Ольга Арсланова: А мы продолжаем. Что-то вместо СИЗО. В России начали действовать новые поправки в Уголовно-процессуальный кодекс, и они вводят новую меру пресечения для обвиняемых и подозреваемых – так называемый "запрет определенных действий". Формальная такая формулировка. Виталий Млечин: Да, официальная формулировка. Ольга Арсланова: Будем с ней разбираться. Виталий Млечин: Что может запретить суд, например, человеку? Приближаться к определенным зданиям ближе установленного расстояния, общаться со свидетелями и потерпевшими, выходить из дома в установленные периоды времени и, естественно, пользоваться услугами связи. При этом вызвать скорую помощь, полицию или аварийно-спасательную службу подозреваемый и обвиняемый в любом случае сможет. Ольга Арсланова: Ну да, гуманизма следствие не теряет. Новый закон, как считают власти, снизит госрасходы на содержание россиян в СИЗО, а также сократит репутационные потери, связанные с удовлетворением Европейским судом по правам человека жалоб от россиян. Ну, в основном эти жалобы, конечно, касаются незаконного, с точки зрения обвиняемого, содержания длительного в СИЗО или каких-то действий противоправных, которые с ним в СИЗО происходят. Виталий Млечин: Будем разбираться в том, как это повлияет на нашу жизнь. У нас в гостях – Владимир Старинский, управляющий партнер коллегии адвокатов "Старинский, Корчаго и партнеры". Владимир, здравствуйте. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Владимир Старинский: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Это все очень похоже на охранный ордер или на домашний арест, но не является ни тем, ни другим при этом. Виталий Млечин: Собственно говоря, да, в чем принципиальное отличие от домашнего ареста? Владимир Старинский: Условия более мягкие. Если домашний арест подразумевает все-таки нахождение человека в пределах жилища (и не важно, это жилище у него находится в собственности либо в пользовании по договору коммерческого найма, это может быть частный дом), то данная мера пресечения, новая, она подразумевает не только ограничение по передвижению, хотя и затрагивает в том числе ограничение по передвижению из пределов своего жилища, но и также иные виды ограничений, как вы правильно сказали: приближаться к определенным зданиям, помещениям, общаться с определенными людьми, пользоваться средствами связи, интернетом и так далее. Она более широкая, больше позволяет действовать подозреваемому и обвиняемому. Виталий Млечин: А запрет на использование средств связи может применяться отдельно вне запрета на перемещение? Потому что, по-моему, это не имеет смысла. Если ты не можешь звонить по телефону, но можешь ходить свободно, то в чем смысл тогда? Владимир Старинский: Дело в том, что эта новая мера пресечения позволяет более гибко подходить к каждой конкретной ситуации, к каждому уголовному делу. Сейчас существует домашний арест, через несколько дней уже будет действовать новая мера пресечения. В домашнем аресте все достаточно жестко. И судьи, и следователи – они достаточно консервативно относятся к мере пресечения "домашний арест", считая, что человек должен сидеть дома, как улитка в раковине, запереться там и не выходить оттуда, ни с кем не общаться, не связываться и так далее, только с близкими родственниками, которые покушать принесут. Ну, это пример, может быть, немножко грубый, но определение, что такое домашний арест. То есть купировать человека в определенном жилище. Данная мера пресечения позволяет выходить из жилища, передвигаться и пользоваться средствами связи. Но есть ограничения, исходя из конкретных обстоятельств дела. Допустим, потерпевшая сторона может написать следователю заявление: "Не хочу я общаться с обвиняемым или подозреваемым". А подозреваемый либо обвиняемый, наоборот, хочет пообщаться для того, чтобы урегулировать конфликт, может быть, загладить вред и примириться. Понимаете? И вот при наличии такого заявления от потерпевшей стороны следователь уже будет реагировать и принимать решение, а нужно ли избирать вот такую меру пресечения либо не нужно. Ольга Арсланова: Владимир, а как вам кажется, с чем связано это решение? Понятно, что когда мы изучаем новости печальные о пытках в СИЗО, об избиениях в СИЗО, о том, как россияне жалуются в Европейский суд по правам человека на правоохранителей, нам эта новость кажется радостной. Но наверняка есть какие-то подводные течения, которые вообще привели к принятию вот этих поправок. Я не знаю, переполненные СИЗО, нехватка кадров? То есть зачем это сделали? Владимир Старинский: Вы знаете, я не думаю, что это мера пресечения как-то кардинально повлияет на помещение граждан в СИЗО, по одной простой причине: раньше очень редко использовали такие меры пресечения, как домашний арест и