Александр Денисов: Свой своему поневоле лауреат: сегодня вручают Нобелевскую премию, которую с полным правом можно назвать карманной премией Старого света. Осталось полчаса до вручения наград. Оксана Галькевич: Ну как-то ты прямо сурово так предложил, даже не пять копеек, а по рублю, Саш, прошелся. А как же? В общем, авторитетная премия на самом деле, вершина карьеры для ученых, писателей многих. Сурово. Александр Денисов: Оксана, это не я категоричен, не я так редко высказываюсь, а сами члены Шведской академии. Они утверждают, что «авторитет премии подорван». Премию мира авансом дают, например, президентам за обещания, которые так и не выполняются. Оксана Галькевич: Ну было такое один раз. Александр Денисов: Обама обещал закрыть Гуантанамо, Гуантанамо по-прежнему существует. Оксана Галькевич: Ты хотел… Ты вообще знаешь, как премия появилась? Александр Денисов: Есть легенда, что когда умер брат Альфреда Нобеля Людовик, то газетчики перепутали и решили, что умер именно Альфред, изобретатель динамита, и всюду в некрологах его именовали «продавцом смерти». Альфреду это очень не понравилось, он решил войти в историю как филантроп, основал премию. Сегодня и поговорим, разорвало бы его от возмущения, узнай он, что премия политизирована и необъективна? Сегодня у нас в гостях писатель Юрий Михайлович Поляков. Юрий Михайлович, меня все время занимал вопрос: если взять прошлый век, почему Нобелевскую премию по литературе получали писатели, которые были либо эмигрантами, либо диссидентами, за исключением Михаила Александровича Шолохова? Именно люди, которые выступали против России. У вас даже был конфликт, по-моему, с вдовой Солженицына, которая обиделась, когда вы написали, что Солженицын в Вермонте призывал к конфликту с Россией. Юрий Поляков: Да. Надо сказать, что все-таки эта тенденция обозначилась где-то к последней четверти, может быть, последней трети XX века. Сначала это были действительно крупнейшие писатели. Александр Денисов: Бунин тоже категорически высказывался против России, потом поменял мнение. Юрий Поляков: Ну Бунин – это особая статья. Оксана Галькевич: Бунин тоже крупнейший писатель, надо сказать. Юрий Поляков: Но в первой половине века все-таки это были Киплинг, Анатоль Франс, Томас Манн, Ромен Роллан, то есть это были действительно гиганты тогдашней литературы. Ни у кого не вызывало сомнений, что это действительно крупнейшие писатели своего времени. А потом, где-то действительно она постепенно начала скатываться к тому, чтобы поддерживать – не только в России, но и в других странах – писателей, которые находятся в оппозиции к тому политическому режиму, который там существует. И неважно, конструктивно, не конструктивно, главное, что в оппозиции. Например, Бунин, в общем-то, не виноват в том, что он оказался в эмиграции, произошла революция, грандиозный протуберанец социальный… Александр Денисов: Но тем не менее он встраивается в эту схему прекрасно. Юрий Поляков: Да, он встраивается. Шолохов, например, не встраивается. Бродский отчасти встраивается… Александр Денисов: Эмигрант. Пастернак издан при содействии ЦРУ, книга была издана за рубежом. Юрий Поляков: Да, это да. Оксана Галькевич: Подождите, так можно любого писателя в какую-то категорию втиснуть, и это не имеет отношения к литературному достоинству его творчества, правда? Юрий Поляков: Не имеет отношения. И вот тут мы касаемся очень важной темы. Дело в том, что сам Нобель, основатель этого дела, и я вам хочу сказать, что в тех деньгах, которые питают премию, там довольно большая часть русских денег, заработанных у нас, на территории нашей Российской империи. Александр Денисов: У него же здесь заводы были, в Петербурге, конечно. Юрий Поляков: Да. Более того, в своих изобретениях он опирался на менделеевские открытия, и у него один из соавторов был русский