Оксана Галькевич: Начинаем с последних новостей. Первая тема у нас буквально с информационных лент. Сегодня утром произошло страшное в Благовещенске: стрельба. Там студент местного колледжа строительства и коммунального хозяйства открыл огонь по своим сокурсникам. На Дальний Восток уже срочно направлены криминалисты из Москвы, в расследование ЧП включился и Следственный комитет, естественно. Константин Чуриков: Все это случилось рано утром. Как рассказывает очевидец, четверокурсник Даниил Засорин опоздал на занятия, его не пустили в класс, после этого он вернулся в группу и открыл огонь из охотничьего ружья. Он застрелил одного своего сверстника и успел ранить троих. Один пострадавший сейчас в тяжелом состоянии в больнице. СЮЖЕТ Оксана Галькевич: Предположительно Засорин стрелял из ружья ИЖ-81, именно это оружие он купил на свое имя некоторое время назад. Когда стало известно о происходящем, первыми на место прибыли сотрудники ближайшего поста ДПС. При попытке задержания парень оказал сопротивление, а потом застрелился. По поводу оружия, по поводу того, что за парень, что за человек он был, мы сейчас поговорим. Константин Чуриков: Я просто хочу напомнить, что все это поразительно напоминает эту керченскую историю, которая была в прошлом году в октябре месяце, т. е., можно сказать, год назад. Оксана Галькевич: Почти год назад. Константин Чуриков: Но тогда погиб 21 человек. Тоже студент взял оружие, у него тоже была лицензия. Все в общем-то повторилось. Просто, слава богу, жертв гораздо меньше. Тогда 21 человек погиб, 67 получили ранения. После этого, помнится мне, тоже депутаты поднимали голос, говорили, что надо поднять возраст вообще разрешения на оружие, надо как-то все ужесточить и о безопасности задуматься. Но, в общем, видимо, недостаточно задумались. Оксана Галькевич: Но они не просто говорили, на самом деле, они даже вносили законопроект на рассмотрение Государственной думы. И я сегодня искала информацию, как он рассматривался, как он принимался, – информации нет. Т. е., судя по всему, до каких-то чтений и до логического завершения этот законопроект не дошел. Ну что, друзья, давайте попробуем сейчас подключить к нашему разговору… Константин Чуриков: …Очевидца событий. Оксана Галькевич: …очевидца этих событий, однокурсника Даниила Засорина. Максим Левинсон, тоже студент Амурского колледжа строительства и жилищно-коммунального хозяйства, выходит к нам на связь из Благовещенска. Максим, здравствуйте. Максим Левинсон: Здравствуйте. Константин Чуриков: Вам виднее. Рассказывайте, как все было. Что вы лично видели своими глазами? Максим Левинсон: Меня слышно хорошо? Оксана Галькевич: Слышно. Говорите. Максим Левинсон: Получается, у нас была вторая пара. Это происходило на третьем этаже в корпусе К. Время было, наверное, 10 минут после начала. Мы занимались практической работой. Сидели за компьютерами. Архивация файлов. Простое практическое занятие. И планировка кабинета такая, что все компьютеры находятся к стенам. И все студенты сидели в этот момент спиной к входу. Мы не слышали, как он вошел или вообще что-либо. Я услышал выстрел – сразу понял, что стреляли из дробовика. Когда я повернулся, я увидел, как Данил Засорин перезаряжает ружье. Из ружья выпала синяя гильза. Это была пуля, не картечь. Я не сразу понял, что он кого-то убил. Началась паника. Мой педагог, которая сидела за партой, начала его просить, чтобы он не стрелял. У нее случилась истерика. Он стоял в кепке и курил сигарету. На нем была клетчатая рубашка. И держал в руках помповое ружье. Оксана Галькевич: Максим, скажите. Сегодня утром были сообщения о том, что прежде чем произошло это страшное, прежде чем он вернулся в класс уже с оружием, Даниилу, якобы опаздывая на занятие, педагог отказал в том, чтобы он вошел в класс. И уже после этого он вернулся в этот же класс снова, и уже с оружием. Это действительно так? Максим Левинсон: Нет, это не так. Потому что, во-первых, после