Ольга Арсланова: Мы продолжаем. Впереди большая тема. Поговорим о состоянии здравоохранения нашей стране. Обратили внимание вот на какую новость. Больничных коек в стационарах России стало еще меньше. По последним данным, в 2016 году их сократили на 23 тыс., и в стране сейчас 1 млн 74 тыс. коек. Петр Кузнецов: Сейчас посмотрим графику. По данным Счетной палаты, в России 130 тыс. сельских населенных пунктов, и медучреждения сейчас есть только в трети из них, а жителям более чем 17 тыс. сел за помощью нужно обращаться в другие населенные пункты, причем в 11 тыс. случаях расстояние до ближайшей медорганизации превышает 20 км, и почти тысяча сел не прикреплены ни к одному медицинскому учреждению. Ольга Арсланова: Напомню, что количество больничных коек в России сокращается с 2000 года. Только за последние пять лет в больницах стало на 128 тыс. мест меньше. 23 тыс. за 2016 год сократили, 3 тыс. из них в сельской местности. Эксперты подсчитали, что в российских больницах сейчас столько же коек, сколько было в РСФСР в 1960-х годах прошлого века. Петр Кузнецов: Между тем, в России на здравоохранение идет чуть больше 3% от ВВП. В развитых странах эта цифра намного больше. Например, в Голландии или Дании расходы на здравоохранение составляют почти 10% от ВВП, во Франции и Австрии почти 9%. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, оптимальный показатель – это 6%. Ольга Арсланова: Сейчас будем подробнее говорить об этих цифрах, о тенденциях, о том, что хочет Минздрав и что в итоге получается. Но, как всегда, мы ждем ваши комментарии и ваши истории, заметили ли вы результаты сокращения количества коек в стационарах, оптимизации медицины в последнее время. Позвоните, пожалуйста, расскажите свои истории, потому что, наверное, это самое важное – то, как это отражается на нас с вами. У нас сегодня в гостях Лариса Попович, директор Института экономики и здравоохранения Высшей школы экономики. Здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Лариса Попович: Здравствуйте. Ольга Арсланова: И Павел Воробьев, председатель Московского городского научного общества терапевтов. Здравствуйте. Петр Кузнецов: Вам добрый вечер. Павел Воробьев: Добрый вечер. Ольга Арсланова: Давайте разберемся в первую очередь с аргументацией Минздрава. Там ссылаются на некие современные нормы лечения, и на то, что довольно часто эти койки избыточны, и лечить пациентов нужно иначе, не в стационарах. При этом некоторые эксперты говорят о том, что смертность у нас растет именно из-за сокращения числа коек в стационарах. Кому верить? Лариса Попович: Вообще говоря, верить нужно нормальной статистике и верить нужно профессионалам в сфере здравоохранения, экспертам, а не людям, которые кричат: "Катастрофа! Катастрофа!", потому что та статистика, которую вы сейчас приводили, она, конечно, реальная, но она не вся. Первое. В системе здравоохранения Российской Федерации 3%, но это 10% бюджета. Наш бюджет – это 40% ВВП. И 10% всех расходов бюджета, независимо от того, профицитный либо дефицитный бюджет, идет на здравоохранение. Это примерно так же, как и в других странах – 10-12% бюджетных расходов идет на здравоохранение. В некоторых регионах до 80% идет на социальную сферу: пенсии, социальная поддержка, образование, здравоохранение. Договоримся сразу: я сторонник того, чтобы увеличивать деньги на здравоохранение. Вопрос в том, откуда их брать, у кого отнять для того, чтобы добавить к этим 10%. Ольга Арсланова: Мы действительно понимаем, что уровень ВВП в разных странах разный, мы зарабатываем столько. Лариса Попович: Конечно. Плюс эти 10% расходов – это приблизительно так же, как тратят все. Больше страна себе не может позволить. Теперь по поводу 6% ВВП. Если просуммировать то, что тратит государство и то, что, к сожалению, тратят корпорации, благотворительные фонды, страховые компании, сами люди, что называется частной системой здравоохранения, то у нас суммарно получается больше 6% ВВП на здравоохранение. Другой вопрос – как мы их тратим. Те 3 трлн руб., которые идут на здравоохранение, во многом уходят в том числе на оборудование, на открытие и строительство новых больниц, и здесь вторая неточность в тех цифрах, которые вы приводите. Сокращение коек в круглосуточных стационарах одновременно сопровождается кратным увеличением коек в дневных стационарах. Я взяла на себя труд и посчитала, какая динамика изменения коечного фонда, если суммировать круглосуточные стационары с дневными. Практически не происходит падение, потому что резко растет число коек в дневных стационарах. Переводя технологию круглосуточного лечения на технологию лечения в дневных стационарах. Правильно ли это делают, неправильно, выверено ли закрытие тех или иных медицинских учреждений – это второй вопрос. Но глобально, если смотреть по статистике – а эксперты, к сожалению, и тот же Минздрав смотрят по глобальной статистике, это "ОНФ" и профессиональные организации работают с населением, и их мнение тоже крайне важно здесь, – но глобально получается, что в России нет такой катастрофы с больничными койками, потому что в России число больничных коек на душу населения одно из самых больших в мире, и Минздрав в этом смысле как раз и говорит, что "Не нужно лежать столько в стационаре". Ольга Арсланова: Круглосуточно. Лариса Попович: Конечно. Что 10 дней в стационаре – это колоссальный риск подхватить бог знает что, потому что госпитальные инфекции, ой-ой-ой, у нас достаточно высокий уровень их развития. Во всем мире 3-5 дней – это максимум. Нужно выводить в стационаре из жизнеугрожающего состояния, и дальше реабилитировать на дому. Вопрос в том, что у нас нет условий для того, чтобы реабилитировать на дому, и поэтому люди… Петр Кузнецов: И поэтому мы получаем увеличение смертности людей дома. Лариса Попович: Я не могу сказать, что увеличение смертности было связано ровно с сокращением… Петр Кузнецов: Причем даже предпенсионного возраста, судя по свежей статистике. Лариса Попович: У нас пик смертности приходится на молодое трудоспособное население, в первую очередь мужское, которое не госпитализируется, которое умирает не из-за того, что они не госпитализируются. Умирают совершенно по другим причинам. 