Ольга Арсланова: Это программа "Отражение", и мы продолжаем. В ближайший час хотим поговорить о том, что происходит с наукой в нашей стране. Профсоюз работников Российской академии наук (РАН) собирается провести в Москве митинг. Ученые будут требовать увеличения финансирования Российского фонда фундаментальных исследований. Сейчас финансирование их не устраивает. И вообще, в последнее время много говорится о том, что в нашей стране наука недофинансирована. Ученые получают мало денег и на исследования, и в виде заработной платы, кроме того, происходят сокращения. И этим в РАН обеспокоены. Петр Кузнецов: В 2016 году из-за снижения финансирования в условиях, когда многим академическим институтам не хватало денег на оплату коммунальных услуг и налогов, начались сокращения. В 2017 финансирование институтов также немного сокращено. Не сулят ничего хорошего и ближайшие годы. Так, планируется снижение финансирования институтов и научных фондов, расти будут только расходы на выплаты научным сотрудникам, но этих средств не хватит для выполнения майского указа президента России о повышении средней заработной платы ученых до 200% от среднерегиональной. Это отмечает профсоюз. Ольга Арсланова: Скоро давайте сразу посмотрим, что Майские указы подразумевали. У нас есть небольшая графика. Согласно Майским указам, финансирование науки в 2015 году должно было составить чуть менее 2% валового внутреннего продукта. Для сравнения, ведущие страны мира тратят в среднем от 2% до 4% ВВП на эти цели. Однако в 2015 году по этому показателю мы заняли лишь 34 место в мире с долей расходов, едва превышающих 1% ВВП. В этом году доля бюджета на науку сократилась, несмотря на такие результаты. Мы сегодня призываем всех наших зрителей принимать участие в беседе. Нам интересно услышать людей, которые работают в науке. Мы хотели узнать, сколько вы получаете, почувствовали ли вы на себе какие-то изменения после Майских указов, что вас держит в профессии. Это тоже очень важно. И всю нашу широкую аудиторию мы также призываем принимать участие в дискуссии. Как вам кажется, как сейчас в обществе, в стране относятся к науке, что с ней происходит? Об этом мы будем сегодня рассуждать с нашими гостями. Петр Кузнецов: Уважаемые телезрители, представляем гостей в студии. Виктор Калинушкин, председатель Профсоюза работников РАН. Виктор Петрович, здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Виктор Калинушкин: Добрый день. Петр Кузнецов: Вера Мысина, кандидат биологических наук, лидер общественно-политического движения "За честную страну!". Вера Александровна, добрый вечер. Вера Мысина: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Давайте начнем коротко с тех цифр, о которых мы сказали. Все верно, действительно, сейчас менее 1% ВВП в стране тратится на науку. Виктор Калинушкин: Чуть больше 1%, но в основном все верно. 1,77% от ВВП должно быть в соответствии с Майскими указами. Основные цифры вы назвали правильно. Хотелось бы чуть дополнить, отдельно выделив ситуацию с финансированием фундаментальной науки, потому что это чистая ответственность государства. Во всех развитых странах тратится 0,4-0,6% от ВВП на фундаментальную науку. У нас в стране ВВП сейчас пересчитывается – 0,13-0,14% от ВВП. Петр Кузнецов: К вопросу о том, кто и как определяет, сколько нужно науке – это мы отталкиваемся от 0,4-0,6%, у них столько, значит, и у нас столько-то должно быть? Ольга Арсланова: Где нормативы? Петр Кузнецов: Где нормативы? Как понять, почему столько нужно отечественной науке? Говорим именно о России. Виктор Калинушкин: Позиция профсоюза примерно следующая. Мы рассматриваем науку как некий локомотив, который должен быть базой для перехода нашей страны в экономику высоких технологий, инновационную экономику и так далее. Мировой опыт показывает, что не менее 2% надо в таком случае тратить, при этом неважно, кто дает, государство или не государство. Петр Кузнецов: Это какая-то общая терминология. Мы как-то должны ощутить то, что с наукой стало все лучше, что в науку вкладывают? Вера Мысина: У нас очень большая страна, и всегда мы свою страну, все граждане, которые в ней живем, позиционируем как страну, которая не должна зависеть от кого-либо, мы можем не зависеть от всех, и, естественно, для этого нам в первую очередь нужна наука. И здесь даже не дело в том, какие цифры, какие проценты, а здесь важно то, что если мы хотим получить на выходе те самые инновационные технологии, мы должны много вкладывать денег. И здесь вопрос не идет о том, 1%, 2% и так далее. Надо вкладывать много для того, чтобы получить результат. Но есть важный момент, который, к сожалению, у нас плавает. Помимо этих сухих цифр, которые мы имеем, кто у нас занимается фундаментальной наукой в стране? РАН. Ее сотрясали скандалы довольно долго и давно, и позиция была очень странная, потому что они всегда обращались и говорили, что "Нам мало денег". Такая позиция к государству: "Налей и отойди. Как мы будем их расходовать – неизвестно". За этот долгий период Академия наук была государственной, и она огромный потенциал, который у нее была – я имею в виду земли, институты, пансионаты… Ольга Арсланова: Собственность. Вера Мысина: Да, которая была государственной. Но при этом почему-то 20 лет Академия наук использовала ее по собственному усмотрению. Например, Российская академия сельскохозяйственных наук докатилась до того, что мы потеряли из государственных сельхозземель миллион гектар, они были проданы под коттеджи и все прочее. И здесь вопрос. Мы приходим и просим у государства: "Действительно, нам нужна наука". При этом мы сидим, как собака на сене, используем себе, например, руководство академии, академики, президиум РАН, они прекрасно себя чувствуют, они имеют усадьбы 30 соток и меньше, по 500 кв. м дома не только здесь, но и в Европе, и не только в Европе, они могут получать заработную плату в год до 60 млн (такой у нас есть прецедент, можно посмотреть на сайте ФАНО, это директор