Ольга Арсланова: Ну что ж, еще немного о серьезном поговорим. Что может быть серьезнее науки? Петр Кузнецов: Итоги Нобелевской недели. Давайте обсуждать научные итоги Нобелевской недели. Мы об этом уже сообщили в нашем анонсе. Прямо сейчас рубрика «Личное мнение». Это будет личное мнение Владимира Решетова, доктора физико-математических наук, профессора Института лазерных и плазменных технологий МИФИ. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Мы сразу приглашаем наших зрителей к беседе, Владимиру Николаевичу задавать вопросы. Если вам что-то непонятно или что-то интересно узнать о научной премии и о лауреатах этого года, добро пожаловать в наш эфир. Обязательно чуть позже расскажем о том, какие премии уже вручены и за что, и насколько это важно для всех нас. Но давайте сначала о самой премии немного поговорим. Петр Кузнецов: Потому что принято считать, что многие премии сейчас… ТЭФИ, «Оскар»… Вот ТЭФИ… Ольга Арсланова: …Ненаучные. Петр Кузнецов: …ТЭФИ премия прошла недавно, а информационные смотришь (ведущий Губерниев) – ну, понятно, что ТЭФИ и «Оскар» уже не те премии. Ольга Арсланова: Т. е. нет программы «ОТРажение» там. Не те они премии. Петр Кузнецов: Она присутствовала, но видишь одни и те же лица. Т. е. застоявшиеся. Вроде как и получаешь, но – а вот раньше-то за что получали? раньше-то кто получал? Ольга Арсланова: Публичность вроде как растет. Популярность растет. Содержание? Петр Кузнецов: Все то же самое, большой зал, может быть даже аудитория больше. Можно ли так же сказать про Нобелевскую премию, что Нобелевская премия уже не та? Владимир Решетов: Нет, конечно же, нельзя. Я думаю, что любая премия – неважно, за искусство, за изобретение, за что-то другое, – это вообще очень важное событие. Потому что оно позволяет людям, как говорится, увидеть лучших. Неважно, это в нашей деревне лучшие или вообще в мире. И вот Нобелевская премия – как раз пример ситуации, когда много ученых, сотни ученых со всего мира каждый год, что называется, высказывают свое мнение о том, кто, по их мнению, лучший. Это не просто конкретный Нобелевский оргкомитет. Это сотни ученых по всему миру. Те, которые имеют право выдвигать на Нобелевскую премию. Более того, вокруг этого много интриг, много интересных вещей. Все пытаются угадать, кто будет лауреатом и кто не был. Между прочим, Нобелевский комитет не публикует фамилии тех, кого выдвигали. Только через 50 лет можно будет узнать, кого выдвигали в этом году. Понимаете, насколько эта тема щекотливая? Петр Кузнецов: Кого выдвигали? Но подождите. А вот сейчас… Владимир Решетов: Премию мира я не обсуждаю. Это особая премия. Петр Кузнецов: Нет-нет, не Премию мира. Значит, вот то, что преподносят: «чуть-чуть наши ученые в очередной раз уступили американо-швейцарскому»… Владимир Решетов: Это досужие домыслы. Официально – нет. Ольга Арсланова: Владимир Николаевич, вот тут важный момент. Многие ученые недовольны тем, как премия присуждается. Физики, химики говорят, что дают часто за какие-то старые исследования, за довольно спорные с точки зрения ценности. И очень важную роль играет статус ученого. Смотрят, насколько он статусный, а не насколько он действительно предложил что-то важное для человечества. Владимир Решетов: Конечно, конечно. Потому что есть такая шутка: чтобы стать доктором физматнаук, вот постоянно доктора приходят, нужно иметь 3-х знакомых докторов наук. Которые с тобой не имеют совместной публикации. С Нобелевской премией та же самая ситуация. Нужно иметь пару сотен знакомых – бывших Нобелевских лауреатов. И тогда… Ольга Арсланова: Т. е. это элитарная премия, получается. Владимир Решетов: Конечно. А это так и было с самого начала. Это никогда не было по-другому. Это всегда было признание в мире. Всегда были люди, тот же самый Эйнштейн, скажем, из таких, которые на слуху всегда, он получил Нобелевскую