химик, я забыл сейчас его фамилию, короткая такая фамилия, так что там есть наши денежки. Поэтому, как говорится, мы тоже имеем право говорить о Нобелевской премии напрямки. Так вот… Оксана Галькевич: Юрий Михайлович, но наши деньги, простите, ведь не означает, что мы в каком-то приоритете на получение премий, на присуждение, на принятие решений… Юрий Поляков: Нет, мы на 7-м месте по количеству русскоязычных писателей, хотя, конечно, русская литература в XIX и в XX вв., конечно, занимала не 7-е место, это неправильно. Но я вам хочу напомнить, что ведь Нобель говорил о том, что присуждается прежде всего премия за идеалистическое отношение к действительности. Более того, если вы вспомните эту золотую медаль, на которой сидит голый мальчик, что тогда никаких ассоциаций не вызывало, и внимает музе, которая ему диктует откровения, там написано: «Тем, кто своим обретенным мастерством (это из Виргилия, по-моему) к лучшему меняет мир». То есть принцип давать тем писателям, которые гуманистические писатели, которые зовут к лучшему. А к чему зовут последние лауреаты даже по тому, как они пишут, про что они пишут, зачем они пишут, я не могу понять. Александр Денисов: Юрий Михайлович, еще вопрос, мимо которого невозможно пройти. Взглянем на ситуацию глазами обычного, рядового читателя, который просто хочет взять в руки интересную книгу. Если он возьмет нобелевских лауреатов, того же Солженицына, он будет разочарован: прочитать «Архипелаг ГУЛАГ», переварить его невозможно, эта книга… Как Семен Альтов говорил: «Я единственный человек в СССР, который прочитал собрание сочинений Фолкнера. Я себе сказал: «Семен, ты сможешь». Есть ли такой человек, который прочитал? Потом отношение зарубежных критиков, когда вручили Нобелевскую премию Бродскому, его называли мировой посредственностью. Возьмем Пастернака – это банальная беллетристика, читатель будет тоже разочарован. И это лучший выбор? То есть большой вопрос качества этой литературы. Это посредственные книги, которые читателя удивят. Почему они лучшие? Оксана Галькевич: Слушайте… Юрий Поляков: Ну понимаете, я бы не сказал, что, допустим, тот же «Доктор Живаго» является посредственной книгой, но тем не менее Набоков ее оценивал очень скептически… Александр Денисов: Не только он. Юрий Поляков: А Бен-Гурион сказал, что это худшая книга, которая написана евреем о евреях, такая вот странная оценка. Бродский? Ну вы понимаете, действительно им было трудно понять, в чем сила Бродского, потому что в переводах он не воспринимался, и когда он стал писать на английском, это все пропало. По поводу Бунина и Шолохова сомнений ни у кого нет. Александр Денисов: Вопросов нет. По поводу Пастернака тоже вопрос. Юрий Поляков: Ну по поводу Пастернака… Там понимаете какая была история? Все-таки Пастернак прежде всего большой поэт, это большой русский поэт. Александр Денисов: Но вручили-то за «Живаго», не за поэзию. Юрий Поляков: Ну потому что вокруг нее устроили скандал. Сейчас мало кто знает о том, что «Доктор Живаго» должен был выйти в издательстве «Советский писатель», уже было принято решение, журнал им отказал, «Новый мир» и «Знамя» отказали, а «Худлид» или «Советский писатель», сейчас не помню тоже, готовили отдельное издание. И его рукопись перебросили без его ведома, он сам попал, в общем, как кур во щи, потому что он человек был всегда абсолютно лояльный к советской власти. Александр Денисов: Неконфликтный. Юрий Поляков: Он был автором первых стихов хвалебных о Сталине, появившихся в советской печати, понимаете, автор «Лейтенанта Шмидта», «1905 года». Для него самого это был шок, он умер, в общем-то, раньше времени из-за этого, мне его искренне жаль. Ну а потом уже… Я думаю, что вот сейчас не вручают эту премию во многом потому, что действительно стало непонятно, за что вручать. Вот Солженицын явно получил