52% смертности молодых мужчин в возрасте 25-45 лет – это травмы и отравления, это внешние причины. Это, извините, алкоголизм, это бытовые травмы, это агрессия, это много чего. Этим мы занимаемся плохо, это правда. Петр Кузнецов: Особенно проблема с сокращение коек в населенных пунктах. Вы сказали, что где убыло, там прибыло. Но, судя по всему, убывает в населенных пунктах совершенно в отдаленных, а пребывает где-то, допустим, в региональных, например, в региональном центре. Лариса Попович: А вы знаете, сколько у нас больниц, в которых нет горячей воды и даже канализации, удобства во дворе? Это не больницы, это рассадник бог знает чего. Ольга Арсланова: Какие есть. Лариса Попович: А зачем такие больницы? Для того, чтобы лечить, нужны нормальные современные условия. Другой вопрос, что транспортная доступность до этих современных условий, ею нужно заниматься в первую очередь. Когда вы говорите о том, что у вас масса населенных пунктов не имеет прикрепления к медицинским учреждениям, Минздрав заявляет, что у нас вся Российская Федерация, каждый гражданин имеет своего прикрепленного врача. Кому верить – не знаю. Больше верю в данном случае Минздраву, потому что мы недавно смотрели рейтинг участковых терапевтов, у которых суммарно прикреплено больше, чем все население Российской Федерации. Видимо, где-то есть двойное прикрепление. Ольга Арсланова: Давайте поговорим о врачах и пациентах. Пишут о том, что востребованы койки. "Не так давно лежал в больнице зимой. В палате на четыре места стояли шесть коек, потом притащили еще три кровати, и на всех них были больные" (это Чувашская республика). Из разных регионов нам пишут о том, как больные лежат в коридоре, потому что больше некуда. Спрос есть. Павел Воробьев: Спрос на что? Ольга Арсланова: Нам говорят, что открывают дневные стационары, и этих людей нужно, наверное, куда-то перевести в дневной стационар, и лечить днем. Павел Воробьев: Дневной стационар – это выдумка отечественного здравоохранения, его не существует в мире. Это отмазка такая. Там не лечат, там капают растворы. Это не лечение, это вспучивание крови, так называется методология. Просто вам капают воду. Воду можно пить стаканами, для этого не надо ложиться в больницу. Лариса Попович: Тогда не нужно ложиться вообще в круглосуточный стационар в этом случае. Павел Воробьев: Это первое. Ольга Арсланова: То есть альтернативы у нас не возникло, правильно, тем койкам, которые сократили круглосуточные? Павел Воробьев: К сожалению, те койки, которые есть, там тоже в основном лечат вспучиванием крови. В этом большая проблема. Технологии, которые используются сегодня, они не то, что XX, а даже XIX… Нет, ну, наверное, в XIX веке еще их не было. Поэтому в принципе сокращать койки надо, но у вас должна быть совершенно другая система здравоохранения, которую никто не строит. Никто не пытается построить современную систему здравоохранения. Все говорят: "Давайте койки закроем" – "Давайте! Отлично!". А где будут больные? А что дальше? А это никого не волнует. Ольга Арсланова: Расскажите, пожалуйста, об оптимальной модели. Мы закрываем койки, и что мы создаем? Павел Воробьев: Самый близкий нам пример, наверное – это Америка, как это ни парадоксально звучит. Ольга Арсланова: Со страховой системой. Лариса Попович: Совсем не так. Павел Воробьев: В Америке в каждом маленьком населенном пункте есть обязательный маленький стационар "скорой помощи", туда привозят только по "скорой помощи", экстренно оказывают помощь. Если не дай бог что, вас тут же эвакуируют куда-то в крупный центр. Такая система для нас была бы идеальной. К сожалению, об этом никто даже не говорит. Лариса Попович: Транспортировка, это правда. Павел Воробьев: То есть, во-первых, плечо должно быть очень коротким, первичного звена. То есть человек должен попасть в стационар, в случае острой необходимости, быстро. Сегодня этого нет. Сегодня многими часами люди ездят, и рассказки про 20 минут "скорой помощи" – это пускай рассказывают про город Москву. Выедете за город Москву, там часами. Лариса Попович: Не знаю. Я смотрю общероссийскую статистику. Павел Воробьев: Врач выталкивает машину, потому что проехать он не может. Петр Кузнецов: Давайте выедем из Москвы, отправимся в Бийск. Там сейчас находится корреспондент Дмитрий Дробышев, Алтайский край. Дмитрий, здравствуйте. Ужасная история из Алтая. Ольга Арсланова: На Алтае ребенок-инвалид умер после долгого ожидания медицинской помощи. Пришла такая новость. Дмитрий, ждем от вас подробностей. Дмитрий Дробышев: Добрый вечер, коллеги. У нас на Алтае в Угловском районе девочке-инвалиду срочно понадобилась медицинская помощь в центральной районной больнице. В Угловском районе такого оборудования не нашлось, чтобы оказать ей помощь, пришлось девочку везти в Барнаул в краевой центр. Реанимобиль, по словам родителей, пришлось ждать 8 часов. Кроме этого, еще в больнице девочка немного прожила, и умерла. Лариса Попович: Надо разбираться с этим случаем. Павел Воробьев: Бийск – это, знаете ли, все-таки асфальтированная дорога. Дмитрий Дробышев: Сейчас Следственное управление разбирается в этом деле, проверяют действия всех служб: и краевой больницы, и районной больницы, и Центра медицины катастроф, которая предоставила реанимобиль с задержкой на 8 часов. Но это, опять-таки, по словам родителей и следствия из Центра медицины и катастроф, и все это будет выяснено. Кроме того, что действительно есть такая проблема, в частности у нас в Бийске недавно был под угрозой закрытия один из родильных домов, и