Дарья Шулик: Ну что же, мы в прямом эфире. Переходим к нашей теме дня. Поговорим о дедовщине. В Минобороны отчитались о ликвидации этой самой дедовщины в армии. Как заявил зам. министра обороны Андрей Картаполов, это явление, как и казарменное хулиганство, полностью искоренено. Впрочем, как отмечают некоторые эксперты, о ликвидации насилия в армии говорят уже лет тридцать как. Петр Кузнецов: Ну да, с этим явлением с переменным успехом пытались бороться в советской армии, в российской армии. Многие родители не хотели отправлять детей служить именно из-за боязни, что ребенок может стать жертвой дедовщины. Да и сейчас молодые люди пытаются всеми правдами и неправдами избежать призыва в армию – уже на автомате, можно сказать, – в том числе потому, что боятся столкнуться именно с дедовщиной, потому что армия и дедовщина – даже сейчас все еще синонимы. По-вашему, можно ли полностью искоренить дедовщину в армии, о чем нам докладывает Минобороны? «Да» или «нет» – на короткий и уже известный вам SMS-номер. В конце мы подведем итоги голосования. Наш первый эксперт по этой теме – Александр Латынин, юрист общероссийской общественной организации «Комитет солдатских матерей России». Александр Алексеевич, здравствуйте. Дарья Шулик: Здравствуйте. Александр Латынин: День добрый. Петр Кузнецов: Мы уже знаем о позиции «Комитета солдатских матерей»: вы полностью не согласны с выводами Минобороны. Поясните, пожалуйста, почему? Александр Латынин: Во-первых, давайте мы будем говорить следующее. Дедовщину в Вооруженных силах искоренить невозможно. Вооруженные силы, а именно воинские части – это такая же ячейка общества, как и другие ячейки. И мы не можем искоренить те или иные преступления, начиная от допризывного возраста, так и после призывного возраста. Мы будем заявлять о том, что неуставные отношения в Вооруженных силах прекращены? Ну куда же тогда делись, извините, побои как со стороны военнослужащих по призыву, так и более младшего призыва? Куда делись побои со стороны офицерского состава? Куда делись поборы, вымогательство денежных средств со стороны военнослужащих по контракту? Ежедневно в адрес нашей организации приходит до 300 обращений посредством телефонной связи, SMS-сообщений и других видов связи, которые имеются. И не менее 100 сообщений из них – как раз о проявлении подобных неуставных отношений, которые подменяют понятие дедовщины. Петр Кузнецов: Да-да-да. Александр Алексеевич, об этом еще раз поподробнее. Дедовщина и неуставные отношения – это прямо совершенно разные вещи, да? Если мы говорим о дедовщине как о некой такой системе, то неуставные отношения, может быть, даже и опаснее, потому что это такие индивидуальные, точечные. Там и землячество может быть, и все что угодно, да? Разделение по совершенно различным признакам. Александр Латынин: Вы совершенно правы. Что принято понимать под понятием «дедовщина»? Дедовщина – это применение неуставных отношений военнослужащим более раннего срока призыва к военнослужащему более позднего срока призыва. В любом случае данное понятие также не искоренено, потому что мы говорим о службе в Вооруженных силах на всей территории Российской Федерации. Я являюсь бывшим работником прокурорско-следственной системы органов военной юстиции. К счастью, я прошел службу от Дальнего Востока до Кавказа. И я могу сказать о том, что условия службы и обычаи по службе – они совершенно разные. Где-то у нас проявлений неуставных отношений и дедовщины меньше, в каких-то регионах, а где-то, действительно, намного больше. Петр Кузнецов: Чтобы мы понимали. Недавняя трагедия с Шамсутдиновым у всех до сих пор на устах. Там что? Это неуставные отношения считаются? Александр Латынин: Вы знаете, я не очень люблю комментировать данную трагедию, потому что я откровенно считаю, что все-таки Рамиль Шамсутдинов – он преступник, который расстрелял множество людей. Но давайте мы будем говорить о другом. Проблема в