Тамара Шорникова: И возвращаемся к главной теме – стрельба в Пермском госуниверситете. Сегодня утром молодой человек с оружием в руках зашел в здание вуза и начал стрелять по студентам и преподавателям. Часть закрылись в аудиториях, некоторые попытались выбраться из здания, люди выпрыгивали из окон. Следственный комитет сообщает о восьми погибших. Преступника уже задержали. Есть информация, что его ликвидировали. Им оказался восемнадцатилетний студент. Все подробности с места событий сейчас узнаем у нашего корреспондента в Перми. На прямую связь со студией выходит Владимир Соромотин. Дмитрий Лысков: Владимир, здравствуйте. Владимир Соромотин: Да, здравствуйте. Я сейчас нахожусь около одного из входов в Пермский госуниверситет. Это большой студенческий городок. И сейчас он со всех сторон оцеплен. Как мы видим, тут даже близко не подойти. Студенты постепенно выходят из университета. Их отпустили, естественно, со всех занятий. Мы поспрашивали очевидцев. Очевидцы рассказывали: кто-то слышал стрельбу, кто-то видел, как задерживали нападавшего. Ну, сейчас довольно сумбурная, такая противоречивая информация. Вот вы сами говорите, что, по одной из версий, его ликвидировали, по другой – он находится в тяжелом состоянии. Что еще? Дмитрий Лысков: Владимир, какие настроения сейчас в Перми? Я понимаю, что вот такое резонансное трагическое событие. О чем говорят люди? Не боятся ли выпускать детей из домов? Как чувствуют себя ваши горожане? Владимир Соромотин: Ну, естественно, все обеспокоены. Во всех школах сегодня отменили занятия. Конечно же, начнутся опять проверки режима. Люди задаются вопросом: почему на территорию университета можно было попасть с оружием, с этим дробовиком? Потому что университет у нас – это отдельный городок, и там заходишь на его территорию сквозь КПП, грубо говоря, сквозь охрану. Ну, видимо, никого не проверяет, кто попало может зайти. Естественно, люди беспокоятся насчет этого, насчет безопасности. Очень многие родители приехали сегодня, ждали у выхода из университета своих детей-студентов, встречали. Люди рыдают. Люди обеспокоены, конечно. Тамара Шорникова: Владимир, сейчас появляется информация из разных источников о том, что личность преступника установлена – восемнадцатилетний студент вуза Тимур Бекмансуров. Можете дополнить? Владимир Соромотин: Ну, могу дополнить, что он опубликовал в соцсетях обращение (это уже всем известно), что он готовился с десятого класса к этому акту, что он получил оружие законным путем. Все это было подготовлено, спланировано. Но студенты, с которыми мы говорили на выходе, они еще говорят, что, насколько они знают, он выбрал Пермский университет, потому что он очень благополучный, красивый. Вот по такой причине он, видимо, выбрал в качестве точки своего теракта именно Пермский университет. Дмитрий Лысков: Что еще студенты рассказывают о предполагаемом преступнике? Владимир Соромотин: Ну, на самом деле кого-то, кто был бы с ним близко знаком, мы не встретили. То есть студенты в основном говорят то же самое, что они уже читали в соцсетях, в чатах. Ну, пока что про него мало кто что может дополнить. Я тоже. Тамара Шорникова: Владимир, и еще из общения с очевидцами поступают вот такие сообщения. Студенты говорят, что не сработала тревога, не было сделано никаких объявлений по местному радио. Кроме того, говорят о том, что вход через КПП в здание свободен. Владимир Соромотин: Мне звонили по телефону. Все теперь в порядке. Тамара Шорникова: Повторю, Владимир. Студенты сообщают о том, что вход через КПП свободный, пройти может любой. Предположительно, во время нападения охранник был убит одним из первых. Владимир Соромотин: Да, охранник был убит одним из первых, я это тоже читал. Вход сейчас, конечно, не свободный, но раньше, вот сколько я бывал на территории университета, вход через КПП был совершенно свободным. Ну, грубо говоря, мы всегда с собой носим аппаратуру. Штатив