роженицам предлагали ехать в краевой перинатальный центр. Но вмешались депутаты, сами жители, и сейчас роддом все-таки функционирует, хотя он был оснащен по программе модернизации всем необходимым. Но это идет, опять-таки, в рамках оптимизации здравоохранения, о которой сейчас все говорят, и это пресловутая тема оптимизации здравоохранения. Не так давно полностью закрыли родильный дом в Белокурихе, городе-курорте, и сейчас роженицам необходимо около 40-50 минут добираться до Бийска. Но там предпринимают все необходимое, рожениц кладут заранее в родильный дом, предлагают заранее лечь. Складывается такая ситуация. Ольга Арсланова: Спасибо. Дмитрий Дробышев, корреспондент из Бийска, Алтайский край. Я так понимаю, что это просто из одного региона свидетельства. Павел Воробьев: Есть маленькая страна, называется Голландия – 80% родов на дому. Ольга Арсланова: С реанимобилем под окном? Павел Воробьев: Нет, никакого реанимобиля под окном. Если что – отвезут. Ольга Арсланова: Но куда отвезут? Территория какая? Павел Воробьев: Территория маленькая, согласен. Лариса Попович: Территория маленькая, да, транспорт. Павел Воробьев: Смотрите, еще один вопрос. Много лет мы твердим о том, что нужна санитарная авиация. У нас выпускается вертолетно-санитарная авиация российская в Казани. Много их купили в области? Ольга Арсланова: Несколько штук купили. Была новость. Павел Воробьев: Несколько штук на страну – да, это здорово, но это безобразие. Это должно быть в каждой области, стоять несколько вертолетов. Лариса Попович: Послушайте, есть национальный проект сейчас о транспорте. Павел Воробьев: Ладно, эти все национальные проекты. Это как деньги попилить, национальные проекты. Это же элементарная вещь – вертолетом вытащить. Там большой, крупный вертолет. Не вопрос. Стоит небольших денег. Ольга Арсланова: О чем вы говорите? Оренбургская область: "Недоступная медицина на селе. Нет автобусного сообщения. Участковые закрыты". Павел Воробьев: Вертолет туда летает, а автобус не ходит. Лариса Попович: Подождите. Речь идет, между прочим, как раз о том, о чем мы говорили – транспортная доступность. Ольга Арсланова: Просто, может быть, начать с дорог? Павел Воробьев: Нет, не дороги, а вертолеты. Не нужны дороги – вертолёты. Во всем мире всех возят на вертолетах. Почему мы другие? Лариса Попович: Потому что всех на вертолетах не довезешь. 30 млн госпитализаций в год. Павел Воробьев: Сократите их в два раза. Ольга Арсланова: Давайте поясним этот тезис. Госпитализация сегодня происходит во многих случаях без показаний, я правильно вас понимаю? Павел Воробьев: Абсолютно верно. У нас до сих пор Минздрав не выработал показания для госпитализации. Во всем мире есть стандарт, когда больного кладут в стационар. У нас такого стандарта нет. Лариса Попович: У нас до 40% тех, кто лежит в стационаре – это люди, которые требуют социальных коек, социального ухода. Им нужно получить бесплатное лекарство – они ложатся в стационар, потому что бесплатно лекарства в амбулаториях они получить не могут, денег у них на это нет. Им подкормиться и лекарство получить, бабушки лежат, лежат, лежат. Это другая совершенно сфера, она не касается здравоохранения. Ольга Арсланова: Я правильно вас понимаю, что, может быть, справедливо лишая этих людей бесплатного лекарства, социальной койки, питания, бабушке полежать, отдохнуть, мы не решаем проблему обеспечения их бесплатными лекарствами? То есть, убирая одно, мы не даем другого? Лариса Попович: Для того чтобы решить проблему оптимизации госпитального звена, нормальной госпитализации, нужно в первую очередь обеспечить бесплатными лекарствами в амбулатории. Ольга Арсланова: То есть начать все-таки нужно, наверное, с другого? Лариса Попович: С лекарственного страхования. Павел Воробьев: Нет, начать нужно с проекта, которого не существует. Мы не знаем, куда мы идем и чего хотим. И начать нужно с больных людей, что нужно больным людям. Этого никто нигде не написал ни разу. Все рассказывают, что нужно государству. Ольга Арсланова: Полностью здоровых нет. Лариса Попович: Есть недообследованные. Ольга Арсланова: Давайте послушаем Ирину из Тульской области. - Зовут меня Ирина, сама я из города Ефремов Тульской области. Я очень часто сталкиваюсь сама, у меня заболевание неврологическое. И, представляете, у нас с 20 палат, где-то по четыре человека лежало, неврологическое отделение, сейчас сократилось до 7 палат по четыре человека. Мы говорим, что это больше, чем на 50%. У нас вообще ликвидировали. Раньше была больница, туберкулезное отделение, было глазное, кожное отделения. Всего этого сейчас нет. Неврологическое выселили, два года. Врачам дали 7 палат. А неврологическое главное здание стоит без ремонта, и никто даже пальцем не ведет, чтобы что-то сделать. Это вообще безобразие. Не говоря уже о том, что смесители какие-то и то не могут отремонтировать. Я лежала 10 дней, и за эти 10 дней смеситель ни разу не работал – ледяная вода. Женщина лежит 10 дней, рядом с ней лежит еще один больной. Этого больного хотя бы протереть, принести водички немного, в миске или еще в чем, и самой помыться. Безобразие полнейшее эта медицина, и не знаю, зачем только ложат туда людей. Лучше сразу бы кресты покупали с гробами, легче бы, наверное, было. Ольга Арсланова: Поняли вас. Петр Кузнецов: Скажите, пожалуйста, только ли здесь дело в сокращении бюджета здравоохранения? Павел Воробьев: Нет, конечно. Лариса Попович: Нет, сокращения бюджета здесь нет. Петр Кузнецов: Потому что мы знаем, что больницы получают хорошее дорогостоящее оборудование, которое после этих коррупционных схем становится совершенно неподъемным. Может быть, это? Павел Воробьев: Золотым. Петр Кузнецов: И дальше на все остальное не хватает. Павел Воробьев: Да никогда не хватит на всех. Лариса Попович: Ни одна система здравоохранения не обеспечивается полностью. Павел