том, что… Заявляют, что дедовщины нет, казарменное хулиганство искоренено. У нас ребятки, которые идут в Вооруженные силы Российской Федерации и которые всецело полагают, что действительно такого беспредела больше не происходит, они даже не знают, куда жаловаться, к кому обратиться, всецело заблуждаясь и думая о том, что военная прокуратура повязана с командованием воинской части, что «Комитет солдатских матерей России» ничего не предпримет. Я не удивлюсь, если Рамиль Шамсутдинов действительно просто не знал, куда ему можно было заявить о том, что какой-то беспредел творится в Вооруженных силах. А творился он или нет в данной воинской части – естественно, это уже разберутся органы. Дарья Шулик: Александр Алексеевич, ну смотрите, нам сразу пришло сообщение, очень короткое, но, в принципе, суть его понятна: «Если победили, то пускайте родителей проверить». А насколько вообще родители призывников могут быть в курсе того, что происходит с их детьми? С проверками, конечно, вряд ли кого-то в воинскую часть пустят. Вообще насколько охотно армия идет, скажем так, на разглашение всевозможной информации, на запросы, на вопросы о призывниках? Александр Латынин: Первый момент – военнослужащий всегда может обратиться к маме. Мы знаем, что телефоны у военнослужащих запрещены, но теми или иными способами они ухищряются их спрятать, и они отзваниваются родителям по тем или иным обстоятельствам. Но они боятся заявлять родителям. Первое: чтобы родители не беспокоились. Второе: они боятся, что родители заявят куда-то – и от этого им станет хуже. Ну и самый главный ответ: конечно, воинские части всяческим образом пытаются скрыть, что у них творится в этой маленькой субкультуре. Кроме того, я вам могу сказать, 19 лет отслужив в органах военной юстиции и встав на рельсы правозащитника, я могу сказать, что я совершенно по-другому взглянул на все эти проблемы. До военной прокуратуры, до органов предварительного следствия доходят крохи. Почему? Потому что командование воинских частей всяческим образом пытается скрыть эти проявления, чтобы у них не было отрицательных показателей. Ведь мы понимаем, что за те или иные не только правонарушения, но и преступления страдает командование воинской части – оно лишается премий, понижается в должностях и тому подобное. Петр Кузнецов: Можно я сейчас скажу? Просто пока мы далеко не ушли от этого примера со смартфоном. Действительно, телефоны же стали, скажем так, отбирать совсем недавно. Поправьте, если я неправ. Были поправки в закон о статусе военнослужащих, которые как раз запрещают использование смартфонов на территории воинских частей. Зачем это было сделано, если ситуация как раз осложняется этими поправками? Александр Латынин: Мне тяжело сказать. С одной стороны, я лично считаю, что использование смартфонов на территории воинской части… Правильно было сделано, что оно запрещено, дабы не выкладывать какую-то фото- и видеоинформацию. А использование обычных телефонов, то есть кнопочных… Ну, у нас военнослужащий всегда может заявить, если что-то происходит с ним не так. Тем более мы знаем, что раз в неделю у нас дается военнослужащим возможность позвонить. И вот с этим я, увы и ах, не соглашусь. Почему? Потому что я считаю, что военнослужащий должен выходить очень часто на связь, а именно ежедневно. Почему? Потому что… Министерство обороны не заявляет, сколько мошеннических действий в отношении родителей военнослужащих происходит. Военнослужащие сами не выходят на связь, а звонят родителям различные мошенники, которые говорят о том, что якобы военнослужащего нужно в срочном порядке не переводить из одной воинской части в другую – за что нужны денежные средства. Данное лицо представляется у нас мошенником. Родитель не может связаться с военнослужащим. И не зная, что делать и что предпринимать, он переводит денежные средства, а потом уже узнает, что он попал в лапы мошенников. Должны давать пользоваться телефонами