начала занятия прошло 10 минут, и первое занятие у нас было ПВС. Поэтому ему не могли отказать в доступе. Во-вторых, он просто не приходил. Константин Чуриков: А еще скажите, Максим. Противоречивая информация. Одни источники сообщают, что он был такой в жизни вообще парень-тихоня, другие говорят, что все-таки были какие-то проблемы. Так каким он парнем был? Оксана Галькевич: И как он учился, кстати, вообще? Максим Левинсон: У нас на курсе всего 4 отличника – я, Женя Быковский, Засорин Данил и Колесников. Он был отличником. В принципе парнем он был нормальным. Я иногда с ним общался – ну, как студент. То есть по заданиям, спросить что-то либо наоборот помочь. Я никогда не видел в нем никаких прям следов агрессии. Оксана Галькевич: То есть он не был эмоциональным, импульсивным человеком, выходящим из себя часто? Максим Левинсон: Нет, он был больше закрытым в себе. Потому что он общался только с Колесниковым и в принципе ни с кем не конфликтовал. Константин Чуриков: Максим, а те, кого он все-таки убил и ранил, кто эти люди? Убитому 19 лет. У них были какие-то конфликты или нет? Максим Левинсон: Голубничий Алексей, как я понял, был убит, и ранен Владислав Рожков. Голубничий в принципе парень не скажу, чтобы был плохой, но, скажем так, он был конфликтный, любил задираться. Такой парень. Но никогда до драки не доводил. Константин Чуриков: То есть что-то личное такое, какие-то личные противоречия у них все-таки были? Максим Левинсон: Возможно. Потому что, как я понял, когда он зашел, он целенаправленно поднялся к нам в класс и застрелил Алексея. Оксана Галькевич: Максим, есть уже какие-то сообщения. Опять же, проверить их с вашей помощью или опровергнуть. О том, что Данил Засорин подвергался какой-то травле, каким-то насмешкам. По какому поводу это могло быть? С чем это могло быть связано? Максим Левинсон: Я не знаю, подвергался ли он реально каким-то насмешкам. Но во время учебы в принципе никогда с ним никаких конфликтов никто не имел. Может быть, когда-то там после школы в каких-то моментах – да, я не отрицаю. У нас колледж такой и люди такие, что возможны какие-то личные претензии. Но во время занятий я ни разу не видел, чтобы были какие-то серьезные конфликты. Оксана Галькевич: Максим, давайте к тому, что произошло после первого выстрела. Что произошло? Началась паника, люди бросились врассыпную, выскочили на улицу. Кто вызвал полицию? Как это произошло? Максим Левинсон: После первого выстрела он показал пальцем на нашего педагога и молча, ничего не говоря, указал ей на выход. У нее началась истерика, ноги подкосились, она упала. После чего он посмотрел на меня, направил ружье, я встал со стула, повернулся к нему профилем, он указал на меня пальцем. Я подумал, что он сейчас выстрелит. Но он указал на выход, чтобы я вышел. В этот момент я начал двигаться к выходу. Он сопровождал меня под дулом дробовика. После чего я вышел, побежал, начал спускаться с 3 этажа и кричать, чтобы все убегали. Мне сразу не поверили. Но после того, как прозвучал второй выстрел, люди начали эвакуироваться. Я выбежал на улицу без одежды и побежал на угол перекрестка. Потому что помнил, что у нас часто там дежурит ППС либо патруль ДПС. И как раз, когда я выбежал, метрах в 50 стоял наряд ДПС. Он кому-то штраф выписывал. Я подбежал, перепрыгнул через забор. Меня встретил капитан ДПС. Я ему объяснил вкратце и быстро, что происходит. Он мне сперва не поверил. Но когда увидел мои глаза, тогда да. Константин Чуриков: Поверил. Максим, а какая-то тревожная кнопка у охраны в вашем колледже есть, вообще охрана как таковая? Максим Левинсон: Охрана есть. Рамки в первом корпусе. В корпусе К, в котором мы занимаемся, рамок нет, но пост охраны есть. Но, видимо, в этот день что-то пошло не так. Константин Чуриков: Да, спасибо. Максим Левинсон, студент того самого колледжа, где сегодня один из студентов убил одного сокурсника своего и нескольких ранил. Сейчас будем беседовать еще дальше с