Виталий Млечин: Министерство финансов готово снова покупать валюту. Начать валютные интервенции за счет нефтегазовых сверхдоходов ведомство сможет после одобрения концепции бюджетного правила. Должно это произойти до 1 октября. Зачем это нужно? И сколько в итоге должен стоить доллар, чтобы нам было комфортно? Обсудим в ближайшие полчаса. Пожалуйста, присоединяйтесь к нашей беседе. 8-800-222-00-14 – бесплатный телефон прямого эфира. 5445 – короткий номер для ваших SMS-сообщений. Какой валюте вы доверяете сегодня? Напишите нам об этом. А мы побеседуем с кандидатом экономических наук, доцентом Департамента прикладной экономики Высшей школы экономики Владимиром Карачаровским. Владимир Владимирович, здравствуйте. Владимир Карачаровский: Здравствуйте. Виталий Млечин: Владимир Владимирович, что будут покупать, как вы считаете? Владимир Карачаровский: Вы имеете в виду – какую валюту будут покупать? Виталий Млечин: Да, конечно. Владимир Карачаровский: Ну, мне кажется, здесь ответ очевиден. Собственно говоря, у нас выбора немного. Ну, скорее всего, основную часть будут составлять, естественно, китайские юани. В значительной меньшей степени это будут, может быть, индийские рупии, но в небольшом количестве, потому что Индия хоть и дружественный нам партнер, но у нас недостаточно развита все-таки взаимная торговля. Собственно говоря, рупии нам не так выгодны, потому что не такой большой… не так много позиций товарной номенклатуры, которую мы можем у Индии купить. Ну, есть еще вариант – это такая квазидружественная страна, Турция. Но в турецкой валюте все-таки тоже опасно деньги держать, потому что это все-таки страна НАТО. И Турция, несмотря на то что периодически мы как будто играем на одной стороне, Турция соблюдает исключительно свои национальные интересы. И как повернется ее политика в ближайшие месяц-два, абсолютно прогнозировать невозможно. Поэтому основное – это, скорее всего, китайский юань и в значительно меньших долях валюты других дружественных стран. Ну, рупия. На третьем месте – лира. Наверное, какая-то часть все-таки будет долларовая и евро, без этого не обойтись, но очень маленькая. Виталий Млечин: Вот! Давайте сейчас по порядку обсудим. Начнем с турецкой лиры, с ней, наверное, чуть попроще. Тут вы первое сказали, что Турция – страна НАТО, в первую очередь у нее свои интересы (что логично). Но есть же еще один аспект: турецкая лира постоянно дешевеет. Есть ли смысл в нее вкладываться? Владимир Карачаровский: Сейчас вообще ситуация на мировых рынках такая, что идет вообще значительная глобальная разбалансировка. То есть мы не можем уже сказать, что даже доллар – такая же крепкая валюта, как и раньше. То есть мы и про евро это не можем сказать. Виталий Млечин: Да, евро точно подешевело сильно. Владимир Карачаровский: Нет, прежде чем понять вообще… То есть мы сейчас живем в ситуации, когда мы уже не понимаем, где у нас та валюта, которая является, так сказать, оплотом стабильности мировой. Ну, если раньше все в голове держали, что это доллар, на втором месте евро, то сейчас в связи с рецессией в США, в связи с тем, что в Евросоюзе большие проблемы, связанные с новым энергетическим кризисом, то мы совершенно не знаем, как поведут себя даже доллар и евро. И турецкая лира, наверное, в этом смысле тоже валюта, к которой можно приглядеться, но очень осторожно. Понимаете, мир сейчас такой, что мы не знаем, какая валюта является, как в прежние времена, оплотом стабильности. Поэтому самый лучший вариант – это, во-первых, все-таки хранить валюту… хранить наши резервы в нескольких валютах в более или менее сбалансированном виде. Но! Опять же, повторяю: на первом месте у нас должен быть Китай. Вернее, не должен быть, а мы вынуждены будем основную часть резервов хранить именно в китайских юанях. Потому что когда мы говорим о том, в какой валюте хранить наши резервы, то это не только вопрос об устойчивости валюты, а это еще вопрос о том, какой партнер нам наиболее ценен. Что сейчас для России важно? Технологический импорт. Нам нужно ввозить технологии в массовом порядке. Единственная страна, которая нам это может дать – это Китай. Поэтому если уж мы оказались в таком положении, что мы должны переориентироваться на Восток и на чужие валюты, то это должна быть китайская валюта, потому что