военнослужащим. Это лично мое мнение. Дарья Шулик: Александр Алексеевич, вот слушаешь – и получается какой-то, знаете, замкнутый круг. Смотрите. Телефоны не дают. Информацией охотно армия не делится, показатели не хотят себе портить. А что же делать в такой ситуации? По-вашему, какие шаги нужно предпринять, реальные шаги, действенные, чтобы эту ситуацию преломить? Александр Латынин: Вы знаете, я был рожден еще при Советском Союзе, и тогда, если я не ошибаюсь, в школе у нас преподавался предмет «Гражданская оборона». На данном предмете у нас ребят еще несовершеннолетних учили, как обращаться с оружием, обучали общевоинским уставам Вооруженных сил Российской Федерации, рассказывали о военной службе в целом. И в конечном итоге в то время ребята приходили служить не только с желанием, но они уже приходили служить морально подготовленными. И я настаиваю на том, что данные уроки, кружки, подготовка общественными организациями молодежи – это необходимо, чтобы у них не было какой-то завесы, что Вооруженные силы – это все так прекрасно. Потому что некоторые мамы звонят и говорят: «А нам говорили, что у военнослужащих есть обеденный перерыв, где они отдыхают, как в детском садике. То есть час или два у них имеется, тихий час, они спят». Петр Кузнецов: Понятно. Александр Латынин: Мы понимаем, что Вооруженные силы – это не детский сад. А откуда у них появилась такая информация? Петр Кузнецов: Понятно. Александр Латынин, юрист общероссийской общественной организации «Комитет солдатских матерей России», его комментарий. Дарья Шулик: Спасибо. Петр Кузнецов: Обращаемся к нашим телезрителям. «Вы сталкивались с дедовщиной в армии?» – опрос на улицах различных городов. ОПРОС Петр Кузнецов: Это мнения отслуживших. Мы продолжаем обсуждать заявление Минобороны о полном искоренении дедовщины в нашей армии. Виктор Баранец к нам сейчас присоединяется, военный обозреватель газеты «Комсомольская правда», полковник в отставке. Виктор Николаевич, здравствуйте. Дарья Шулик: Здравствуйте. Виктор Баранец: Добрый день. Петр Кузнецов: Ну, на самом деле все основания для искоренения дедовщины есть. Во-первых, срок службы – 12 месяцев, который в принципе исключает старшинство одного призыва над другим, они вообще мало пересекаются. Ну и, конечно, контрактников стало больше, и на сержантских должностях тоже. А у контрактников, я так полагаю, все-таки несколько другой взгляд на службу. Виктор Баранец: Да, безусловно, нельзя не обратить внимания на эти факторы. Когда армия по призыву перешла на 12 месяцев, действительно, и командиры, и правоохранительные органы стали отмечать резкое падение дедовщины. И, естественно, количество проявлений дедовщины и неуставщины стало уменьшаться, действительно, с увеличением, скажем так, количества контрактников в нашей армии. Я попутно замечу, что, по-моему, с 2015-го или 2016 года количество контрактников в российской армии уже стало больше, чем количество призывников. Вы совершенно резонно заметили, что служба по контракту – это другая психология. Человек, который выбрал контрактную службу, который получает неплохие деньги, особенно если учитывать некоторые районы России, где иногда получают люди совершенно мизер, где большая безработица, – человек идет на контракт в расчете не только получить деньги, послужить Родине, но еще и получить квартиру, получить очень серьезный социальный пакет. И такой человек кулаками размахивать не будет и горячий бычок ко лбу призывника или сослуживца приставлять не будет. Я бы сегодня вывел, может быть, несколько менее парадную формулу борьбы с дедовщиной. Я бы сказал, что случаи дедовщины в российской армии за последние годы уменьшились на несколько порядков. А вот отдельные факты проявления дедовщины, к великому сожалению, в армии еще остаются. Дарья Шулик: Виктор Николаевич, а как по-вашему? Вообще есть ли в армии, например, такая психологическая служба по работе и с офицерским составом, и с