Кулешов, у которого в отчете получилось, что было более 60 млн). Виктор Калинушкин: Это неправда. Вера Александровна, я вынужден вас прервать. Вера Мысина: Меня не надо прерывать пока, потому что я говорю то, что есть. Это такой прецедентный случай. Виктор Калинушкин: Вы вводите в заблуждение. Вера Мысина: Но если посмотреть список директоров, академиков, которые получат заработную плату, то там получается 10-20-30 млн. А у рядового научного сотрудника, которые мне до сих пор пишут еще с моей деятельности председателя совета молодых ученых РАН, они мне до сих пор пишут: "Мы получаем заработную плату 10 тыс. руб. в Москве". Соответственно, нам надо порядок наводить не только в том, чтобы федеральный бюджет выделял деньги, но и внутри был наведен порядок. Ольга Арсланова:*. То есть ваш тезис: деньги есть, но они распределяются нечестно. Правильно? Вера Мысина: Да. Они распределяются очень странным образом. Виктор Калинушкин: К сожалению, вынужден опровергнуть Веру Александровну, но она обычно с цифрами не очень ладит. Вера Мысина: Давайте без оскорблений. Виктор Калинушкин: Средняя заработная плата директорского корпуса… Я не оскорбляю, я факт констатирую. Вера Мысина: Я тоже констатирую факты. Можно зайти всем зрителям, которым интересно, на сайт ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), и там все цифры выведены. Виктор Калинушкин: Я вас не перебивал. Вы остановили меня. Средняя заработная плата директорского корпуса по 2016 году – 184 тыс. руб. в месяц. Это официальные цифры, которые я гарантирую, это данные ФАНО. Случай, о котором говорит Вера Александровна, она путает доход и заработную плату. Доход Кулешова 60 млн в год действительно был, но это его доход. Человек 10 лет проработал заграницей. Доход и заработная плата – это разные вещи. Вера Мысина: Давайте возьмем других директоров, у которых доход 30 млн. Они работают только в академических институтах. Еще раз, вы профсоюз работников РАН, вы должны защищать права научных сотрудников. Виктор Калинушкин: Так, тихо, Вера Александровна! Послушайте, так невозможно разговаривать. Вера Мысина: А вы научных сотрудников права не защищали и никогда защищать соберетесь. Виктор Калинушкин: Средняя заработная плата директорского корпуса 184 тыс. руб. в месяц по прошлом угоду, не бог весть что. РАН последние три года после 2013 года никакого отношения к распределению денег уже не имеет, так что это обсуждать нечего. Когда Вера Александровна говорит о каких-то массовых злоупотреблениях, то я могу гарантировать… Безусловно, нигде нельзя гарантировать, что не было воровства. Уверен, что в Российской академии наук его было на порядок меньше, чем в среднем по стране. Вера Александровна много раз выступает с разного_ такого рода заявлениями. Пожалуй, пора документы в прокуратуру подавать. Вы говорите об этом. Академия наук три года уже никакого отношения к распределению финансов по науке не имеет. Все, что она могла делать, она могла делать три года тому назад. Ольга Арсланова: А давайте тогда вернемся к цифрам, с которых мы начали, определенный процент от ВВП, который выделяется на науку в целом, и в частности на фундаментальную науку. Как эти деньги в основном распределяются, на что они идут, и кто решает, куда они пойдут? Виктор Калинушкин: Я могу более-менее четко сказать про деньги, которые получает ФАНО в первую очередь. И заодно про то, как распределяла деньги РАН, потому что сейчас, грубо говоря, ФАНО делает так же, как делала РАН. Примерно 80% денег распределялись по институтам. Информация была абсолютно открытая, публиковалась в интернете, каждый год мы публиковали эту информацию в газете "Научное сообщество", она выставлена в интернете. Про каждый институт было известно, сколько он получает денег, какой фонд заработной платы и так далее. Это примерно 80% финансирования. 20% финансирования распределялось по разным программам: фундаментальных исследований, программам капремонта и так далее. По итогам года был отчет Академии наук, сколько институт из этих 20% получил. Вся эта информация была абсолютно открыта, публиковалась в интернете, публиковалась нами в газете научное сообщество. Распределение денег по институтам тогда шло по некоей формуле Гончара, связанной со штатным расписанием институтов в какой-то год. ФАНО сейчас пока повторяет эту формулу, но, наверное, в ближайшее время последует изменение – к сожалению или к счастью… Было бы к счастью, если бы они были продуманные. Но, к сожалению, в условиях недостатка финансирования могут быть приняты очень жесткие решения по этому поводу. Я много исследовал, занимался этим вопросом. Повторяю, добиться того, чтобы нигде никто ничего не воровал, особенно в нашей стране, к сожалению, невозможно. То, что в Академии наук, а сейчас ФАНО, уровень воровства меньше, чем в среднем в стране, на порядок – это очевидные вещи, спорить с этим бессмысленно. Ольга Арсланова: Будете спорить? Вера Мысина: С удовольствием. Виктор Калинушкин: Опять-таки, если Вера Александровна имеет конкретные факты, что кто-то что-то своровал, то надо передавать их в следственные органы, а отнюдь не в профсоюз. Вера Мысина: Все дела, которые есть, и все то, что мы от собственного движения подаем, оно все подано и в Следственный комитет, и в Генеральную прокуратуру, и по делу того, что был пожар в ИНИОН, и сгорели бесценные книги, летописи и все прочие вещи, которые мы теперь вернуть никогда не сможем. При этом интересный момент. Вот у нас получает средства бюджетный институт ИНИОН, эта библиотека. Ольга Арсланова: Печально известная. Виктор Калинушкин: 20 лет сидит в ней один директор. Когда он принимал этот институт, то институт выглядел очень даже замечательно, то есть это был верх инженерной мысли, он был очень интересно устроен. В течение 20 лет, пока там был один директор, он просто-напросто умирал, расцветал только один директор. Соответственно, была текучка научных сотрудников, и те, которые там были, они получали крошечные