экспертами. Сначала слово зрителям. Оксана Галькевич: Звонок, да. У нас на связи Николай из Амурской области. Николай, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я бы хотел сказать. У нас много ситуаций, случаев таких, где охрана находится и в больницах, и в детских садах, и постоянно кто-то проходит без всяких проблем, никто не опрашивает. Я сам лично заходил в больницу, никто не остановил меня. Я поднялся на второй этаж. Только медсестра увидела и сказала: «А почему вы без бахил сюда зашли? А вы к кому, куда?» Я просто говорю: «Ну, ищу вот этого человека». – «Ну, да ладно». Т. е. сидит на охране какой-то старенький дедушка там, какой-то непонятный человек, которому без разницы, кто заходит в помещение, куда идет, зачем идет. Вот поймите, как можно было пронести оружие, пятизарядку, оно не разбирается, не раскладное, а просто оружие сантиметров 170 длиной. Оксана Галькевич: Николай, но тут примите во внимание, что в колледж проходил не незнакомый человек, как вы, вошедший в больницу, вас там никто до этого не видел, а парень, который туда каждый день приходил на протяжении последних 4 лет, и охрана наверняка его визуально знала. Как прошел – да быстро проскочил, никто отреагировать не успел в нужный момент, бывает такое? Зритель: Да, конечно, все правильно. Но есть же моменты, когда идет какое-то занятие. Т. е. этот человек, значит, должен находиться на занятиях, на предмете, а он во время занятий проходит и проносит оружие. Плюс оружие. Как это оружие можно было спрятать или завернуть? Во-первых, охранник должен спросить: «Что у вас там?» Константин Чуриков: По крайней мере, нет, он должен получить сигнал от рамки. Рамка должна зазвенеть, он должен подойти и спросить: «Что у вас там, покажите». Спасибо за ваш звонок. Давайте сейчас подключим к разговору Сергея Силивончика. Это исполнительный директор ассоциации «Школа без опасности». Сергей Евгеньевич, здравствуйте. Оксана Галькевич: «Школа без опасности», в 3 слова. Здравствуйте, Сергей Евгеньевич. Сергей Силивончик: Добрый день. Константин Чуриков: Нам на словах говорят часто, что дети, молодежь – это самое ценное, это наше будущее. А вот по факту получается, что, извините, у нас московское метро охраняется гораздо лучше, чем вот этот благовещенский в данном случае колледж. Почему? Рамки не везде есть, нам сейчас очевидец сказал. Сергей Силивончик: Но я вам хочу сказать, что и московские школы охраняются гораздо лучше, чем охраняются школы в регионах. И для этого есть масса разных причин. И я, например, уверен, что если бы это происходило в московской школе, то работники охраны обязательно обратили бы внимание на учащегося (или школа, колледж), обратили бы внимание обязательно на учащегося, который проходит в образовательную организацию в то время, когда занятия уже идут. Потому что это классический случай. У нас есть специальная ориентировка в школе безопасности, в которой обобщены произошедшие в разных странах, не только в России, случаи, в том числе и с жертвами, к сожалению. И опоздавшие учащиеся – это признак того, что на него нужно обратить особое внимание. Потому что практически все, кто участвовал в чрезвычайных происшествиях, они опоздали на занятия. И опоздали не случайно, а они пришли только тогда, когда все остальные уже собрались. Это должно было вызвать внимание работника охраны. И действительно, как сказал один из зрителей, это достаточно большой предмет – это ружье, и его сложно спрятать. Почему не обратили внимание, не совсем понятно. Константин Чуриков: Сергей Евгеньевич, но все-таки с точки зрения логики почему так выходит по факту, что как будто московские дети как-то дороже, чем дети в других регионах? Почему там этого нет? Рамок, особо системы? Сергей Силивончик: Московские дети не дороже, чем дети в остальных регионах. Понятно, что все дети одинаково важны и детей нужно одинаково защищать. Но смысл в том, что для этого необходимо применение всех тех рычагов, которые