оператора находится в чехле, в котором может быть и дробовик. Но меня никто ни разу никогда не проверял и не останавливал. То есть заходили мы все всегда на территорию университета спокойно. Дмитрий Лысков: Владимир, а охрана, которая стоит на КПП, что она собой представляет? Это частное охранное предприятие? Это сотрудники правоохранительных органов? Расскажите, пожалуйста. Владимир Соромотин: Это ЧОП. Я думаю, что, все, это ЧОП (частное охранное предприятие), просто потому, что у нас все образовательные учреждения и школы тоже, они все заключают договоры с частичными охранными предприятиями, а те уже ставят на место своих охранников. Но кто именно охранял университет – я еще не выяснял, не знаю, не задавался этим вопросом. Я думаю, что это частное охранное предприятие. Тамара Шорникова: Спасибо. Владимир Соромотин: А вход еще был свободный в том числе потому, что на территории находится очень много общежитий, люди там живут, это не только учебные заведения. Я думаю, что поэтому еще не проверяли никого. Дмитрий Лысков: Владимир, я уточню. А что значит «живут не только»? Живут не только студенты учебных заведений? Владимир Соромотин: Преподаватели могут там жить. Ну и студенты живут. Но они же там живут. То есть как сказать? К ним в гости ходят, наверное. Не проверять же всех. Вот сейчас, наверное, начнут проверять. Дмитрий Лысков: Понятно. Тамара Шорникова: Спасибо. Дмитрий Лысков: Спасибо вам огромное. Владимир Соромотин, корреспондент нашего канала из города Пермь, рассказал о последних событиях. И сейчас к нам по видеосвязи… по телефонной связи присоединяется Александр Михайлов, член Совета по внешней и оборонной политике. Александр Георгиевич, здравствуйте. Александр Михайлов: Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Александр Георгиевич, ну как всегда, возникают в первую очередь, конечно, вопросы безопасности. Как защитить наши учебные заведения? Возможно ли их защитить действительно так, чтобы туда не пробрался злоумышленник? Александр Михайлов: Ну, во-первых, мы должны исходить из того, что безопасность должна быть комплексной. И когда мы с вами говорим о каких-то кордонах на последнем рубеже, то это все – мертвому припарки. Если верить информации о том, что первым, кого он убил, был охранник, то, естественно, никаких других… Все эти защитные меры носят абсолютно косметический характер. Мы много раз сталкивались с тем, что охранники либо пропускали преступников, либо сами погибали от рук преступников. Так что вот этот кордон не решает практически ничего. Если бы речь шла о каком-то серьезном преступлении, человек находился бы в поле зрения специальных служб, безусловно, его бы «вели», как говорится, курировали и исключали бы возможность совершения им каких-либо преступлений. Но в данной ситуации мы имеем дело с абсолютно латентной подготовкой, причем длительной, тщательной – даже не с точки зрения приобретения оружия и получения навыков, но и с точки зрения подготовки себя психологически человека для совершения этого преступления. Такого рода факты практически, как говорится, напоминают не разряжаемый снаряд, когда человек выносил в своей голове, тщательно скрывал свои мысли, взгляды, позиции от окружающих. И если он что-то где-то писал, то это всегда, как правило, остается незамеченным. Дмитрий Лысков: Александр Георгиевич, правильно ли я вас понимаю, что наши спецслужбы сейчас действительно успешно предотвращают, работают на опережение в отношении террористических актов? Мы постоянно слышим о том, что предотвращают в том числе, к сожалению, и попытки нападения на учебные заведения. Но, учитывая вот такую, как вы определили, латентную подготовку, практически не предотвратимы подобные проявления? Александр Михайлов: Полагаю, что да. Скорее всего, это действительно не предотвратимо. Это может быть предотвратимо только при таких же форс-мажорных обстоятельствах: случайно кто-то оказался, случайно