солдатами? Нужна ли она? Виктор Баранец: В армии есть не только психологи, но в армии есть и политработники. Как вы знаете, в свое время их называли «инженерами человеческих душ». Над этой категорией «инженеров человеческих душ» в 90-е годы просто измывались, издевались, просто вытравляли как рудимент старой советской системы. И из-за этого и отмечался, кстати, в том числе рост дедовщины, потому что «инженера человеческих душ» редко можно было увидеть в казарме – там, где, в общем-то, и происходят чаще всего эти невзгоды. А что касается военного психолога, то он сопровождает человека в погонах, еще начиная с того момента, как он приходит в военкомат на призывную комиссию для проверки, там он уже встречается с его величеством психологом. Естественно, этот психолог сопровождает его даже до того момента, когда он прощается с армией. Петр Кузнецов: У нас опрос был до того, как мы с вами вышли на связь, людей на улице, отслуживших. И было немало ответов о том, что не было никакой дедовщины, а был такой устав, и его с дедовщиной путать не стоит. Нам сейчас на SMS-портале пишут: «Вообще дедовщина – это была раньше своеобразная инициация, превращение мальчиков во взрослых людей. И на нее смотрели как на закалку, на своеобразные упражнения». Виктор Баранец: Да, я внимательно послушал те слова, которые говорили люди, которые вы спрашивали их о дедовщине. Конечно, я заметил контраст, когда в одном случае человек говорил: «У нас в армии не было дедовщины». Да, были такие и есть такие части. И были люди, которые, конечно, встречались с этой дедовщиной. Вы знаете, я очень много пишу об армии, наверное, лет пятьдесят уже. И я до сих пор вижу споры наших психологов, научного сообщества, которые до сих пор не пришли к единому мнению, а что же такое дедовщина. Вспоминают некоторые ученые случаи, когда в период Отечественной войны 1812 года, ну, в тот период в армии существовали деды, старослужащие, которые, в общем-то, брали шефство над молодыми бойцами. А что касается вашего вопроса, то некоторая часть военного сообщества понимает действительно вот так: если ты меньше послужил, если ты меньше по возрасту – значит, надо тебя привести к кондиции, значит, ты «дух», тебя надо сделать «черпаком» и так далее. Вы знаете, вот эта зараза, особенно за последние годы, она потихонечку стала таять в рядах российской армии. И здесь, я бы сказал, много есть факторов: и командиры стали работать лучше, и появились политработники, гораздо жесте стали работать правоохранительные органы. Но я бы не хотел перед вами лицемерить и говорить, что сегодня на сто процентов дедовщины в российской армии нет. Вы же понимаете, меня тут же срежут случаем с Шамсутдиновым, который застрелил девять человек. Меня тут же срежут из «Комитета солдатских матерей», которые вам покажут письма о том, как мальчики жалуются родителям… Петр Кузнецов: Виктор Николаевич, уже были, уже были, показали и вспомнили. Это уже случилось. Виктор Баранец: То есть я сторонник того, чтобы объективно смотреть на этот фактор, на это явление и не прибегать к каким-то крайностям. Но я абсолютно твердо стою на той позиции, что дедовщина в российской армии, особенно за последние 7–8 лет, она в разы уменьшилась. Но ее проявления, к великому сожалению, они все еще остаются. Вы знаете, я бы сказал и о другом факторе, который меня настораживает. Я часто получаю письма и от родителей, и от самих солдат, и часто в этих письмах возникает фраза, которая меня страшно настораживает. Эта фраза звучит так: офицерская дедовщина. Это, в общем-то, такое явление, когда командир, не способный в рамках устава принудить подчиненного к выполнению приказа, он начинает и кулаки распускать, и издеваться. Вот это явление говорит о том, что нашему командному составу нужно очень серьезно овладевать приемами и методами работы с личным составом. И конечно, я вижу в дальнейшей борьбе с дедовщиной значительное повышение роли политработников. Мы