Петр Кузнецов: Сорок тысяч евро за УАЗ. Чехи начали продавать российский внедорожник по цене Tesla. А все потому, что они довели наше до ума. Ксения Сакурова: Чешская компания MW Motors превратила УАЗ «Хантер» в электрокар Spartan. Иностранцы закупают базовые версии в России, перерабатывают их и вот теперь выставляют на рынок. Петр Кузнецов: Вот этот чешский красавчик. Но почему Ульяновский завод не может создать свой электромобиль? Вряд ли именно не может, ведь еще в конце 70-х годов у нас появилась экспериментальная электрическая модель УАЗ-451МИ. Как сейчас помню. Ксения Сакурова: Кстати говоря, они работали, они, по-моему, ездили в аэропортах. Петр Кузнецов: Вот так же успешно, как и по чешским дорогам, наверное. Ксения Сакурова: Там были какие-то не очень красивые дороги показаны. Петр Кузнецов: То есть можем все-таки. Ксения Сакурова: Можем, можем. Петр Кузнецов: Технологии есть. И мы понимаем, как все это делать. Ксения Сакурова: Кстати говоря, это не единственный случай. Похожая ситуация и в авиастроении. Недавно в нашем эфире заслуженный пилот СССР, председатель Комиссии по гражданской авиации Общественного совета Ространснадзора Олег Смирнов рассказал о китайском подходе к легендарному отечественному самолету Ан-24. Петр Кузнецов: Он похож с чешским подходом. Олег Смирнов, глава Комиссии по гражданской авиации Общественного совета Ространснадзора: Программа уничтожения гражданского самолетостроения отлично сработала. Мы в основном летаем, как вы знаете, на Boeing и Airbus. Самолеты Ан-2 не модернизировались последние 30 лет, и никто не работал над их заменой. Самолеты Ан-24, Ан-26 (в Палане катастрофа произошла с Ан-26), то же самое, не модернизировались, запчасти к ним перестали поступать, и их производство прекратилось. А вот китайцы – молодцы. Почему они стали второй экономикой? Они взяли самолет Ан-24, переделали немножко фюзеляж, переделали авиадвигатели, переделали авионику и назвали самолет по-своему. И сейчас за этим самолетом стоит мировая очередь. У нас таких министров не нашлось, которые бы понимали важность, что это лучший самолет в мире – Ан-24. Петр Кузнецов: То есть УАЗы, Аны… Мы так догадываемся, что этот ряд можно продолжать. Но почему же все-таки (возвращаемся к основному вопросу, ответ на который ищем до конца этого часа), почему мы сами не можем создать из тех же деталей что-то конкурентоспособное? Ксения Сакурова: И почему так часто за рубежом берут наши разработки, доводят до ума и потом успешно продают? Петр Кузнецов: Как свои. Ксения Сакурова: Да, как свои. Петр Кузнецов: И без всякой коллаборации. Ксения Сакурова: И, соответственно, получают соответствующую прибыль. С нами на связи Алексей Ульянов, директор Института повышения конкурентоспособности, кандидат экономических наук. Алексей Сергеевич, здравствуйте. Алексей Ульянов: Да, здравствуйте. Ксения Сакурова: А что происходит с нашими разработками? Почему мы не можем, действительно, создавая что-то хорошее и качественное, почему мы не можем это довести до рынка и делать то, что будет классно продаваться, в том числе за рубежом? Алексей Ульянов: Вы знаете, действительно, определенная проблема в этом есть, причем она имеет глубокие корни. Если мы вспомним, ни Черепановы не смогли коммерциализировать свое изобретение, если говорить о паровозе, ни Попов, изобретатель радио, ни белогвардейский офицер Зворыкин, который эмигрировал в Соединенные Штаты, изобрел телевизор, но не его фирма стала крупнейшим производителем телевизоров, к сожалению. Может быть, из этого ряда выбивается Сикорский, тоже еще один наш белый эмигрант, который создал и подарил Соединенным Штатам вертолетостроение. Ему удалось создать преуспевающую компанию, но которая работала все-таки в первую очередь на военные заказы, а с производством гражданских вертолетов опять же были определенные проблемы. Видимо, что-то есть в национальном характере. Это не хорошо и не плохо. На самом деле, действительно, русские люди на изобретения мастера, а доводить до ума, может быть, так методично работать, как некоторые уважаемые азиатские