Константин Чуриков: И вот наша первая тема. Министерство цифрового развития разработало систему отслеживания контактов больных коронавирусом. Речь о том, что при подтверждении диагноза госструктуры будут устанавливать по каждому заболевшему круг его контактов – по звонкам, по эсэмэскам. А еще будут выявлять по геолокации, с кем человек находился в одно и то же время в одном и том же месте в течение последних 14 дней. Оксана Галькевич: А, только 14 дней? Не 14 часов, а дней. Потом будет формироваться список абонентов, который будут выгружать на специальный ресурс Минкомсвязи. И сделают его доступным для определенных ведомств – например, для Минздрава, а еще для Росгвардии и, соответственно, для Министерства внутренних дел. Куда же без них? Константин Чуриков: Но при этом мы понимаем, что COVID – штука заразная и опасная, и, наверное, надо как-то наблюдать за больными, чтобы они никого не заразили. Но, с другой стороны, все-таки приснопамятная история с этим приложением «Социальный мониторинг» в Москве. Оксана Галькевич: Ты же рассказывал, что «Социальный монитыринг» его называют. Константин Чуриков: Это нам рассказывали. Оксана Галькевич: Да-да. Потому что штрафы, как показал опыт некоторых москвичей, прилетали просто так из ниоткуда – видимо, из космоса. Мы об этом в эфире тоже как-то подробно рассказывали и обсуждали. Константин Чуриков: Ну да, были люди, чье местонахождение неверно установили. То есть думали, что они находятся в пределах МКАД, а приложение показывало, что они за МКАД, – и прилетали штрафы. Оксана Галькевич: Поди докажи потом. Константин Чуриков: Да. А было те, кому приложение присылало инструкцию – сфотографироваться в три часа ночи. Люди, естественно, в этот момент спали, но в любом случае получали штраф. Оксана Галькевич: А вдруг? Время летнее, понимаешь. Константин Чуриков: Пошел гулять по городу… Оксана Галькевич: Пошел гулять, конечно, воздухом дышать. В общем, интересно, друзья, как эта штука заработает. Или, может быть, она уже работает? Вы, пожалуйста, подключайтесь к обсуждению этой темы, выходите на связь. Телефоны у вас, повторю, всегда на экранах. Это все – бесплатно. Ну а мы вызываем в прямой эфир нашего первого эксперта. На связь с нами выходит президент консорциума «Инфорус», специалист по кибербезопасности Андрей Масалович. Андрей Игоревич, здравствуйте. Андрей Масалович: Здравствуйте, здравствуйте. Константин Чуриков: Здравствуйте. Андрей Игоревич, можно ли сказать, что это какая-то новая система? Потому что сегодня «Интерфакс» опубликовал уточнение: замминистра связи – кажется, Олег Иванов – сказал, что система отслеживания передвижений зараженных коронавирусом действовала в течение всего периода пандемии. То есть что тут нового? И вообще в чем тогда новизна всего этого? Андрей Масалович: Ну смотрите. Во-первых, система контроля за перемещениями больных и с подозрением на коронавирус реально действовала в Корее, в Южной Корее. Это и спасло. Считается, что это одна из причин, почему они быстро остановили пандемию. И там вопросов нет. Вопрос только к правам человека, потому что она показывала, и кто заболел, и с кем он «контачил», и где он сейчас. И приложение, доступное для всех, показывало еще места, куда не стоит подходить, то есть места, в которых сейчас есть зараженные. В России (не буду называть регион) я сам участвовал в тестировании такой системы, но там была «засада», связанная как раз с правами человека. То есть мы видели номера тех, кто прилетел с подозрением. Мы видели тех из них, кто ночевал дома, а кто сменил ночевку на вторую ночь. Но мы не знали, что это за люди. И что с ними делать дальше – было непонятно. Оксана Галькевич: Андрей Игоревич, понимаете, эти все «засады» с правами человека – они ведь очень важные такие «засады», и их надо как-то учитывать в работе, и постараться не навредить, так скажем, в борьбе за здоровье и за контроль над этим важным вопросом не навредить еще и там. Андрей Масалович: Я еще попугаю. Тут проблема не только в прямом нарушении прав человека. Проблема в том, что технически очень трудно потом эти совмещенные данные удалить: у