кто-то заметил, случайно кто-то его, так сказать, задержал. Поэтому тоже, с одной стороны, и факт этот носит форс-мажорный характер, и возможное предотвращение тоже носило бы форс-мажорный характер. Поэтому в данной ситуации мы имеем дело с психическими расстройствами человека, которые основываются на каких-то его истинных убеждениях. При этом мы много уже сталкивались с этими вещами. Знаете, у нас такая порода Раскольниковых появилась: «Я человек или тварь дрожащая?» Ну, мы помним и Керчь, и помним, соответственно, Казань. И мы сегодня наблюдаем то, что мы наблюдаем. Поэтому, конечно, это очень опасная тенденция. Она носит не только российский, но и международный характер. И появление таких психопатов-убийц, так сказать, имеет некий обвальный характер. Дмитрий Лысков: Но есть хотя бы какие-то предположения, почему и к нам пришла эта эпидемия, во-первых? А во-вторых, мы видим, что подобные нападения, к сожалению, развиваются ну практически по одному и тому же сценарию: заявление в социальных сетях, затем появление у учебного заведения. Если сценарий один и тот же, может быть, можно выработать и какие-то меры противодействия? Александр Михайлов: Мы напрасно полагаем, что это особенность нашего времени. Такие факты были всегда – и в советский период времени, и в постсоветский период времени, – когда мы с вами действительно прекрасно понимали, что люди готовились к совершению преступлений. Сегодня появились сети. И вот это является той самой особенностью, которая характеризует наше время. То есть человек не просто оставляет письменную записку потомкам, как говорится, а он оставляет все это в сетях. Поэтому мы с такими фактами сталкивались достаточно часто на протяжении всей на истории – и дореволюционной, и послереволюционной. Мы с вами видели, что есть такие психопаты, которые готовы к совершению подобного рода преступлений. Поэтому говорить всерьез о том, что это примета нового времени, наверное, можно только потому, что мы с вами исходим обстоятельств, таких следов в медийном пространстве. А по сути все эти преступления совершались и совершаются приблизительно по одному сценарию. Опять-таки вернемся к Достоевскому, все очень четко было прописано: человек готовился, как говорится, пошел и убил процентщицу топором. В данном случае то, что я прочитал в отношении этого парня – я увидел, что ему было все равно, чем совершить это преступление. Ну, он просто, так сказать, долго готовился к тому, чтобы приобрести ружье. Но там было написано: «Я готов убивать с помощью автомобиля, ножа, бомбы», – и так далее, и так далее. Поэтому сам факт приобретения даже оружия не является идентифицирующим признаком… Тамара Шорникова: Александр Георгиевич, но точно примета нового времени – это именно та самая записка в соцсетях, не где-то в ящике комода. Александр Михайлов: Конечно, конечно. Тамара Шорникова: Это предупреждение заранее, которое… Как нам кажется после, благодаря этому предупреждению можно было бы предотвратить. Вот новость сегодняшнего дня: Роскомнадзор тестирует систему, которая в соцсетях позволит искать лучше и тщательнее противоправные видео, экстремистские видео. Здесь, может быть, тоже нужна какая-то система по ключевым словам? Если не обращаются в правоохранительные органы подписчики, друзья, которые прочитали это сообщение, может быть, система автоматически должна как-то это искать? Кто этим должен заниматься? Какие ресурсы у нас сейчас для этого есть? Александр Михайлов: Для этого у нас есть закон, так называемый «закон Яровой» (хотя я не сторонник персонифицировать законы Российской Федерации), который предполагает, так сказать, контроль за контентом и накопление контента. Собственно закон писался под эту задачу. Но, насколько я представляю, ни одно преступление, связанное с этим законом, не было предотвращено. Поэтому, конечно, мы свами прекрасно понимаем, что в данной ситуации человек впрямую указывал