заработные платы или просто оттуда уходили. И случился пожар перед тем, как должно было ФАНО прийти туда и проверить, что там есть, чего нет, провести ту самую ревизию. Случился пожар. И директор начал говорить о том, что "Нас недофинансируют, у нас нет денег, у нас все плохо". Следует вопрос: почему, например, тот же самый профсоюз РАН или тот же самый директор не обратился, и загодя, если все так плохо, не выходил и не обращался к государству? Это ценность, и эти вещи нужно хотя бы оцифровать, чтобы они остались для истории страны, для наших граждан. Мы этим дорожим. Ольга Арсланова: В XXI веке это было бы очевидно. Вера Мысина: Да. Никто не выходит, никто ничего не просит, потому что всех устраивает и так. А потом случаются такие вещи. И далее профсоюз РАН, который, я абсолютно ответственно заявляю, является карманным при президиуме РАН, начинает говорить о том, что "Нет, на самом деле, все не так". Ведь правда и искренность на поверхности. Есть рядовые среднестатистические сотрудники, у них заработная плата минимальная, крохотная. Их вводят в заблуждение то с одной стороны, то с другой стороны. На митинги зовут. Петр Кузнецов: Они могут найтись среди нашей телеаудитории. Скажите, пожалуйста, эти младшие научные сотрудники, которые с 10 тыс. руб., нам интересно с Олей, они чего сидят-то все это время? Почему не пойти еще куда-то? Они боятся вообще остаться без работы, или они считают, что они что-то дают науке? Вера Мысина: Объясню. Даже могу на своем примере объяснить. Те люди, которые у нас идут в науку, они идут туда по зову сердца, действительно для того, чтобы создать новые знания, для того, чтобы нести какие-то полезные вещи. И когда они приходят, то приходят в аспирантуру. И так сложилось, им научные сотрудники говорят, которые являются их научными руководителями: "Вы пока в аспирантуре, то давайте терпите, работайте с утра до вечера, вы можете даже ходить в рваной одежде, потому что ученые так должны жить и так существовать. И только после того вы можете чего-то добиться". То есть получается интересный прецедент. У нас человек приходит, в аспирантуре обучается, в общем-то, за государственный счет, он нарабатывает какие-то навыки, он понимает, что это такое, у него интерес, у него глаза горят. А дальше он видит, что в академическом институте карьеры не сделать, оборудования никакого нет. И он начинает думать о себе. А дальше появляется Европа и Запад, разные институты, которые говорят: "Приезжайте к нам. У нас есть оборудование". Там, может быть, с карьерным ростом тоже не все так хорошо, но, по крайней мере, человек туда уедет, научится работать на высокотехнологичном, высокоточном оборудовании. Петр Кузнецов: А легко перебраться младшему научному сотруднику? Ольга Арсланова: Они там вообще кому-то нужны? Петр Кузнецов: Вы говорите: "Приезжайте к нам". То есть это легко? Вера Мысина: Научные сотрудники нужны за рубежом наши именно естественных наук и технических. Это в первую очередь. И когда среднестатистические и научные сотрудники, и молодые ученые стали выходить и пытаться провести мост с государством, с разными ведомствами, министерствами, их никто не поддержал: ни профсоюз работников РАН, и уж тем более не руководство РАН. Их, что самое интересное, поддержало государство. И как мы можем это обсудить? Петр Кузнецов: У нас на связи много ученых. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Ирина, Омск. Нам уже рассказали, Ирина, что вы кандидат наук, но не сказали, каких. - Экономических наук. Первое, о чем хотелось бы сказать, потому что, работая в образовании – это вообще не совпало с моим ожиданием, потому что я военный пенсионер, защитила по специальности диссертацию, имею практический опыт. На какие моменты хотелось обратить внимание? Меня сразу же насторожило то, что соотношение на кафедре опытных преподавателей относительно молодежи изменилось. То есть 60% должно работать молодежи, 40% опытных преподавателей. Мы никого не провожаем на пенсию. От людей потихонечку просто избавляются, если он возрастной, в районе 55-60 лет. Второе. Основная цель сейчас на кафедре – магистрантская работа, причем тема дипломной работ магистрантов не имеет под собой никакого практического опыта. Сейчас работать и писать магистерскую диссертацию или диплом – даже путаюсь, как это назвать – стало необязательным требованием. То есть главное, чтобы были магистранты. Следующее. При 900 часах академической нагрузки на одного преподавателя (это достаточно большая нагрузка) на нас распределяется деканатская работа, кураторская работа, то есть мы вынуждены работать с отстающими студентами, какие-то библиотекарские проблемы. То есть общественная работа сейчас занимает от 50%, если бы я была преподавателем и занималась действительно студентами. Ольга Арсланова: Ирина, хотим подвести вас к заработной плате. - На заработной плате общественная работа никак не отражается. Это работа для таких, как я. Петр Кузнецов: Цифры назовите нам. - В последний год это было где-то 23 тыс. руб. Ольга Арсланова: Это город Омск. Спасибо за ваш звонок. Виктор Калинушкин: Во-первых, по поводу заявления Веры Александровны, что директор ИНИОН не обращался, и никто не обращался. Обращался. Объектов таких… У нас на капитальный ремонт в РАН было в год примерно 500 млн руб. на 450 институтов. Естественно, не обращался, денег давали недостаточно. Ситуация с пожаром вообще… Вера Мысина: Половина ИНИОН была сдана в аренду. Куда уходили эти деньги? Виктор Калинушкин: Во-первых, не пол-ИНИОН. Вера Мысина: Я была в ИНИОН, я знаю, о чем я говорю. Виктор Калинушкин: Да вы ничего там не знаете. Вера Мысина: Я в Академии наук 9 лет отработала. Я знаю, о чем я говорю. Виктор Калинушкин: Да ладно. Вы бегали в совете молодых ученых, и никогда не знакомились цифрами. Денег не хватало, а ситуация с переходом в ФАНО усугубила ситуацию, потому что в первый год этой организационной неразберихи – а он сгорел на второй год, если мне не изменяет память – вообще денег на капитальный ремонт не оказалось в ФАНО. Это был чисто организационный момент, о котором профсоюз предупреждал, что такое должно было произойти, я имею в виду не пожар, а организационный момент с отсутствием денег на разного рода программы. То же самое, Вера Александровна все время почему-то ставит телегу впереди лошади. Вся эта пагубная соцситуация внутри институтов, когда младший научный сотрудник в 15 тыс. руб… Ольга Арсланова: Но вы же согласны, что 15 тыс. руб. – это смешно? Виктор Калинушкин: Конечно. Но, извините меня, вы знаете, какой оклад в Академии сельхознаук? 