за такую глобальную, эпическую нелюбовь к советской власти. Оксана Галькевич: Подождите. Во-первых, я хочу сказать, что я знаю человека, который прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» от начала до конца, это я, например, Саша. Я это сделала много лет назад, прочитала, в общем, не умерла, как видишь, жива и рядом с тобой. Во-вторых, вы сказали, что на первой медали было написано что? – которые своим творчеством меняют жизнь к лучшему. Юрий Поляков: К лучшему. Оксана Галькевич: Простите, вскрывать такие явления в жизни определенной страны, как ГУЛАГ, – это не есть попытка поменять? Нужно молчать, нужно подстраиваться? Нужно как говорить о том, что есть ГУЛАГ и страна использует рабский труд в XX веке? Простите, как? Юрий Поляков: Речь идет о другом. Оксана Галькевич: О чем? Юрий Поляков: Речь идет о том, что все-таки писать, стимулом внутренним писателя должна быть любовь, а не ненависть. Оксана Галькевич: Стимулом писателя страдание ведь может быть, особенно писателя, который прошел ГУЛАГ? Юрий Поляков: И попытка, попытка понять эпоху. Оксана Галькевич: Так. Юрий Поляков: Потому что эта эпоха ГУЛАГ – это результат Октябрьской революции, кстати говоря, которую делали те самые либералы, которые потом от нее пострадали. И поняв это, после «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын обратился к еще более неудобочитаемому проекту, к «Красному колесу», поняв, что ГУЛАГ есть только следствие из прекраснодушия тех… Поэтому от писателя мы все-таки требуем какого-то взгляда сверху, идеалистического понимания, а не обиды. Потому что ведь до того, как его посадили, Солженицына, он же был страстным поклонником советской власти, в своих письмах он советскую власть критиковал не справа, а слева за то, что она слишком мягкая, за то, что она слишком медленно меняет жизнь к лучшему. Так что не надо усложнять то, что уже давно всем очевидно. Оксана Галькевич: Нет, ну почему вы… Вы знаете, давайте не будем ни усложнять, ни упрощать. Александр Денисов: Может быть, нам нужно разделять публицистику и литературу? Потому что «Архипелаг ГУЛАГ» скорее больше публицистика. Юрий Поляков: Вы у меня сорвали с языка: дело в том, что как раз по крайней мере в отношении русской литературы, точнее на русском языке написанной, как раз эта премия и пошла по пути публицистики, потому что последняя премия, которую дали советско-белорусской писательнице, с которой, кстати, я в один гол получал премию Ленинского комсомола, по-моему, – это же вообще просто газетная журналистика. То есть уже следующий этап – это можно давать за хороший блог и все, вот вам Нобелевская премия. Я думаю, что вот эта пауза связана прежде всего не с сексуальным скандалом в Нобелевском комитете… Александр Денисов: Как вам, кстати, это повод серьезный? Юрий Поляков: А это тупик просто. Ну как, Бобу Дилану дали, а почему не Славе Малежику дали? Они даже похожи с ним. Почему Бобу Дилану-то? Потом дали газетной русофобке. Дальше что? Дальше? Оксана Галькевич: Юрий Михайлович, у нас есть звонок из Алтайского края, давайте послушаем Николая. Николай, здравствуйте. Зритель: Здравствуйте, студия, здравствуйте, Оксана, здравствуйте, гость ваш приглашенный. Вот мне все-таки интересно вас послушать, но не превращайтесь вы в Скабееву с Поповым, вы понимаете или нет? Кто что политизировал? Если вам там не дают какую-то премию, это не проблема того комитета, а может быть, проблема в себе? Может быть, вам не за что давать вот эти премии на самом деле? Александр Денисов: Николай, вы знаете, мы как раз сидим и обсуждаем не зарубежные, мы своих писателей… Зритель: Я не вижу никаких… Нет, подождите, я не вижу, допустим, чтобы дискриминировали. Получил Новоселов Нобелевскую премию, пожалуйста, безо всяких проблем. Если бы русских как-то там задвигали, а с чего вы взяли? Шолохов