на подобного рода действия. Когда мы говорим о террористах, то, понимаете, никакие ключевые слова там нам не помогут, потому что ни один нормальный террорист не будет прямым текстом переписываться со своими сторонниками. Всегда есть завуалированные какие-то фразы и выражения, зашифрованные, которые понятны только своим товарищам и своим коллегам. Значит, в этой ситуации, наверное, есть смысл думать над программным комплексом, над аппаратно-программным комплексом, который будет позволять выявлять эти вещи. Но опять-таки мы с вами должны прекрасно понимать, что у нас, если мы посмотрим внимательно на наши сайты, посмотрим на наши личные странички, то мы увидим много, так сказать, придурков, которые пишут приблизительно то же самое. И если мы будем исходить из того, что по каждому факту надо проявлять повышенную активность, то нам надо, конечно, увеличивать правоохранительную систему, чтобы они в состоянии были это выполнить. Насколько я понимаю, этот человек неоднократно проверялся и сотрудниками правоохранительных органов, и у него все было, как говорится, в порядке, в рамках действующего законодательства. Дмитрий Лысков: Ну, судя по всему, это действительно так, судя по всему. По крайней мере, по той информации, которую мы имеем на данный момент. Тамара Шорникова: Да, спасибо. Александр Михайлов, член Совета по внешней и оборонной политике. И примем телефонный звонок от телезрителя. Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Валентина, Пермский край. Валентина, вы нас слышите? Зритель: Да-да, слышу. Дмитрий Лысков: Здравствуйте. Зритель: Я прямо говорю и плачу. У меня тоже внук учится в этом университете, правда, только… Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Валентина, мы вас слышим. Зритель: Здравствуйте. Я из Пермского края звоню, из поселка. Дмитрий Лысков: Да-да. Зритель: У меня прямо слезы на глазах. У меня тоже внук учится в университете, правда, в Свердловске. И я думаю, что может вот такое тоже случиться. Это же вообще! Я не могу даже говорить. Понимаете? Эти ребята… Ну как так? Мне кажется, надо смертную казнь таким тварям принимать даже. Это молодые ребята. Вот я говорю, у меня внук… Я не знаю даже, как сейчас… Ну вообще!.. Дмитрий Лысков: Валентина, не приведи господь, чтобы подобное случилось где-то еще. Спасибо вам огромное за звонок. И у нас еще один телефонный звонок. Юрий, здравствуйте. Вы нас слышите? Оренбургский край. Зритель: Да, здравствуйте. Я слушаю, слушаю. Дмитрий Лысков: Юрий, рассказывайте. Зритель: Вы знаете, у меня такое предложение. Я уже писал по поводу стрельбы в Казани, обращался, официально письмо писал. То есть запретить хранение оружия дома. Пускай за свои деньги нанимают склады, которые будут правительством и законом определены, и пусть там они хранят. Когда необходимо выйти на охоту или в тир… При этих складах сделать тир, и пускай там стреляют, за свои деньги нанимают и все делают. Это будет продолжаться постоянно, потому что оружие слишком доступно у нас, к сожалению, слишком доступно. Надо ограничивать! Дмитрий Лысков: Юрий, спасибо за звонок. Мы сейчас адресуем ваш вопрос нашему эксперту. Михаил Игнатов, бывший оперативный сотрудник РУБОП МВД России по городу Москве. Михаил Вячеславович, здравствуйте. Михаил Игнатов: Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Михаил Вячеславович, ну что, помогут меры по ужесточению контроля за оружием, вот эти меры помогут предотвратить подобные преступления? Михаил Игнатов: Да нет. Я думаю, что не помогут. Ведь на самом деле оружие есть не только легальное, но еще и нелегальное есть оружие. Рынок большой существует. И там не охотничье какое-то оружие, а серьезное нарезное – и автоматы, и винтовки, и пистолеты. Так что здесь, знаете, это полумера, я считаю. Тем более это все очень серьезно и реально невыполнимо. Представляете, какие склады надо иметь, создавать склады, их охранять, чтобы все жители микрорайона