8 тыс. руб. Ольга Арсланова: Это какое-то безобразие. Виктор Калинушкин: Абсолютное безобразие. А 15 тыс. руб., вот этот якобы высокий оклад выбил в свое время профсоюз, кстати говоря. Он тогда был более-менее ничего. А сейчас ситуация еще ухудшается. А делать-то почему нечего? Денег нет. Вы ниоткуда не возьмете. Вера Мысина: То есть на то, чтобы продавать элитное жилье, на то, чтобы руководство академии, директора институтов летали бизнес-классом и ездили на автомобилях бизнес-класса, деньги есть. А на то, чтобы купить высококачественное оборудование, на то, чтобы действительно выделять деньги научным сотрудникам, на это у нас нет. Виктор Калинушкин: Вера Александровна, дайте мне закончить. Послушайте, давайте я тоже буду все время ее перебивать. Что это будет за дискуссия? Вера Мысина: Я молчала, вас слушала. Виктор Калинушкин: Я не закончил. Вера Мысина: Вы же не можете говорить до бесконечности. Виктор Калинушкин: Я говорил в три раза меньше вас, Вера Александровна. Ольга Арсланова: У нас люди очень многие возмущаются из разных регионов. Сейчас я быстро прочитаю несколько СМС, вы прокомментируете. Нам пишут: "Заработная плата доцента, 900 часов годовых, ставка полная – 10,5 тыс. руб." (Пермь). "8 тыс. – нищенская заработная плата в науке. Как жить?" "15 тыс. руб., грантов нет, ничего нет, ни на что уже не надеемся. За что 100 тыс. академикам?". Но мы понимаем, что руководить тоже кто-то должен, и эти люди, наверное, должны чуть больше получать. Вопрос соотношения. Виктор Калинушкин: Во-первых, 100 тыс. академикам установил не профсоюз, а государство. Это соответствующее постановление Правительства или указ Президента. Правительством Российской Федерации установлено соотношение заработной платы к средней заработной плате организации для руководителя организации – это 8. Теперь уже в институтах ФАНО (РАН к ней не имеет три года никакого отношения, поэтому про РАН в этой ситуации стоит забыть), оно порядка 4,5-5, чуть меньше. Все, что вам пока говорят – это имеет отношение к вузам, а мы профсоюз другой. Ольга Арсланова: Еще вопрос. Ведь никому же не жалко денег на науку. Виктор Калинушкин: Сомневаюсь. Ольга Арсланова: Я имею в виду для общественного сознания, когда есть какой-то результат. В первую очередь, говоря о науке, технологиях, о том технологическом прорыве, о котором говорил, подразумеваем, что наша жизнь станет более комфортной и качественной. Мы понимаем, что фундаментальная наука – это некое вложение в долгую. Но есть ли уже сейчас какие-то результаты, за которые можно зацепиться и сказать: "Вот деньги нужны, и это не зря"? Петр Кузнецов: Или мы должны десятилетиями и веками вкладываться без окупаемости? Виктор Калинушкин: Первое. Указом Президента Российской Федерации было определено помимо денег… Как известно, первый указ с блеском был провален. Он, естественно, должен был быть основанием второго – увеличения заработной платы. Была поставлена задача достигнуть 2,44% от числа публикаций в мире в журналах, индексируемых в системе WebofScience. В пятницу мы были в Министерстве образования и науки, нам сказали, что по 2016 году мы, ученые, эту ситуацию выполнили, сейчас 2,49%. Я, конечно, не считал, и должен верить им на слово, но, скорее всего, мы что-то в таком духе сделали. В этом смысле, к сожалению, критерием эффективности работы ученых, работающих в фундаментальной науке, к моему сожалению, была поставлена публикационная активность в этих журналах. Ольга Арсланова: Это цитируемость. Виктор Калинушкин: Я с этим не согласен. Но что поставили, то мы вроде бы выполнили, ученые. Что касается результатов, их довольно много, но фундаментальная наука действительно далека от практических применений. Возьмем фиановский "Радиоастрон" – это сейчас мировой эксперимент, когда два к рыла обсерватории разнесены на тысячи километров, благодаря чему все улучшается, и так далее. Это позволяет познать Вселенную, но к практической жизни это имеет пока относительное отношение. А в фундаментальной науке это достаточно сложно делать. Прикладная наука была разрушена в 1990-е годы. Вера Мысина: Почему? Вы можете также здесь сказать о том, что, например, Пущинский научный центр выпускает прекрасный инсулин. Виктор Калинушкин: Безусловно, отдельные примеры есть. Вера Мысина: Их надо сейчас как раз и проговорить, чтобы было понимание того, что у нас есть эти технологии сейчас, которые могут у нас выйти вперед. Здесь еще есть другой вопрос. Помимо того, что у нас есть, например, наш инсулин, который делает Пущинский научный центр, он действительно прекрасен по многим показателям, апробирован и прочее. Но, к сожалению, происходит лоббирование иностранных препаратов. Здесь должно государство помочь, и законопроекты должны быть приняты таким образом, чтобы они поддерживали и лоббировали своего производителя, своих научных сотрудников, своих научные центры, которые занимаются выпуском данной продукции. Петр Кузнецов: То есть все-таки национальная наука еще существует? Виктор Калинушкин: Да. Вера Мысина: Абсолютно. Петр Кузнецов: Или все-таки это такая международная наука, как МКС, которая общая для всех космонавтов? Вера Мысина: Как я обычно раньше говорила, мы боимся пройти точку невозврата. Но сейчас мы где-то балансируем на грани. Но у нас есть очень много технологий, которые еще остались от Советского Союза, которые сейчас можно даже