залог. Сейчас их используют намного чаще, в настоящее время, тем не менее СИЗО переполнены. То есть более активное применение этих мер пресечения – домашний арест и залог – оно никак не повлияло на ситуацию с нахождением людей в СИЗО. То же самое и здесь. Новая мера пресечения… Как людей сажали в СИЗО, так и будут их сажать. Просто появляется новая альтернативная возможность для того, чтобы людей еще больше ограничить. У нас же как произошло? Сначала начали в отношении людей, особенно по экономике, чаще применять домашний арест. Потом этот домашний арест стали применять не только по преступлениям тяжким, но и по преступлениям средней тяжести. А сейчас последний случай в Петербурге: за невыплату зарплаты (там преступление небольшой тяжести) человека уже поместили под домашний арест. То же самое… Ольга Арсланова: Хотя он не опасен для общества, ничего страшного не произойдет. Владимир Старинский: Да, преступление небольшой тяжести – до трех лет лишения свободы по данному преступлению. Виталий Млечин: То есть получается, что эта мера станет альтернативой скорее не заключению в СИЗО, а домашнему аресту именно? Владимир Старинский: Конечно, конечно, именно домашнему аресту. Хотя процедура ее применения со стороны судов и исполнения одна и та же: суд выносит определение или постановление, а уголовно-исполнительная инспекция исполняет. Все то же самое, просто более льготные условия в этой новой мере пресечения. Ольга Арсланова: У нас вот зрители интересуются. Мы все время употребляем это слово: "определенные меры", "в определенное время не ходить", "к определенным людям не обращаться". Кто будет вот этих определенных всех определять? И не будет ли возможностей для себя наиболее удобные условия купить? Владимир Старинский: Ну, купить – вряд ли. Потому что если следователь или дознаватель выходит с ходатайством о такой мере пресечения – значит, уже эта ситуация накалена. Если мы говорим о том, что ситуацию какую-то купить (в плохом смысле этого слова), то тогда можно вообще меру пресечения не избирать, законодатель это позволяет. Можно избрать мягкую меру пресечения в виде подписки о невыезде, и все. Собственно, есть ограничение по передвижению в рамках, как правило, одного субъекта Российской Федерации. Ольга Арсланова: А на основании чего определяются вот эти запреты? Ну, мы понимаем, что если человек сбил другого человека за рулем, наверное, у него отнимут права и не разрешат садиться за руль, потому что он опасен. Все остальное как вообще можно определить? Владимир Старинский: Все будет действовать индивидуально, исходя из характера преступления, исходя из личности правонарушителя. То есть если, как вы привели пример, ДТП, то логично запретить ему передвижение на транспортном средстве. Если человек начинает активно давить на потерпевшую сторону, то логично запретить ему общаться с потерпевшей стороной. Если есть доказательства того, что человек оказал воздействие на свидетелей по делу, то логично запретить ему общаться с этими свидетелями по делу. Поэтому все будет индивидуально решаться, исходя из каждой конкретной ситуации и исходя из таких критериев, как тяжесть совершения преступления, личность лица, которое совершило данное преступление. Ну и иные обстоятельства – это, как правило, условия жизни и проживания человека. Виталий Млечин: Давайте дадим слово нашим зрителям. Нам позвонил Юрий из Санкт-Петербурга. Юрий, здравствуйте. Говорите, пожалуйста. Ольга Арсланова: Здравствуйте. Зритель: Добрый вечер. Владимир Старинский: Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Хочу задать вопрос. Вообще на какие статьи будет распределяться этот закон? И не кажется ли вам, что это вообще стимуляция развития преступности? Мы и так уже живем, как в Гуляйполе: делай что хочешь, как хочешь. А когда вот такие послабления, то тогда можно вообще все делать. Понимаете? Виталий Млечин: То есть вы считаете, что надо сажать за любое преступление? Тяжкое, не тяжкое – надо сразу сажать, и тогда преступности не будет? Зритель: Чтобы не думали, что это сойдет с рук. Виталий Млечин: Ваша мысль ясна. Зритель: Пора уже действительно объявлять войну преступности. Виталий Млечин: Спасибо большое. Ольга Арсланова: Спасибо. Виталий Млечин: Мне кажется, тут надо этот вопрос разделить на два, действительно. Первая часть – это по каким статьям будет применяться? И второе – как, с вашей точки зрения, действительно это послабление или не послабление? Ольга Арсланова: И повлияет ли это на преступность? Виталий Млечин: И как это повлияет на рост преступности? Владимир Старинский: Что касается первого вопроса. На какие статьи это распространяется? Закон не содержит ограничений. То есть закон четко предусматривает: на преступления небольшой и средней тяжести, на