какого-то, отдельно взятого, приносили туда свое оружие. Это первое. И второе – оружие существует не только для охоты, но еще и для самообороны. И как? Если человеку надо обороняться, он побежит сначала на склад, а потом возьмет оружие и побежит оборонять свою семью от злодеев? Ну, это все утопия. Тут надо немножко другие меры принимать. Мы с вами с завидной регулярностью встречаемся по поводу подобных тем. То есть это была и Москва, это была и Керчь, это была и Казань в прошлом году. Вот сегодня, к сожалению, это Пермь. Понимаете, у нас вообще страна большая, и где будет в следующий раз – тоже только гадать остается. Так вот, в данной ситуации я вижу, к сожалению, такой полный провал работы в первую очередь… Ну, я не говорю о спецслужбах. Они у нас глобальным заняты, они занимаются мировым терроризмом. Это не профессиональный террорист, это не подготовленный какой-то боевиками смертник. Это просто обычный гражданин, который жил в нашем обществе, жил среди людей, с друзьями, с товарищами, общался с соседями. То есть, я считаю, здесь, конечно, недосмотрел участковый и сотрудники уголовного розыска, которые курируют данный район, курируют данную местность. Тамара Шорникова: Михаил Вячеславович… Михаил Игнатов: Они должны были получить упреждающую информацию о том, что вот такой-то гражданин… ну, есть у него вот такие мысли, он приобретает оружие, он ходит, какие-то у него навязчивые идеи по поводу проведения каких-то атак, по поводу каких-то убийств мифических непонятно кого. Ну присмотрите за ним, возьмите его на контроль, поставьте его на оперативный учет, хотя бы это, понаблюдайте за ним. Но этого сделано не было. Вот видите, мы опять «бьем по хвостам». Тамара Шорникова: Михаил Вячеславович, кажется, как обычно в таких ситуациях, что недосмотрели и те, кто проводил психологическую экспертизу, ведь оружие юноша получил легально абсолютно. Вот несколько выдержек из предполагаемой записки. Он говорит о том, что думал об этом давно: «Шли годы, и я понял, что настал час сделать то, о чем я мечтал». Он говорит, что выбирал в качестве одного из мест школу, но пишет: «Школа была слишком неприятным местом для того, чтобы проводить в нем последние десять минут своей жизни». Ну и самое главное: «Что уж держать в тайне, еще со временем начальной школы я понял, что мне нравится причинять людям боль. Их страдания, страх на лицах – эти эмоции я в них понимал, ведь они были искренние. Приходилось подавлять желание уничтожить все вокруг себя. Но я понял, что не смогу так существовать. Если бы я не сделал этого сейчас, то в будущем все равно убил бы кого-нибудь». Как все-таки проходит психологическая экспертиза? Такие мысли, которые вынашивались годами, кажется, что их сложно скрыть. Михаил Игнатов: Ну знаете, я думаю, что эта экспертиза была чисто формальным явлением. Человек пришел, с ним провелась какая-то такая элементарная беседа. Кто там – психолог или психиатр? Я не знаю, кто с ним беседовал. Ничего не выявил, естественно. Задал три-четыре дежурных вопроса, он на них ответил. И говорит: «Все, свободен. Иди и приобретай оружие». Дал разрешение на приобретение этого гладкоствольного оружия летального действия, кстати, из которого можно убить не только животное, но и человека. Так что, знаете, никто там, конечно, его не «копал». Знаете, сколько таких стоит в очереди? В день принимают ни одного, не двух и не трех. Поэтому что тут говорить? Я думаю, это проформа все была, вся эта беседа, вся эта экспертиза. Экспертиза на самом деле проводится комплексно, это серьезная вещь. Ее проводят преступникам, которые совершили преступления серьезные, особо тяжкие, которые требуют судебно-психиатрической экспертизы. Да, вот тут занимаются серьезно. А вот с таким контингентом, с такой категорией лиц, знаете, это идет, по-моему, формально. Дмитрий Лысков: Михаил Вячеславович, не могу не спросить вот просто сразу. Мы действительно