обработать, подработать и пустить их в ход. И даже сейчас у нас остается все равно огромное количество научных сотрудников, которые работают, не покладая своих рук, с утра до вечера именно на благо страны. Это не громкие слова. Виктор Калинушкин: Вера Александровна, у меня к вам вопрос: вы согласны, что им денег не хватает? Вера Мысина: Научным сотрудникам? Виктор Калинушкин: Да. Вера Мысина: Я все время, каждый раз говорю, что у нас в науке жирует только руководство академии и академики. Виктор Калинушкин: Да оставьте вы их в покое. Вера Мысина: Нет, здесь опять реплика, раз пошел опять такой вопрос. Когда Фортов поехал на заседание, где присутствовал Путин, заседание Совета по образованию и науке, это возмутило очень сильно среду научных сотрудников, потому что, приехав туда, он сказал: "Знаете, у академиков и членов-корреспондентов что-то за эти академические и член-коррские звания платится ало. Не могли бы вы нам повысить?". Ни одного слова президент РАН о своих сотрудниках не сказал. Он должен был, я подчеркиваю, приехать туда и в первую очередь росить за рядового научного сотрудника, именно за того человека, который и дает этот результат. А то у нас они привыкли пользоваться плодами научных сотрудников, вставлять себя в статьи. Ольга Арсланова: Это не секрет. Вера Мысина: У Фортова огромное количество публикаций за год. Они откуда у него взялись? То есть он не замолвил слово за научных сотрудников, не попросил, чтобы деньги подняли академикам и членам-корреспондентам. Виктор Калинушкин: Большая просьба, давайте мы уйдем от числа статей. Вера Мысина: Это не факт? Виктор Калинушкин: Да факт. Но меня волнует другое. Ольга Арсланова: Подождите. Еи мы уберем эту верхушку, скептически относимся, неважно, просто убираем за скобки, а без них что, не знают там, сколько зарабатывает младший научный сотрудник? Или другой вопрос: а может быть, этих младших научных сотрудников слишком много? Виктор Калинушкин: Нет. Я могу цифру привести. Ольга Арсланова: И эффективность их труда не так уж велика. Вера Мысина: Это важный момент. Мы убираем. Во-первых, знают, поэтому 2013 году началась реформа Российской академии наук, всех трех, которые объединили потом в одну. По поводу заработных плат, и здесь даже можно говорить уже не только о научных сотрудниках, но и о врачах, учителях и прочих. У нас происходит какая-то патовая ситуация, потому что, в общем-то, деньги выделяются нормальные. Подчеркиваю. Виктор Калинушкин: Я с этим полностью не согласен. Вера Мысина: И потом происходит так, что есть определенные стимулирующие надбавки, другие надбавки, которые, как распределяются, везде это решает руководство. Будь-то клиники, будь-то школы, будь-то детского сада, научно-исследовательского института или вуза. И получается, что у нас все руководящие посты классно распределили между собой и своими любимыми, и у них получилась заработная плата ого-го, а все остальные будут получать минимум. Но потом среднестатистическая цифра получается нормальная. Поэтому я считаю, что нужно отходить от этого, не должно это спускаться на тормозах и отдаваться распределение этих стимулирующих надбавок и прочих денег именно руководству, потому что, к сожалению, там большое количество людей, мягко говоря, нечестных, которые не хотят это все честно и справедливо распределить между всеми, а распределяют только себе любимому. И это тоже факт. То есть получается интересная медаль. У нас есть две стороны. У нас вроде бы и деньги есть, и люди их не получают. Виктор Калинушкин: Вера Александровна как всегда преувеличивает. На самом деле, она, как я, к сожалению, еще раз должен констатировать… Вера Мысина: Стимулирующие надбавки есть? Виктор Калинушкин: Стимулирующие надбавки есть. Она с цифрами старается не знакомиться. Ольга Арсланова: Давайте не в оппоненте, а в оппозиции. Вера Мысина: Давайте с цифрами скажем. Виктор Калинушкин: Позиция следующая. У нас профсоюз получал в свое время от РАН полную информацию, и сейчас частично это идет от ФАНО, о заработных платах в институтах, с разбивкой, сколько получает директора, замдиректора, завлабы, научные, сколько получают в том числе младшие, молодые научные, сколько получает вспомогательный персонал с выделенной отдельно заработной платой, со всеми надбавками АУП. Все эти цифры были, у нас есть. Мы в свое время Совету молодых ученых предлагали с ними ознакомиться. Я не знаю, Вера Александровна с ними знакомилась или нет. Вера Мысина: Мы с этими цифрами не только знакомились. А потом, когда цифры с большим трудом, и не вы, а президиум РАН, мы добились того, чтобы получить эти цифры… Виктор Калинушкин: Мы добились. Вера Мысина: …и когда наши ребята пошли в институты и начали задавать директорам и прочим вопросы, все эти люди оказались за пределами РАН. И все эти люди – их много, я могу их перечислять – сейчас работают где угодно, но только не в РАН. Виктор Калинушкин: Причем здесь опять это? Подождите, Вера Александровна. Вера Мысина: Никаких открытых цифр никогда не было. Виктор Калинушкин: Подождите. Что это, в конечном счете? Уважаемые коллеги, по этим распределениям все было ясно видно, что, что бы мы ни отобрали у директоров, это изменит ситуацию со средней заработной платой на 3-4%. Бесполезное дело с точки зрения эффективного результата. Вопрос можно решить, я это утверждаю. Не знаю, будет ли с этим Вера Александровна спорить, увеличением финансирования науки в разы с выводом ее на тот уровень, который идет во всех странах мира. Кстати говоря, во всех странах мира руководители распределяют деньги, все делают все то же самое. Случаев, когда руководители вставляют свои фамилии в статьи подчиненных – все это везде есть. Это ничего не изменит. Ольга Арсланова: Это не значит, что это правильно, да? Петр Кузнецов: При выделении денег вы все-таки будете… Виктор Калинушкин: Это не значит, что это правильно. Скажем, в ИОФ РАН это было не очень принято. Там, где я работаю, Александр Михайлович Прохоров этим не увлекался, ему все это не надо было, лауреат Нобелевской премии по физике, это не принято. В других институтах бывает по-разному. Если брать институт, где была Вера Александровна… У нас два выделенных института в Академии наук, в Москве один из них. Там действительно были проблемы, и очень большие. Петр Кузнецов: У нас Евгений из Москвы на связи. Здравствуйте. - Я научный сотрудник МГУ, кандидат физ.