Ольга Арсланова: От клеветы до причинения легкого вреда здоровью. Теперь это не преступление, а уголовный проступок. Поправки ввел Верховный Суд. И теперь многие люди останутся на свободе и даже не получат судимости. Давайте посмотрим данные Верховного Суда. Ежегодно в России перед судом предстают около 1 миллиона человек. При этом доля дел о преступлениях небольшой тяжести с начала нулевых годов выросла с 15–19% до 50–53%. Уголовным проступком считается преступление, совершенное впервые, при этом обязательно небольшой тяжести. Сейчас к таким относят примерно 80% составов преступлений, например: клевету, причинение легкого вреда здоровью, нарушение авторских прав и незаконную банковскую или предпринимательскую деятельность. Не менее важно, чтобы ущерб такому преступлению был в итоге возмещен. По мнению экспертов, ежегодно четыре… примерно 40 тысяч… от 40 до 50, простите, тысяч человек, которые совершили эти деяния, получат в итоге шанс судимости избежать. Давайте выясним, что это – действительно либерализация уголовного законодательства или это может быть опасно для россиян? Будем разбираться прямо сейчас вместе с вами. Ждем ваших мнений, ваших комментариев в прямом эфире. Юрий Коваленко: Ну а у нас в гостях – Владимир Постанюк, адвокат. И давайте все-таки выясним… Мне почему-то кажется, что от клеветы до сокрытия какого-то серьезного преступления совсем недалеко. От легких телесных повреждений до средних, на которые можно переквалифицировать и туда, и туда, тоже недалеко. Незаконная предпринимательская и банковская деятельность – это фактически мошенничество. Как на это смотреть вообще, на такую рокировку? Ольга Арсланова: Но при этом вот эти цифры, в которых я запуталась, – 40–50 тысяч человек – это возможность и разгрузить тюрьмы, и сделать, возможно, менее агрессивным общество. Потому что эти люди могут сидеть, а потом попасться за какие-то более серьезные преступления и выйти в общество совершенно другими, а так они сохранят свою эффективность, и это может быть полезным. Владимир Постанюк: Я бы хотел сказать о следующем. Во-первых, мы говорим о законопроекте. То есть на сегодняшний день он только обсуждается, Верховный Совет внес этот законопроект. И речь-то не идет об освобождении от наказания. Речь идет о некоей гуманизации, что часть преступлений, действительно небольшой тяжести, они будут считаться уголовным проступком. В принципе, уголовный проступок – это в определенной степени новелла законодательства. Раньше этого не было, было преступление небольшой тяжести. Законодатель говорит о том, что человек, предположим, совершил в нынешнем виде преступление – побои, то есть нанес пощечину, никаких последствий. Он может нести за это наказание. Насколько необходимо признавать после суда за ним судимость? Это дополнительное ограничение. То есть речь не идет о том, чтобы его освободить от наказания. Речь идет о том, чтобы последствия после суда были максимально минимальными, чтобы он не нес после этого, не претерпевал ограничений, например, при устройстве на работу. То есть не секрет, что у нас есть ряд мест, где вас не возьмут на работу с судимостью. И дать возможность человеку вернуться в общество, социализироваться без судимости. В принципе, юристы говорят о том, что это первый шаг в деле гуманизации, что необходимо идти дальше, говорить о возможности по другим видам преступлений больше применять такие виды наказаний, как штрафы, либо как альтернатива лишению свободы – штраф. То есть вот о чем идет речь. Ольга Арсланова: А сейчас нет таких возможностей? Ведь мы понимаем, что за любое преступление сейчас все равно есть минимальное наказание и максимальное наказание. И здравый смысл, вероятно, во время суда помогает принять адекватное решение. Владимир Постанюк: Абсолютно верно. Просто юриспруденция – это наука, которая развивалась и развивается всегда. На сегодняшний день направление, которое сейчас взял Верховный Суд, – это ввести новую норму "уголовный проступок", которая позволяет, как я уже сказал, исключить в принципе вопросы судимости после наказания, после того, когда человеку назначат штраф, он его оплатит, и он будет считаться несудимым. На сегодняшний день человек, предположим, заплатил штраф либо отсидел 10, 20 месяцев либо год отсидел – и он будет считаться судимым. Ольга Арсланова: А чем это отличается от административного правонарушения? Владимир Постанюк: Во-первых, это общественная значимость. То есть когда мы говорим о причинении легкого вреда здоровью – это, безусловно, общественно значимое деяние. Мы говорим о том, человек совершил преступление, нарушил определенные нормы. И грань уже, например, между