премию за открытие фотоэффекта. Ему ее не дали за общую теорию относительности Эйнштейна, а дали за какой-то там фотоэффект. Ольга Арсланова: По совокупности дали просто. Владимир Решетов: Нет, просто потому, что в Нобелевской премии важно, чтобы то, что вы сделали, имело практическое применение. Вот те премии, которые давались все годы, и нынешний год в том числе, хотя он наиболее сомнительный, быть может, в этом плане, они имели практическое значение для жизни людей. Ольга Арсланова: А попасть в этот список со своим изобретением – это же сложно. Многие ученые просто не могут пробиться из-за того, что много препятствий для этого. Владимир Решетов: Нет, не так. Дело в том, что научное сообщество очень узкое, на самом-то деле. И есть такое простое понятие, как индекс Хирша. Есть много там понятий, но тем не менее… Ольга Арсланова: Что это такое? Владимир Решетов: Сейчас скажу. Ими все соревнуются ученые, у кого он больше, индекс Хирша, у кого меньше. Это, грубо говоря, то количество публикаций, на которых есть ссылка больше, чем она в порядковом номере. Т. е. есть публикация, скажем, в которой 50 ссылок… Ольга Арсланова: Т. е. это популярность? Владимир Решетов: Это не просто популярность. Это то, что у тебя есть 100 публикаций и на сотую публикацию есть 100 ссылок, ее 100 человек процитировали. И вот у людей, которые идут на Нобеля, у них обычно этот индекс Хирша вот такой. Больше 50. У них сотня работ, но у них 50 работ процитированы больше чем 50 раз. Это означает, что их знают во всем мире. Это принципиальный момент. 50 умножьте на 50 – получаем уже 2,5 тыс. ссылок. Т. е. это люди, которых знает их научное сообщество. Они известны. Их, может быть, хвалят и журналисты, и многие другие. И вот, скажем, премия, которую вы упомянули, по литий-полимерным и литий-ионным аккумуляторам, – яркий пример такой ситуации. Люди, может, там 97 лет одному из изобретателей, который первый начал. И тем не менее он дожил и дождался момента, пока было признано. Петр Кузнецов: А, все, понятно. Я как раз это и хотел выяснить. Т. е. они, казалось бы, уже в каждом электронном устройстве есть. Нам пишет Самарская область, что эти батарейки на кухне можно собрать, а… Ольга Арсланова: Давайте напомним. Нобелевскую премию по химии присудили за литий-ионные батареи. Трое ученых: Джон Гуденаф, Стэнли Уиттингем и Акира Йосино. Причем изобрели эти батареи, которые уже широко применяются, сколько лет назад? Владимир Решетов: Уже много. В 60-е годы появились они впервые, литий-ионные аккумуляторы. Ольга Арсланова: Несколько десятков лет назад. Но в 2019 году Нобелевскую премию за них вручают. Это как? Владимир Решетов: Это просто означает одну простую вещь. Можно много обсуждать, почему тому дали, этому не дали. Ведь мы не можем заглянуть в душу тех, кто голосует. Но про литий-полимерные и литий-ионные батарейки можно сказать однозначно, что они перевернули нашу жизнь. И вот когда ученые, которым уже многим за 50 далеко лет, признают этот факт, когда они видят, что их дети пользуются гаджетами, в которых эти батарейки стоят, они понимают, что вот те химики, которые когда-то там разработали специальные оксиды и соединения, решили проблему, они решили ее кардинально, и телефон стал легким, мобильным и доступным, – они начали говорить: надо вообще-то наградить тех, кто так хорошо изменил нашу жизнь. Это вот реально так происходит. Петр Кузнецов: А, т. е. это уже после того как они начинают работать. Я просто думаю, Владимир Николаевич: а почему сразу-то им не дать? Чтобы мотивация была. А то, вы представляете, сколько лет! Ольга Арсланова: Можно и не дожить. Владимир Решетов: Можно не дожить. Многие не доживают. Петр Кузнецов: Они открыли, ждут премию и только получают ее через 50 лет. Владимир Решетов: 2 года назад я в этой же студии рассказывал про гравитационные волны. Нобелевскую