у нас существуют. В Москве применяется профессиональный стандарт работы по обеспечению охраны образовательных организаций. Я вам скажу, что есть профессии… Оксана Галькевич: Хорошо, а финансовые ресурсы какие требуются для обеспечения безопасности в школе? Чтобы поставить эти рамки, чтобы обучить персонал. Кто это оплачивает и из какого бюджета? Сергей Силивончик: Финансовые ресурсы – это одна из самых больных тем. Потому что на сегодняшний день в федеральных программах по развитию школ, образования не заложено средств на обеспечение безопасности. В Москве обеспечивается безопасность из муниципального бюджета. А в регионах муниципальные бюджеты себе позволить этого не могут. Оксана Галькевич: Да… это правда. Сергей Силивончик: Хотя есть требование, есть постановления правительства Российской Федерации, например, постановление 1006 и постановление, которое было 7 ноября, буквально недавно, которое предусматривает определенный набор мер по защите образовательных организаций. Но для того, чтобы эти меры реализовать, необходимо финансирование. И несмотря на то, что постановление есть, финансирование в федеральном бюджете на эти цели не предусмотрено. Константин Чуриков: Сергей Евгеньевич, а правда, что у нас школы и детские сады охраняют ЧОПы? Причем формально по договору они даже охраняют не людей, которые внутри, а имущество? Сергей Силивончик: Нет, здесь не стоит говорить исключительно об имуществе. Они не могут охранять исключительно стол и стул. Константин Чуриков: Нам просто рассказывали, что есть такая практика заключения подобных договоров. Сергей Силивончик: Но я не хочу говорить о том, что есть разговоры о заключении каких-то договоров. В Москве мы занимаемся обеспечением безопасности образовательной организации. И в том числе детей, которые… Константин Чуриков: Это ЧОПы, да? Оксана Галькевич: Нет, Сергей Евгеньевич, это же вопрос не каких-то разговоров. Это просто открыть документ, который называется «договор». Официальный, юристами составленный и юристами проверенный. Что там написано? Если это охрана имущества, значит, это одна подготовка и реакция. Если это охрана жизни детей… Сергей Силивончик: Это государственный контракт. И, кстати, вы упомянули очень важную тему, если говорить о договорах. Смысл в том, что на это тоже нужно обратить внимание. Потому что если обращать внимание, то не только на частные охранные предприятия, но и на заказчиков. Которые в регионах (и это в основном происходит в регионах) заключают с частными охранными предприятиями договоры на таких условиях, на которых школу охранять невозможно. И поэтому здесь тоже нужно посмотреть на этот момент. Они заключают на неизвестно каких, скажем так, условиях договор. И частное охранное предприятие – я даже не могу понять, кого они выставляют в образовательную организацию, но профессионала, который будет охранять детей, за эти деньги поставить невозможно. Оксана Галькевич: А, понятно. Константин Чуриков: Смотрите, нам сейчас как раз пишет охранник на СМС-портал из Иркутской области: «Работаю охранником за 3 рубля». (Он так написал.) «За такие бабки я свою…» (В общем, одно место здесь написано.) «…подставлять не буду». Вот. Простой вам ответ. Спасибо большое. Оксана Галькевич: Хорошо. Спасибо большое. Уважаемые друзья, мы в прямом эфире, вы тоже можете звонить и как-то высказываться по этому поводу, не только писать нам на СМС-портал. Но давайте перейдем к нашему следующему собеседнику. На связь с нами выходит сейчас экс-председатель движения «Право на оружие» Игорь Шмелев. Игорь Владимирович, здравствуйте. Игорь Шмелев: Добрый день. Оксана Галькевич: Очень много вопросов именно в связи с оружием, которое парень себе за несколько дней до этого, за какое-то время до этого приобрел. Почему это до сих пор так просто? Вы знаете, все эти истории, а их очень много было в последнее время, – уже кажется, что мы какие-то Соединенные Штаты. Но там по крайней мере оружие в