именно Китай в настоящее время… Я говорю «к сожалению», потому что мы великая страна и, по идее, мы не должны так зависеть от западных соседей или от восточного соседа, но это так. А поскольку это так… Виталий Млечин: Вот-вот! Владимир Владимирович, нам как раз наши зрители пишут: «Вот перестали доллары покупать, теперь будем юани покупать». То есть мы зависимость от одной валюты просто меняем на зависимость от другой. Владимир Карачаровский: Ну, к сожалению, к сожалению, мы находимся в такой ситуации. Это открытая политика нашего правительства – собственно говоря, переориентация на Восток. Вот главная идея. Параллельный импорт тоже ведь переориентируется на Азию, на азиатский рынок, с азиатских рынков мы собираемся завозить. И поставка энергоресурсов тоже на Восток, прежде всего в Китай и в Индию. То есть, собственно говоря, все, что происходит, в логике того, что и анонсировало правительство, в логике того, как действует сейчас правительство. Теперь мы… Ну, к сожалению, я не хотел говорить таких слов, но мы почему-то пытаемся стать чьей-то трубой нефтегазовой. Понимаете, это очень нехорошо. На самом деле мы должны рассматривать экспорт нашего сырья… Вот мы думаем, на какую сумму… Мы говорим о сверхдоходах, например, сейчас, о сверхдоходах от поставок газа. И называем обычно суммы в долларах ведь, заметьте, не в юанях, то есть мы мыслим все равно в долларах. А на самом деле для нас важно не то, в какой валюте мы продаем, а важно то, в какой… Слышите меня? Виталий Млечин: Да-да-да, Владимир Владимирович, я сейчас слышу вас. Владимир Карачаровский: Что-то со связью. То есть важно не столько то, в какой валюте мы продаем нефть и газ, а важно то, какое количество технологий и у кого мы можем купить на вот это условное количество нефти и газа. Вот что главное. И в этом смысле нам нужно выбирать валюты тех стран, которые нам обещают наибольший режим благоприятствования поставки интересующих нас критических технологий. Виталий Млечин: А что касается все-таки юаня как валюты – насколько у него рыночное образование курса и насколько надежно все-таки в нем хранить какие-то резервы? Владимир Карачаровский: Ну да, действительно, курс… Понимаете, китайский юань – это одна из самых устойчивых валют, одна из самых устойчивых валют в мире. То есть он регулируется примерно так же, как регулировался до недавнего времени, ну, до 2014 года рубль, то есть в пределах определенного валютного коридора. И поэтому, в принципе, китайский юань – валюта очень устойчивая. В этом смысле проблем быть не должно. Но, с другой стороны, понимаете, если валюта страны не является плавающей, то есть ее регулирует государство очень жестко, то это означает, что мы попадаем в зависимость от этого государства. И, к сожалению, ничего с этим сделать нельзя. То есть если мы выбираем стабильную валюту, по-настоящему стабильную валюту, как китайский юань, то мы попадаем в зависимость от китайского регулятора, потому что он целиком определяет, какой будет курс юаня. Ну, так же как мы до 2014 года определяли, какой будет курс рубля, то есть мы действовали в рамках определенного валютного коридора, регулировали курс рубля. И он был на протяжении десятилетий достаточно стабилен. Такая же ситуация и сейчас. Поэтому как-то так ситуация обстоит. Да, китайская валюта относительно устойчивая, но в этом есть и свои минусы, потому что это Китай решает, какой будет курс у его юаня. То есть решает не рынок, как у нас, например, до недавнего времени плавающий курс рубля был, то есть ситуация на рынках определяла, сколько будет стоить рубль. А до 2014 года у нас было не так: мы сами держали рубль в определенном валютном коридоре. Вот так же действует и Китай. Это хорошо. То есть если валюта устойчивая, если курс валюты устойчивый, то это означает, что мы можем на долгосрочную перспективу планировать взаимодействие с этой страной – экспорт и импорт. Для экспортеров и импортеров выгоден не столько сам курс, я бы сказал, а сколько его стабильность. Все адаптируются к этому курсу. И если Китай не начнет какую-то особую свою игру, то, в принципе, ну а почему нет? А у нас другого выхода просто нет, чем хранить в юанях. Виталий Млечин: Вот! Владимир Владимирович, а почему у нас другого выхода нет? Вот нам тоже наши зрители пишут: «Зачем