не поехал на получение Нобелевской премии, дайте в то время, допустим, ну и что? Приедет, медаль кинет, нахамит – зачем? Уже с Россией и так не хотят, вообще никуда не пускать. Олимпиада плохая, мы нажрались мельдония, а олимпиада плохая, а там нас засудили. Прекратите вот это, прекратите ради бога. Вы посмотрите сами на себя и потом подумайте, почему вам не дают и за что вам не дают. Александр Денисов: Николай, все, спасибо большое, мы поняли, смотрим как раз на себя. Юрий Поляков: Дорогой наш алтайский друг! Прежде того, как учить нас издалека жизни, вы бы сами почитали историю Нобелевской премии. Дело в том, что Шолохов не только ездил и получал, говорил там очень, так сказать, умную речь, в его Вешенском музее хранится фрак, в котором он получал, и платье жены его, которое было сшито специально для этой церемонии. Не ездил Борис Пастернак по известной причине… Александр Денисов: Не пустили, да. Юрий Поляков: Там был очень сложный конфликт. А речь идет не о том, что кто-то кому-то завидует, понимаете? Нынешним, уже последним лауреатам Нобелевской премии не в чем завидовать, там как бы критерий уровня ушел, мастерства, тот, о котором писал Нобель. Мы просто рассуждаем о том, что стало Нобелевской премией. Не надо так болезненно на это реагировать. Оксана Галькевич: Юрий Михайлович, а со времен Нобеля, так скажем, и до начала XXI века это понимание критериев, уровня и качества как-то менялось? Оно прогрессировало? Или оно осталось в том же состоянии? Юрий Поляков: Вы знаете, оно довольно долго все-таки держалось на высоком уровне, потому что там и, допустим, тот же Маркес – это же колоссальный уровень литературы, и так далее, писатели, получавшие в 1960-1970-е гг., даже еще в начале 1980-х гг. А потом, конечно, с наступлением постмодерна начался кризис, потому что ведь что объявил постмодерн в том числе в литературе? Объективных критериев уровня художественного произведения нет. Я считаю, что это хорошо, а я считаю, что это плохо, и, как говорится, мое слово против твоего слова. Это абсолютно неправильно, это точно так же неправильно, если человек не попадает в ноты, играя какую-то пьесу на рояле, – мы же не можем говорить, что он так видит Шопена и так его чувствует, он просто не попадает в ноты. И в музыке это, в общем-то, не прижилось. Если в балете выходит хромая балерина, так скажем, а партнер роняет ее в оркестровую яму, понимаете, ее увозят в гипсе, мы не говорим, что это перформанс, мы говорим, что это непрофессионализм. А в литературе это можно: можно упасть в оркестровую яму, и все будут говорить – о, это же новое слово в литературе. А человек просто русским языком не владеет. Оксана Галькевич: Но тогда не было бы импрессионизма, тогда бы не было кубизма, тогда не было бы тех новых, непонятных для зрителя и читателя, импрессионизм есть и в литературе тоже, направлений, которые, в общем, потом развивались и получали своих почитателей. Юрий Поляков: Мы говорим с вами о совершенно разных вещах. Вот тот довод, который вы приводите, – это не довод, потому что все те направления, о которых вы говорили, опирались на базу, профессиональную базу предшественников. И прежде чем сделать этот шажок, эти мастера осваивали все, что умело искусство до них. Вот была в Москве выставка Дали, там специально вешали рядом с его, допустим, сюрреалистическими вещами его вполне реалистические. Была выставка Пикассо, делали то же самое, и было видно… Оксана Галькевич: Видно, как человек развивался, как он шел к этому, да? Юрий Поляков: Не развивался, а как он искал, причем иногда дурача публику, играя в жмурки с конъюнктурой, понимаете? И это было. Но под этим всегда лежала профессиональная база. Беда современной литературы – не всей, но значительной ее части, и как ни печально, именно премиальной, это видно и в нашей «Большой