легкими телесными повреждениями… дальше средние телесные повреждения, дальше идут тяжкие телесные повреждения – ну и так по нарастающей. То есть у нас законодатель четко определяет, где есть административное правонарушение незначительное. То есть когда вы нарушаете общественный порядок, когда вы дерзите, распиваете спиртные напитки, предположим, в общественном месте – безусловно, это административное правонарушение. В данном случае мы говорим об уголовно наказуемых деяниях. Я еще раз повторю: речь идет о том, что общество говорит об этом, и Верховный Суд идет по этому пути. Вопрос гуманизации наказания, в принципе гуманизации всего законодательства. Юрий Коваленко: А где-то будут храниться все-таки данные о том, человек совершил этот уголовный проступок? Потому что сегодня он совершил легкое… нанес легкие телесные повреждения, а завтра – средние телесные повреждения. Суд посмотрит и скажет: "Вы фактически рецидивист по проступкам". Или как? Будет это присовокупляться? Ольга Арсланова: "Рецидивист по проступкам" – звучит хорошо. Владимир Постанюк: Вы знаете, сейчас век компьютерных технологий, и сохранить данные… Скрыть данные невозможно уже практически. Даже если вы нарушите правила дорожного движения, вы попали в видеорегистратор, то считайте, что эта информация будет храниться… ну, не хочу сказать, что вечно, но очень долго. А если вы придете в суд по вопросу о назначении вам наказания, то, поверьте, эта информация будет храниться. Речь идет о юридическом понимании судимости. Понимаете? Вот о чем идет речь. Юрий Коваленко: А не будут ли уходить от ответственности, таким образом снижая, занижая, скажем так, статью с чего-то серьезного на что-то более легкое? Это то, с чего я как раз начал. Ольга Арсланова: Чтобы рапортовать, например, о снижении преступности. Владимир Постанюк: Нет-нет-нет. Юрий Коваленко: Да, либо отрапортовать. Либо если какой-нибудь высокопоставленный ребенок натворил что-то… Ольга Арсланова: Вот! Это то, чего больше всего боятся наши зрители. "Чтобы дети депутатов не сидели в тюрьме, а заплатили штраф и сидели в клубе". "При нашем уровне коррумпированности богатые будут отмазываться, а мы все равно не сможем заплатить штраф". Мы – обычные люди. Юрий Коваленко: К этому я как раз и хотел подвести. Владимир Постанюк: Нет, законодатель в данном случае, поверьте мне… Ну, конечно, бес в деталях, бес в исполнении законов, но в данном случае речь идет совершенно о другом. То есть речь не идет о субъекте – из какой он семьи, где он учится, а тем более из какой он семьи. Речь идет о преступлении небольшой тяжести. И абсолютно значения не имеет, кто у него папа. Да, безусловно, существуют вопросы коррупции. Ну, мы говорим об эксклюзивности. То есть сейчас мы говорим о законодательстве. Законодатель говорит о том, что принципиальная неотвратимость наказания, а не его суровость. Вот о чем идет речь. То есть если человек действительно совершил (ну, уже по-новому можно говорить) уголовный проступок, ну, пощечина… Ольга Арсланова: Или украл, но немного, например, да? Юрий Коваленко: Кража чего-нибудь в магазине, предположим. Владимир Постанюк: Да-да-да. Ну, кража – это слишком размыто. Мы говорим о побоях. Драка, молодые люди ударили друг друга (к великому сожалению, наверное, это наиболее распространенный вид деяния, который рассматривается) в результате какого-то незначительного конфликта, недопонимания. Насколько необходимо в данном случае говорить о том, что человек совершил преступление? То есть мы говорим, например, о молодых людях, у которых вся жизнь впереди. Впереди окончание, например, вуза либо какого-то техникума, колледжа, создание семьи. Судимость – это всегда определенный отпечаток, это всегда определенное ограничение, даже не столько с точки зрения закона, а сколько эмоционально. То есть к вам в семью приходит ваша дочь и говорит, что ваш будущий зять – судимый человек (ну, условно). Это уже сразу меняет его облик в ваших глазах. Юрий Коваленко: А теперь будет звучать не "ваш будущий зять – уголовник", а "ваш будущий зять оступился". Владимир Постанюк: Оступился, да. То есть мы всегда должны человеку, который действительно оступился, дать возможность пойти по ровной дороге в нашем обществе. Ольга Арсланова: Валентина из Нижнего Новгорода, наша зрительница, сейчас в эфире. Здравствуйте, Валентина. Слушаем ваш вопрос или ваше замечание. Зритель: Хочу сказать, что этот закон предложили, видимо, очень умнейшие люди, потому что я считаю, что действительно за такие мелкие проступки… Ведь иногда безвинно может сказать. Он давно осознал, что он неправильно поступил, а он попадает в тюрьму. Понимаете? И, находясь