неоднократно поднимали эти темы. К сожалению, приходится о них говорить, потому что эти события происходят в нашей жизни. И каждый раз мы слышим: «Ну, наверное, экспертиза была формальной». Вот ваше мнение как специалиста, как эксперта в этой области: она всегда формальная в подобных вопросах? Михаил Игнатов: Ну, вы знаете, я думаю, что нет. Я думаю, что не всегда. Я думаю, что если человек, допустим, тот же психиатр, который проводит обследование данного человека на предмет разрешения выдачи ему лицензии на оружие, если он увидел в нем хоть какое-то отклонение, ну, может быть, что-то в нем насторожило, то, естественно, формализма здесь быть никакого не может. Значит, если это опять же добросовестный доктор, то он, естественно, порекомендует его обследовать более глубоко и, допустим, в комиссионном порядке. Или откажет ему по каким-то причинам в приобретении оружия, до более глубокого исследования. То есть такое тоже может быть. Так что здесь все зависит от квалификации, я думаю, все-таки того, кто проводил это обследование. Это по поводу обследования хотел я сказать. По поводу охраны всех заведений наших учебных, в том числе и институтов, и университетов. Я говорил, говорю и буду говорить, что нельзя доверять эту охрану кому-либо – ЧОПам и так далее. Там должна быть Росгвардия. Государственные учреждения должны охранять государственные охранные структуры, никто более другой. Потому что даже психологически на такого злодея, на такого стрелка, который… Может быть, в дальнейшем кто-то еще затевает. Если он знает, что там охраняет не чоповец какой-то, у которого максимум, что есть – дубинка, или охраняет не какая-то уборщица, понимаете, которая подменяет этого чоповца, или женщина, сотрудник ЧОПа, а охраняет, сидит в форме, в бронежилете, с оружием, вооруженный человек, то у него уже… в 70%, я уверяю, в 70% случаев отпадет охота идти туда и испытывать судьбу. Он понимает прекрасно, что он вместо охотника станет жертвой. То есть он понимает, что это подготовленный сотрудник, у которого есть огнестрельное оружие и который может дать отпор. И наверняка ему даст. Поэтому здесь надо пересмотреть охрану детских, подростковых и высших учебных заведений. Тамара Шорникова: Михаил Вячеславович, разрешение на владение оружием сейчас на пять лет выдается, да? Михаил Игнатов: Да. А потом надо проходить переквалификацию… Ну как это назвать? Как на права, понимаете, то есть пересдача. Вернее, не пересдача, а пройти заново обследование и справку от доктора принести, в первую очередь от психиатра, от нарколога, что ты имеешь право… Тамара Шорникова: И в течение пяти лет никого не интересует, как живет человек, съехал ли он с катушек или по-прежнему нормален? Никакие проверки не проводятся? Дмитрий Лысков: Мало ли что случилось. Михаил Игнатов: Нет-нет-нет, вы не правы. Участковый обязан иметь таких людей у себя на контроле, которые владеют оружием и хранят оружие. Участковый опять же обязан бывать у этих людей, осматривать места хранения оружия, беседовать с ними и делать свое заключение. Тамара Шорникова: А как часто? Михаил Игнатов: Ой, я, честно говоря, не готов сказать, какой регламент обследования. Я думаю, что раз в полгода минимум (по-моему, прописано так) участковый уполномоченный обязан контролировать людей, лиц, у которых имеется легальное огнестрельное оружие. Тамара Шорникова: И еще один вопрос. Люди покупают охотничьи ружья, спортивные. Кто-то проверяет, ходит ли этот человек на охоту, занимается ли он в тире профессионально? А для чего он приобрел это оружие? Михаил Игнатов: Вы знаете, я не думаю, что кто-то проверяет, ходит ли он на охоту или не ходит, потому что есть охотничьи общества, понимаете, там состоят эти охотники, и они уже сам там регулируют, кто ходит на охоту, а кто не ходит. Еще раз подчеркиваю, что человек не только для охоты может приобрести огнестрельное оружие, а он может приобрести для самообороны. То