уже местный человек объяснял, чего хочет этот "бледнолицый дьявол", как они называют европейцев. И вот меня привели к бригадиру местному (это начало 90-х), я говорю: "Скажите, вот когда…" Дом уже такой большой, прекрасный! Там машина стоит, все. Я говорю: "А что вы купили, когда заработали первые деньги?" Ну, у меня в голове, не знаю: видеомагнитофон, телевизор… Ну, что в те времена? Он: "Грузовик, – говорит, – мы с приятелем купили". Я говорю: "Зачем грузовик?" – "Как, – говорит, – зачем? Восемь часов я в совхозе работал, а еще потом восемь часов на себя работал". И так каждый день. Понимаете, это совершенно другое представление о жизни и так далее. Коммунизм здесь совершенно ни при чем. Коммунизм в Китае – система политическая – сохраняется. Еще раз объясняю – почему. Потому что они страшно боятся политических перемен, политического распада и дезинтеграции страны. Поэтому никакого коммунизма там нет, и коммунизм там никто не строит. Кроме Северной Кореи, по-моему, никто коммунизма не строит. Оксана Галькевич: И никто уже в это не верит. Константин Чуриков: А сколько его можно там строить-то? Там тоже уже долгий эксперимент. Вообще какой-то горизонт подвинется? Оксана Галькевич: Эксперимент над живыми людьми. Леонид Млечин: Северная Корея – вы знаете, одно из самых несчастных государств на Земле, потому что… Ну, это богом, историей, природой, кем угодно поставленный эксперимент. Страна поделена надвое: и вот одна страна, и вот другая. Причем, когда я там был в вашем возрасте, в Южной Корее были военные диктатуры, мы над ними издевались. Я видел первые корейские автомобили, в начале 60-х годов построенные. На них без смеха нельзя было смотреть. У нас к тому времени за плечами уже были десятилетия автомобильного строения. А что теперь? Мы ездим на корейских машинах, а наше автомобилестроение где было, там и осталось. В Северной Корее существует диктатура с самого 45-го года. Там диктатура, помноженная на корейские традиции, где вождь не просто партийный руководитель, а он бог. Ведь они записали в конституции… Константин Чуриков: Чучхе. Леонид Млечин: Чучхе – это опора на собственные силы. Записали в конституции, что страной по-прежнему управляет Ким Ир Сен, который умер много лет назад. Это единственная в мире некрократия, то есть страна, которой управляет мертвый, по существу. Оксана Галькевич: Это религия фактически. Леонид Млечин: Ну, это что-то вроде… Даже это хуже, чем религия. Оксана Галькевич: Идеология какая-то такая… Константин Чуриков: Ну, слушайте, мы тут вспомнили… А у нас, извините, Владимир Ильич Ленин? Оксана Галькевич: Мавзолей. Константин Чуриков: Да. Леонид Млечин: Ну да. Собственно говоря, у нас тоже говорят, что Ленин живее всех живых. Но у нас хотя бы не записали это в конституции, что он по-прежнему управляет нашей страной. А там управляет. И власть передается из поколения в поколение – такая наследственная монархия диктаторского типа. Сейчас он создает ядерное оружие, создает очень успешно. У него от 20 до 30 ядерных боезарядов сейчас. Он сейчас может изготовлять примерно 7 боеголовок в год. В 2018 году они введут новую атомную электростанцию и смогут изготавливать 10 боеголовок в год. Сейчас проводятся испытания ракеты средней дальности, дальность 1600 километров. Идут испытания межконтинентальной баллистической ракеты. Идет испытание подводного ракетоносца и ракет к нему. Через несколько лет у Ким Чен Ына будет полная номенклатура ракетно-ядерного оружия. Через два-три года его ракеты могут достать американские объекты на островах, а примерно через пять лет – и территорию Соединенных Штатов. Оксана Галькевич: Леонид Михайлович, если возвращаться к началу нашей беседы – октябрь семнадцатого, чего хотели большевики, – вот если к тем событиям вернуться. Сегодня у нас 17 октября? Если я правильно помню, в ночь с 25-го на 26-е большевики начинают штурм Зимнего дворца. 