этого человека есть заболевание, у этого человека вот такой номер телефона, вот его список контактов. То есть то, что они растекутся – ну, это почти стопроцентно. Оксана Галькевич: Была, кстати, информация, наверное, неделю назад о том, что данные москвичей, которые участвовали в «Социальном мониторинге», удалены. То есть это, может быть, и не совсем так, да? Может быть, мы скоро где-то и встретимся. Андрей Масалович: Вы же сами сейчас озвучили одно из положений: будет специальная площадка, куда будут выкладываться данные, доступные сразу нескольким министерствам. Это значит, что конкретного ответственного за их сохранность не будет. То есть концов потом не найдешь. Константин Чуриков: Андрей Игоревич, давайте мы сейчас спросим наших зрителей, просто проведем опрос, чтобы понять, каково отношение аудитории вообще ко всей этой затеи. Как вы считаете, уважаемые зрители, отслеживать контакты больных – это правильно? Отвечайте «да» или «нет» – 5445. Через 20 минут подведем итоги. Андрей Игоревич, я сейчас читаю документ как раз об этом слежении, назовем это так, за подписью Максута Шадаева. И здесь говорится, что будут устанавливать абонентов, с которыми контактировал заболевший, по телефону, звонки, эсэмэски. И еще будет фильтр по совместному нахождению абонентов в одной геолокации в течение пяти минут и более. Вот у меня к вам как к специалисту вопрос. У нас же не очень точная геолокация. Условно говоря, не знаю, у меня за стенкой в другой квартире, не в моей квартире, сосед – больной COVID. И приложение показывает или телефоны показывают, что мы где-то рядом как бы находимся. А у нас своя семья, мы в своей квартире. Какие тут могут быть ловушки, «засады», как вы сказали? Андрей Масалович: Смотрите. Если не проводить специальных оперативных мероприятий, то точность еще хуже. Точность определения абонента просто по ближайшим вышкам для некоторых операторов – 500 метров, для некоторых – 2 000 метров. То есть находиться рядом с каким-то человеком довольно нетрудно. Просто вы на одной поляне оказались. Более точная локация, когда вычисляется, специально вычисляется сигнал этого абонента, точность – примерно 50 метров. Точнее сделать трудно. Это уже задействуются специальные ОРМ (оперативно-розыскные мероприятия). Поэтому подозреваю, что если специальных мер предпринимать не будут, то ошибок будет много по совместному нахождению. То есть под раздачу попадут и соседи, и даже соседние подъезды, и машина во дворе. Оксана Галькевич: Андрей Игоревич, вы знаете, а зачем создавать некую площадку, где эта информация важная, личные данные, личная информация о людях будет доступна сразу таким разным, так скажем, ведомствам? И все это без разрешения суда, без допуска какого-то, а просто на площадке. Я даже не слышала, честно говоря, чтобы как-то это приводилось в соответствие на законодательном уровне. Меня вот это несколько смущает. Андрей Масалович: Ну, в соответствие с законодательством это привести достаточно просто – достаточно рядом с телефоном явно не писать фамилию. Просто все люди взрослые, все понимают, что заинтересованные ведомства их и так вычислят. Получается, что ничего страшного. Оксана Галькевич: А, вот так даже? Андрей Масалович: Просто какие-то семизначные номера лежат в одном месте. Но если по-человечески, то все зависит только от доброй воли, порядочности и аккуратности тех, кто это будет делать, потому что защитить данные при этом гораздо сложнее, чем допустить утечку. Это я не беру даже наличие какой-нибудь злой воли. Если найдется хотя бы один нечистоплотный чиновник, допущенный к этой базе, он может какие-то приватные справки раздавать друзьям. Оксана Галькевич: И это нам говорит специалист по кибербезопасности, друзья, обратите внимание. Константин Чуриков: Андрей Игоревич, наш человек – он очень изобретательный, мы это знаем. И мне кажется, первое, о чем мы все так или иначе, желая того или нет, начинаем думать – это как обойти. Да? Вот какие есть варианты? Предположим, человек заболел. Предположим, он много чего плохого слышал про этот «Социальный мониторинг» (он же «Социальный монитыринг»), а ему очень