Анастасия Сорокина: Сказка, которая закончилась увольнением для одной из воспитательниц в Таганроге. Прочтение «Конька-Горбунка» в коррекционной группе детского сада обернулось скандалом. Навязчивый страх смерти и тревожность, нежелание идти в детский сад и истеричные приступы стали наблюдать родители у нескольких детей после того, как воспитатель объяснила им значение фразы «сажать на кол». Петр Кузнецов: Таганрогский суд с ними согласился в итоге и признал женщину-преподавателя виновной. А виновной именно в психическом насилии над детьми. Женщина попробовала восстановиться на работе, но уже Ростовский областной суд – тот, что чуть выше, – отклонил апелляцию. Но тут есть очень важный момент. Детей «отравил», вот Настя об этом сказала, не текст «Конька-Горбунка» (давайте выясним в самом начале), а именно объяснение фразы воспитательницы. Вот что сказала педагог. Именно эта реплика значится в докладной зам. заведующего детским садом. Итак, ребенок спрашивает, что значит «посадить на кол». Воспитательница отвечает: «Представьте, как кол пройдет через все тело. Что происходит с человеком, которого садили на остро заточенный кол, и он умирал, потому что кол медленно, глубоко протыкал все внутренние органы и добирался до головы». Анастасия Сорокина: Петя, еще с твоей подачей вообще, мне кажется, с детьми совсем бы приступ был. Петр Кузнецов: Таганрогский суд уже представил. Анастасия Сорокина: Я надеюсь, что воспитательница так не озвучила этот текст. Хотя он, конечно, вызывает большие сомнения. Петр Кузнецов: Тем не менее, вопрос по первоисточнику, т. е. с чего все началось: по книге «Конек-Горбунок». Вы читали детям «Конька-Горбунка»? Может быть, вы что-то там тоже нашли? Может быть, вопросы какие-то тоже вам ребенок задавал? Но вы находили нужный ответ. Да или нет? Вы читали своим детям «Конька-Горбунка»? Да или нет на СМС-номер, знакомый уже вам. Подведем итоги в конце беседы. Анастасия Сорокина: Мы сейчас зададим свои вопросы Кириллу Семенову, директору специализированного учебно-научного центра МГУ – школы-интерната имени А. Н. Колмогорова. Кирилл Владимирович, здравствуйте. Кирилл Семенов: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Анастасия Сорокина: Как ситуация с, казалось бы, классическим литературным произведением Петра Ершова могла вырасти в такой грандиозный скандал? И вообще считаете ли вы, что он того заслуживает? Кирилл Семенов: Всех обстоятельств дела мы не знаем. Как было сказано, группа детского сада была коррекционная, и что именно сказал преподаватель детям, мы сами не слышали. Но, вообще говоря, странно-то другое. Что если исходить из того, что у детей нужно исключить всю информацию, содержащую насилию, ну так произойдет что-то странное, страшное. Потому что даже «Курочку Рябу» не расскажешь, потому что несчастное яичко разбилось, и дедушка плакал, и бабушка плакала, и пришлось их Курочке утешать. А уж что творили со Змеем Горынычем с несчастным богатыри, которые ему головы отрубали в больших количествах? И это характерно не только для наших сказок, русских, но вот и сказки братьев Гримм тогда детям читать нельзя, потому что это фильм ужасов какой-то. Анастасия Сорокина: Там вообще ужасы, да. Кирилл Семенов: А если уж на то посмотреть, вот давайте спросим, зададим вопрос: родители этих дошкольников своим детям позволяют смотреть мультфильм про Тома и Джерри, например? Там ведь Мышку, Кошку и взрывают, и режут, и сжигают, и плющат шкафом, и выбрасывают из окна. Что творят – жуткое дело. Анастасия Сорокина: Кирилл Владимирович, но как должна была воспитательница поступить, на ваш взгляд? Если я задаю детям такой вопрос: «Что значит фраза?» Кирилл Семенов: Я знаю нечестный ответ. Спросите у своих родителей, они вам объяснят. Петр Кузнецов: А смотрите, возвращаясь к приведенному вами… Кирилл Семенов: …Родители должны с детьми читать сказки? Вот пусть и прочитают «Конька-Горбунка». Это произведение, конечно, классическое. Петр Кузнецов: Нет, прочитать-то она прочитала. А суть-то в том, что она начала объяснять, начала отвечать на вопрос по тексту, и здесь уже заход на территорию личной ответственности