забыли в 90-е годы, когда, в общем-то, было, прямо скажу, издевательство над этим сословием людей, которые работают, мы утратили большой опыт в 90-е годы. Сейчас мы этот опыт возвращаем. И я надеюсь, что он даст свои позитивные результаты. Петр Кузнецов: Скажите, пожалуйста… В прошлом году, по-моему, была инициатива после очередного какого-то случая, что появятся в армии специальные центры, которые будут следить за состоянием и настроением солдат. И если настроение, условно говоря, плохое, то командира могут уволить. Нужны нам такие органы? Как вы себе это представляете? Виктор Баранец: Вы знаете, я часто посещаю и Министерство обороны, и являюсь членом Общественного совета, где обсуждаются эти вопросы. И я первый раз слышу от вас о такой инициативе. Петр Кузнецов: Да? Виктор Баранец: Может быть, какие-то «Комитеты солдатских матерей» и работают. Я должен сказать, что в структуре Вооруженных сил есть социологическая служба, которая регулярно проводит опросы людей в погонах, начиная от простого солдата и заканчивая руководством Министерства обороны. Все эти данные обрабатываются, обобщаются и ложатся, в общем-то, в основу многих директив Министерства обороны и приказов, скажем, начальника Генерального штаба. Я думаю, что специальные центры – это лишние надстройки. Потому что сейчас же возникнут вопросы: «А из кого они будут состоять? Из военных? Они будут брехать и докладывать наверх чепуху». Если же это будут какие-то посторонние центры… Я не хочу бросать камень в «Комитеты солдатских матерей», но некоторые «Комитета солдатских матерей» просто активно спекулируют, извините меня, на брехне, они нагнетают обстановку вокруг армии вместо спокойного разбирательства с теми или иными ЧП. И если такие центры будут, то, конечно, с другой стороны, армия скажет: «Да они предвзято относятся к армии, они просто антиармейски настроены. Значит, их докладам, их сообщениям, их социологии тоже нельзя верить». Мне кажется, что в армии достаточно и законов, и уставов, и постановлений, и директив, и приказов, для того чтобы армия в таком же русле шла и дальше, перебарывая эту заразу. Дарья Шулик: Виктор Николаевич, извините, пожалуйста, я вас перебью. Вот вы говорите, что достаточно уставов. А я сейчас смотрю наш чат – и на самом деле очень много сообщений. Вот Нижегородская область, Сахалинская область пишут: «На дедовщине держится порядок в казарме. Без дедовщины не будет дисциплины». Насколько часто вы с таким мнением вообще встречаетесь, что устава недостаточно? Виктор Баранец: Да-да-да. Петр Кузнецов: То есть то самое шефство, о котором вы говорили, оно так или иначе должно быть? Потому что речь-то, по сути, о войне. Готовят-то в армии к чему? Виктор Баранец: К тому, чтобы убивать противника, врага России, врага государства. Петр Кузнецов: Вот-вот! Учат насилию. Виктор Баранец: Конечно, конечно, армия – это инструмент насилия. Здесь же не пляшут в пуантах белых, как в театре. Эти люди с оружием. Но, уважаемые, я могу согласиться с таким мнением лишь отчасти. Действительно, в армии существует такая специальная, скажу так, схема отношений, когда старослужащий, скажем так, или контрактник – он человек, много послуживший, и он, безусловно, чувствует свое моральное право подсказывать молодым бойцам, как надо поступать в той или иной ситуации. Вы знаете, когда был разгул дедовщины в армии, еще в советской армии, зачастую даже серьезные командиры в своих докладах наверх говорили, что, в общем-то, дедовщина даже является средством поддержания уставного порядка, когда старики, «деды» в отсутствие командира в казарме поддерживали этот порядок. И даже искали некие такие позитивные моменты в дедовщине. Ну, тут, как говорится, как понимать. Иногда такая дедовщина приобретала достаточно уродливые формы. И я вряд ли считаю, что с помощью кулака или синяка можно добиться уставного порядка. Петр Кузнецов: Послушаем наших телезрителей. Обращаемся