-мат. Наук. Уровень заработных плат в нашей стране в науке просто позорный. Причем, начиная с Горбачевым, кончая Путиным, все руководители на высоком уровне говорили о важности науки, ее значении, и так далее. А на деле просто нищенское существование ученых до сих пор. Тут называли цифры в 15 тыс., допустим. Такой же человек, как я, в Европе получает не меньше 4 тыс. евро, а то и 5 тыс. евро. Ольга Арсланова: Что вас держит в профессии, если все так страшно? - Интерес и любовь к профессии, несмотря ни на что. Но я думаю, что я не один такой. Петр Кузнецов: Любовь к профессии, или все-таки надежда на что-то? На выполнение Майских указов, на увеличение финансирования в разы? - Надежда-то, может быть, и есть. Но главное, что люди, которые работают в науке – это люди, которые любят науку. Ольга Арсланова: Спасибо, Евгений, что позвонили нам. Вы хотели не вузовских? Вот нам пишут, пожалуйста. "Я ведущий научный сотрудник, работаю не в вузе, доктор наук, заработная плата 19 тыс. руб. Красноярск". 19 тыс. руб. – видите, уже не 15 тыс. руб., но тут доктор наук. Виктор Калинушкин: Скорее всего, он в аграрном институте работает, потому что ведущий научный сотрудник в РАН получает оклад 24 тыс. руб. Вера Мысина: Не факт, он может быть не на полной ставке. Петр Кузнецов: Когда был звонок из Омска, сказала, что избавляются от тех, кому 55-60 – это общая тенденция, или это что-то, свойственное Омску? Виктор Калинушкин: Да. Не 55-60. Она говорила о вузе. Я в вузах не знаю, я буду говорить об академических институтах. Действительно, стал массовый перевод пожилых сотрудников старше 70-75 лет на неполные ставки, увольнение их. В ряде случаев люди действительно в той или иной степени потеряли возможность продуктивно работать, но в ряде случаев… Вера Мысина: На самом деле, такого массового явления, чтобы именно человека увольняли… Петр Кузнецов: Может быть связано с возрастным цензом. Вера Мысина: Потому что вообще-то в науке нет такого порога, что тебе столько-то исполнилось, и ты перестал занимать наукой. Если не говорить о руководящих должностях. Что касается руководящих должностей, там уже есть закон. Поэтому нет такого массового явления. Виктор Калинушкин: Вера Александровна, вы не знаете просто. Последние два года вы не знаете. Вера Мысина: Я знаю, потому что я до сих пор постоянно общаюсь с научными сотрудниками, и мне постоянно пишут. Виктор Калинушкин: Но мы-то статистику имеем. Петр Кузнецов: Давайте посмотрим на видеоматериал. Российские ученые съезжаются в Москву, завтра выйдут на митинг. Члены РАН требуют от государства увеличить финансирование их фундаментальных исследований до уровня развитых стран Европы. На что ученым нужны дополнительные деньги, прямо сейчас расскажет Максим Волков. (СЮЖЕТ.) Петр Кузнецов: Мы сейчас видели эти тесные тихоокеанские коморки. Вера Мысина: Я видела даже там сотрудников, с которыми лично знакома. Петр Кузнецов: Для открытий, изобретений нужны обязательно какие-то дорогостоящие синхрофазотроны, или это можно сделать в деревне? Вера Мысина: А б можно в естественной или в инженерной науке что-то сделать, если у тебя не на чем это делать? Это гуманитарий или математик, и то не всегда, может сесть с карандашом, статьи писать и прочее. А что можно сделать, если, например, тебе нужно это сделать в генетике или в молекулярной биологии, если у тебя нет ни секвенаторов, ни амплификаторов, и вообще у тебя нет возможности на то, чтобы купить это дорогое оборудование? Мало того, мы не производим никаких реактивов, мы абсолютно все закупаем за рубежом. Ольга Арсланова: Такое явление, как государственно-частное партнерство, или частные инвестиции в науки, постепенно у нас в стране развиваются? Вера Мысина: Очень интересный вопрос, потому что периодически в основном государство пыталось привлечь бизнес к тому, чтобы вместе и в Академии наук, и с научными сотрудниками делать стартапы, проекты, и получать на выходе результат. Но появилась некая проблема как со стороны академии, так и со стороны бизнеса. У нас тоже своеобразный бизнес в стране. Он хочет, чтобы он в один проект вложил, и этот проект выстрелил. А того, что у нас есть, например, на Западе, когда бизнесмен приходит и берет – допустим, мы моделируем – 10 проектов, во все 10 вкладывает, и там один, дай бог, может выстрелить. Соответственно, процесс идет. У нас такого нет. А с точки зрения академии, тут тоже все настороженно, все не хотят: "Мы фундаментальная наука, нет-нет-нет", все на друг друга смотрят, примериваются, и никто ничего не делает. И получается, что воз у нас поныне там, хотя именно государственно-частное партнерство – это очень хороший механизм к тому, чтобы на стыке Академии наук или государственных прочих вместе с бизнесом делать результаты. Виктор Калинушкин: Дополню. Согласен с Верой Александровной. Тут это дело надо активизировать. Но на Западе бизнес, который вкладывает деньги в науку, имеет мощные налоговые льготы. Выступал в президиуме Академии наук один из руководителей французской науки. Он назвал цифру в год, которую частный бизнес получает в виде налоговых льгот. Это факт бюджет, только проводка… 6 млрд евро. Умножьте на 60, получаете цифру 360 млрд руб. Это финансирование всей российской гражданской науки, примерном масштаб действия такой. Это там только налоговые льготы частному бизнесу, который вкладывает деньги в науку. Это еще одна проблема, которую мы постоянно поднимаем. Вообще, мы зря с вами, Вера Александровна, все время пикируемся. Давайте это оставим. Хотите вы бороться с тем, чтобы руководство