премию дали в тот же год, когда они были зарегистрированы. Т. е. гравитационные волны, которые предсказывал еще Эйнштейн, Фридман и все остальные, – их ждали 60 лет с лишним. Их не было, не могли зафиксировать. И как только ученые показали, что вот, две черные дыры слились, мы записали звук их колебаний, как они летели друг на дружку и сгорела одна в другой, так сказать, исчезла, канула в Лету, – им тут же дали Нобелевскую премию. Вот мы с вами сейчас сидим с ноутбуками. Скорее всего, в них еще обычные винчестеры. Те, которые не solid, не твердые, а те, в которых крутится диск и в нем записана информация. Нобелевская премия за изобретение всего-навсего головки к этому винчестеру, которая считывает эту информацию, это гигантское магнитосопротивление, получилась меньше чем за 5 лет. Т. е. Western Digital сделала винчестеры, все, вышла и сказала, что те ребята, которые открыли квантовый эффект, позволяющий измерять маленькие магнитные поля, достойны Нобелевской премии. Меньше 5 лет прошло. Атомная силовая микроскопия. Это люди, которые видели атомы. Сканирующая зондовая микроскопия. Меньше 5 лет. Т. е. они показали, что можно пощупать отдельные атомы, увидеть, как они лежат на поверхности, и можно из них построить слово IBM, грубо говоря. Выложить атомы на поверхности. Им дали через 5 лет Нобелевскую премию. Т. е. так не всегда бывает. Зависит от того, какой шум это событие вызвало в научном сообществе. Насколько оно было значимо. Как долго его ждали, в конце концов. Петр Кузнецов: Давайте к другому шуму. Там уже по физике, да? Экзопланеты. Расскажите, что за экзопланеты, что нашли и насколько старо это открытие. Владимир Решетов: Давайте попробуем сыграть, как в ТЭФИ вы предложили мне. Давайте я сначала скажу, какое это может иметь значение, а потом – в чем состояли открытия нынешнего года. Там 3 астронома получили эту Нобелевскую премию. Одни открыли экзопланеты, т. е. земли вокруг далеких звезд. А другой объяснил, откуда есть пошла вся Вселенная. Ольга Арсланова: И причем сделали они это тоже лет 20 назад. Владимир Решетов: Да, 20 лет назад. Но сейчас уже открыто 4 тысячи таких планет, а тогда была первая открыта. Вот смотрите: хорошо это или плохо? Вот мы говорим, что литий-полимерные батареи это здорово. А вот то, что есть экзопланеты, это хорошо или плохо? Ольга Арсланова: Для нас. Никак. Петр Кузнецов: Сидит человек в Тверской области, зарплата у него от экзопланет не увеличится. Владимир Решетов: Не совсем так. Тут есть два взгляда. Один поверхностный, а другой, скажем так, более глубокий. Петр Кузнецов: Намек понял. Владимир Решетов: Нет, извините, не намекал ни на что, навряд ли вы понимаете. Поверхностный взгляд состоит в том, что чем больше в нашей Галактике Солнечных систем, чем больше планет, на которых может быть жизнь, чем дольше существует наша Вселенная (15 млрд. лет), тем более вероятно, что где-то есть другая жизнь. Что если мы устроим здесь третью мировую войну, то Вселенная… Ольга Арсланова: Нам будет куда эмигрировать. Владимир Решетов: Нет, эмигрировать это отдельная история. Ольга Арсланова: Но житель из Тверской области до этого не доживет, наверное. Владимир Решетов: Вот для Тверской области есть, я же сказал конкретно для них. Вот жители Тверской области могут сказать, что, ребята, тогда какая проблема? Ну, будет третья мировая война, исчезнем мы все, но там-то жизнь останется, Вселенная-то не пострадает. Ольга Арсланова: А, в этом смысле. Хорошо, но, может, мы к тому времени что-то еще изобретем, как добраться до этой пригодной для жизни планеты? И колонизируем ее. Владимир Решетов: Это же поверхностный взгляд. Т. е. когда ученые ищут планеты где-то там далеко вне Земли, они надеются найти там жизнь. Вот сейчас мы запускаем такой и американцы запустили. Т. е. мы пытаемся понять, одиноки мы во Вселенной или нет. И если мы не