вообще вкладываться в чью-то валюту? Надо в свою экономику вкладываться». Владимир Карачаровский: А вот это совершенно верно. Когда я говорю, что у нас нет выхода, я говорю прежде всего о том, что… Понимаете, есть возможности, есть выход или нет выхода – это ответ, который можно дать только в рамках той или иной социально-экономической политики. Вот в рамках той социально-экономической политики, финансовой политики, в общем, макроэкономической политики, финансовой, социальной, экономической, которую сейчас проводить правительство, другого выхода нет. Что мы могли бы сделать с вами, например? Ну, действительно, зачем нам, например, слишком большие золотовалютные резервы? Зачем нам слишком большой Фонд национального благосостояния? Мы могли бы 50%, скажем, этого фонда направлять на развитие российской экономики – ну, грубо говоря, «под ключ» закупать заводы, для того чтобы… Понимаете, вот мы говорим, нам говорят: «Зачем нам нужны резервы?» Ответ правительства: на «черный день». Чтобы, когда настанет «черный день», у нас были деньги для того, чтобы затыкать те или иные… ну, «тушить пожары», которые возникают в экономике. Это одна позиция. Можно резервировать деньги для того, чтобы, когда «черный день» наступит, когда «пожар» уже горит, его «тушить». А может быть другая политика – не резервировать деньги на «тушение пожара», а тратить деньги на то, чтобы создавать системы предотвращения «пожара». И лучшие наши резервы, на мой взгляд, лучшие наши резервы – это не совершенно не золотовалютные резервы. Их должно быть ровно столько, сколько нужно Центробанку, сколько нужно на интервенции, чтобы поддерживать стабильный курс рубля. А другая часть наших резервов – это наша промышленность обновленная, которая, безотносительно ситуации на внешних рынках, давала бы нам ту продукцию, в которой мы нуждаемся. Поэтому вторую часть Фонда национального благосостояния и вообще часть золотовалютных резервов нужно тратить именно на строительство заводов. Но как их тратить, если у нас экономика рыночная и мы не знаем, во что вкладывать? Мы тогда делаем следующий шаг. А для этого нужен план развития. Для этого нужна просчитанная пятилетка, где строительство заводов не является просто точечным, как инвестиции с «Роснано», которые ничем не кончаются в итоге, а именно план развития, связанного развития народного хозяйства всей страны. Но это уже совершенно другая политика, которую мы не проводим. Поэтому я и говорю, что выхода нет. Выход есть, если мы перейдем на другой тип экономической политики. Пока не перейдем, естественно, наиболее адекватные решения – это те, которые принимаются сейчас, то есть это резервирование средств для того, чтобы «тушить пожары», когда они возникнут. Виталий Млечин: Владимир Владимирович, может создаться такое ощущение все-таки, что главная цель этих всех интервенций – как валютных, так и словесных – в том, чтобы сделать все-таки курс доллара повыше. Потому что много раз же заявляли наши власти монетарные, что вот сейчас доллар слишком укрепился, что это тяжело для бюджета. А так это или нет? Владимир Карачаровский: Ну, этим Центробанк должен заниматься. Центробанк в критические периоды, несмотря на то что у нас плавающий курс рубля, в критические периоды Центробанк тратит значительные суммы на интервенции валютные, для того чтобы откорректировать курс рубля. Но нам нужны золотовалютные резервы Центробанка… А это все-таки не Фонд национального благосостояния, это золотовалютные резервы Центробанка. Они нужны для валютных интервенций, то есть это массовая такая продажа или покупка валюты, для того чтобы за счет этого держать курс рубля в интересующем нас диапазоне. Так золотовалютные резервы Центробанка для этого существуют. То есть при чем здесь Фонд национального благосостояния? Центробанк занимается корректировкой курса рубля. А вопрос о том, какой нам нужен курс, низкий он сейчас или высокий – это опять вопрос выбора наших ориентиров. Я считаю, что… Ну, отмечу примерно, это произносилось уже много раз. Мы хотим, чтобы рубль стоил примерно… точнее, доллар стоил где-то 70 рублей, да? Вот 70–80 рублей. Если это такой целевой ориентир, то Центробанк и Минфин будут, прежде всего Центробанк будет стараться, чтобы именно обеспечить вот этот уровень, этот курс рубля. На мой