меньше получало – вперед, в атаку, дело ваше. Вера Мысина: Мне просто кажется, что у нас с вами цели одинаковые. Виктор Калинушкин: Абсолютно. Вера Мысина: Вы должны защищать интересы рядового научного сотрудника. Виктор Калинушкин: Естественно. И мы стараемся это делать. Может быть, не очень хорошо, но стараемся это делать. И я лично твердо убежден, и не только я один, и надеюсь, что научные сотрудники меня в этом поддержат, и, как вы видели, скорее, поддерживают, что ключевая проблема сейчас – это добиться качественного увеличения финансировании науки. И мы, профсоюз, сейчас даже в этой ситуации – ведь ситуация парадоксальная – что говорим на завтрашнем митинге? Мы настаиваем на том, чтобы Правительство Российской Федерации выполнило указ Президента Российской Федерации. Вы вдумайтесь в эту ситуацию. Мы народ должны выводить на улицы, чтобы Правительство Российской Федерации выполнило указ Президента Российской Федерации об увеличении финансирования науки. Это одна ипостась. Вторая ипостась. Мы, профсоюз, сейчас вынуждены в оставшейся ситуации отказаться от 100%-ного приоритета заработной платы в связи с тем, что сейчас творится с выполнением указа второго Президента, и выдвинуть на первый план финансирование грантов, которые получают научные группы в первую очередь. Согласитесь, Вера Александровна, что гранты РФФИ и РНФ получают все-таки научные группы в первую очередь. Вера Мысина: Естественно, что получают научные группы. Другой вопрос, что этих денег очень мало, и очень маленькое количество научных групп получают их. Виктор Калинушкин: Мы за это и бьемся. Посмотрите наши требования, Вера Александровна. Петр Кузнецов: У нас много звонков. Вновь Москва, Вячеслав. Сначала его послушаем. Вячеслав, слушаем вас. Ольга Арсланова: Здравствуйте. - Здравствуйте. Слушаю товарища Калинушкина, и он, извините, врет как дышит. Я звоню из Института космических исследований. Мало того, что он практически превратился в сарай, оборудования действительно никакого нет. Мы хотим какие-то высокие технологии, космос. На чем, на коленках это ваять? Ольга Арсланова: По-моему, Виктор Петрович и не утверждал, что у вас там золотые хоромы. Виктор Калинушкин: Да. - Он-то не утверждал, но самый интересный у меня вопрос возникает: для чего ФАНО создавали? Виктор Калинушкин: Это опять вопрос, в общем-то, не ко мне и не к Вере Александровне. Мы, профсоюз по крайней мере, да и, по-моему, Вера Александровна тоже, но она меня поправит, если я ошибаюсь, были резко против реформы 2013 года в том виде по крайней мере, в котором она проводилась. Вера Мысина: Я была со своими коллегами абсолютно "за" эту реформу, потому что реформа здесь эта назрела, и потому что то, что сейчас говорит коллега – это факт, потому что были проблемы в самой РАН, которые, кстати, обращаясь к вам, никто внутри решать не хотел. И то, что появилась эта реформа 2013 года, полностью абсолютно вина лежит на руководстве РАН, и частично на профсоюзе РАН также. Ольга Арсланова: Пока Вячеслав с нами, хочу спросить его. Как вам кажется, конкретно на примере вашего института чего не хватает: финансирования в целом или его более точечного и грамотного распределения? - Вера правильно говорит, что руководство себе распределяет, а научные сотрудники ничего не получают. Это факт. Виктор Калинушкин: То есть ваш директор вас обижает? Но вы не в нашем профсоюзе, я вас защищать не могу. - По идее, мы в РАН. ИКИ РАН. Ольга Арсланова: Вячеслав, раз уж сегодня мы говорим конкретно о цифрах, сколько вы получаете за вашу работу, сколько вы работаете и что вы делаете? Петр Кузнецов: И должность. - Я работаю ведущим инженером в отделе изучения ионосферы и космической плазмы. Моя заработная плата 16,2 тыс. руб. Вера Мысина: Это без вычета налогов. Ольга Арсланова: А ваш рабочий день? Может быть, зрители считают, что вы там дома думаете просто, и все. - А ведущий научный сотрудник руководитель у меня проработал 50 лет, участвовал во всех космических программах, получает 23 тыс. руб., с 50-летним стажем. Виктор Калинушкин: Оклады… Петр Кузнецов: Вячеслав, и тут же стандартный вопрос, который мы задаем: что вас держит на месте работы? - То же самое – любовь к науке. Ольга Арсланова: Именно в нашей стране, да, хотите работать? - Так точно. У нас институт с мировым именем, к нам едут со всего мира за нашими данными. У нас единственные данные по ионосфере более-менее точные. Ольга Арсланова: Спасибо, Вячеслав, за наш звонок. То, о чем сказал Вячеслав, очень многих наших зрителей интересует. Видите, он сказал, что "К нам едут из разных стран для того, чтобы мы поделились с ними знаниями". Вера Мысина: Да, продолжают еще. Ольга Арсланова: На этой мировой научной карте, если мы ее нарисуем, где наше место, в каких сферах мы видим эти точки роста, или даже не роста, а расцвета, и он мог бы быть еще больше, если бы были деньги? В чем мы действительно можем быть примером? Петр Кузнецов: Или, может, нам вообще место в науке пересмотреть? Вера Мысина: Тут как посмотреть. Если, например, сравнивать то, что было в 1990-х годах с нашей наукой, и то, что сейчас – между этим пропасть. Другое дело, что мы хотим, естественно, чтобы было лучше и было больше финансирование. Но даже сейчас происходят очевидные вещи. Приезжают сюда очень много китайские коллеги, которые пытаются просто отсюда все выгрести, что еще не было вывезено в те 20-летия. Например, важный момент. О Россельхозакадемии здесь заходила речь. Все знают о том, что у нас есть рысистая орловская порода лошадей. Это гордость России, это ее символ и прочее. И мало кто знает, что эта порода просто стоит на пороге исчезновения. Ольга Арсланова: Конезаводчик приходил в эфир, он рассказывал о том, что люди работают там практически бесплатно для того, чтобы спасти эту пород. Вера Мысина: Люди работают бесплатно. Элитные лошади при минус 30, их нечем кормить, они зимой стоят в той же температуре. В денниках та жене температура, что и на улице. Важный момент, что приезжают из китайских научно-исследовательских институтов и говорят – они приезжали в Алтайский край, еще на некоторые заводы, – говорят: "Зачем вам это элитное ядро? Давайте мы просто его купим". Китайцам это, допустим, надо, а нам – нет. Я просто говорю к тому, что это же еще есть, мы же этим гордимся, это ценим. Допустим, о том же самом бизнесе. Вы знаете, сколько за рысистые бега получают прибыли та же самая, например, Европа? 