воспитателя. Тем более, вы же это особо подчеркнули в самом начале, речь идет о коррекционной школе, нужно еще и это учитывать. Кирилл Семенов: О коррекционной группе детского сада. Поэтому я думаю, что должен разобраться, я не знаю, суд там… И я надеюсь, что он разбирался. Анастасия Сорокина: Но уже уволили этого воспитателя. Кирилл Семенов: Вообще говоря, скидку дать, конечно, нельзя, да, да. И экспертизу нужно проходить. Но, возможно, в коррекционной группе детского сада не надо читать «Конька-Горбунка», а читать им, не знаю, про «Курочку Рябу», про «Соломинку, Пузырь и Лапоть». Петр Кузнецов: Кирилл, да, у меня еще один вопрос как раз по отрубанию голов Змею Горынычу, тоже вы об этом заговорили. Мы правильно понимаем, тем более как директору специализированного учебно-научного центра, что сказки вообще созданы для того, чтобы как раз ребенок знакомился с такими понятиями, как смерть, как добро, как зло, которое, может быть, когда-то побеждает? Петр Кузнецов: …Болезнь близких, да? Очень много. Кирилл Семенов: Уберечь от всего нельзя. Да. В каком-то возрасте каждый ребенок переживает этот страх смерти, осознание того, что человек смертен, что умрут его родители, что он сам тоже умрет. И это всегда вызывает и боль, и слезы, и паче. Это – конечно. Переживали все. Петр Кузнецов: Вопрос, на каком этапе и при каких обстоятельствах. Кирилл Семенов: Переживали все. И как это сопровождать? Это сложно. Это, видимо, все-таки не дело коррекционного педагога детей пугать, если он их пугал. А как это решать – есть методики всякие, и воспитатели должны, теоретически, учить. А практически складывается, как складывается. Как-то это преодолевают. Вот вы же тоже взрослый человек. Видимо, когда были маленький, тоже, если помните, когда-то перед вами этот вопрос возник. Петр Кузнецов: Нет, а помните, самая популярная игра, я не знаю, как сейчас, я думаю, что в вашем детстве то же самое было: войнушка. «Я тебя убил!» – «Нет, я тебя первый убил!» Распространенная. Кирилл Семенов: Распространенная, но все понарошку. Когда играют в войнушку, это играют в войнушку, это же не всерьез, правильно? Петр Кузнецов: Речь именно в самих репликах. «Я тебя убил» – они друг друга убивают и они это проговаривают. Кирилл Семенов: А потом встают и играют дальше. Как Том Сойер. Все понарошку. Петр Кузнецов: Может быть, кто-то бежит жаловаться к родителям и говорит, что нанесена психологическая травма, и дальше родитель, может быть, что-то. Об этом речь. Кирилл Семенов: Психологическую экспертизу если… Петр Кузнецов: Кирилл, прошу прощения. На этом примере речь, как вам кажется, здесь идет о… Да, мы не знаем всех обстоятельств… Кирилл Семенов: Не знаем всех обстоятельств. Петр Кузнецов: …о действительно прямом ущербе для ребенка? Или это история скорее про тревогу родителей, про тревогу старших, про перестраховку, а следом за ними и чиновников? Кирилл Семенов: Тенденция к тому, чтобы избегать травмирующих тем столько, сколько это возможно, она есть. Она складывается давно. И к мало чему хорошему она ведет. Потому что это переживание переносится на потом, и чем позже оно случится, тем, видимо, больший вред оно нанесет. Но это мое мнение, я в психологии не… Анастасия Сорокина: Спасибо. Петр Кузнецов: Абсолютно. И еще раз подчеркиваем, что мы в этой группе не находились. Кирилл Семенов: Если запрещать любые сцены насилия: любые сказки – литературные или народные, со сценами насилия, и мультфильмы, собственно, на насилии, – то не останется почти ничего. Это тоже нужно понимать. Анастасия Сорокина: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо. Это очень важно. Кирилл Семенов, директор специализированного учебно-научного центра МГУ – школы-интерната им. Колмогорова. Анастасия Сорокина: Очень много сообщений по поводу того, что давайте введем новый штраф за сказки, за их прочтение. Еще одно предложение к нашей предыдущей теме. Петр Кузнецов: За прочтение сказок. Анастасия Сорокина: Да. А сейчас на связи с нами Михаил Осадчий, проректор по науке Государственного института русского языка им. Пушкина. Михаил Андреевич, здравствуйте. Петр Кузнецов: Здравствуйте. Михаил