книге», – что люди начинают самовыражаться, не овладев основами литературной профессии. А в искусстве самовыразиться можно только через мастерство. Это же видно: вы начинаете читать и видите, что человек просто не знает русского языка. Да, с русским языком экспериментировали и белые, и Платонов, и кто угодно, но это же видно, что это идет эксперимент за счет стремления расширить художественные возможности. Ведь есть новизна в искусстве обогащающая и обедняющая. Обогащающей очень трудно добиться, это сделать чуть больше и чуть лучше хотя бы в одном направлении, чем делали до тебя. А обедняющая новизна – это ерунда: сделай хуже, чем до тебя. Да, ты сделаешь по-новому, но хуже. Так вот мы, к сожалению, живем по крайней мере в литературе (подозреваю, и в некоторых других видах искусства) в эпоху обедняющей новизны. И вот кризис Нобелевской литературной премии как раз говорит о том, что они растерялись, потому что дальше уже мышам надо давать, понимаете, литературным мышам. Александр Денисов: Но вот кризис не только в литературе. Оксана Галькевич: Обратимся к телезрителям, надо призвать наших зрителей звонить в прямой эфир и тоже высказываться по теме, которую мы сейчас обсуждаем, чтобы это не был просто разговор на двоих-троих. Подключайтесь, пожалуйста. Александр Денисов: Премия мира – там нет ли профанации? Потому что это уже стало некоей традицией, например, вручать эту премию президентам, авансом. Вот мы упоминали уже Обаму, в этот раз даже Дональд Трамп выдвигался, ему не дадут, дадут врачу из Конго, правозащитнице из Ирака. С премией мира что? Зачем так откровенно ее профанировать? Это что? Юрий Поляков: Ну вы знаете, мне кажется, может быть, я сейчас опять вызову гневную отповедь с Алтая, но мне кажется, что премия мира в основном давно уже стала тоже политическим инструментом, за счет которого поддерживаются те политические силы и те, так сказать, какие-то тренды современного мира, все-таки в основном устремленные к идее нового мирового порядка (разработчиком которого был Герберт Уэллс, между прочим), а не действительно заслуженные люди. Хотя не исключаю, что могут объективно попадать заслуженные люди, но это как исключение. Александр Денисов: Ну вот в Шведской академии уже признали, говорят, что подорвано доверие в мире. Как они будут ситуацию разворачивать? Что будут предпринимать, какие шаги? Ну вот отказались от премии по литературе – что, надо было отказаться от премии мира в этом году, чтобы… Юрий Поляков: Ну вы знаете, во-первых, нет премий, которые живут вечно. Вполне возможно, мы с вами свидетели, в общем-то, такого увядания этого проекта. Все проекты имеют определенный срок, вот он себя не выдержал. Если там найдется какой-то реформатор, который неожиданно реформирует эту премию, например, даст премию мира Путину, я думаю, интерес к Нобелевской премии мира резко-резко возрастет. Александр Денисов: Резко возрастет. Юрий Поляков: Но я думаю, что в старушке-Европе, особенно на ее холодной скандинавской окраине, уже таких реформаторов нет. Поэтому ну хорошо, ну уйдет Нобелевская премия, давайте мы действительно… Прав, кстати, наш коллега с Алтая, давайте мы какую-нибудь свою придумаем, раскрутим ее. Что у нас, не было гигантов? Александр Денисов: Меценатов, что ли, у нас не найдется? Юрий Поляков: И покруче Нобеля были. Почему бы и нет. Оксана Галькевич: У нас есть еще один звонок из Краснодарского края, давайте послушаем Сергея. Сергей, здравствуйте, вы в прямом эфире. Зритель: Добрый день. Оксана Галькевич: Добрый. Зритель: Добрый день, Оксана, добрый день, Саша, добрый день, уважаемый… Александр Денисов: …Юрий Михайлович. Зритель: Юрий Михайлович, да. У меня к Юрию Михайловичу всего два маленьких, коротеньких вопросика. Значит, первый вопрос: почему не дали Нобелевскую премию в области литературы Василию Макаровичу