народы это делают, у нас не всегда получается. Может быть, здесь в кооперации с нашими партнерами по СНГ получится что-то, потому что те же самые наши мигранты, как бы к этому ни относиться, но зачастую жители республик, ранее входящих в Советский Союз, они могли эту работу выполнять и кропотливо доводить до ума, какие-то вещи делать. Но это не есть большая проблема, если мы научимся действительно коммерциализировать свои изобретения. Не все же должны все-таки заниматься исключительно массовым производством. Ксения Сакурова: Алексей Сергеевич, но у нас же есть прекрасные примеры. Мы делаем военную технику, которая очень востребованная. Мы стали делать сельхозтехнику, которая на удивление оказалась востребованной – и не только в странах СНГ, но и Европа наши трактора покупает. То есть, в общем-то, да. Более того, мы первыми в мире… в Европе стали печатать 3D-дома на 3D-принтерах. И я с удивлением узнала, что, оказывается, все это есть, но продается это для Калифорнии. Петр Кузнецов: Живем в этих 3D-домах не мы. Ксения Сакурова: Не мы, да. То есть мы вроде как и можем, и до ума можем доводить, но какие-то сферы у нас абсолютно провальные. Вот что у нас с автомобилестроением, с обычными машинами? Вот почему мы здесь не можем? Почему мы можем построить очень классный военный самолет, а вот маломоторный какой-то… Петр Кузнецов: …а Ан-24, как китайцы, не довести до востребованности? Ксения Сакурова: Да. Петр Кузнецов: Как сказал наш эксперт, очередь стоит за китайскими Анами. Ксения Сакурова: Отсутствие поддержки каких-то сфер? В чем дело? Алексей Ульянов: Вы знаете, есть даже такая шутка, которая ходит среди международных инвестбанкиров: если вы хотите сделать какую-то уникальную вещь, которую не сделает больше никто, то обязательно поручите это русским разработчикам; если вы хотите сделать массовое производство, ни в коем случае не поручайте это русским, а поручите это индусам, бангладешцам, может быть, тем же китайцам и так далее. Вот наша задача – найти свои ниши. А их может быть достаточно много. Это и тот же самый космос. И новая технологическая революция, Четвертая промышленная революция открывает массу возможностей для наших ребят талантливых, для команд разработчиков, чтобы коммерциализировать их продукты и не только входить в историю науки и техники, но и зарабатывать на этом. Вот с этим, конечно, у нас проблемы были в силу того, что наследие Советского Союза, когда все это выжигалось каленым железом, частный сектор. Но давайте на этом учиться. Ну, с автомобилестроением у нас на самом деле дела тоже не так плохи. Действительно, если посмотреть на тот прогресс, который достигнут, например, «АвтоВАЗом», новые его модели вполне конкурентоспособные, небо и земля по сравнению с тем, что было до этого времени. В том числе уже и свои какие-то разработки появляются. С УАЗом, может быть, чуть похуже. Возможно, здесь злую шутку сыграла большая доля государственных заказов, потому что Ульяновский завод более трети продукции отправляет по различным линиям для госнужд, либо оборонные ведомства покупают, силовые ведомства покупают уазики, либо другие государственные ведомства. Ну, в каком-то смысле, конечно, поддержка – это хорошо, но иногда она и развращает. То есть не учатся, может быть, так сильно, как те же самые коллеги из «АвтоВАЗа», конкуренты из «АвтоВАЗа», чтобы работать на удовлетворение частных потребностей. Нужно к этому, конечно, стремиться. Ну и в тех случаях, если используется этот УАЗ и доводят его до ума, сделали электродвигатель, то как минимум получать какие-то роялти с этого за интеллектуальную собственность, вознаграждение. Как минимум уже об этом должна идти речь. Петр Кузнецов: Алексей Сергеевич, вы про космос вспомнили. Знаете, о чем я подумал? Ведь у нас курс на модернизацию объявлен давно был, еще при Медведеве. Но, может быть, проблема в том, что мы сразу замахнулись на эти прорывы в ядерной энергетике, в космической сфере, в биотехнологиях? То есть огромнейшие сферы, в которых роль государства, в том числе и финансирование научных исследований и