Воробьев: Нужно танцевать от больного. Вот звонит человек. Ей нужно лежать. Кто сказал, что ей нужно лежать? Ну, кто сказал? В неврологии практически нет заболеваний, которые требуют госпитализаций. Практически. Инсульт – да, но это интенсивная терапия, а потом, совершенно справедливо, это реабилитация, и это уже, скорее, ближе к социальным койкам, чем к койкам, где нужно 10 дней в году пролежать. Делать там нечего неврологическим больным. Лариса Попович: Есть книжечка, которую выпустил Минздрав, по итогам 2016 года. Я посмотрела, как резко растут операционные вмешательства. То есть количество операций увеличивается, количество высоких технологий увеличивается. То есть острое, то жизнеспасающее, что необходимо, на это и обращают внимание, а мы привыкли к тому, что для нас больница – это место, где можно действительно долго-долго лежать, потому что сегодня один врач придет, завтра другой врач придет, послезавтра суббота, воскресенье, вообще никто не придет. Так не должны работать больницы. Больницы должны работать как заводы, когда массово и быстро людей просто спасают от жизнеугрожающих состояний, а дальше у них есть хорошие условия дома или в реабилитационных центрах, где к ним приходят, где их патронируют, где телемедицинский мониторинг. Павел Воробьев: А этого нет и в помине. Ольга Арсланова: Отлично звучит. Я думаю, что все с удовольствием за это подпишутся. Лариса Попович: Конечно. Ольга Арсланова: Что мешает сегодня? Павел Воробьев: Нет плана, нет никакого проекта по этому поводу. Лариса Попович: Очень медленно все двигается. Какие-то планы есть кусочные: здесь делаем то, здесь делаем это. Когда регион делает план по оптимизации здравоохранения, то Минздрав не взаимодействует с Минтрудом, Минсельхозом, потому что что такое сократить койки в больнице? Это означает, что нужно увеличить доступность амбулаторной помощи, то есть туда обязательно врачей добрать, увеличить количество реабилитационных коек, увеличить количество социальных работников, которые будут приходить, увеличить количество медсестер, которые будут бегать, убрав их из стационара. И тогда стационар будет работать. Павел Воробьев: В мире работают парамедики. У нас такой темы почти нет. Сейчас у нас появились уполномоченные домовых хозяйств в отдаленных поселка чем- это типичные западные парамедики, которые не имеют медицинского образования, но умеют делать какие-то определенные вещи, манипуляции, навыки. Сейчас мы им даем в руки телемедицинскую технологию, называется "Медикейс". Это телефон с опросником, с датчиками давления, сахара и так далее, и они могут снять информацию с любого жителя поселка и передать ее врачу на любое расстояние. Лариса Попович: Это значительно лучшая модель. Павел Воробьев: Это колоссальное решение доступности медицинской помощи. Но в законе у нас написали, что нельзя поставить диагноз. Врач может принять решение о том, нужно ему вызывать больного или не нужно. Это тоже шаг вперед, но это такой шаг, это четверть шага. Лариса Попович: То есть продолжается, идут действия, но они идут несистемно и очень медленно. Кроме того, хочу вам сказать, что страна у нас крайне большая, и очень по-разному проходят эти процессы. Есть территории, где достаточно разумно министерство подходит, формируя сначала… Ольга Арсланова: Это какие территории? Лариса Попович: Я не буду называть. На самом деле, это западные территории, в Поволжье есть отдельные территории, и есть на Дальнем Востоке отдельные субъекты, где сначала создается система реабилитации, система домашнего ухода, а потом – и это очень важно – совместно с сообществом начинает обсуждаться, какие койки мы закроем для того, чтобы улучшить помощь на территории. Ольга Арсланова: Если жители этих территорий нас смотрят, может быть, они позвонят и расскажут. Павел Воробьев: Я могу сказать. В Карелии, например, одна из самых плохих медицин на сегодняшний день, жуткая совершенно территория, где, по-моему, 3 человека на кв. км, и они пытаются что-то делать. Они вводят сейчас телемедицину. Ольга Арсланова: Давайте послушаем Карелию. У нас оттуда Людмила. Здравствуйте. - Здравствуйте. Ольга Арсланова: Поддерживаете слова нашего гостя? - Да. Я бы хотела задать вопрос. Если нет своих докторов в больнице – ни кардиолога, ни невролога, и УЗИ нельзя сделать (пропал человек, уволился), мы ездим в Петрозаводск к этим специалистам. Кто должен оплачивать проезд? Мы ездим за свой счет. Лариса Попович: Нерешенный вопрос. Павел Воробьев: В Англии оплачивает система здравоохранения. Лариса Попович: К сожалению, это дырка законодательства. Вообще-то записано в законе, что если медицинское учреждение не может предоставить ту услугу, на которую у нее есть лицензия, и на которую она получает за вас деньги, она обязана за свой счет организовать перевод в другое учреждение. Не прописан регламент, каким образом она эти деньги направляет вам за проезд. И это дырка. Павел Воробьев: Я хочу вернуться к телемедицине. Не нужен специалист по ультразвуку. Лариса Попович: Не нужен, согласна. Павел Воробьев: Не нужен рентгенолог. Здесь нужен парамедик, который может сделать снимок, сделать УЗИ и отправить его по телемедицине в центр. Это же простые вещи. Лариса Попович: Знаете, как решили в Индии эту проблему? В Индии врачей на душу населения в 12 раз меньше, чем в России. Катастрофа, потому что они все уезжают либо в Америку, либо в Англию, англоговорящие, им там проще. И для того, чтобы организовать доступность этой лучевой диагностики – УЗИ, МРТ, КТ, – они взяли более-менее образованных женщин, которых научили, как выглядит картинка нормы. Она не знает ничего – физиология, анатомия, – она знает, как выглядит норма. Ольга Арсланова: То есть она просто фиксирует отклонения? Лариса Попович: Да. Павел Воробьев: Она знает, как положить человека в аппарат. Это главное. Лариса Попович: Да. И как выглядит норма. Все. Если