свободном ходу, не так, как у нас. Нам казалось, что у нас все-таки как-то сложнее получить доступ. Игорь Шмелев: Давайте начнем с того, что этих случаев не так много. Это второй… третий случай на моей памяти за последнее энное количество лет, по-моему, лет за 6. Константин Чуриков: Именно с оружием огнестрельным, да. Игорь Шмелев: Причем первый случай был – оружие было украдено из сейфа, из оружейного шкафа у отца. Второй нюанс. В Соединенных Штатах все это тоже далеко не так просто, как вам кажется. В Соединенных Штатах тоже есть проверка владельцев оружия, и там тоже все не так просто, как вам кажется. Оксана Галькевич: Но давайте к нам, к нашим каким-то законам, правилам. Игорь Шмелев: Вернемся к нашим баранам. Для того, чтобы приобрести оружие, нужно пройти медицинское освидетельствование. Во многих случаях оно действительно весьма формально. Нужно пройти обучение в соответствующей сертифицированной организации. В некоторых случаях получить охотничий билет. Или не получать его, в зависимости от того, приобретается ли охотничье оружие или оружие для самообороны. Константин Чуриков: Игорь Владимирович, скажите пожалуйста, вы лично много знаете охотников в возрасте так 18-19-20 лет? Игорь Шмелев: Скажем так: у меня круг общения несколько постарше. Потому что мне не 18-20 лет. Но я знаю достаточно людей, которым можно оружие спокойно доверить и в 14 лет. Константин Чуриков: Т. е. в этом смысле после подобных случаев поднимать возрастную планку, с вашей точки зрения, не стоит, да? Игорь Шмелев: Это, скажем так, мера, которая чисто эмоциональная. Здесь нужно вопрос скорее смотреть о том, что наверняка у этого товарища были конфликты в школе. Причем вполне может быть, что он состоял на каком-то учете. Он мог принимать медицинские препараты. Т. е. сейчас пока информации о том, чтобы делать какие-то выводы, мало. Для того, чтобы делать какие-то выводы. Оксана Галькевич: Но вот этот возраст его от 18 до 20 лет, вы считаете, что в принципе вполне легко можно выдавать разрешения ребятам таким молодым? Игорь Шмелев: В этом возрасте молодых людей призывают в армию, выдают ему не только автомат Калашникова, но и более мощное оружие, и они служат. Оксана Галькевич: Ну что ж, хорошо, спасибо. Константин Чуриков: Спасибо. Оксана Галькевич: Игорь Шмелев, экс-председатель движения «Право на оружие», был у нас на связи. Очень много сообщений. Константин Чуриков: Нам активно пишут зрители. «Все невозможно охранить. Надо предугадывать конфликт, а это задача преподавателей», – нам пишут из Москвы. С преподавателями тоже, может быть, будет время, поговорим. Давайте пока послушаем нашу зрительницу Людмилу. Здравствуйте, Людмила. Оксана Галькевич: Кстати, то, что сказал Шмелев сейчас, обосновано. Действительно, мы пока еще не всю картину знаем, не все детали выяснили. Здравствуйте, Людмила. Зритель: Здравствуйте. Седова Людмила Иосифовна, житель блокадного Ленинграда, градозащитница. Я поступила, и мои одноклассницы удивляются, что до сих пор живы, 24 одноклассницы, в 44-м году в первый класс. После тяжелого времени, после войны. Никакой охраны, никаких рамок, ничего не было. Преподаватели занимались и учебой, и воспитанием. А не только, как сейчас говорят, услугами. Они были нашими вторыми мамами и папами, потому что родители работали иногда в 3 смены, и не у всех были отцы. И я говорю о том, что Министерство образования и Министерство культуры очень плохо работают в деле воспитания подрастающего поколения. У нас угол Ленинского проспекта и угол Зины Портновой – все столбы, все асфальты усеяны телефонами. Раньше были имена, а теперь – «Люблю», «Отдых» и т. д. Константин Чуриков: Людмила Иосифовна, а семья как-то должна же тоже участвовать. Вы говорите, что школа, педагоги в ответе. А семья, папа с мамой? Зритель: Папы тоже. И папы, и мамы в ответственности. Но я говорю, просто сравниваю, что нашим мамам и папам некогда было воспитывать, а наши преподаватели были