одиноки, то в принципе можно воевать. Потому что невелика потеря. Ну, будет на одну обитаемую планету меньше. Зато миллионы других останутся. Ольга Арсланова: Нет, а нам-то обидно. Владимир Решетов: Подождите, а при чем тут вы? Мы проблему с точки зрения Вселенной, глобально, с точки зрения жителя Тверской области. Ольга Арсланова: А так можно рискнуть. Владимир Решетов: А есть и другая позиция. Состоящая в том, что наши ученые, тот же Вернадский, и многие другие, американские, говорили о том, что космос молчит. И жизни нигде нет. И получается, что то, что они открыли экзопланеты и их в нашей Галактике миллионы, то, что Вселенная живет уже 15 млрд. лет, а жизни нигде, кроме как на Земле, нет, это означает, что нужно беречь нашу планету. Что нельзя расточать силы и тратить ее непонятно на что. Нужно охранять ее. Ольга Арсланова: Т. е. правильно мы понимаем, что изобретения эти… Петр Кузнецов: Изучать ее бесконечно много… Владимир Решетов: А если мы посмотрим Нобелевские премии по физике, по химии, по медицине, то мы поймем, что на самом-то деле есть большая вероятность, что, несмотря на большое количество планет, мы единственные во Вселенной разумные существа. Это вполне может быть. Ольга Арсланова: Т. е. это изобретение… Петр Кузнецов: Это открытие. Тебя это радует, Оля? Ольга Арсланова: Я хотела задать вопрос. Вот это изобретение, точнее, вот это открытие экзопланет гарантирует то, что там нет жизни? Или все-таки еще будет продолжаться… Владимир Решетов: Нет, смотрите, я вам сказал, что есть два смысла. Давайте попробую еще раз объяснить. В одном случае мы говорим, что все ерунда, жизнь везде. Это одна позиция. А другая позиция состоит в том, что несмотря на то, что планеты есть, жизнь только здесь, только у нас на Земле. И вот эти люди изобрели очень интересный способ обнаружения планет. Мы все знаем, что когда паровоз едет к нам, он гудит более высокочастотно, чем когда от нас улетает. «Эффект Доплера» называется. Ольга Арсланова: Да-да-да. И можно на красный проехать и оправдаться. Владимир Решетов: Да, можно оправдаться. Оказывается, что наша Солнечная система, у нее есть такие большие планеты, как Юпитер, а есть Земля. И Солнце, из-за того что вокруг него крутится Юпитер, чуть-чуть его колбасит, оно качается вокруг себя. Т. е. центр, смаз как бы этой системы, находится внутри Солнца, и Солнце качается к нам и от нас. И вот этот эффект качания дальней звезды из-за того, что вокруг нее крутится большая планета, послужил способом обнаружения планетных систем. Т. е. люди стали исследовать спектр излучения звезд и по эффекту Доплера… Ольга Арсланова: Это сложно. Владимир Решетов: Это очень сложные исследования, здесь аппаратура… Ольга Арсланова: Но вывод отличный. Вывод о том, что надо беречь планету. Владимир Решетов: Да, мне нравится. Это классно, да. Но… Ольга Арсланова: Получается, что со шведской девочкой, видите, как совпадает. Все-таки права она будет. Петр Кузнецов: Но она еще там не пришла, она же… Ольга Арсланова: Нет, не получила. Петр Кузнецов: Ну, слава Богу. Не совсем понятно, можете высмеять вопрос. Каким образом можно открыть какую-то планету, сидя у себя где-нибудь на уютном диване в Швейцарии? Не прилетев, не пощупав. Непонятно. Владимир Решетов: Да, вот как раз как раньше первые планеты были открыты до того. Они просто затмевают. Бывает такая вещь, как прохождение диска Венеры по диску Солнца. И его наблюдал еще Ломоносов. И мы можем наблюдать: просто взять темное стеклышко и увидеть, что по Солнышку движется темная точка. Когда она проходит диск солнца. Но это бывает очень редко, чтобы все совпало: и Земля, и Венера, и Солнце были на одной прямой. И вот таким способом не находили планет у звезд. Не было таких затмений, небольших колебаний яркости. И эти люди, за что им и дали Нобелевскую премию, придумали другой способ. Они сказали: ладно, планета крутится по какой-то орбите, не пересекая линию нашего зрения. Но Солнце-то, дальняя звезда, качается, оттого что вокруг нее крутится планета. Это как если вы крутите над головой булаву, как спортсмены. Он же сам раскачивается, чтобы раскрутить ядро и бросить его. Петр Кузнецов: Но откуда они знают. Может, там совсем какие-нибудь не поддающиеся объяснению процессы. Владимир Решетов: Нет, но первый момент. Конечно. Но физика – она же, вообще говоря, смелые ребята. Они говорят, что если я могу написать уравнение, описать процесс, и если так оно и происходит, так оно есть. Т. е. тут мы же обсуждаем фундаментальные вопросы. Никто не сомневается, что эффект Доплера существует. И вот такие исследования сегодня проводят, конечно, в космосе. Телескопами, которые выведены на орбиту. Им лучше видно и спектр, и излучение, и все. И реально, тот же Кеплер, они наблюдают эту планету и находят среди звезд те, у которых есть планеты. Которые колеблются, которые качаются к нам и от нас. А дальше следующий этап. А теперь давайте на те звезды, на которых есть планета, которые живут в зоне Златовласки (так называется термин: те планеты, на которых есть жидкая вода), попытаемся увидеть органику. Ольга Арсланова: Ага, и мы пока ее не видим. Владимир Решетов: Пока не видим. Ольга Арсланова: Давайте послушаем Владимира из Воронежской области. В Воронежской области жизнь есть, к счастью. Здравствуйте, Владимир. Вы в эфире. Зритель: Здравствуйте. Я в эфире, спасибо. А у меня такой вопрос, вернее, благодарность редакторам за то, что они наконец-то пригласили настоящего профессора. А то все читаешь: профессор, профессор, а на него глянешь – далек от профессора. У меня вопрос такой к профессору… Петр Кузнецов: Может, это мы пригласили, минуя редакторов. Зритель: Да? Ну хорошо, вам благодарность. У меня такой вопрос. Почему так долго от нашей страны нет лауреатов Нобелевской премии? Все-таки у нас народ неглупый, очень умный. Вот почему? Ответьте, пожалуйста. Петр Кузнецов: Или есть, но уже давно туда уехали работать… Ольга Арсланова: По-моему, где-то в 2010 году, да? Владимир Решетов: Да, Гейм и Новоселов получили за графены. В этом году, кстати, один из прогнозов на Нобелевскую премию был то, что дадут нашему ученому – Оганесяну, который возглавляет Институт объединенных ядерных исследований в Дубне, за открытие 118-го элемента таблицы Менделеева. Все сходилось: 150 лет таблице Менделеева, признано то, что элемент внесен в таблицу Менделеева. Это инертный газ, который твердый. Петр Кузнецов: В Дубне День города, опять же. Владимир Решетов: Все как положено. Но теперь можно точно сказать, что ему Нобелевскую премию. Если не дали в день таблицы Менделеева. Он же замкнул таблицу Менделеева, он закончил эту работу. Она теперь полностью замкнута. Все 118 элементов померены, определены их свойства и т. д. Уже не дадут. Петр Кузнецов: А лет через 50 – нет? Все уже? Владимир Решетов: Не доживем. Даже я, в смысле, по крайней мере, не доживу. Нет, не дадут. Потому что повод был, а раз повод не использовали, значит, скорее всего не дадут уже. Но это мой прогноз. Вы же частное мнение спрашивали. Ольга Арсланова: А там есть какая-то дискриминация, как вы считаете? Владимир Решетов: Нет, дискриминации нет. Есть другая проблема. Есть проблема того, что Россия… Что у нас валовой мировой продукт? 4%. А премий сколько? 