не норма, то она обращается к врачу. Павел Воробьев: Более того, в Финляндии, например, все снимки читает один врач в Хельсинки, КТ и МРТ. Вся Финляндия (она довольно большая, согласитесь, хоть там народу мало, но тем не менее), снимки делаются в одном месте, а читаются они все в Хельсинки в любое время суток. Лариса Попович: Кстати, в Москве сейчас сделали такую же систему. Централизовали эту систему. Ольга Арсланова: Комментируют наши европейские аналогии. "У нас Слюдянский район как вся Голландия", – пишут из Иркутской области. Лариса Попович: Это правда. Ольга Арсланова: "Роддома нет, 100 км до Иркутска. Скоро будем рожать при бабках-повитухах". Пишут, что сокращение койкомест – это экономия на больных. На дому лекарство покупает больной. И жалуются на том, что лежат в больнице, и все равно бесплатно лекарства не получают. Между прочим, это Люберцы, совсем рядом. Лариса Попович: Это, кстати, очень важная вещь. Если в стационаре от вас потребовали купить лекарство – это прямое нарушение закона. Росздравнадзор тут же… Во-первых, у вас есть страховая компания. Павел Воробьев: Лекарств нет. Хорошо, нарушение закона – ни денег, ни лекарств. Ольга Арсланова: А где-то перевозочных материалов нет. Петр Кузнецов: Сейчас про ОМС я хотел сказать. Недофинансирование, о котором говорят медицинские чиновники. Вот появляется "любимая" в кавычках аббревиатура ОМС уже на СМС-портале: "По результатам некоторых проверок выяснилось, что страховые компании удержали с медицинских организаций в результате штрафов около 50 млрд руб. – почти 4% средств годового бюджета Федерального фонда ОМС". Лариса Попович: Которые в большом объеме оседают в страховых компаниях. Не все, не полностью. Но как минимум 30% от штрафа уходит страховой компании. Безобразие полное! Павел Воробьев: А частично за рубеж, поскольку крупнейшая страховая компания России "Росно", она немецкая. Лариса Попович: Она сейчас "ВТБ". Павел Воробьев: Неважно. Лариса Попович: Проблема в том, что роль страховых компаний практически сведена к нулю. К сожалению, они не занимаются защитой прав застрахованных. Поэтому, конечно же, либо их заставить работать за те деньги, которые они получают… Павел Воробьев: Не надо. Их надо закрыть и забыть про них как страшный сон. Лариса Попович: …либо нам необходимо создать совершенно другую систему мониторинга и контроля за выполнением наших с вами прав. Павел Воробьев: Главное – убрать от них финансирование. Это же государственные деньги, которые идут через частные компании. Это потрясающая схема воровства. Лариса Попович: Вы представляете, если бы сотрудники ГАИ жили на штрафы на дорогах. Павел Воробьев: (Шепотом.) Они так живут тоже. Сейчас лучше, конечно. Лариса Попович: Страховые компании живут на тех штрафах, которые они снимают с медицинских учреждений. Улучшает это качество медицинской помощи? Мы с вами не ощущаем того, что это улучшает. А они крутятся и в свою пользу работают. Безусловно, этот инструмент не работает. Ольга Арсланова: Если мы посмотрим на самые эффективные модели здравоохранения (кто-то британскую модель приводит в пример, не американскую даже, швейцарскую модель)… Лариса Попович: Она сейчас в кризисе. Павел Воробьев: Лучше советская модель Семашко, потому что британская модель – это советская система Семашко, немножко переделанная. Ольга Арсланова: Говорят о том, что этот этап страховой медицины обязательно все равно надо пройти. То есть, рано или поздно, мы от него отказываемся. Мы перескочить можем? Лариса Попович: Мы можем уже перескочить. Петр Кузнецов: Затянули уже как-то. Лариса Попович: Затянули. Нам необходимо, на самом деле, на мой взгляд, возвращаться к единой централизованной системе здравоохранения, которая и должна выстраивать. Павел Воробьев: Чтобы человек не знал, как она финансируется, включая лекарства. Это абсолютная истина. Жизненно необходимые лекарства – их не так много, их 250-300 штук, может быть… Лариса Попович: 256 по ВОЗ. Молекул 256. Павел Воробьев: Не так много. Они должны быть бесплатные. Лариса Попович: Это правда. Павел Воробьев: Это краеугольный камень. Лариса Попович: Это то, о чем говорим мы все. Павел Воробьев: Но это все равно решает не все проблемы. Лариса Попович: Но очень большой кусок. Ольга Арсланова: По поводу лекарств. Как мне тоже видится как пациенту идеальная ситуация. Например, у меня ребенок заболел пневмонией, ребенку пять лет, и в поликлинике педиатр посоветовал: "Не ложите…" Лариса Попович: До 3 лет вы можете получить все бесплатно. Ольга Арсланова: Ребенку пять лет. Педиатр рекомендует не ложиться в больницу, потому что "Зачем вам это надо? В больницах проблемы, и так далее". Лариса Попович: В больницах бесплатные лекарства, а здесь покупайте. Ольга Арсланова: Плюс вас "скорая помощь" привезет в не самую хорошую больницу, без денег вас не привезут туда, куда нужно. Что происходит? Родители покупают дорогие инъекции и делают эти уколы дома сами. Лариса Попович: Ужас. Ольга Арсланова: Мы можем представить себе ситуацию, когда как-то рядом есть парамедик, есть сестра, которая приходит, делает дома этот укол? Павел Воробьев: Я разговаривал недавно с евреями по этому поводу – медсестер. Она говорит: "А зачем вы, русские, делаете уколы, если человек принимает таблетки в рот?". Ольга Арсланова: Не помогает, предположим. Павел Воробьев: Не надо рассказывать сказок. Весь мир кормят таблетками. Ольга Арсланова: Я про другое хочу спросить. Почему в этой ситуации, если мы не занимаем койкоместо, если мы не тратим эти бюджетные деньги, свои деньги, почему государство не может компенсировать траты на лекарства и услуги медика, парамедика… Павел Воробьев: Мы тут талдычим лет 15, наверное, что лекарства должны быть в этой ситуации бесплатными. Ольга Арсланова: Это же кажется логичным, правда? Павел Воробьев: Конечно. Лариса Попович: Объясню. На самом деле, мы