17 октября, в эти дни вокруг да около что происходит в стране, в Петрограде? Позиции большевиков? Вот как развиваются события? Леонид Млечин: Во-первых, одно дело – Петроград, другое дело – страна. В стране ничего не происходит. Страна замерла (ну, или живет своей жизнью) и наблюдает за тем, что происходит в Петрограде. Никакой революции, которая охватила бы всю страну, никакого кипящего революционного движения – ничего нет. Все наблюдают за тем, что происходит в Петрограде. И поразительно! Власть будет взята в Петрограде – и страна подчинится. Как собственно произошло и в феврале. Мы иногда думаем: все верхи решают, а народ… А народ принимает то, что решают верхи. Середина октября – время, когда большевики завоевывают гарнизон Петроградский, потому что все решала военная сила. Как только Петроградский гарнизон (а он огромный был в силу военного времени) перешел на сторону большевиков и заявил, что он поддерживает большевиков, судьба Временного правительства была решена. Конечно, Керенский, глава Временного правительства (на всякий случай), Александр Федорович Керенский предпринимал какие-то усилия для того, чтобы отозвать с фронта какие-то части, которые бы пришли ему на помощь. Бесполезно! Войска были на стороне большевиков. И эти дни как раз ушли на завоевание гарнизона. И он был завоеван, и он полностью перешел. Это заслуга Льва Давидовича Троцкого, председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, его невероятная энергия и невероятная убедительность. Он был одним из самых блистательных ораторов того времени, невероятно убедительный. И ему поверили. Он был человеком организованным, он сумел организовать эту структуру. Дело в том, что (напомним нашим зрителям, кто внимательно не следит) Владимир Ильич Ленин скрывался, поскольку он обвинялся в работе на германский генштаб. Оксана Галькевич: В тот момент он скрывался? Леонид Млечин: Он продолжал скрываться. Оксана Галькевич: В середине октября? Леонид Млечин: Он появится только в тот момент, когда Зимний будет взят. Он придет на заседание Петроградского… не Второго съезда советов, он откроется позже, а на заседание Петроградского совета. Эта сцена описана. Ночью это происходило, заседал Петроградский совет. Выступал Троцкий и сказал: "Товарищи, революция произошла, она произошла бескровно, перешла власть в наши руки", – и так далее. И он (Троцкий) в зале увидел Ленина и сказал: "Товарищи, как вам известно, в силу некоторых обстоятельств товарищ Ленин не мог присутствовать. И вот он с нами". И появился Ленин – стриженый, бритый наголо. Его не узнали. Вы знаете, у него была, так сказать, небольшая часть шевелюры, борода, усы такие. Он был брит наголо, и его не узнали. Но когда начал говорить, то по голосу, конечно, узнали. Константин Чуриков: Леонид Михайлович, у нас на SMS-портале такие дебаты идут! Вопрос такой конкретный, без "вокруг да около", Краснодарский край: "Хотелось бы спросить у Леонида Млечина, а кто строил в СССР БАМ, Усть-Илимскую и Днепропетровскую ГЭС, железную дорогу, – имеется в виду, видимо, Транссиб, – кто первым начал осваивать космос?" Это как раз к вопросу о том, плох ли так социализм или все-таки в нем есть какие-то плюсы? Леонид Млечин: Понимаете, вот такое ощущение у людей, будто Россия возникла в семнадцатом году, а до семнадцатого года ничего не строили, и Транссиба не было. Будто вот эта железная магистраль замечательная, соединяющая центр столицы с Дальним Востоком, будто она не существовала. Константин Чуриков: Ну, БАМ, видимо, имеется в виду. Леонид Млечин: Нет, БАМ построили. А что, до большевиков ничего не строили и никогда? Что, России не было как огромного государства, влияющего на европейские дела, как государства развивающегося? Почему мы не хотим… Знаете, мы как бы отгораживаемся: "Не было никакой России! Вот только большевики!" Да ничего подобного! Была великая Россия до большевиков и после большевиков, слава тебе господи. А