к вам. Если вам есть что сказать о дедовщине, если вы родители, если вы из тех, кто отслужили, то пробивайтесь в прямой эфир, приводите свои аргументы, рассказывайте истории. А у нас сейчас Наталья из Владимирской области на линии, давно ждет. Здравствуйте, Наталья. Дарья Шулик: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Вы знаете, я абсолютно полностью согласна с Баранцом. Дело все в том, что я в свое время и служила в армии, а сейчас я гражданская в армии, работаю. Я хочу заступиться за армию. Она уже давно не такая, как говорят: дедовщина, дедовщина, дедовщина. Во-первых, все бойцы знают абсолютно все свои права. Они знают, куда обратиться, как обратиться, что может офицер по отношению к нему предпринять, а чего не может предпринять. Это я говорю, потому что я сижу, а вокруг меня сидят три-четыре бойца. То есть бойцы все прекрасно знают, куда обратиться, как обратиться, кто за них заступится. А по поводу дедовщины что хочу сказать? Это не такая дедовщина, как была. Вы знаете, вот боец, у него срок службы – год. Он полгода отработал… Я в штабе сижу, в кабинете. Он за компьютером. Я в учебной части работаю. Вот он за компьютером полгода отсидел. И он взял себе как бы сменщика. Значит, полгода он поработал, получил этого сменщика, а потом где-то месяца два он может уже вообще не подойти к компьютеру. То есть всю работу выполняет сменщик, и он ему только дает ЦУ. Если это считать дедовщиной, то тогда я не знаю. Дарья Шулик: Ну, это наставничество, наверное. Зритель: И еще что хочу сказать? Хочу сказать, что очень многие родители совершенно не знают своих детей, на что они способны за территорией их квартиры, за территорией гражданки. Очень многие родители не знают, что из себя представляют их дети. Петр Кузнецов: А что вы имеете в виду? Зритель: Когда я, допустим, за коммутатором сидела… Алло. Петр Кузнецов: Да-да-да. Просто хочется понять, что вы имеете в виду, что они не знают о том… Зритель: Вы знаете, когда родители звонили прямо в часть, бойцы приходили с ними разговаривать. И вот мальчишки разговаривают и маме говорят: «Мама, вышли мне деньги». А мама говорит: «Я еще с прошлым долгом не рассчиталась». – «Если ты мне не вышлешь деньги, мне будет плохо». Ну, он поговорил с мамой. Я ему говорю: «Скажи, пожалуйста, в каком ты подразделении? Кто твой командир? И что значит – плохо? Ты можешь не говорить фамилию. Я просто доложу командиру подразделения, чтобы обратил на что-то внимание. Мне не нужна твоя фамилия». И знаете, что мне боец ответил? Он мне ответил: «Да нет, мне плохо не будет. Просто чтобы были деньги в чипок сходить». А чипок – это кафешечка, где пироженки, конфетки. Вот так вот. То есть очень многие, действительно, родители реально не знают, что им ребенок по телефону скажет и из-за чего он скажет, что плохо – или в чипок сходить, или ему действительно плохо. Нет, армия стала не такая. Петр Кузнецов: Наталья, дело не только в том, что… Ну, и в этом тоже, но не только в этом. Что и 12 месяцев теперь служить, и контрактников стало больше. Как вам кажется? Вот вы человек, который наблюдал за этим процессом длительное время изнутри. Можно ли сказать, что в принципе суть человеческих отношений за это время поменялась? Зритель: Наверное, да, могу сказать. Петр Кузнецов: И пусть даже внутри закрытого коллектива. Потому что на самом деле закрытость тоже всякого рода разборки как раз порождает, но тем не менее. Зритель: Хочу сказать знаете что? По поводу офицеров, офицерского состава и контрактников. Вот смотрю я на своих офицеров – они же дома практически и не живут. Сейчас настолько следят уже за молодыми бойцами, что это действительно (я изнутри смотрю) похоже на пионерский лагерь, не как раньше. А потом, офицеры сейчас очень серьезно относятся к тому, чтобы, не дай бог, что-то где-то… Ну как вам сказать? Чтобы синяков не было, чтобы никаких ссадин и ушибов. Просто сейчас с офицеров спрашивают гораздо