взгляд, опять же, важно обеспечить стабильность этого курса. Нужно выбрать такой курс, который мы можем зафиксировать по отношению к какой-либо мировой валюте на долгие годы вперед. Это нужно, для того чтобы наладить нашу международную торговлю, для того чтобы у нас были инвесторы, не боялись к нам идти, для того чтобы импортеры к нам шли, для того чтобы была устойчивая экспортная выручка. Вот это очень важно. Поэтому главное здесь – стабильность курса. У нас в первой декаде 2000-х курс рубля был 30–37, даже 29–37, вот в таких диапазонах он менялся. И прекрасно к нему адаптировались и экспортеры, и импортеры, потому что он десятилетие был стабилен. А что касается того, чтобы сделать рубль послабее, чем сейчас. Ну, это для того, чтобы была высокая рублевая выручка и мы могли закрывать с помощью этой выручки дефицита бюджета, который, конечно, вероятно, будет, и будет немаленький. То есть в этом смысле, действительно, слишком слабый рубль, наверное, нам не выгоден, потому что иначе откуда мы возьмем деньги для того, чтобы закрыть дефицит бюджета? Ну а так 70 – это вроде бы какой-то такой компромисс, не слишком слабый, не слишком сильный. Виталий Млечин: Понятно. В предыдущие времена ведь ЦБ или Минфин мог просто взять и купить доллары – таким образом повлиять на курс. Но сейчас-то ЦБ не может этого делать. Можно ли косвенно, через валюты других стран повлиять на курс рубля к доллару? Владимир Карачаровский: Ну, мы так и будем делать, мы так и будем делать – мы будем влиять на него через юань. Виталий Млечин: Ну а это эффективно? Эффективно можно так повлиять? Владимир Карачаровский: А какой другой вариант? Когда мы говорим об эффективности, мы должны рассматривать с вами какие-то альтернативы. А какая у нас альтернатива? Если сравнивать с турецкой лирой и с индийской рупией, то Китай – это, конечно, более эффективно, потому что экономика глобальная. Грубо говоря, в Китае есть почти все, что нам нужно. И Китай сейчас относительно миролюбиво к нам настроен. Я всегда остерегаюсь называть Китай другом навеки, потому что у нас были разные периоды, и территориальные претензии были. То есть это очень серьезный вопрос. Тем не менее, нигде, кроме Китая, в условиях изоляции от Запада, мы не получим то, что нам нужно. Повторюсь еще раз: критические технологии мы не получим. Поэтому вообще, говорю, на повестке дня стоит вопрос о том, чтобы рубль уже не к доллару привязывать, а к юаню. То есть этот вопрос стоит на повестке дня. Какой смысл нам привязывать сейчас рубль к доллару, если практически мы перестаем поставлять на Запад и газ, и нефть, технологический обмен практически приостановился у нас с Западом? Наоборот, все эти процессы нарастают между нами и Китаем. Тогда какой смысл нам привязывать доллар… вернее, рубль к доллару или даже к евро? Нам нужно привязывать его тогда, действительно, к юаню. Виталий Млечин: Но ведь в долларах можно торговать не только с Соединенными Штатами и Европейским союзом, но и со всем остальным миром. А в юанях? Владимир Карачаровский: Юань – на самом деле валюта, которая практически уже тоже является мировой. Хотя доля юаня в международных расчетах крайне мала, тем не менее она полноценная – просто из-за масштаба китайской экономики, которая в шесть раз выше… в шесть раз больше, чем эка России. Просто из-за масштаба китайской экономики ее валюта по определению не может не быть мировой, вот если бы даже Китай специально ничего для этого не делал. Поэтому юань – это практически официальная мировая валюта резервная, хотя и не с таким хождением, как доллар или евро. И потом, смотрите, я сторонник того, чтобы тогда, когда мы обсуждаем, какие валюты надежнее… Это вопрос… Знаете, я противник того, чтобы исключительно в финансовом ключе эти вопросы обсуждать, потому что слабый курс рубля или сильный – это в конечном итоге зависит не от действий финансистов и не от действий Центрального банка. Он зависит, во-первых, от того, насколько мы интересны миру. Виталий Млечин: Владимир Владимирович, спасибо вам огромное за ваш анализ. Нам пора завершать, к сожалению. Явно эту тему мы с вами еще неоднократно обсудим в нашем эфире. Владимир Карачаровский, кандидат экономических наук, доцент Департамента прикладной экономики Высшей школы экономики, был с нами на прямой связи.