6 млрд евро. У нас этого ничего нет, мы ничем этим заниматься не хотим. Опять же, везде эти люди, которые искренне любят, во-первых, свою страну, потому что конники за свою страну просто умрут. И в науке у нас эти патриотичные люди, которые готовы работать, которые хотят, которые понимают. Опять же, звонит коллега и говорит. Это очень сильно напрягает. Напрягало и напрягает до сих пор. О том, как они живут и как себя чувствуют научные сотрудники, и в вузах то же самое, у ректоров ого-го заработные платы. И также здесь. Их это напрягает, они не хотят этого. Они же понимают, что вроде бы мы просим еще у государства, но тут-то они видят, как ездит руководство, как оно выглядит. И получается, что у людей случается когнитивный диссонанс. Вроде говорят, что государство ничего не выделяет, но, с другой стороны, есть пример того, как живет твое собственного руководство, и без стыда и зазрения совести продолжает таким образом дальше жить. Виктор Калинушкин: Может быть, это и правильно, и профсоюз старается сделать все, чтобы дирекция институтов не выкатывалась за какие-то пределы, и вроде бы что-то удается сделать в этом плане. Вера Мысина: Это очень хорошо, это ваша основная деятельность. Виктор Калинушкин: Повторяю, как-то мы удерживаем заработную плату директорского корпуса не выше супер какой-то. Но это проблему науки не решит. Все, что мы можем взять у директоров и перераспределить… Я понимаю то, о чем вы говорите, что когда научный сотрудник видит этот диссонанс, ему тяжело и так далее. Вера Мысина: А я здесь вас хочу поддержать, что, правильно, на науку надо больше денег выделять. Абсолютно точно. Виктор Калинушкин: И это надо делать. Вера Мысина: Но при этом надо порядок и внутри каким-то образом. Ведь вы председатель союза работников РАН, вы же можете влиять. Я не знаю, как сегодня, но до этого времени вы были в кармане президиума РАН. Вы не делали ни одного шага без согласования с ними. Виктор Калинушкин: Сейчас президиума РАН нет, мы и тогда не были. Да и это тоже не так. Бог с ним, оставим это в покое. Вы сильно преувеличиваете возможности профсоюза, по-моему. Тут в первую очередь должно работать целое научное сообщество. Правда, сейчас действительно получилось так, что кроме профсоюза как-то вообще не осталось в результате в организации ФАНО, без сдерживающего, потому что совет молодых ученых менее активен сейчас. Вера Мысина: Он вообще неактивен, будем говорить своими словами. Виктор Калинушкин: Да, не будем это обсуждать. Ольга Арсланова: Виктор Петрович, хочется и вам тоже этот вопрос переадресовать про наше место на научной карте мира. МЫ обсуждали, был опрос о самых выдающихся личностях в истории страны. И поразительно, что россияне регулярно называют политиков XX века, Сталина, Ленина и так далее. Ни одного ученого. То есть в обществе, такое ощущение, что запроса нет. Виктор Калинушкин: Это меня поражает тоже. Все-таки у нас есть масса великих ученых. Например, считается, ряд нобелевских лауреатов это утверждал, что есть две или три нобелевские премии, которые перевернули мир. Все лауреаты нобелевских премий великие ученые. Подавляющее большинство, по крайней мере по науке. Это открытие транзистора (Джон Смит) и открытие лазера (Таунс, Басов, Прохоров). Я работал в институте, созданном Александром Михайловичем, и я вижу, что они не выделяются как эти великие наши соотечественники. У нас достаточное количество, пусть мало по сравнению с Соединенными Штатами Америки, но Гинзбург, Капица, Черенцов, Вавилов, и никто их как-то и не замечает. Вера Мысина: Ведь тоже проблема в чем-то? Сколько раз и вы, и мы обращались к руководству Академии наук и говорили о том, что мы должны выходить в широкую общественность и с научно-популярными программами, и с какими-то другими вещами, сайт должны сделать. Виктор Калинушкин: Полностью с вами согласен. Вера Мысина: А в итоге у нас получается, что на сайте Институт белки вместо Института белка. Виктор Калинушкин: Вот видите, мы под конец приходим к единому мнению. Это радует. Петр Кузнецов: Вы к утечке мозгов как относитесь? Тут понятно, что потери. Виктор Калинушкин: Плохо. Петр Кузнецов: Или, с другой стороны, это пример, демонстрирующий то, что могло бы быть с отечественной наукой, если бы было достойное финансирование? Вера Мысина: Для любой страны, тем более такой страны как наша, утечка мозгов – это очень плохо. Поэтому здесь что должно быть? Во-первых, вливать большое количество денег в отечественную науку, в покупку оборудования, начать наконец делать свои собственные реактивы и все прочее. Но при этом делать это разумно. То есть отправлять людей – аспирантов, младших научных сотрудников, молодых кандидатов – туда, чтобы они поработали на хорошем оборудовании – мы все это проходили в 1930-х годах. То же самое. То есть мы должны забрать там все хорошее и внедрить это у себя, плюс добавить достаточное финансирование. Но для всего этого нужна глобальная перезагрузка. У нас очень много говорят про эффективных менеджеров, но ведь они позарез сейчас нужны. А хороших эффективных менеджеров у нас не то, что даже по пальцам одной руки не пересчитаешь. В этом проблема – в организации науки. Петр Кузнецов: Давайте на этом закончим. Обязательно еще встретимся. У нас будет возможность. Митинги, и здесь еще, может быть, какое-то решение. Виктор Калинушкин, председатель Профсоюза работников РАН. Вера Мысина, кандидат биологических наук, лидер общественно-политического движения "За честную страну!". Спасибо. Ольга Арсланова: Спасибо вам.