в экспертном сообществе четыре модели компенсации предложили государству. Мы с этим уже лет 15 ходим с Павлом Андреевичем, и говорим о том, что в основе реформы здравоохранения должна была лежать реформа лекарственного обеспечения. Компенсация стоимости лекарств пациенту – это самый плохой способ. Вы должны прийти в аптеку с рецептом, который вам выписан, и вам должны его дать либо бесплатно, либо… Павел Воробьев: Это уже механизм. В любом случае, деньги должны быть заплачены из государственного кармана. Как – это второй вопрос. Лариса Попович: Это должно быть сделано. Мы сейчас очень активно в прошлом году разрабатывали для Минздрава, Вероника Игоревна говорила о том, что практически решен вопрос, но оказалось, что не решен, вопрос с компенсацией лекарств людям, перенесшим высокотехнологичную операцию. Не получилось. Минфин не дал тех двух миллиардов, которые нужно было. Мы сейчас подготовили и расчеты, и схему на введение всеобщего лекарственного страхования или возмещения стоимости лекарств для детей до 15 лет. Павел Воробьев: Конкретный пример. Речь о чем? Вы приехали с инфарктом миокарда, вам вставили стент в сосуд, и у вас нет инфаркта миокарда. Значит, на вас государство сэкономило огромные деньги на лечении и на последующей реабилитации. Вы выходите из стационара, хотелось бы, чтобы вам отдали хоть кусочек на лекарства. Вот вам дают. Ольга Арсланова: Вам уже сделали операцию. Достаточно. Павел Воробьев: Да. И этот стент у вас затромбируется. Вот о чем говорит Лариса Дмитриевна. Ольга Арсланова: Давайте послушаем. У нас давно на связи Коми. Константин, здравствуйте. - Здравствуйте. Два маленьких отступления. Первое – благодарю ваш канал за вашу работу. В последнее время единственный канал, который стал смотреть. Все остальное – это сплошные развлечения либо сеансы коллективной психотерапии. Ольга Арсланова: Спасибо. Павел Воробьев: Не накаркайте только. - Если не смотреть на титры, вы приглашаете гостей, и просто по мыслям, высказываемым гостям, сразу понятно: либо это депутат, либо чиновник с министерства. А сегодня гости в частности такие, которые говорят реальные вещи, которых можно послушать и сделать кое-какие выводы. А по существу программы, уважаемая гостья сказала о том, что при сокращении стационарной помощи пациент должен получить адекватную помощь в амбулаторном режиме. У меня ситуация. Я амбулаторно никак не мог решить свои проблемы, у меня проблемы с желудочно-кишечным трактом. Месяц выполнял назначения. Ситуация стала ухудшаться. В итоге попал в стационар, в палату, где пациенты были как селедка в бочке, плюс еще и в коридорах лежали. И еще момент. Амбулаторно мне делали УЗИ, и вроде как все нормально. А в стационаре сделали УЗИ, и в желчном пузыре обнаружили достаточно большой камень (11 мм), а предыдущее УЗИ было в апреле. Я спрашиваю: "Неужели он так быстро растет?" – "Нет". – "А почему не увидели?" – "Это оборудование и квалификация специалиста". Вот что есть у нас в амбулатории. Ольга Арсланова: Люди надеются, что в стационаре еще и квалификация врачей выше. Это правда. Лариса Попович: Наверное, но это вопрос правильной диагностики, и вопрос накапливания компетенций. Когда в каком-то центре нормальные компетентные люди, которые ежедневно смотрят много случаев, они накапливают эту компетенцию. А когда у вас сложный случай один за год, как, например, в полупустых перинатальных центрах, то понятно, что там происходит дисквалификация. Поэтому, с одной стороны, необходимо все-таки концентрировать помощь и оборудование, и специалистов в тех местах, где это становится промышленной основой, и это предполагалось в оптимизации… Павел Воробьев: Либо передать этот ультразвук в тот компетентный центр, где увидят камень. Лариса Попович: Но при этом в тех местах, где люди получают первичную помощь, которая является основой системы здравоохранения… Что такое высокотехнологичная помощь? Это когда поликлиника пропустила, прозевала. Павел Воробьев: Не всегда. Лариса Попович: Если это не травма, не острый случай. Павел Воробьев: А если онкология какая-то, сердечнососудистая хирургия? Ольга Арсланова: Онкология, которую сейчас предлагают наблюдать в поликлинике. Петр Кузнецов: Лечить в стационарах в поликлинике. Лариса Попович: Обострение хронических заболеваний вполне можно было бы предотвратить, если бы нормально работало первичное звено. Ольга Арсланова: Желающих ехать в стационар просто полежать, согласитесь, не так уж и много. Павел Воробьев: Много. Люди очень хотят полежать. Лариса Попович: Диагностика – это совсем необязательно стационар. Я вам сказала, что 40% тех, кто лежит в стационаре… Ольга Арсланова: Потому что не доверяют другому звену, вероятно? Павел Воробьев: Нет, просто полежать, пообщаться. Лариса Попович: 40% тех, кто лежит в стационаре, могут быть курированы в амбулатории. 40%! Павел Воробьев: Не забывайте, что люди еще плохо едят, и в стационаре они немножко тоже отказываются. Лариса Попович: Они идут, как я сказала, подкормиться и за лекарствами. Павел Воробьев: Это реально. Ольга Арсланова: Знаете, какую-то африканскую страну напоминает: "В больнице полежу, поем хоть". Павел Воробьев: Что делать? Такая страна, люди мяса не едят в деревнях. Нету. Лариса Попович: Не в этом проблема. Ольга Арсланова: Вероятно, и в этом тоже. Павел Воробьев: Конечно, и в этом. Лариса Попович: На самом деле система здравоохранения – это не одинокая система, она должна подкрепляться всеми остальными социальными институтами. Это означает и правильное воспитание со стороны образовательного сегмента, культурного сегмента. Когда люди сами разрушают свое здоровье, и потом надеются на то, что врачи как боги их вылечат – это удивительное заблуждение. Когда вы покупаете новый холодильник, или новый автомобиль, вы о нем заботитесь, потому что дорого купить другой. А ваш организм вы не купите другой, а