есть он может пройти обучение, справки собрать и приобрести оружие. И хранить его дома – на случай того, если кто-то залезет, он сможет дать отпор. Дмитрий Лысков: Именно. И поэтому мой следующий вопрос… Вот вы говорите, что участковый должен контролировать. Приходит участковый – у человека все нормально, в сейфе стоит несколько огнестрелов. Сам человек – ну я не знаю, футболка черная, штаны стиля «милитари», кепочка какая-нибудь тоже с какой-нибудь символикой агрессивной. А на основании чего участковый должен, во-первых, какие-то сомнения выразить? И что скажет, собственно говоря, владелец оружия? Он скажет: «А что? Я право имею, храню для самообороны. Что, вам моя одежда не нравится, простите?» И что может сделать участковый в этом случае? Михаил Игнатов: Сделать он ничего не может, потому что как одеваться – это право каждого человека. Но если участковый заподозрил что-то, какие-то у него сомнения закрались или что-либо еще, он должен сообщить это своим коллегам, то есть передать сотрудникам уголовного розыска: «Обратите внимание, по такому-то адресу общались с таким-то человеком. Человек очень нервный, дерганый, высказывает какие-то намерения, одевается очень так неоднозначно, то есть имеет такой вот внешний вид. То есть человек такой дерзкий, способен на какие-нибудь поступки. Посмотрите за ним внимательно». И оперативники уже должны поставить на оперативный учет уже со всеми вытекающими отсюда последствиями. Дмитрий Лысков: Спасибо вам огромное за комментарии и за разъяснение ситуации, которая касается и безопасности, и оборота оружия. Михаил Игнатов, бывший оперативный сотрудник РУБОП МВД России по Москве, был у нас на связи. А сейчас к нам присоединяется… Тамара Шорникова: …Лев Пережогин, детский врач-психотерапевт, ведущий научный сотрудник центра имени Сербского. Лев Олегович, здравствуйте. Дмитрий Лысков: Здравствуйте. Лев Пережогин: Здравствуйте. Дмитрий Лысков: Лев Олегович, у нас только что Михаил Вячеславович сказал, что психиатр, проводя обследование, должен, по идее, заподозрить что-то неладное. Но здесь человек проходил освидетельствование. Видимо, у нас какие-то проблемы… Нет, все, связь восстановилась, просим прощения. Человек проходил освидетельствование, с ним беседовал психиатр. Может ли такое быть, что опытный специалист не заметил отклонений? Лев Пережогин: Ну, во-первых, все зависит от того, насколько был опытный специалист. Во-вторых, все зависит от того, насколько тщательно он искал эти отклонения. Вы понимаете прекрасно, что речь идет ведь не об экспертизе… Прошу прощения, кто-то пытается мне дозвониться. Речь идет не об экспертизе полноценной, а речь идет именно об освидетельствовании, а освидетельствование длится буквально 15–20 минут. И за эти 15–20 минут доктор должен успеть, что называется, сделать все. Как правило, это сделать невозможно. Ну, нормативы такие, какие они есть. Доктор работает очень часто, когда к нему просто стоит огромная очередь. Доктор не может, соответственно… Прошу прощения, кто-то очень настойчив. Дмитрий Лысков: Мы работаем в прямом эфире, поэтому возможны различные накладки, ничего страшного. Лев Пережогин: Извините, пожалуйста. Ну неловко, потому что кто-то беспокоится. Дмитрий Лысков: Конечно. Лев Пережогин: Понимаете, подменить освидетельствование чем-то большим, более грамотным обследованием со стороны, предположим, экспертов, комиссионной экспертизой можно, но на все случаи жизни, конечно, этого не хватит, потому что экспертиза – куда более трудоемкое, куда более дорогостоящее и ресурсно очень затратное деяние. Потому что придется участвовать сразу нескольким специалистам, специалистам грамотным, у которых, как правило, нет времени и которые, как правило, в одном месте в одно время собрать исключительно трудно. То есть в тех случаях, когда у доктора одного возникают сомнения – наверное, это единственный выход. Но когда к доктору приходит просто