больше, чем раньше, и с контрактников тоже. Петр Кузнецов: Ответственность. Зритель: Поэтому, вы знаете, я хочу сказать, что нет такой дедовщины, как была раньше. Петр Кузнецов: Это то, с чего вы начали. Наталья, Владимирская область. Дарья Шулик: Спасибо. Петр Кузнецов: Виктор Николаевич, вот та картинка, которую Наталья нам так транслировала, сопоставимая чуть ли не с пионерским лагерем, – можно ли сказать, что это теперь среднестатистическая картинка для российской армии? Или это ей так с частью повезло, такая часть у нее – хорошая, добрая и пушистая? Виктор Баранец: Я часто бываю в войсках и поддерживаю постоянную связь с армией. Я вам скажу, что в словах этой женщины прозвучало очень много трезвоумной правды. Вот таких частей, где действительно командиры переживают за то, чтобы была нормальная жизнь в коллективе подчиненных, таких командиров становится все больше. И наша собеседница абсолютно права. Если командир не обеспечивает нормальную жизнь своих подчиненных в той же казарме (хотя я знаю, что министр обороны очень не любит это слово), в общежитии, в этом солдатском общежитии, то этому офицеру не светит ни повышение должности, ни повышение звания, ему не откроется дорога в академию и так далее. Но я бы хотел обратить внимание на другой вопрос, дорогие друзья. Почему изменилась вообще суть солдатской службы? Солдат, который сейчас идет служить даже на 12 месяцев, он знает, что ему дорога открыта на госслужбу, вплоть до президента. А недавно Госдума же приняла решение, что те, кто незаконно не служил, им на 10 лет закрыта дорога на госслужбу. Солдат, который хорошо отслужил и приехал с положительной характеристикой от командира, он может поступить бесплатно на подготовительные курсы в любой вуз Российской Федерации. И здесь мы можем набрать целый пакет мер, благодарных мер, которые государство дает солдату, добросовестно отдавшему свой долг Родине. Да, я согласен с нашей собеседницей в том, что, действительно, зачастую мы получаем – и вы на телевидении, и на радио, и в Министерстве обороны, и в Общественном совете – жалобы родителей. И когда начинаешь проверять эти жалобы, то в этих жалобах правдой остается только воинское звание, фамилия, и меня и отчество солдата. Меня зачастую корежит – как и военного человека, как и отца суворовца, и так далее – то, что зачастую мамки и папки первую же жалобу, какую-нибудь мизерную жалобу, что на него накричал сержант, и это моментально становится алармистским поводом для целого семейства. Бьют колокола, пишут в Министерство обороны, в Главную военную прокуратуру! Дорогие друзья, в армии все-таки служат не пластилиновые мальчики, а в армии служат мужики с оружием в руках, которые должны переносить стойко тяготы и лишения, как это записано и в присяге, и во многих уставных документах. Дарья Шулик: Виктор Николаевич, а может быть… Извините, что перебила. Может быть, чтобы не было такой ситуации, нам тут из Ленинградской области предлагают: «В школы нужно вернуть военную подготовку, чтобы познакомить с военной службой». Чтобы молодые люди пришли уже действительно подготовленными к тому, что не в детский сад пришли. Виктор Баранец: Это абсолютно правильно. Я уже лет тридцать бьюсь за эту идею. Более того, этот звонок свидетельствует о том, что так же думают тысячи, если не миллионы людей. Убрали начальную военную подготовку. Она не мешала. Они знали, что такое строй, как ходить в ногу, как разбирать автомат, как стрелять. Кстати, я в школе на НВП научился стрелять. Может, потому и стал военным. Мне очень нравилось стрелять. А мы убрали начальную военную подготовку. Я вам скажу так: мы убрали начальные этапы формирования мужика, которому, может быть, скоро надевать погоны. Мы разрушили эту систему, а вместо нее ничего не создали. Ну, создали ОБЖ. Хорошо, мальчик будет знать, как не тыкать палец в розетку, как не открывать дверь при пожаре. Но это еще не основы формирования будущего защитника