хочется на свободу, на волю, в народ. Вот что он может сделать? Он же может выключить телефон или оставить его по месту своего пребывания. Оксана Галькевич: Он может, кстати, элементарно забыть, необязательно оставлять. Константин Чуриков: Ну да. Оксана Галькевич: Просто забыть. Андрей Масалович: Есть несколько вариантов, но у всех есть изъяны. Один вариант – оставить дома включенный телефон, чтобы он показывал ваше местонахождение постоянно. Но он не будет отвечать на звонки, и это можно зафиксировать. Кроме того, он не будет реагировать на всякие попытки общения, типа: «Сфотографируйся сейчас здесь» или «Пошли ответную эсэмэску». То есть легко заметить, что телефон сейчас просто лежит. Его можно выключить, но это будет плохо, потому что выключение телефона – довольно редкая операция. Ну и потом вы останетесь без связи. Его можно дать в руки «дежурному». Один член семьи – «дежурный», держит в руках все телефоны, отвечает на все звонки, а остальные ездят по стране, гуляют, проводят время. В общем, человек действительно изобретательный, особенно наш русский человек. Я думаю, что все эти варианты мы, во-первых, прочитаем на профильных форумах, а во-вторых, увидим в новостях в ближайшее время. Оксана Галькевич: Андрей Игоревич, у нас звонок из Иркутской области, Людмила хочет поговорить с нами. Людмила, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Я вот какой хотела вопрос обсудить. Мы живем в Нижнеилимском районе, поселок у нас небольшой, но благоустроенный. У нас есть «залив» – так называется море искусственное. И к нам едут вообще из Красноярска, из Новосибирска, купаются там. На берегу вообще места нет. И из Якутии. Откуда только ни ездят отдыхать! Поселок у нас маленький, медицинское обслуживание очень далеко. Местные девчонки нам не помогут однозначно. Константин Чуриков: Людмила, мы правильно понимаем, что вы за то, чтобы все-таки за заболевшими коронавирусом как-то следили? Зритель: Конечно, конечно. Мы даже к главе администрации пошли, но он говорит: «Даже если я шлагбаум поставлю, меня просто уберут с работы». Я не слышу вас. Константин Чуриков: Но мы вас зато услышали, самое главное. Оксана Галькевич: Людмила, видимо, вообще за то, чтобы ограничить въезд иногородних из других регионов, судя по всему. Константин Чуриков: Спасибо за ваш звонок. Андрей Игоревич, финальный вопрос к вам. Хорошо, вы привели в пример этот удачный южнокорейский опыт. Но не в той ли Южной Корее возникали какие-то повторные вспышки? Я помню, проходила какая-то информация, что какие-то местные жители поехали «клубиться» куда-то в клубы, там всех перезаражали. Вот эта информация практическую пользу какую приносит? Андрей Масалович: Ну смотрите. Вы хороший пример привели. Конкретно в этом случае, когда один парень зараженный пошел тусить по барам и заразил 250 человек, – это было очень поучительно. И их всех выявили. Другое дело… Сразу подчеркну, что там достаточно вольготно относятся к правам человека. И то, что они делали, у нас, что называется, не прокатит. То есть люди начнут волноваться, что их данные публикуют в каком-то приложении, что «вот больной, держитесь подальше». Поэтому впрямую этот опыт я бы не стал воспринимать как пример для подражания. Оксана Галькевич: Вы такие интересные комментарии, оговорки делаете, я не знаю. Впрямую не будут? Ну, сделают не впрямую, сделают как-нибудь вот так. Андрей Масалович: Смотрите. Если действительно ситуация станет серьезной, как бывает… Например, в Монголии сейчас вспышка бубонной чумы. Там уже не до шуточек и, подозреваю, не до прав человека. В этом случае все средства контроля надо включать, все средства блокировки активировать и блокировать. В данном случае все-таки речь идет о более мягком заболевании, где заболел – еще не значит получил тяжелые осложнения. Поэтому не надо «закручивать гайки». Константин Чуриков: Спасибо. Андрей Масалович, президент консорциума «Инфорус», специалист по кибербезопасности. Зритель нам пишет из Татарстана: «Раз так просто вычислить местонахождение, то почему не вычисляют телефонных мошенников, которые обманывают пенсионеров?» Это хороший