20. Это только те, кто жили в России и в Советском Союзе. Еще 20 выходцев из России. Итого 40. А всего сколько Нобелевских премий по всем предметам? Чуть больше 900. Т. е. нормальное представительство, мы не хуже остальных там присутствуем. И Ландау наш там, и Капица. И Басов и Прохоров, которые лазер изобрели. Там хватает людей, которые работали в России. Тот же самый Алферов, недавно померший, и т. д. Ольга Арсланова: А как вам кажется, Владимир Николаевич, чтобы наши зрители были довольны и чаще вручали Нобелевские премии россиянам, – что должно в российской науке измениться? Владимир Решетов: Вообще для этого сейчас все делается. Ведь, может, вы заметили, что в последние годы нам всем, по крайней мере в высших учебных заведениях, говорят, что наука должна быть в вузах, а публикации должны быть в высоко … зарубежных журналах. Т. е. всем ученым Российской Федерации, грубо говоря, сказано: денег не дадим, если не будете видны на Западе. И эти вещи быстро не происходят. Т. е. то, что мы жили в своей маленькой стране (или большой стране, кто как считает), занимались внутренними исследованиями, – оно было просто не видно Западу. Ведь многие исследования, действительно… Даже вот опыты Милликена. Все знают школьники, что заряд первым померил Милликен. На самом-то деле на год раньше его померил российский ученый, в общем, другой наш. Но он просто не опубликовался в нужном месте. Петр Кузнецов: Как с телефоном. Владимир Решетов: Как с телефоном? Ну, как с радио, вы имеете в виду. Как Попов и соответственно Маркони. Маркони коммерциализировал ситуацию и стал продавать радиоприемник, он изобретатель радио. Петр Кузнецов: Нет, а с Беллом там все однозначно? Владимир Решетов: Да там тоже длинная история. Петр Кузнецов: Вот. Владимир Решетов: Но это особая история. Сейчас мы про Нобеля поговорим, если можно, чуть-чуть. Поэтому получается: чтобы наши ученые были видны для нобелевских лауреатов, надо, чтобы мы публиковались на Западе. Но, конечно, этого мало. Ведь, поймите, российская наука устроена немножко по-другому. Была, по крайней мере, так. Сейчас пытаются ее перестроить. У нас в стране очень большое внимание уделяется, скажем так скромно, обороноспособности нашей страны. Не будем обсуждать, почему это так и для чего. И в такой ситуации многие исследования, которые проводятся у нас, они просто закрыты вообще. От слова «совсем». Мы сейчас создаем установки лазерные. Вот мы говорили про лазеры как… Т. е. я не могу ответить, что должно произойти в России. Я думаю, что все в порядке. Мне кажется, что, вообще говоря, нет проблем. Наши все нормальные достижения – они все отмечены. Я не вижу проблемы. Петр Кузнецов: У каких из стран сейчас больше ресурсов для открытий? Это обязательно должна быть хорошо финансируемая область научная? Владимир Решетов: Нет, это не так. Давайте я вам приведу пример одной из возможных будущих Нобелевских премий, который в исследованиях Россия ничем не уступает всем остальным странам. Ольга Арсланова: Давайте. Владимир Решетов: Все знают, что мы сейчас пользуемся атомными часами. Они летают на ГЛОНАС. У вас наверняка в студии атомное время. Эталон отсутствует. Сейчас активно ведутся работы по созданию ядерных часов. Т. е. атомные часы – это атом участвует в генерации фотонов и всего остального, и по колебаниям атома мы измеряем время. Там цезиевый фонтан и многое другое. И сейчас Америка, Россия и Европа пытаются сделать ядерные часы. Ольга Арсланова: А зачем? Владимир Решетов: Там будет точность выше. И, главное, частоты ядерных часов более высокие. Высокочастотность – это повышение точности еще на 3 порядка времени измерения. А это означает, что мы еще точнее будем понимать, как расширяется Вселенная, как что происходит. Т. е. точное время нужно для всего, вплоть до геологической разведки. Там много применений. Но сейчас-то фундаментальная вещь. Я просто поясню, за что могут дать Нобелевскую премию при разработке ядерных часов. Ее дадут либо за разработку ядерных часов как нового эталона времени, как и было уже дело. Либо (сейчас такие будут непонятные слова) за то, что выяснится, что постоянная тонкая структура непостоянна. Постоянная тонкая структура – это отношение ядерных сил к электромагнитным. Т. е. сил, которые участвуют в атомной реакции, к силам, которые обеспечивают химические