если бы не было большевиков, то ничего бы не построили? Что, русские люди такие неумелые, такие жалкие, что не будь там Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева, так ничего бы не сделали? Ну, почему вы так не уважаете? Знаете, это очень непатриотично и очень неуважительно по отношению к собственному народу. А я-то думаю, что все наоборот было бы. Не случись петроградского тогда военного переворота в октябре – у нас сейчас население было примерно 300 миллионов человек. Так по всем прогнозам было. По экономическому уровню, по уровню социального развития, ну, где-то между Германией и Великобританией мы бы находились. Десятки миллионов людей не погибли бы. И в космос бы полетели. И ракеты бы создали. Эти талантливые люди – что, они с неба свалились? Что, большевики в пробирке, что ли, сделали? Что, Сергей Павлович Королев, которого посадили при Сталине, или другие какие-то, Туполев, которого посадили, – они не отсюда, не с этой земли, не здесь выросли? Что, они этого ничего не сотворили бы? Да больше бы сотворили! А скольких людей мы потеряли в одной войне, в другой, при раскулачивании, при Большом терроре! Сколько талантов лишились! А сколько эмигрировало тогда! Константин Чуриков: Тем не менее, как мало все равно стало монархий в этом мире. Начиная все-таки с XX века, они стали исчезать. Оксана Галькевич: Какой была бы судьба нашей монархии, если бы естественным образом?.. Константин Чуриков: Разве можно было оставить все как есть (имеется в виду – как было тогда, до расстрела царской семьи), если бы собственно монархия не уцелела? Леонид Млечин: Давайте мы посмотрим. Монархия ведь менялась. Нам кажется, что она была такая же, какая она была в XIX веке. Нет. Мы здесь говорили, что после Первой русской революции произошла огромная конституционная реформа, по существу: Россия превратилась в конституционную монархию, только письменной конституции не было. Так ее и в Англии нет! Самодержавия больше не существовало. Создалась политическая жизнь, разделение властей. Создались условия для самодеятельности, самостоятельности и самоуправления. Я думаю, что постепенно власть монархии в России сошла бы практически на нет, как она сошла в Великобритании. Ну, разве британская монархия каким-то образом мешает Англии развиваться? Никоим образом! Те небольшие представительские функции, которые сохранены за королевой, никак не ограничивают британский народ и не мешают ему ничего добиваться. Ну, был бы у нас, не знаю… В Австрии это президент. В Германии это президент, который принимает верительные грамоты, произносит речи. Ну, делал бы это здесь император – ну и что? Нисколько не помешало бы. Давайте еще раз вернемся к главному – не погибли бы многие миллионы людей, не бежали бы. Почти 2 миллиона людей эмигрировали из России, не в состоянии жить под большевистской властью. Почти 2 миллиона человек, и самые такие молодые, молодая производительная сила. А дальше – губящее жизнь, еще раз скажу, раскулачивание, уничтожение русского крестьянства и так далее. Все это сыграло губительную роль. Да ничего бы мы… И в космос мы бы полетели. И добились бы еще большего. Оксана Галькевич: Может быть, еще и раньше полетели. Леонид Млечин: И раньше мы полетели бы. Оксана Галькевич: Ведь сколько мы энергии потеряли на этих… Леонид Млечин: Все стоило очень дорого. Могло бы все дешевле обойтись нашей стране. Оксана Галькевич: Леонид Михайлович, хватит боли уже, мне кажется. Спасибо. Константин Чуриков: И как совершенно справедливо замечает наш зритель из Тверской области: "Что бы то ни было, ничего уже не изменить". Оксана Галькевич: Спасибо вам большое. Константин Чуриков: Это была рубрика "История вопроса/Вопросы истории". В студии у нас был Леонид Млечин. Мы обсуждали, каким представляли себе большевики коммунизм и ради чего брали власть, ну, помимо самой власти. Спасибо, Леонид Михайлович. Через пару минут мы к вам вернемся.