Осадчий: Здравствуйте. Анастасия Сорокина: Михаил Андреевич, в сказках Пушкина, тоже сама я столкнулась с ситуацией, когда читала «Сказку о царе Салтане и славном сыне его Гвидоне», там есть момент, когда коршун нападает на белого лебедя, и в общем действительно тоже детей напугал. Что, может быть, нам теперь уже и Пушкина запретить детям читать? Михаил Осадчий: Как судебный лингвист, я довольно часто сталкиваюсь с такими ситуациями. Например, у того же Пушкина, у того же Гоголя мы часто встречаем слово «жид», которое абсолютно неприемлемо в современной коммуникации. Проблема более общая, более крупная. Мы, по сути, сегодня с вами находимся на том этапе, когда вынуждены пересматривать вообще весь культурный пласт, все культурное наследие. И начинается это с текстов, например, Библии, Корана, где есть какие-то наказания за вероотступничество в виде отрубания частей тела или побивания камнями и т. д. Естественно, что современный человек не может этим всем предписаниям следовать в полной мере, а если следует, то он сталкивается с наказанием по закону. Но, вместе с тем, что мы можем делать? Отказываться от всего этого культурного наследия? Можем. Т. е. есть на самом деле простой путь такой варварский: взять и переписать все тексты. Чтобы там все было толерантно, все было терпимо, чтобы политкорректно, чтобы все соответствовало возрасту. В общем, такой вот способ. Но у кого поднимется рука переписывать, например, Пушкина, Гоголя, или Библию, или Коран? Такую ситуацию представить себе я не могу. По этому пути, скорее всего, мы не пойдем. Есть другой путь, более, на мой взгляд, эффективный, и по нему в принципе уже идут и педагоги, и многие издатели. Это перенесение этих текстов в учебной программе на более старший возраст. И соответственно маркировка по возрасту, когда мы подсказываем и родителям, и учителям, какому же возрасту это соответствует. Вот такой путь – он более рациональный, более прагматичный. Но в целом основная нагрузка, на мой взгляд, ложится все-таки не на издателей, не на конкретных педагогов и учителей, а на методистов. Именно методисты – это те люди, которые формируют программу, которые оценивают пригодность текстов для конкретного возраста, конкретной группе. Петр Кузнецов: Это уже отдельный большой вопрос, причем даже для большой темы. Как та или иная разработка новая доходит до конечного потребителя, кто это проверяет, сколько их и почему такое разнообразие. На самом деле, у нас есть мнение (не отключайтесь), мнение нашего телезрителя. Кто у нас на связи? Анатолий. Приветствую вас. Анастасия Сорокина: Здравствуйте. Петр Кузнецов: Покороче, если можно. Зритель: Здравствуйте. Покороче можно. Я не согласен с этими судьями, которые уволили бедную, несчастную, я так считаю, воспитательницу. Петр Кузнецов: Вы слышали, как она это объяснила? Вы внимательно слушали? Зритель: Да слыхать-то я слышал. Да, да, я внимательно слушал. Правильно она все объяснила. Чтобы дети понимали. Вот моя старшая дочь 1978 года рождения. Я в свое время ей читал книги, сказки. «Онежские былины» были такие, издательства еще при Брежневе. И там были такие слова, как «стерва». А что означает – сейчас никто не знает: перевернули это слово. Аллегрова поет: «Все мы, бабы, стервы». А это означает «мертвое животное, дохлятина». Орел-стервятник питается этой стервой. Я так понимаю, что эти судьи… Петр Кузнецов: Анатолий, это вы читали дочке, но сейчас можно предположить, что вы внукам читаете литературу. Изменения какие-то вы видите в подаваемом материале? Или в вопросах нового поколения? Михаил Осадчий: Никаких изменений нет. Книги просто… Мои дети адекватно все понимают. Петр Кузнецов: А, процесс воспитания, да. Спасибо. Анастасия Сорокина: Спасибо за ваш звонок. Очень много сообщений. Как-то откликнулись зрители на сказки. Хочу подытожить эту тему сообщением из Сахалинской области: Педагог должен отдавать себе отчет, с какой возрастной категорией детей он работает, и выбирать выражения для донесения материала. А читать, конечно, сказки можно. Петр Кузнецов: Наши зрители любят сказки. Особенно когда говорят о повышении зарплаты. К следующей теме.