в тюрьме, он приобретает, по-русски сказать, зэковские навыки и выходит из тюрьмы уже профессиональным преступником. Понимаете? Я считаю, что это очень умный закон, который кто-то предложил, очень умные люди. Так что этот закон обязательно надо принимать. Что называется, он просто поможет даже некоторым людям осознать свои эти проступки и исправиться. Ольга Арсланова: Спасибо. Владимир Постанюк: Вот это самый замечательный как раз аргумент, о котором законодатель говорит. Ольга Арсланова: Скажите, а тот факт, что доля дел о преступлениях небольшой тяжести вот так серьезно выросла с 15 до 50% буквально за 15 лет – это о чем говорит? О том, что наказания за них никого не останавливают? Или это какая-то другая структурная особенность? Владимир Постанюк: Я, наверное, скажу о том, что сейчас практически невозможно либо очень сложно сокрыть преступление. Ольга Арсланова: То есть выросла раскрываемость. Владимир Постанюк: То есть то, над чем боролась всегда прокуратура в делах по сокрытию преступлений. На сегодняшний день, ну, может быть, благодаря прокуратуре (я затрудняюсь сейчас об этом сказать), скрыть данное преступление… Вопрос и в активности граждан. Если человек раньше думал, необходимо ли идти, когда тебя просто ударили по лицу, то сейчас в этом нет ничего зазорного. Человек смело идет в правоохранительные органы и, более того, настаивает на том, чтобы обидчика наказали. Вот о чем идет речь. То есть я думаю, что это нормально. Юрий Коваленко: А перспективы развития уголовной системы? Идет ужесточение по тяжким статьям, причем собираются сменить минимальный возраст наступления ответственности на более низкий… Владимир Постанюк: Этот вопрос только обсуждается. Юрий Коваленко: Да, этот вопрос обсуждается. А вот по следующим статьям – по средней степени тяжести, по экономическим статьям, из-за которых у нас очень сильно страдает бюджет, – по ним какая-то подвижка будет или нет? Владимир Постанюк: Я полагаю, что, безусловно, она должна быть, потому что вся юридическая общественность об этом ведет неустанно диалог. Буквально недавно сам был участником круглого стола в Совете Федерации, где как раз об этом и говорилось. Но не говорилось о преступлениях экономической направленности, а в принципе об уголовном наказании: насколько необходимо человека удерживать длительные годы за совершенное преступление. То есть более широко применять условно-досрочное освобождение, вопрос замены вида наказания. Предположим, человек исправился очевидно. Чтобы это, безусловно, рассматривалось в суде. Чтобы была возможность изменить, например, лишение свободы на исправительные работы, когда он начинает работать, у него из зарплаты удерживают какую-то часть заработной платы. Ну, много альтернативных вещей. То есть мы говорим о чем? Главный, основополагающий принцип уголовного права – неотвратимость наказания, а не его суровость. Мы должны четко это понимать. Когда человек сидит слишком долго в местах лишения свободы, он утрачивает социальные связи. Юрий Коваленко: Ну, если он сидит слишком долго – значит, он сидит не просто так. Ведь 10–15 лет просто так не дают. Владимир Постанюк: Нет, вопрос заключается в том, чтобы у суда была возможность вернуться к вопросу, насколько необходимо человека удерживать. Если мы видим, что человек осознал то, что он совершил, предположим, даже совершенно тяжкое, страшное преступление, но если мы видим, что действительно… В первую очередь – наказание и исправление, если человек действительно исправился. Юрий Коваленко: Но ведь у нас система условно-досрочного освобождения фактически буксует. Кто следит за тем, кто как исправился? Это зависит исключительно от рекомендаций руководства исправительного учреждения? Общественные движения тоже как-то бьются о стены с колючей проволокой из непонимания – и тоже не могут ничего сделать. Владимир Постанюк: Вы абсолютно правы. И об этом как раз юридическая общественность говорит – что необходимо сделать четкие и прозрачные механизмы для контроля исправления человека, его отбывания наказания и контроля по поводу изменения вида наказания. Вот о чем идет речь. Должны быть понятные и прозрачные механизмы, чтобы, когда происходило изменение вида наказания, освобождение досрочно, активно принимала и обязательно участие принимала потерпевшая сторона, которая претерпела вред. Если вред сглажен, ущерб погашен, если действительно руководство исправительной колонии видит, что человек встал на путь исправления, то насколько необходимо ему там быть? Нельзя ограничивать сроками – одна треть, одна четвертая срока наказания. То есть сделать более гибкими. Ольга Арсланова: У нас на связи Юрий из