и воина, защитника Родины. И мне кажется, что в государстве уже давно назрел такой шаг, как возвращение начальной военной подготовки в школу. И надо молиться еще на Министерство обороны, дорогие друзья, что именно по его инициативе у нас сейчас создали отряды Юнармии. Вы знаете, у нас исчезли пионеры, у нас исчезли комсомольцы. И у нас молодежь, особенно допризывного возраста, она была брошена на произвол. И именно по инициативе Министерства обороны создали эти отряды. Посмотрите, как много они полезных дел делают, как они знакомятся с армией, как многие желают потом поступить в суворовское, в кадетское училища. И эта фабрика патриотизма уже заработала. Я повторю, что надо сказать государству спасибо, что Министерство обороны, которое, казалось бы, не должно было этим заниматься, у него другие функции, но оно ведь стояло у истоков этого великого движения, которое сейчас нарастает. И я видел эти блестящие глаза юнармейцев, которые водят танки, которые стреляют из автомата и пулемета, которые живут зачастую в воинской части, которые вместе с солдатами питаются там одной кашей. Вот это, мне кажется, фабрика патриотизма, если так можно ее назвать, и она работает. И я надеюсь, она обязательно принесет свои плоды, которые крайне нужны государству. Петр Кузнецов: Виктор Николаевич, скажите, а доверие вообще общества к армии и, соответственно, обстановка внутри армии – они связаны с отношением к министру обороны, непосредственно связаны с его фигурой? Виктор Баранец: Безусловно. Вы правильно спрашиваете. Я вспомнил об одной случае. Вы знаете, я служил еще в советской армии много лет и служил уже в российской армии. Я помню то славненькое время, когда при Леониде Ильиче Брежневе, генеральном секретаре ЦК КПСС, армия, вообще-то, как клубника, купалась в сметане, потому что было великое уважение к военному человеку. И тогда социологи показывали цифры уважения к армии, которые приближались к 80%. Внимание! А что сейчас социология говорит? Вы знаете, уважение к армии, доверие к армии уже зашкаливает за 92%. Вы спрашиваете меня о фигуре министра обороны. Да, я считаю, что очень во многом с приходом Сергея Кужугетовича Шойгу армия изменилась. Вы же не забывайте, что именно при Шойгу и началась новая система подготовка, новая система закупки вооружений, и армия стала гуманнее. Вы знаете, вы сейчас, как говорится, защекотали нервы старого офицера. Когда я служил в свое время срочную службу, я был танкистом… Петр Кузнецов: Виктор Николаевич, у нас на щекотание только минута остается, к сожалению. Виктор Баранец: Да-да-да. И я помню, с каким страхом, грязным после того, как обслуживаешь танк, приходишь в казарму и моешься там ледяной водой. Так вот, я вам хочу сказать, что уже в первый год на посту министра обороны – внимание! – министр обороны дал приказ, чтобы в каждом солдатском общежитии, в казарме, как мы привыкли говорить, были теплые души, чтобы человек мог мыться. Не раз в неделю сходил в баню с кальсонами подмышкой, а мылся каждый день. Да, дорогие друзья, никто не станет отрицать, что с приходом Шойгу армия изменила свой облик, она стала по сути другой. И конечно, пиком и взлетом уважения к авторитету армии стала Крымская операция, которая резко подняла вверх престиж армии. И я вам наконец скажу. Вы знаете, как престиж армии определяется? Есть один барометр – это количество желающих поступить в военные вузы. Так вот, в Сорбонны, в Кембриджи иногда набирают на место 15–16 человек – и уже кричат о великом престиже. Так вот, у нас есть вузы, куда парнишки и девчата – аж 33 человека на место! Петр Кузнецов: Спасибо, Виктор Николаевич. Дарья Шулик: Спасибо, спасибо, Виктор Николаевич. Петр Кузнецов: Стоя хочется закончить эту большую тему. Спасибо вам огромное. Виктор Баранец, военный обозреватель газеты «Комсомольская правда», полковник в отставке. Мы говорили о дедовщине в российской армии, которой, по данным Минобороны, не осталось.