Шукшину? И второй: кто подает заявки? – Союз писателей, власть, ЦК, Дума? Кто подает? У меня вот два таких маленьких вопросика к Юрию Михайловичу. Оксана Галькевич: Спасибо. Юрий Поляков: Ну вы знаете, мне кажется… Я не специалист, но, по-моему, Шукшина и не выдвигали на Нобелевскую премию. Александр Денисов: А кого выдвигали и кто получил? Юрий Поляков: Я не ручаюсь за это, но, по-моему, его и не выдвигали. Более того, я вам хочу сказать, что литературная общественность в лице тогдашних крупных прозаиков, честно говоря, относились к его литературному творчеству весьма скептически: они считали, ошибочно считали, что его рассказы – это такое, так сказать, хобби талантливого актера и режиссера, понимаете? Примерно то же самое, кстати, с Высоцким было, тоже Евтушенко, Вознесенский считали, что он непрофессиональный поэт, а он просто актер, который балуется, как многие тогда… Александр Денисов: Роман же был «Любавины» у Шукшина. Юрий Поляков: Ну это был кинороман. Поэтому вот такая была… Теперь понятно, что он даже по работе с языком был очень крупный писатель, но современники не рассмотрели, а сейчас уже поздно, живых же только подают. Второй вопрос был, кто подает все это дело. Понимаете, подает кто угодно. Я вот знаю, что одного графомана выдвигало на Нобелевскую премию Общество любителей стрекоз. Это серьезно, я не шучу. Александр Денисов: Российского графомана? Юрий Поляков: Да-да, еще советского. Александр Денисов: Кого? Юрий Поляков: Да бог с ним, опять скажут, что я завидую. Он был даже в каком-то смешном длинном списке. Это какая-то, в общем-то, такая достаточно закрытая тема выдвижения, но уж во всяком случае сегодня союзы писателей, может быть, фан-клуб может выдвинуть, я не знаю, но союзы писателей, по-моему, выключены из этого процесса, что, конечно, несправедливо, и многие крупные наши писатели XX века, тот же Леонид Леонов вполне заслужил Нобелевскую премию… Александр Денисов: Распутин, Астафьев. Юрий Поляков: Да. Кстати говоря, ведь с Астафьевым была какая история? Он же был в резкой оппозиции к Ельцину, к нему заслали, так сказать, людей оттуда, между прочим, из-за границы, сказав ему, что если он поменяет отношение к Ельцину, то ему дадут Нобелевскую премию, вот такая ходит в наших литературных кругах история, я в нее верю, потому что мне ее рассказывали люди, близкие к этим структурам. Он, наверное, не поменял отношение, но внешне смягчился, а премию ему, конечно, не дали. Александр Денисов: Обманули? Юрий Поляков: Обманули. Оксана Галькевич: Ну Астафьев был в оппозиции не только к Ельцину, правда? И к советской власти был в хорошей оппозиции, и к Сталину был в хорошей оппозиции… Юрий Поляков: Ну вы знаете, хороший оппозиционер… Оксана Галькевич: Человек-фронтовик… Юрий Поляков: …который одновременно является героем социалистического труда. Все бы вот так в оппозиции хорошо жили. Александр Денисов: Как Астафьев. Оксана Галькевич: А может быть, слушайте, для творческого человека это правильно быть в оппозиции, правильно как-то критично мыслить? Юрий Поляков: Абсолютно правильно, абсолютно. Писатель, который не находится… Оксана Галькевич: Ну а что же мы тогда? Что же мы копья тогда ломаем? Юрий Поляков: Мы не ломаем копья, мы просто высказываем свои мнения. Оксана Галькевич: Оппозиционер – нельзя, эмигрант – нельзя… Юрий Поляков: Кто сказал «нельзя»? Оксана Галькевич: Вот в начале у нас был такой заход. Юрий Поляков: Кто сказал «нельзя»? Александр Денисов: Нет, мы обратили внимание на некую схему… Юрий Поляков: Так вы обратили, не я же. Оксана Галькевич: Прокрустово ложи какие-то, понимаете? Александр Денисов: Я обратил внимание, да. Юрий Поляков: Вы обратили внимание, а спорите вы со мной. Александр Денисов: Так кем надо быть, чтобы… Юрий Поляков: Я этого не говорил. Я как раз считаю, что писатель должен