тяжкие и на особо тяжкие. В зависимости от категории преступлений и срок предельный устанавливается: 12 месяцев, 24 и 36. Поэтому по любой статье можно применять эту меру пресечения. Что касается второго вопроса, второй части вопроса – относительно того, не слишком ли это гуманно. Да нет, это не слишком гуманно. Я понимаю телезрителя. У него, может быть, есть какая-то конкретная ситуация негативная, когда в конкретном случае его обидели. Но если вдруг телезритель, кто позвонил, либо иной проявит интерес и почитает хотя бы статистику обвинительных приговоров, статистику, сколько людей у нас сейчас находятся в СИЗО, то количество только растет. Если раньше можно было совершенно спокойно с утра прийти в СИЗО (я сейчас про московские СИЗО говорю) и зайти уже где-то к обеду, то сейчас надо записываться заранее, за несколько дней. Вы представляете, что творится? То есть адвокаты, как в советские времена, в очереди стоят, чтобы записаться в СИЗО и попасть к своему доверителю. Это прямое нарушение права на защиту. То есть доверитель с адвокатом пообщаться не могут. Вот в Лефортовском СИЗО, допустим, ситуация такая: адвокаты приходят в понедельник и жребий кидают, кто в какой день пойдет. Один день в неделю. Понимаете? А там люди сами знаете какие находятся у нас, в Лефортовском СИЗО – губернаторы и так далее. И, может быть, каждый день надо общаться. А по жребию – один раз в неделю. Понимаете, это проблема. И у нас еще одна есть проблема. Законодатель четко прописал в 108-й статье Уголовно-процессуального кодекса, по каким статьям (это все экономические статьи) нельзя человека помещать в СИЗО. Плевать суды хотели на эти ограничения! Как сажали по экономическим статьям в СИЗО, несмотря ни на что, так и продолжают сажать. И вышестоящая инстанция не всегда помогает в этом вопросе. Понимаете? Поэтому есть проблема применения. И я думаю, что если цифр коснуться, у нас мера пресечения в голове 13-я. 13-е число – несчастливое для пресечения. Применяется крайне плохо нашими судами. Ольга Арсланова: То есть меру дали, а применять необязательно. По поводу оправдательных приговоров, я хотела как раз про эти цифры поговорить. Судебный департамент при Верховном Суде привел данные за 2017 год, и вот что получилось. Российские суды в прошлом году оправдывали всего одного подсудимого из пяти сотен. Доля оправданных в 2017-м, еще раз подчеркну, составила 0,22%. Правда ли, что Россия одна из лидеров в международном пространстве по количеству обвинительных приговоров? И почему так мало оправдываем? Владимир Старинский: Это абсолютная правда. На самом деле вот это количество оправдательных приговоров – 0,2% – это кошмар нашего правосудия. Не может быть такого количества. В сталинские времена, когда тройки, когда без суда и следствия людей расстреливали, количество оправдательных приговоров было от 10% до 25%. Ольга Арсланова: У нас тут зрители предполагают: "Значит, хорошо ловят, ловят уже настоящих преступников". Виталий Млечин: И именно тех, да. Владимир Старинский: Вы знаете, всем зрителям советую как-нибудь походить. У нас, как правило, открытые судебные заседания. Закрытые – в исключительных случаях, в четко поименованных в законе, когда есть там какая-то тайна государственная, когда есть дела некоторые касаемо половой неприкосновенности, там могут быть закрытые судебные заседания. А так в основном более 95% – это открытые судебные заседания. Сходите, пожалуйста, и посмотрите, что творится у нас в судах, как рассматривают суды дела. И все станет понятно. У нас оправдательные приговоры в основном возможны только в судах присяжных, где народ принимает решение. Я многократно участвовал в судах присяжных. Это действительно объективный суд. Несмотря на то, что многие говорят: "Ну вот, народ собрался, ничего не понимает", – все понимают, слушают. Поэтому те, кто смотрят передачу, ходите, когда вас вызывают в качестве присяжных, ходите и участвуйте, принимайте участие в осуществлении правосудия обязательно, не отнекивайтесь под разными предлогами. Суд присяжных объективно рассматривает, как правило. Оправдательный приговор случается по делам частного обвинения, когда потерпевший – не профессионал своего дела – без участия прокурора не может доказать вину нарушителя. Ну не может доказать, не хватает ему опыта в том, чтобы собрать доказательства. И мировые судьи часто выносят оправдательные приговоры по делам частного обвинения. Чтобы в районном суде либо в суде субъекта по первой инстанции без суда присяжных вынесли оправдательный приговор – это нонсенс. Мы таких коллег, которые добивались такого, на руках должны носить, потому что это единицы. Ольга Арсланова: Объясните – почему? То есть какая-то система? Говорят: "Чем больше обвинительных приговоров, тем