вы с ним обращаетесь просто чудовищно неправильно. Я не говорю конкретно о вас, но говорю обобщенно. Нам действительно нужно привыкать к тому, что о себе мы должны заботиться сами, а врачи – это всего лишь хорошо обученные технические специалисты, которые помогут вам поддержать ваш организм в нужном вам состоянии. Мы же по-прежнему считаем, что это наместники бога на Земле, они могут все. Не может современная медицина сделать больного алкоголика молодым энергичным энтузиастом. Ольга Арсланова: Мне кажется, он и не пойдет за помощью, скорее всего. Петр Кузнецов: Несколько сообщений. Липецкая область: "В Липецке в поликлинике на приеме надо врачу говорить уже готовый диагноз, и выпрашивать направление на анализы самому. Не попросишь – не назначат". Чувашская республика: "В поликлинике УЗИ платное, в стационаре бесплатное". И Энди (регион неизвестен) пишет, что "Для удаления зуба посылают на рентген в платное учреждение. Почему? Потому что нет рентгена". И у нас звонок из Петербурга. Галина, здравствуйте. - Здравствуйте. Зовут меня Галина, я из Санкт-Петербурга. Мне интересно, о чем говорит эта женщина, что ложатся в больницу, чтобы там поесть, что там лекарства бесплатные дадут. В Петербурге этого нет. У меня очень серьезное заболевание – болезнь Хортона. Мне диагноз несколько лет не могли поставить. На меня смотрели как на сумасшедшую, что я хожу и говорю, что "У меня болит голова. Разберитесь, помогите". Я прошла всех врачей, и мне повезло, что последним врачом был гастроэнтеролог, умнейшая женщина. Она мне сказала: "У вас болезнь Хортона". Это вообще не ее специализация, это лечат ревматологи. Ольга Арсланова: Вы хотели рассказать о состоянии стационаров в Петербурге. Можно подробнее? Лариса Попович: Там не лечат, не кормят? Вы хотите это сказать? - Мне тут подсказывают, что лучшее состояние больниц. Там кормят так, что всем носят питание. Мне дали инвалидность на год, я была практически лежачая, за мной ухаживали домашние. Мне дали третью группу. Что такое третья группа? Хорошо у меня друзья нормальные и родственники мне помогали. Ничего нет. Ольга Арсланова: Спасибо, Галина. Очень многие пишут о том, что в больницах кормят очень плохо, то есть самая дешевая еда. Очень много жалоб на то, что лекарства приходится оплачивать. Павел Воробьев: Вы поймите, это плохая еда для тех, кто живет в Москве и Санкт-Петербурге. Как только вы выходите в русскую глубинку, то это замечательная еда, потому что у них этой еды тоже нет. Это реально. Лариса Попович: Давайте прокомментирую сообщение по СМС. Мне кажется, очень важно, чтобы наши люди знали, что есть такой документ, который называется "Программа государственных гарантий". Он есть в каждом субъекте федерации. Где написано, сколько дней вы должны ждать, например, УЗИ, МРТ, КТ. Там написано, что не больше месяца, но бесплатно. Это программа государственных гарантий оказания бесплатной помощи, и там государство обязуется вам это сделать бесплатно. Если вам врач говорит: "У нас нет этой бесплатной процедуры. Пойдите за угол, там платно", он преступник. Возможно, он это делает, потому что много у него причин, почему он хочет заработать. Павел Воробьев: Во-первых, ему сказал главный врач, поскольку надо зарабатывать деньги. Лариса Попович: Возможно, я не хочу это обсуждать. Павел Воробьев: Конечно, это сверху донизу. Лариса Попович: Я говорю про пациента. Павел Воробьев: Что значит про пациента? Это право, но практика-то никакая. Лариса Попович: Наше право – потребовать ровно то, что написано в этой программе. Ольга Арсланова: Пока мы будем требовать и ждать, нас лечить не будут. Павел Воробьев: Чтобы сделать зубы, вы будете ждать рентген месяц? Лариса Попович: Если мы не будем требовать и ждать, то оно будет так всегда. Если государство, и субъект написал это черным по белому: "Я обязуюсь сделать бесплатное УЗИ не больше, чем в течение семи дней"… Павел Воробьев: Если человек здоров, то он может подождать, а если он болен, то, к сожалению, на этом все заработают деньги. Лариса Попович: Возвращаясь к тем странным людям, которые называются страховыми компаниями – это их проблема обеспечить вам ваше право на получение бесплатной медицинской помощи. Не смогли – у вас есть Росздравнадзор в каждой территории, и штрафы за вымогательство денег (а это прямое вымогательство) колоссальные. Поверьте мне, даже если вы упомянете, что "Я буду сейчас писать в Росздравнадзор. Покажите мне документ, по которому написано, что это мне обязаны делать платно", поверьте, это сработает. Павел Воробьев: Да не обязаны. Можно подождать просто месяц, другой, третий, и все. Лариса Попович: Нет, не более месяца в МРТ, и 7 дней на УЗИ. Павел Воробьев: А у них заболел врач УЗИ… Лариса Попович: Все. Не выполнил – извини. Павел Воробьев: И что? Лариса Попович: Ничего. Ольга Арсланова: А мне надо. Лариса Попович: Штраф. Павел Воробьев: Но ему никто не сделает. Лариса Попович: Вы знаете, что написано в правилах обязательного медицинского страхования? Вы будет смеяться. Павел Воробьев: У нас очень много правил, только никто же не исполняет. Лариса Попович: Паша, понимаешь, когда в стране люди не работают по законам, то оно и получается. Павел Воробьев: Так страна живет. Ольга Арсланова: Люди просто иногда не очень понимают, куда они должны жаловаться, и главное – на что. Давайте проговорим эти моменты. Лариса Попович: Давайте. Ольга Арсланова: Что вам должны предоставить? Если вам этого не предоставляют, то куда жаловаться? Это касается, кстати, и сроков ожидания. Лариса Попович: Обязательно. Каждый из нас должен взять в этом длинном-длинном документе, который называется "Территориальная программа обязательного медицинского страхования последние странички, где написано "Условия предоставления медицинской помощи", сколько дней вы чего должны ждать. Повесить и понимать, что это то, чего вы можете