Петербурга. Здравствуйте, вы в эфире. Зритель: Здравствуйте. Очень рад вас слышать. Хотел бы задать вашему гостю вопрос. Понимаете, при таком подходе это у нас будет половина страны ходить с фингалами, ну, основная часть населения. Мне не нравится человек – я подошел к нему, не очень сильно ударил или плюнул в лицо. Достал 10 рублей, пошел и отдал штраф. Это не воспитание. А воспитание как раз – лишение человека возможности находиться на воле, но не в тюрьме, как вы сажаете вместе с рецидивом, а сделать рабочие лагеря, чтобы эти люди работали, дороги строили, восстанавливали деревни, колхозы. Понимаете? Ольга Арсланова: Общественные работы, в общем, предлагаете? Зритель: Да. И зачет, чтобы он прочувствовал. Не 15 суток, а полгода работ. Вот так! Юрий Коваленко: Спасибо. Ольга Арсланова: А у нас сейчас общественные работы вообще работают? Такое ощущение, что… Владимир Постанюк: То есть, насколько я понял, предлагается колония либо общественные работы. Если речь идет об общественных работах, то, в принципе, почему нет? Я вам скажу, что у нас есть практика. Ну, настолько большими, так сказать, полугодичными – нет. Я противник того, чтобы сажать человека в колонию. Вот о чем идет речь. А если он будет утром, как на работу, выходить и мести, например, город либо действительно на каком-то предприятии что-то там точить либо сажать фрукты и овощи – да ради бога. По моему твердому убеждению, нет необходимости за этот проступок человека сажать в колонию, вырывать его из среды и сажать его в совершенно чуждую. Юрий Коваленко: Но ведь потерпевший тоже перестает чувствовать себя защищенным. Он знает, что любой может, как мужчина сказал… Ольга Арсланова: Откупиться. Владимир Постанюк: Сейчас-сейчас-сейчас, секундочку. Ну, что значит "освободить"? Мы же назначаем ему наказание. Почему у нас сформировалось мнение, что если человек не сидел в тюрьме – значит, не наказан? Речь-то идет о банальном. Юрий Коваленко: Ну, общественные работы тоже, в принципе, у народа не вызывают ни положительных откликов, ни одобрения. Потому что небезызвестная наша общероссийская народная гонщица, имеющая большое количество штрафов и получившая большое количество общественных работ, собственно говоря, пару часов-то и отработала. Где же неотвратимость? Владимир Постанюк: Нет, подождите. А вы что хотите, вот эту женщину или девушку… Насколько я помню, это достаточно юная девушка. Ее что, посадить в тюрьму с уголовниками? Вот это разве справедливость? Вопрос заключается в том, что у нас есть немалая часть общества, которая как раз и предназначена для того, чтобы находить этих людей и наказывать. Я говорю о сотрудниках правоохранительных органов. Прекрасно, что они ее находят, наказывают, приводят в суд. В этом нет проблем. Но я категорически… Ольга Арсланова: Ну, взыскать штраф сейчас тоже не проблема, учитывая, что… Владимир Постанюк: Это абсолютно не проблема. Насколько я знаю о том примере, о котором вы говорите, там назначаются общественные роботы, и она добросовестно или недобросовестно, но тем не менее выполняет эти работы. Но я противник того, чтобы за это пусть и многочисленное правонарушение (а это уже вообще правонарушение) сажать в тюрьму. То есть это не приведет ни к чему хорошему. Мы породим общество, которое сидит в тюрьме. Ольга Арсланова: Интересуются наши зрители (просто для завершения нашей беседы), а как наказывать коррупционеров, по-вашему? Пускай они заплатят за тот ущерб, который принесли, или все-таки посадить в тюрьму? Владимир Постанюк: Нет, это уже немножко другая категория дел – коррупция. Мы говорим о преступлениях… Ольга Арсланова: Ну, если взятка была небольшая, например. Владимир Постанюк: У нас взятка предполагает возможность штрафа. Но там штрафы, я вас умоляю, они безумно огромные. Если у нас все коррупционеры будут платить эти огромные штрафы… А у нас там стократные штрафы. У нас известное дело (не буду называть фамилий), если заплатят стократный штраф, то это бюджет небольшой… Юрий Коваленко: Я думаю, даже большой. Владимир Постанюк: Да. То есть это мы говорим… Замечательно, замечательно. Наказание рублем всегда было действенным. Но это уже, я повторюсь, не преступления небольшой тяжести. Юрий Коваленко: Ну что же, посмотрим, как этот закон будет работать. Ольга Арсланова: Да, если его примут. Будем следить за его судьбой, за судьбой этих поправок. Спасибо большое, что пришли к нам. У нас в гостях был Владимир Постанюк, адвокат. Мы говорили о возможном появлении уголовного проступка вместо уголовного преступления в Уголовном кодексе. Владимир Постанюк: Да, уголовный проступок. Юрий Коваленко: Спасибо. Владимир Постанюк: Всех благ!