вопрос. Оксана Галькевич: Зрители очень много нам пишут на самом деле. Вот Краснодарский край пишет: «Если кто-то будет получать данные людей, лучше тогда уж просто сразу публиковать список заболевших с именами, фамилиями и паролями». Москва: «У меня три телефона, я сам иногда путают, где я и кто я». Константин Чуриков: Это уже другое заболевание. Оксана Галькевич: Марий Эл: «Это нарушение всех мыслимых и немыслимых норм». Ну и так далее. Кстати, Тверская область пишет (видимо, нет мобильного телефона): «Следите за моими кварцевыми часами сколько вам будет угодно». Константин Чуриков: Далее с нами на связи и прокомментирует это нововведение Александр Саверский, президент «Лиги защитников пациентов». Александр Владимирович, здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Александр Саверский: Здравствуйте. Константин Чуриков: Вы за? Вы против? Или вы раздвоились в данном случае? Александр Саверский: Нет, я не раздвоился. Я, конечно, против, потому что мы должны себе ответить, отвечая на ваш вопрос, на другой вопрос: готовы ли мы, чтобы при любом другом ОРВИ мы бы делали все то же самое, имели бы те же самые ограничения прав, которые происходят? Потому что это ОРВИ, это даже не грипп. И те результаты панические, которые у нас есть, их надо в основном приписывать тому, что мы людей с ОРВИ начали свозить в стационары – чего не делали уже несколько десятков лет. Сконцентрировали там вирус, устроили панику. И все, что происходит – это в основном связано именно с этим. В стационарах возникли очаги суперинфекции, поэтому и врачи погибают. Ну и плюс простимулировали это все паникой, деньгами, увеличив тариф ОМС в три раза за один день. Поэтому все, что происходит, в огромной степени… Мы должны понять, а готовы ли мы сидеть по домам, когда у нас ОРВИ по восемь месяцев в России гуляет. Ну и весь мир в придачу к этому. Поэтому у меня вопрос такой прежде всего. Оксана Галькевич: Ну, вы знаете, вот мы сейчас проводим как раз опрос: нужно ли отслеживать контакты больных? И мнения разделились сейчас – 50 на 50. Александр Саверский: Оксана, я думаю, что те люди, которые не столкнулись пока со штрафами по «Социальному мониторингу», который в Москве уже работает, вот те, наверное, еще соглашаются. А тем, кто уже попал под этот каток, им не смешно совершенно, потому что отмечаться каждые четыре часа… А если что-то сбоило, то тебе прилетело 4 тысячи – раз, два, три. Оксана Галькевич: Вы знаете, дело в том, что боятся этого не только те, кто попал на эти штрафы. Я сейчас попрошу наших режиссеров показать графику. Индекс тревожности россиян был составлен, буквально свежий. Вы знаете, угроза второй волны, самоизоляции на втором месте находится. Цифровое рабство, штрафы за нарушение карантина – на третьем месте. Ну и на пятом месте – недоверие к учету заболевших COVID-19. Из пяти пунктов три связаны как раз со всей этой историей последних месяцев. И все это касается не только людей, получивших штрафы, не получивших штрафы. Поэтому не факт еще, что такие действия не получат поддержки электоральной. Александр Саверский: Ну, это естественно. Потому что если вы будете сохранять панику, тот уровень паники, который есть, пугать людей этими цифрами без конца… Ну, я просто одну цифру назову, чтобы было понятно, о чем я говорю. Ежедневно в эпидсезон, в любой другой эпидсезон ОРВИ заболевают 120 тысяч человек. В один день – 120 тысяч человек. Поэтому когда нам говорят, что 10 тысяч заболело, у меня простой вопрос: ну и что? 120 тысяч в день болеют. Понимаете? Но нам этого не говорят. Это дезинформация, которая приводит к панике. От ОРВИ люди тоже умирают. 