проектов, она огромная. И там коммерческому сектору места нет. Ну, опять же это такие необъемные вещи. Я к чему? Те же корейцы и китайцы покорять мировые рынки начали с самых примитивных девайсов, но при этом нужных всем. Поэтому у нас не получается? Алексей Ульянов: Ну, вы знаете, как показывает практика, есть место и частному сектору. Это рынок коммерческих спутников, который, кстати, мы тоже проигрываем, к сожалению. В запуске коммерческих спутников Россия теряет позиции. Петр Кузнецов: Тем более. Алексей Ульянов: Тут вопрос, конечно, к Роскосмосу есть, да? И этот сектор развивается. То есть обычно… Это часто такое бывало в истории, в мировой экономике, когда требуются большие государственные инвестиции для того, чтобы сделать технологический прорыв, но потом находятся ниши для частного сектора. И это видно абсолютно. Тот же самый, например, Илон Маск и его компания. Ну, рынок коммерческих спутников – это же вообще устоявшаяся мировая практика. Здесь нужно эти ниши осваивать. Ну, я здесь противоречий не вижу. Действительно, нам нужно идти в те ниши, в которых у нас заделы, безусловно, колоссальные. Это и космос, это и авиация, это и ядерные технологии, где до сих пор у нас позиции, кстати, очень сильны. И Росатом, надо отдать ему должное, он большое внимание уделяет развитию экспортных контактов. Появляются ниши в биотехнологиях, и у нас тоже здесь есть чем похвастаться. И научиться на изобретениях, на нашем креативе русском зарабатывать – вот это, конечно, главная задача. Петр Кузнецов: Спасибо, Алексей Сергеевич. Ксения Сакурова: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо большое за ваш комментарий. Ну, результат пока налицо. Мы продолжаем. Данные Всемирного банка, смотрите. Россия в 2014 году по объему высокотехнологичного экспорта отставала от нищего в прошлом Вьетнама более чем в трое, от Сингапура – в 14 раз, а от Китая – уже в 57 раз. Вот почему? Что это? Пренебрежение как раз тем самым производством, которое делает в совсем недавнем прошлом нищие страны богатыми и вполне себе успешными? Ксения Сакурова: Мне кажется, что здесь есть еще проблема в том, что мы всегда были ориентированы на какую-то большую промышленность: вот мы делаем самолеты, танки, трактора. Петр Кузнецов: Об этом и речь, да. Ксения Сакурова: А делать что-то, что нужно обычному человеку, вроде бы… Петр Кузнецов: Скажем так, оно не совсем нужно государству, когда речь об обороне. Ксения Сакурова: Да. Петр Кузнецов: Давайте продолжим об этом. Ваши версии, мы ждем ваши комментарии и звонков в прямой эфир. Живем все в одной стране, наблюдаем все то, что происходит с нашим производством, с нашей техникой, куда это все уходит. Михаил Садченков, генеральный директор проекта «Сделано в России», с нами на связи. Михаил Дмитриевич, здравствуйте. Ксения Сакурова: Здравствуйте. Михаил Садченков: Здравствуйте. Ксения Сакурова: Если позволишь. Я с удивлением узнала, что, оказывается, у нас растет доля предприятий, которые шьют одежду, которая прекрасно продается за рубежом, причем не только в СНГ, но и в Европе. То есть наши бренды становятся востребованными на Западе. Это правда? Мы стали действительно осваивать какие-то новые ниши экспорта? Не только самолеты и космические корабли, но и мода – это тоже теперь что-то наше? Михаил Садченков: Да, действительно, с точки зрения легкой промышленности, мы сейчас сделали достаточно большой шаг в развитии. Действительно, очень много наших дизайнеров делают коллаборации, выставляются за границей, продаются в Европе. И речь, наверное, идет не о каких-то единичных историях, а идет о полноценных коллекциях, то есть когда создаются под конкретные торговые сети, под магазины, создаются полноценные коллекции. Если мы говорим про среднестатистическую историю, то делается коллекция, в которой full look присутствует. Плюс еще очень популярным стало направление сейчас домашней утвари, в котором мы очень активно начали задействовать народные художественные промыслы Российской Федерации, потому что, как оказалось, продажи и импорт китайской продукции в прошлом году