воспитателями нашими. Оксана Галькевич: Людмила Иосифовна, т. е. я правильно вас понимаю, что вы против того, чтобы школа превращалась в такой некий режимный объект за семью замками, колючей проволокой, с оградой и за охраной с несколькими периметрами? Зритель: Да, я против этого. Но для этого должны хорошо работать Министерство образования и Министерство культуры. И их главы тоже должны задуматься. Если некоторые не уходят в отставку, то я считаю, что это преступление. Константин Чуриков: Спасибо. Оксана Галькевич: Спасибо большое. Это была наша телезрительница Людмила Иосифовна. Давайте подключим к нашей беседе, как мы говорили, психотерапевта. У нас на связи Лев Пережогин, доктор медицинских наук, детский врач-психотерапевт. Лев Олегович, здравствуйте. Лев Пережогин: Здравствуйте. Константин Чуриков: Здравствуйте. Лев Олегович, я сейчас даже хочу с другого зайти. Нам некоторые зрители пишут, что вот жаль этого парня, даже кто-то оправдывает почему-то его поступок. Вот почему такая реакция? Т. е. люди говорят: «Ну да, его затравили, он же должен был ответить». Лев Пережогин: Оправдывать его поступок я не готов. А то, что жаль, – действительно, объективно жаль. Потому что, если все обстоятельства сложились таким образом, что молодой человек пошел на такие крайние шаги, то, наверное, эти обстоятельства были сильнее его. Он не справился. Не справились мы. Потому что люди были рядом, кто-то мог помочь. Поэтому, действительно, объективно его жаль. Константин Чуриков: А тихони бывают такими? Вот бывает, что тихоня-тихоня, а потом – раз, и ружье взял? Лев Пережогин: Конечно, бывают. Потому что у каждого человека есть определенный предел, до которой степени он адаптирован к общественным отношениям. Ну, или, грубо говоря, если эти общественные отношения нарушаются кем-то со стороны… Я не очень хорошо знаю детали истории, я знаю только самые общие факты, поэтому мне трудно рассуждать прицельно. Но если там происходили какие-то общественные отношения – конфликты, или он подвергался травле, или он подвергался просто каким-то некомфортным отношениям, которые были в коллективе, – в какой-то момент его собственная толерантность, его уступчивость к подобному воздействию дала трещину, он не выдержал. И вот вам аффективная реакция, которая закончилась бедой. Поэтому, хоть тихоня, хоть не тихоня, но у каждого человека есть свой предел, до которого его желательно не доводить. Оксана Галькевич: Есть свой предел. Я вас хотела спросить вот именно о разнице, может быть, а может быть ее нет, о мужской и женской психологии в данной ситуации. Вхождение в это аффективное состояние: как долго парень или девушка должны находиться с этой болью, с этими переживаниями, чтобы решиться на такой крайний шаг? Как это происходит у парней и как это происходит у девчонок? Лев Пережогин: Это очень сильно зависит от индивидуально-личностных особенностей, в большей степени, чем от половых различий. Поэтому – от нескольких минут до нескольких лет. Разброс будет очень большой. Константин Чуриков: Предыдущий эксперт сказал, что в принципе некоторые дети, подростки – им и в 14 лет можно выдавать оружие. Ваша точка зрения? Насколько вообще подростки к этому готовы? Лев Пережогин: Если подростка специально к этому готовить, если у подростка воспитывать ответственность о том, что он возьмет оружие в руки, о том, что это – оружие и его нельзя просто так использовать, если подросток будет знать о том, что он ответственен за жизнь других людей и за свою собственную, то, наверное, некоторым подросткам можно и в 14 лет доверить оружие. Но, понимаете, опять-таки, когда мы даем человеку оружие в руки, вот представьте себе призывника в Вооруженные Силы, которому 18 лет. Оксана Галькевич: Да. Лев Пережогин: Этот 17-летний молодой человек может быть вполне зрелым. А может быть очень инфантильным. Константин Чуриков: Но тут приходят на ум еще некоторые аналогии. Вот недавний случай в Забайкалье, тоже