30 тысяч людей в год в России умирают от пневмоний, связанных с ОРВИ и другими осложнениями. Это плохо. Но еще раз повторяю вопрос: вы действительно готовы сидеть при каждом ОРВИ по полгода, восемь месяцев дома? Константин Чуриков: Ну да. Даже какой-то легкий насморк, небольшая температура (дай бог, чтобы она мало держалась), но это все равно две недели как минимум. Александр Саверский: Константин, только подозрение. Посмотрите, что было в марте: никакой температуры, просто подозрение на COVID – и вас везут как пневмонийного больного в больницу, в изоляцию на 14 дней. Ну это безумие! Так невозможно. Оксана Галькевич: Ну, не везут уже, мест не хватает. Тут уже наоборот говорят: «Сидите дома». Александр Саверский: Ну, естественно, потому что все ОРВИ нельзя в больнице вылечить. Ну это же очевидно. Понимаете? Константин Чуриков: Давайте звонок послушаем, Наталья из Норильска дозвонилась. Наталья, здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. У меня два вопроса. Вопрос первый из моего опыта. Я зарегистрирована на нескольких сайтах знакомств, и там почему-то определяется моя геолокация, как будто я нахожусь в Новосибирске. Причем включена у меня геолокация на телефоне, выключена – меня определяет, что я нахожусь в Новосибирске. Вот это вопрос техникам: как быть? Александр Саверский: Вот вы уже и попали. Зритель: Между Норильском и Новосибирском несколько тысяч километров. Константин Чуриков: Может быть, у вас провайдер новосибирский? Зритель: Почему мы должны доказывать, что мы не виноваты? И второй вопрос. В Норильске анализ на COVID делается две недели. Люди на работу ездят, в магазины ходят. Скажите, какой смысл потом отслеживать контакты, с каким количеством людей мы две недели общались? Константин Чуриков: Я думаю, на второй вопрос точно ответит Александр Владимирович. Интересная такая история, хочется еще поспрашивать, но времени нет. Александр Саверский: Вопрос правильный. Понимаете, в чем дело? По движению телефонов отследить можно все что угодно, то есть где вы были, кто рядом проходил и так далее. Точность, конечно, не очень стопроцентная, но проблем доставить может действительно очень много. Поэтому вопрос вы задаете абсолютно правильный. Но дело даже не в этом. Понимаете, это же нет никакой частной жизни, это нет никакой тайны, с кем вы там повидались. Даже начнут спрашивать: «А о чем вы говорили? Сколько времени вы провели вместе?» Посчитают, да? Оксана Галькевич: Я себе представила – спрашивают: «О чем вы говорили?» А телефон на русском языке рассказывает, распечаточку такую выдает. Александр Саверский: Поэтому на самом деле из-за того, что мы сейчас маркировали ОРВИ (впервые в истории человечества это произошло, поэтому такая и паника), мы вдруг решили отказаться от всех своих гражданских прав. Нет, если все готовы, то давайте просто договоримся об этом, что мы это сделаем. Но не когда вас всех напугали каким-то безумием, что мы все умрем. Сейчас, слава богу, не XIX и даже не начало XX века. Оксана Галькевич: Нет, ну хорошо, Александр Владимирович, скепсис ваш, наверное, чем-то объясним, но тем не менее смотрите. Мы с Константином не медики, мы не специалисты в медицинских вопросах, в вопросах здоровья. Вы в э том больше разбираетесь. Ну, помешательство публики простой – это одно дело. Но мы ведь наблюдаем на самом деле активные действия в профессиональном сообществе. Понимаете? Нам ведь об этом говорят не сторонние люди. Александр Саверский: …которое очень сильно разделилось, Оксана. Смотрите. Например, господин Онищенко вчера говорит: «Ну и будет эта вторая волна. Может быть, она уже не вторая, а бог знает какая. Ну и что? Это же не значит, что надо сидеть дома». Академик Ройтберг говорит: «Да этот вирус с нами уже с ноября, мы пациентов этих уже в ноябре лечили. Сейчас провели исследование у себя и увидели, что мы видели этих пациентов». В Испании посмотрели канализационные воды, они берут специальные пробы, и в марте уже был COVID у них, понимаете, в марте 2019 года. То есть полтора года назад, считайте. Поэтому, понимаете, все, что сейчас происходит – это действительно больше похоже на инфодемию, которую объявила вдруг ВОЗ, сказала: «Так нельзя реагировать! Вы что, товарищи? От этого вреда больше, чем от самого COVID». Наконец спохватились. Вопрос: а кто это создал? Вы сами это и создали. Понимаете? Поэтому у меня скепсис основан абсолютно на цифрах и фактах. В принципе, я готов серьезно обсуждать даже в суде. Константин Чуриков: Будем надеяться, до этого не дойдет, Александр Владимирович. Нам звонит Николай из Москвы. Николай, здравствуйте, добрый вечер. Зритель: Здравствуйте. Оксана Галькевич: Здравствуйте. Зритель: Я очень бережно отношусь к своему здоровью. У меня такой вопрос. Я полностью согласен, чтобы отслеживать больных, но есть одна большая проблема. Мне 68 лет, я сам находился под домашним арестом, как говорится. И мне каждый день присылали эсэмэски. У меня обычный, простой телефон. «Мы вас оштрафуем, если вы в программу себя не введете, чтобы вас отслеживать». Я звонил и на горячую линию, просил, чтобы мне прислали и помогли, объяснили, как пользоваться смартфоном. Большинство же населения, которое заболело, которому больше 65 лет, оно не умеет пользоваться. Понимаете? Буквально в двух словах. Перед тем как ввести что-то, надо сначала подумать, как народ обучить или как более просто сделать, чтобы не были ночные звонки: «Дома ты или нет? Где ты находишься?» Я никуда не выходил, потому что у меня и так три операции на сердце было, поэтому я знаю, что такое больница. Тем более сейчас больница – это большой риск. Шесть лет назад было совсем другое обслуживание. Константин Чуриков: Николай, скажите, сколько штрафов и на какую общую сумму вам прислали? Сколько у вас штрафов? Зритель: Нет ничего. Милиция приходила… Оксана Галькевич: Стресс просто жуткий. Зритель: Я даже в департамент звонил, они говорят: «Не беспокойтесь». И все равно приходили каждый день. Понимаете, я сердечник, три операции на сердце… Константин Чуриков: Ну понятно. Оксана Галькевич: Ну да, стресс дополнительный. Константин Чуриков: Вас нельзя так волновать. Оксана Галькевич: Конечно. Константин Чуриков: Спасибо, Николай. Оксана Галькевич: Еще один аргумент, что надо как-то разумно продумать сначала организацию процесса, а потом уже приступать. Александр Владимирович? Александр Саверский: Да, конечно. Вот эта терминология, которая у нас появилась: «Я был под домашним арестом», – это, конечно, вызывает, в общем-то, ужас. Ну у нас нет в законодательстве понятия «самоизоляция». Это введено указом мэра Москвы. Этого вообще в федеральном законе нигде нет. Понимаете? То есть ваши права конституционные грубо нарушили. Этот режим действительно есть в Уголовно-процессуальном кодексе в отношении психически больных людей, которые представляют угрозу для себя или для окружающих. Ну как же это можно применять к нормальным вменяемым людям, в отношении которых можно было применить обычный известный карантин? Зачем было всех сажать под этот самый домашний арест? Понимаете, это безобразие! И я считаю, что эта паника и дезинформация, которую мы перенесли, ошибки в принятии решений должны получить правовую оценку – ну, хотя бы во избежание того, чтобы не было в будущем такого. Меня цифра напугала, буквально сегодняшняя: у нас 50% населения получают зарплаты меньше 15 тысяч. Сегодня это высветилось. Ну, это результат всего того, что было, что произошло. Понимаете? Это просто кошмар, если это правда. Константин Чуриков: Ну да. Правда, эти данные опровергает и Минэкономразвития, и пресс-служба Кремля. Александр Владимирович, буквально реплика. Нам пишет Ксения: «COVID опасен! Я как врач это видела». Есть ряд людей, которые… Александр Саверский: Я не спорю. Если вы как врач видели это в стационаре, то, еще раз, посмотрите, пожалуйста, определение вирусной нагрузки. Вы сами там ее устроили себе, а теперь вы боитесь. Естественно! Я тоже не хочу к вам попадать. Оксана Галькевич: Александр Владимирович, давайте вместе подведем итоги. Несмотря на то, что… Ну, работа с общественным мнением – это, вы знаете, всегда работа тонкая. Тем не менее голоса наши разделились следующим образом. 46%... или 45%? 45% наших зрителей считают, что отслеживать контакты больных нужно, это правильно. И чуть-чуть больше половины считают, что, наверное, нет. Вот так вот. Константин Чуриков: Спасибо большое за ваше участие. Оксана Галькевич: Да, спасибо. Александр Саверский: Спасибо. Константин Чуриков: Александр Саверский, президент «Лиги защитников пациентов». Сейчас ненадолго прервемся, у нас будет несерьезный выпуск новостей, а потом про медицину тоже. Оксана Галькевич: Ни слова про COVID! Константин Чуриков: Да. Но про медицину поговорим.