реакции. Там одна 137-я. И вот если ядерные часы будут идти не так, как идут атомные часы, это будет означать, что мы живем в мире, который изменяется. В котором Солнце горит сегодня так, а через миллиард лет будет гореть по-другому. И Вселенная, о которой мы сейчас прогнозируем развитие, была другая 15 млрд. лет. Как раз вот второй нобелевский лауреат, который за реликтовое излучение, за космологию получил, так сказать, одну вторую Нобелевской премии по физике. Ольга Арсланова: И наш вклад тоже есть в это исследование? Владимир Решетов: Вклад есть. Такие группы работают и на Физтехе, и в МИФИ, и т. д., которые пытаются вот этот известный уже ядерный переход, который есть внутри ядра, это колебание ядра, пытаются его померить и сделать на его основе часы. И там работы ведутся вполне, это ИФИ АН, в том числе российскими институтами. Активно ведутся. Т. е. мы не отстаем по этому направлению. Второе направление, где мы однозначно не отстаем, это лазерные технологии, связанные с лазерным термоядом, с экстремально большими полями. Это установки мегаджоулевого класса, когда лазерное излучение действует на, скажем, дейтерий-тритиевую плазму и мы зажигаем свои солнца. Мы тоже не отстаем. В Сарове строится установка, которая вполне соответствует американской NIF и европейскому «Мегаджоулю». Т. е. есть направления, которые важны для развития страны. Ольга Арсланова: Владимир Николаевич, а можно вернуться на уровень человека простого смертного? Есть премия по медицине и физиологии за исследование адаптации клеток к недостатку кислорода. Говорят, что люди благодаря этому исследованию будут меньше болеть анемией и онкологией. Можно ли сказать, что какие-то исследования в рамках того, что отмечено Нобелевским комитетом, делают жизнь человека более здоровой, более длительной? Или, в общем, ну чуть лучше, чуть комфортнее. Смартфоны у нас появляются. Беречь планету мы с вами, может быть, будем. Но человек все равно живет, болеет, умирает примерно так же, как и… Петр Кузнецов: Опять же, ядерные часы изобретут, а Денис Чижов продолжит все равно на работу опаздывать. Владимир Решетов: Но это неважно. Зато он точно будет знать, где он сейчас находится. Ольга Арсланова: Но здоровее и богаче он не станет. Владимир Решетов: Понимаете, в чем дело. Медицина ведь отрасль очень странная, вообще говоря. У нее есть как бы две таких вот задачи, которые она выполняет. Во-первых, помочь нам просто выжить. И эту задачу она решила замечательно. Медицина экстремальных состояний преуспела, и все. Дети не умирают, попадаем в катастрофы – остаемся живыми, спасают, восстанавливают жизнь. Это одна ситуация. Т. е. мы научились как бы латать человека. Он сломался – мы его починили. И вторая медицина, которая борется за качество жизни. В том числе, скажем так, в зрелом возрасте. То, что вы сейчас спрашиваете, это, конечно, в основном относится к ситуации, когда человек уже пожил много. Но он почему-то считает, что он достоин того, чтобы жить дальше. Это необсуждаемая тема. Вот он считает так. Он считает, что ему еще рано умирать. Это важная проблема. В геронтологии это ключевой момент: как сделать так, чтобы человек спокойно отнесся к смерти. Это ключевая проблема. Ольга Арсланова: Учитывая то, что прирост населения не такой большой, особенно в некоторых странах, он может еще и поработать и какую-то пользу принести. Петр Кузнецов: Но если можно, то коротко, а то мы уже перебираем. Владимир Решетов: Поэтому ответ простой такой. Сегодня медицина старается максимально сделать так, чтобы нам было приятно жить. И она преуспела в этом. Ольга Арсланова: Получается, да? Владимир Решетов: Получается. Петр Кузнецов: Спасибо. Ольга Арсланова: Спасибо вам. Это было личное мнение Владимира Решетова, доктора физико-математических наук, профессора Института лазерных и плазменных технологий МИФИ. Большое спасибо.