быть всегда в оппозиции. Я, например, просто чувствую на себе это. Вот я сейчас издал книгу, которая называется «Желание быть русским», где рассматриваю судьбу русского народа сейчас и русской культуры, и я сразу почувствовал оттуда некие холодные сквозняки, хотя я вроде бы… Александр Денисов: Каким образом? Юрий Поляков: Ну я вам потом расскажу, после… Оксана Галькевич: Пришли поговорили или позвонили. Рамзан, Дагестан, давайте послушаем еще коротко звонок. Здравствуйте. Если можно, коротко, немного времени. Зритель: Да-да, здравствуйте. Я хотел задать вопрос: почему мы всегда стремимся получить Нобелевскую премию? Почему мы не учредим свою премию? Мало ли у нас великих людей, которыми можно достойно утвердить эту премию? Почему мы всегда стремимся получить себе оценку на Западе? Почему мы не смотрим в будущее, а на Запад? У нас есть возможности определиться, у нас есть достойные люди, достойная история, подостойнее много какой в мире история. Мой вопрос вам ясен? Александр Денисов: Да, Рамзан, понятно. Оксана Галькевич: Спасибо. Юрий Поляков: Ну, безусловно, абсолютно правильное замечание. Но это, конечно, связано с некоей такой евроориентированностью нашей либеральной интеллигенции, которая всегда ценила подарок оттуда больше, чем, так сказать, дар из Кремля. Но у нас был период, когда наша государственная премия, когда наша Ленинская премия для деятелей советской культуры были абсолютно… Тот же Расул Гамзатов, ему было достаточно тех высоких наград, которые ему давала советская власть. Я думаю, что действительно наши премии подупали, потому что даже если брать сейчас литературные, у нас существует президентская премия, о которой почти никто ничего не знает. Вот если я вас спрошу, кто у нас получил в области литературы последнюю президентскую премию, вы мне не скажете и я вам не скажу, потому что я не помню. Оксана Галькевич: Юрий Михайлович, но ведь есть много премий литературного сообщества, нашего профессионального сообщества. Юрий Поляков: Есть, но не тот уровень у них. Оксана Галькевич: А казалось бы, где собираются профессионалы и судят профессионалов, людей, претендующих на. Юрий Поляков: Во-первых, мы уже пришли к выводу, что с профессионалами у нас проблема. И вот я подозреваю, что собираются непрофессионалы и судят непрофессионалов, и как раз профессионалы в эту во всю историю не попадают именно потому, что они профессионалы. Вот это проблема действительно снижения статуса нашей премии. А премия правительства, которая приравнивается теперь к государственной, про нее вообще никто не знает, понимаете? Почему это так происходит? Почему у нас на телевидении про «Большую книгу» рассказывают больше, в том числе и на вашем канале, чем про президентскую и правительственную, – это загадка, которую я, 14 лет пробыв в Совете по культуре при президенте, так и не разгадал, хотя на каждом заседании я там говорил: «Мы присуждаем президентскую премию. Почему о ней никто не говорит?» Мне кивал очередной начальник нашего совета, говорил: «Мы это все исправим», – и никто ничего не исправлял. Вот такая ситуация. Оксана Галькевич: Да. Спасибо вам, Юрий Михайлович, время незаметно пролетело… Юрий Поляков: Вы как-то так «спасибо» сказали не по-доброму. Оксана Галькевич: Нет-нет, у нас время просто… Александр Денисов: Я по-доброму: Юрий Михайлович, спасибо от души. Юрий Поляков: Вот, пожалуйста. Оксана Галькевич: Спасибо, Юрий Михайлович. Я вам даже по-доброму зачитаю из Новосибирской области: «Обожаю Полякова. Нобелевку в литературе дают тому, кто негативно говорит о России, мое мнение». К вам присоединяются очень многие наши телезрители… Юрий Поляков: Молодцы! Оксана Галькевич: Спасибо вам. В прямом эфире все меньше времени, дневное «Отражение» подходит уже к финишу практически. Но вечером, друзья, нам снова будет о чем поговорить.