в связи с пандемией упали значительно. И сейчас освободилось даже внутри страны колоссальная ниша для российских компаний, которые: а) производят одежду; и б) производят товары для дома. Эта ниша сейчас свободна, там порядка 48% падения продаж. Соответственно, в регионах сейчас выгребают все, что есть в наличии. И не хватает товаров собственного производства. Это же, кстати, касается и вопроса экспорта. Почему у нас многие товары не экспортируются? Потому что просто не производятся. То есть не хватает даже покрытия внутреннего спроса, поэтому на внешние рынки ничего не остается. Ксения Сакурова: Смотрите. Не производится? А не проблема ли в том… корень проблемы не в том ли, что у нас в принципе покупательная способность очень низкая? Допустим, какой-то стартап, предприниматель, у него есть идея что-то начать производить. Он же думает, где он будет это реализовывать. И вряд ли он сразу будет думать о выходе на мировой рынок. Он смотрит сначала на свой рынок и понимает, что то, что он производит – ну, например, автомобиль УАЗ на электродвигателе – в России вряд ли это будет очень востребованной машиной. Поэтому получается, что это производят чехи, потому что там есть рынок сбыта. Может быть, еще в этом проблема? Просто у людей денег не так много, чтобы все это купить? Михаил Садченков: Вы знаете, на самом деле это не совсем так. Денег у населения в принципе достаточно для того, чтобы как минимум обеспечить тот спрос, который даст динамику в развитии какого-то бренда в России. Что касается производства электрокаров, то основная наша проблема в чем? Первое – отсутствие инфраструктуры. А отсутствие инфраструктуры сразу вырезает спрос на электромобили. Соответственно, отсутствие спроса делает производство автомобилей просто нерентабельным – слишком дорого. То есть единичные экземпляры мы можем делать. Вот совсем недавно у нас презентовал, по-моему, в Петербурге институт… Я ездил, по-моему, месяца три или четыре назад на презентацию электрокара «Кара», первого российского. Так вот, в бизнес-план по этому электрокару заложено, что для того, чтобы обеспечить цену в 1,5 миллиона рублей за автомобиль, нужно производить минимум 25–30 тысяч машин в год. Сейчас подобный объем может разве что государство обеспечить, купив, например, для полиции и для «скорой помощи» подобные автомобили и обеспечив им инфраструктуру. Поэтому, нет, конечно, не будет у нас производства электромобилей пока. Все упирается чисто в инвестиции. А инвестиции в развитие технологического будущего может сделать только государство. Если государство безвозвратно вложит, как оно делает во многих отраслях, в электрификацию городов, в создание инфраструктуры для зарядки электромобилей, то я думаю, что абсолютно быстро у нас вся эта история появится. Тем более что порог входа в этот рынок для частных компаний очень небольшой. Петр Кузнецов: Михаил Дмитриевич, у нас минута остается, но замахнусь все-таки на вопрос, в надежде на ответ короткий. Скажите, пожалуйста, почему, если мы говорим о том, что сделано в России, мы сконцентрированы на том, что все из этого должно быть российским? Я к тому, что почему мы все-таки игнорируем создание совместных предприятий с западными производителями, переобучение в ходе этого производства инженеров, рабочих, а затем начало успешного выпуска собственных российских моделей? Вот по такому пути в конце 60-х Samsung пошел, когда он с японской Sanyo объединился. И где теперь Sanyo, а где теперь Samsung. Полминуты у нас, Михаил. Михаил Садченков: Ну, я отвечу на это очень просто: мы такого разграничения не делаем. Я считаю, что «Сделано в России» – это в первую очередь российский бизнес. А то, что сейчас производят компонентную базу и технологии… Безусловно, надо что-то брать из-за границы, что-то заимствовать и продвигать российский бизнес, а не конкретно стопроцентную локализацию товара. Петр Кузнецов: А не они – наш. Используя их, продолжать свое. Ксения Сакурова: Спасибо. Петр Кузнецов: Спасибо большое. Михаил Садченков, генеральный директор проекта «Сделано в России». Скоро продолжим.