так с улицы человек, каждого направлять на экспертизу – ну, просто экспертные службы, экспертные специалисты не потянут такого объема обращений. Дмитрий Лысков: Лев Олегович, подскажите, пожалуйста, судя по предполагаемой записке, человек долго готовился к этому преступлению, многие годы, рассматривал различные варианты, как мы слышали: и автомобиль, и бомба, и холодное оружие. Вот у меня возникает вопрос: может быть, это не отклонение никакое вовсе? Уж больно прагматично и здраво он описывает все эти этапы. Может быть такое, что это не какое-то отклонение в плане психиатрии, а просто мерзавец? Ну извините, вот так вот. Тогда его и выявить невозможно. Лев Пережогин: Нет, послушайте. Мерзавец или больной человек – не исключают друг друга, во-первых. Это раз. А во-вторых, вы сами понимаете прекрасно, что больной человек – это совершенно не означает, что он слабоумный. Он может прекрасно осознавать происходящие процессы, планировать, создавать. В общем-то, они очень часто обладают высокими показателями интеллекта. Но есть еще один фактор: а уверены ли мы, что все было на самом деле так, а не просто так написано в этой записке? Я думаю, что с этим как раз и должно разбираться следствие, с этим будет разбираться судебно-психиатрическая экспертиза. Мы с вами так навскидку таких оценок давать не можем. Тамара Шорникова: Ну и еще вопрос на финал. Он пишет о том, что «школа была бы самым неприятным местом, где провести свои последние десять минут». Очевидно, что там какая-то травма была нанесена, и это на протяжении долгих лет с человеком. Вот кто и где, на каких этапах мог все-таки отследить, помимо семьи? Лев Пережогин: Ну, вообще, по идее, как бы некому было отслеживать, потому как у нас в школе специалистов с психиатрическим образованием нет, не было и, к сожалению, наверное, никогда не будет. На сегодняшний день у нас есть очень своеобразное состояние: у нас психотерапевтическую службу вывели из-под лицензирования, и мы можем работать, по идее, везде, где захотят, чтобы мы работали. Специалист получает квалификацию, а лицензия ему на деятельность не нужна. Но что-то сейчас нет ко мне очередей из директоров школ: «Дорогой Лев Олегович, приходите к нам в школу работать». Никто не спешит обращаться за подобной помощью. Хотя это сделано специально для того, чтобы подобные организации могли, не получая лицензию на медицинскую деятельность, обзаводиться компетентными специалистами. Нет, к сожалению, школы не спешат этим заниматься. И не будут этим заниматься, у них собственных забот много. А психотерапевтов держать, возможно, им просто и не по карману. Поэтому, по идее, есть второй вариант – есть понятие диспансеризации. Ну, диспансеризация – это же тоже в основном поток. Дети приходят, стоят в огромной очереди в поликлинических кабинетах. Как правило, в поликлиниках опять-таки психиатрической службы или психотерапевтической службы нет. Поэтому только в том очень ограниченном количестве вариантов, когда действительно диспансеризацией прописана психиатрическая помощь. Но и там сделана оговорка, что «по желанию родителей». А родители, как правило, с психиатрами общаться не желают. Ну а коль не желают, то никто не может их к этому принудить. Дмитрий Лысков: Неутешительно. К сожалению, все это звучит крайне неутешительно. Лев Пережогин: За всем, что вы сказали, наблюдать просто некому. Просто родители и учителя должны быть очень бдительными. И если заметили какое-то изменение в поведении ребенка, они должны сами обратиться за помощью к специалисту – чего, как правило, они не делают. Помните пример «казанского стрелка»? Тамара Шорникова: Спасибо. Лев Пережогин, детский врач-психотерапевт, был с нами на связи. Наши коллеги вечером эту тему продолжат, естественно, соберут все последнюю информацию. И вот сейчас, по данным Следственного комитета, стрелок все-таки жив, он находится в крайне тяжелом состоянии на ИВЛ. Следующая тема.