требовать. Требовать вы имеете право от той же… Во-первых, медицинское учреждение, которое не в состоянии обеспечить это, обязано за свой счет обеспечить в другом медицинском учреждении. Там не написано, как оно транспорт обеспечит, но это не самая страшная здесь затрата. Оно обязано договориться с другим медицинским учреждением, чтобы сделали ту самую процедуру за те самые сроки, которые написаны. Москва, кстати, это решила именно так. Павел Воробьев: Единственное, что я могу подтвердить, что если человек начинает кляузничать и писать жалобы… Лариса Попович: То все получает. Павел Воробьев: …то начинают на него обращать внимание. Но заниматься этим надо заранее, до того, как заболел, и тогда все получится. А когда заболел – это, к сожалению, не всегда уже успеешь. Лариса Попович: Второе – куда он может жаловаться. К главному врачу он может прийти и потребовать документ, на основании которого от него требуют это платно. Второе место – страховая компания, телефон которой у вас на полисе указан, если страховая компания… А в ее правилах прописано, что она обязана организовать вам медицинскую помощь. Не организовала – во-первых, ЦБ лишит их лицензии, если будут такие обращения, а во-вторых, у нас с вами есть Росздравнадзор, который накажет и страховую компанию, и медицинское учреждение. Ольга Арсланова: Еще есть вопрос по поводу наших прав в поликлиниках, но вернемся к этому после того, как послушаем следующий звонок. Здравствуйте. Петр Кузнецов: Подольск, Татьяна. - Здравствуйте. Хотя я звоню вам из Подольска, но я бы хотела замолвить слово за Челябинскую область. Вы говорите: "Лечиться амбулаторно", что якобы все рвутся в больницу ложиться. Моя мама как раз не из тех, она очень боится бросать свой дом, и она бы хотела лечиться амбулаторно. Раньше в нашем медпункте был прекрасный физиокабинет, сейчас он просто-напросто закрыт. Медсестрам рекомендуют ездить в другую больницу, чтобы они там работали. Им это не нужно. Скажите, пожалуйста, амбулаторное лечение подразумевает, например, что моя мамочка 82 года пришла, и ей поставили бы капельницу в этом медицинском учреждении? Лариса Попович: Да. Павел Воробьев: К сожалению, да. - Этого они не могут сделать. Лариса Попович: Есть дневные стационары, где ей поставят капельницу. Ольга Арсланова: Может быть, человеку лучше будет после этого. Павел Воробьев: Лучше не будет. - Нет, не ставят капельницы. У нас даже уколы делать проблематично, а внутривенные – это вообще нонсенс. Ушла такая умничка у нас медсестра, и все. Павел Воробьев: Потому что все лекарства надо принимать в виде таблеток, пока вы можете их принимать, а внутривенно лекарство вводится только в реанимации. Ольга Арсланова: Если дадут такую таблетку, то никто не откажется. Павел Воробьев: Нет, у нас все хотят капельницу. Ольга Арсланова: Должны пройти годы, прежде чем привыкнем к таблетированию? Павел Воробьев: Это правда. К сожалению, один очень крупный фармацевт сказал, что "Некоторые лекарства умирают вместе с поколением, его принимающим". Ольга Арсланова: Очень многие наши зрители жалуются на огромные уже не очереди, а на долгое время ожидания записи в поликлинике. Сейчас очередей нет, коридоры пустые, но ты приходишь в травмпункт, как некоторые жалуются, и 40 минут ждешь, пока в регистратуру кто-то вернется. Создается ощущение, что это искусственно создается для того, чтобы люди шли в той же поликлинике в отделение платных услуг, и тут же моментально попадали в этот кабинет без записи. На это могут пожаловаться люди куда-то? Лариса Попович: Да, даже должны. Павел Воробьев: Не в Москве, потому что в Москве сейчас травмпункты сейчас собрались закрывать. Ольга Арсланова: Но пока существуют, и люди жалуются. Лариса Попович: Я предполагаю, что самое правильное в этой истории, пожаловаться в местный департамент здравоохранения или Министерство здравоохранения, потому что вся система этой организации электронной записи к врачу – это ответственность местного Министерства здравоохранения. И здесь возможны такие злоупотребления. Павел Воробьев: Какая электронная запись к врачу? Травма. Речь ведь о травмпункте. 40 минут ждут со сломанной ногой. Ольга Арсланова: Приходишь в травмпункт, 40 минут ждешь, пока тебя примут в регистратуру, а потом в первичный прием. Петр Кузнецов: Мы же говорили, что жалобу заранее нужно писать, на всякий случай электронно записываешься в травмпункт. Лариса Попович: Какая электронная запись в травмпункт? Павел Воробьев: Об этом и речь. Сидит, ждет 40 минут – никто не выходит. А за углом за деньги ему тут же все окажут. Вот о чем разговор. Ольга Арсланова: Причем в тот же кабинет. Павел Воробьев: Да. Ольга Арсланова: С электронной записью то же самое. То есть по бесплатному пути талончик у тебя только через две недели, а по платному к этому же специалисту в этот же день через 15 минут. Лариса Попович: У нас по нормативам программы государственных гарантий прием специалиста – по-моему, четыре дня или неделя. Не две недели, но неделя там максимум. Ольга Арсланова: То есть путь тот же – страховая, Росздравнадзор, Министерство, департамент? Павел Воробьев: Страховая – пустое дело. Лариса Попович: Попробовать надо. Некоторые страховые работают. Павел Воробьев: В Росздравнадзор, в департамент можно. Лариса Попович: Может, как повезет. Ольга Арсланова: Спасибо. Наши зрители, я думаю, услышали, куда жаловаться. А что из этого получится – звоните, рассказывайте нам. Думаю, мы еще раз соберемся и посмотрим, сдвинулось ли что-то. Лариса Попович: Только вместе. Ольга Арсланова: Спасибо нашим гостям. Павел Воробьев: Спасибо. Всего хорошего. Ольга Арсланова: Лариса Попович, директор Института экономики и здравоохранения Высшей школы экономики была у нас в гостях, и Павел Воробьев, председатель Московского городского научного общества терапевтов. Спасибо от наших зрителей. Петр Кузнецов: Спасибо.