молодой призывник, срочник. Оксана Галькевич: Ну, в таком случае конечно… Лев Пережогин: В том-то и дело, что армия рассчитана на среднестатистического человека, и там есть специальные приемы воспитания, которые позволяют этому человеку оружие доверять. Оксана Галькевич: Лев Олегович, но армия – это 18 лет. У нас сейчас очень распространено военно-патриотическое воспитание, какие-то детские военизированные отряды, кадетские корпуса и т. д. В общем, тоже все это с этой символикой, с этими предметами. Лев Пережогин: Символика – это, простите меня, квасной патриотизм. Она ни в коем случае не подменяет реальных патриотических чувств. И вот эти кадетские корпуса, когда на девочек надевают военную форму, они не вызывают ничего, кроме непонимания, лично у меня. Потому что, на мой взгляд, это просто деформация общества происходит таким образом. Оксана Галькевич: Лев Олегович, а очень коротко, если можно: вот эти компьютерные игры, стрелялки, бегалки (как они называются… Doom, Doom2, я не знаю), они вообще как-то могут психику ребенку исказить?.. Константин Чуриков: Сломать. Оксана Галькевич: …сломать, да. Лев Олегович? Константин Чуриков: Все, видимо, связь пропала. Тогда сейчас еще несколько сообщений. Нам стали писать охранники, сколько им платят. Вот 15 тыс., 12 тыс. В общем, многие пишут, что, как говорится, нет даже мотива работать и нормально следить за порядком. Сейчас у нас на связи Владимир Собкин, руководитель центра социологии образования Института управления образованием РАО. Здравствуйте, Владимир Самуилович. Оксана Галькевич: Владимир Самуилович, можно тогда вам сразу этот вопрос, который мы не успели обсудить с Львом Пережогиным? Вот эти детские игры компьютерные: стрелялки, вечная виртуальная реальность, где ты не понимаешь, что на самом деле происходит и каковы последствия в реальной жизни могут быть, – могут они как-то повлиять на формирование психики ребенка и довести до таких ситуаций, как в Благовещенске? Владимир Собкин: Ой, да конечно, могут. И, с моей точки зрения, здесь такой серьезный вопрос, который касается вообще общей социальной ситуации и взросления современного человека. Безусловно, когда мы сталкиваемся с отношением к жизни и смерти на телевидении, на экране, в системе этих компьютерных игр, – вот этот момент обратимости, что все как бы понарошку, мы девальвируем вообще ценность человеческой жизни. Константин Чуриков: Владимир Самуилович, нам сейчас зрители пишут, что энергия детей, молодежи направлена не в то русло. В какое русло эту энергию направить? Владимир Собкин: Русло нормального отношения к человеку и нормального отношения к детской жизни, сотрудничества с ребенком, организации его жизненного пространства. Масса интересных дел, с которыми может и взрослый, и ребенок, как совместную жизнь. Оксана Галькевич: Владимир Самуилович, там проблема в чем? Там еще в том, что, вероятно, возможно, имел место некий конфликт этого парня со своими однокурсниками, со своими ровесниками. Как взрослые могут здесь помочь и направить, как-то снять этот конфликт, его купировать в нужный момент, заметить? Они же там все в себе. В 18, сколько ему лет-то было… Константин Чуриков: 19. Психологи нужны. Владимир Собкин: Но вы понимаете, это же проблема такая фундаментальная. Вы уже затрагивали в передаче этот вопрос. Вот приходит человек, 18 лет, приобретает оружие. Он же не сразу идет на следующий день в школу и стреляет и совершает это убийство. Значит, это видели и родители, и… Не интересуются этим в школах. Ну как, у человека минимум уже месяц это ружье находится. Какова мотивация, что он его купил? Действительно, много ли охотников среди 18-летних людей? Константин Чуриков: Вот. Я что-то как-то не встречал. Спасибо большое. Владимир Собкин, руководитель центра социологии образования Института управления образованием, был у нас в эфире. Мы следим за развитием и за подробностями этой чудовищной истории. Сейчас переходим к следующей теме.