больше ваша премия"? Ну, с чем это связано? Почему так система работает? Владимир Старинский: Связано с тем, что на уровне руководства в судебной системе не дают выносить оправдательных приговоров. Ну не дают их выносить. Понимаете? Судьи, прежде чем вынести оправдательный приговор, уходят наверх и советуются: "А можно нам вынести оправдательный приговор?" И это при всех гарантиях конституционных, где написано (в Уголовно-процессуальном кодексе и в Конституции): независимые судьи, никто не имеет права оказывать давление. Ходят советоваться. И им везде говорят: "Не надо выносить, что-то придумайте. Либо дело прокурору возвращайте обратно, пусть они там на стадии следствия с ним что-нибудь делают". Ну, оправдательных нет. Есть собственно статистика, которую приводит Верховный Суд. Она все хуже и хуже. Если в том году они отчитывались – где-то 0,8%, насколько я помню, была такая цифра, то сейчас – 0,2%. Понимаете, что происходит? Ольга Арсланова: Послушаем Дмитрия из Свердловской области. Виталий Млечин: Здравствуйте, Дмитрий. Ольга Арсланова: Здравствуйте, Дмитрий. Зритель: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Ваше отношение к новому закону, к новым поправкам? Зритель: Я бы хотел сказать про домашний арест, потому что я считаю, что эта мера неэффективная, поскольку… Вот смотрите. Дают человеку домашний арест, и суд возлагает на него запрет не пользоваться интернетом и телефонной связью, к примеру. Человек помещается по месту жительства. Там живут его родственники: отец, мать, не знаю, брат, сестра. То есть интернет у другого человека… Ольга Арсланова: То есть кто проверит, не залез ли он в интернет, да? Зритель: Да. Это проверить невозможно, невозможно, потому что провайдер интернета никогда не выключит интернет, который на другого человека. Ольга Арсланова: Спасибо за ваш звонок. Давайте мы немножечко шире ваш вопрос зададим – не только интернет, не только связь. Вообще кто будет проверять исполняемость вот этих ограничений? Владимир Старинский: Исполняемость проверяет уголовно-исполнительная инспекция. Для этого огромные деньги государство выделяло, чтобы эта служба УФСИН имела возможность технические контролировать исполнение меры пресечения. Ольга Арсланова: То есть камеры поставили дома у этого человека? Владимир Старинский: Аудио, электронные системы, браслеты вешают. Поэтому средств полно. Применять их можно, нет в этом никаких проблем. А что касаемо того, что якобы интернет-провайдер не может ограничить подачу интернета собственно в квартиру, если договор был оформлен на другое лицо, а не на подозреваемого либо обвиняемого. Вы знаете, у нас… Я вам, может быть, страшную тайну открою: в СИЗО люди пользуются совершенно спокойно телефонами, там проносят недобросовестные сотрудники. В интернет выходят, звонят – те, кого в СИЗО поместили. Это самая страшная и самая жесткая мера пресечения. А мы тут говорим про какой-то домашний арест. Ну, если из СИЗО умудряются звонить и находить возможности выйти в социальные сети и так далее, то уж из-под домашнего ареста тот, кто хочет нарушить, тот и нарушит. А уже вопрос контроля за действиями сотрудников уголовно-исполнительной инспекции… Ну, извините, если у нас государство распишется в бессилии контроля такого, то тогда это проблема государства, но никак не человека, которому избрали меру пресечения в виде домашнего ареста. Поверьте, что в последнее время нашли достаточно браслетов. Раньше жаловались, что не хватает. Нашли браслеты. Сотрудники реально приезжают и смотрят, контролируют, выставляют датчики по периметру квартиры. Если человек выходит за периметр в то время, которое ему не обозначено для прогулок судом, то датчики сработают – и сотрудник этой инспекции уголовно-исполнительной увидит, что нарушена мера пресечения, человек вышел за пределы Виталий Млечин: Знаете, у нас осталось буквально 30 секунд, давайте коротко подведем итог. Нужно это или нет, вот с вашей точки зрения? Владимир Старинский: Однозначно нужно, потому что любая альтернатива такой мере пресечения, как заключение под стражу, она только приветствуется. Единственное и главное, чтобы ее активно и правильно применяли. Вот в этом вся проблема. У нас законы хорошо написаны, применяют плохо. Как следователи выходят с ходатайствами необоснованными, так и суды выносят неправильные решения (я так мягко очень скажу), когда четко в законе предусмотрено, что можно более мягкую меру пресечения. Надо ее избирать, надо верить людям. А у нас переполнены сейчас СИЗО, и мы зайти туда не можем даже поработать, адвокаты. Ольга Арсланова: Спасибо большое. Виталий Млечин: Спасибо большое. Ольга Арсланова: Владимир Старинский – управляющий партнер коллегии адвокатов "Старинский, Корчаго и партнеры – был у нас в гостях.