Голос за кадром: 28 августа 1853 года в квартире при московской Полицейской больнице ушел из жизни 73-летний врач Фридрих Йозеф Хааз, известный в России как «святой доктор» Федор Петрович Гааз – филантроп и бессребреник. Его знали и уважали в салонах вельмож, в столичных больницах и даже на каторге. Одни считали врача чудаком, другие – фанатиком, третьи – блаженным праведником. А он спешил делать добро, бескорыстно помогая людям. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Это удивительный человек, повторить жизненный путь которого мало кому удалось на протяжении последних почти двухсот лет. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Собственных детей у Фридриха Йозефа Хааза не было. И его подопечные и были его детьми. СВЕТ И ТЕНИ. ФЕДОР ГААЗ Голос за кадром: Однажды морозной февральской ночью Федор Петрович спешил на срочный вызов. Места глухие и рядом Курский вокзал. Шел он по переулку, куда и днем-то соваться опасно, а ночью и подавно. И только за угол завернул, как вдруг из подворотни вышла толпа мужиков. Леонид Млечин: И доктор слышит: «А ну, шубу-то давай!» Начал ее скидывать и говорит: «Ребята, да вы меня до больного доведите, а там уж забирайте». Тут разбойники узнали доктора, на колени опустились. Потом проводили его до больного. Подождали. И еще домой отвели. Голос за кадром: Да еще и зарок дали: больше грабежами не промышлять. Один стал истопником в больнице Гааза, а двое других – санитарами. И долго они еще сокрушались, что не признали доброго доктора по его знаменитой на всю Москву старой всклокоченной волчьей шубе, что едва с него не сняли. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: В восприятии москвичей Гааз как бы культурно законсервировался, что сказывалось, в частности, в манере одеваться. Одевался он по моде конца XVIII века, то есть попросту так, как одевался его отец, его дяди. Голос за кадром: Белые жабо, манжеты и шелковые чулки. Черный фрак, бархатные панталоны и стоптанные туфли со стальными пряжками. Волосы Федор Петрович гладко зачесывал назад и стягивал черным бантом, а сверху надевал припудренный парик. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Доктор Гааз, что называется, не был телесно красивым человеком. Он был грузным, с большой головой. Но люди все говорят – те, кто видел его – об очень добрых голубых глазах. Получилось так, что у нас нет портретов доктора Гааза, кроме одного-единственного, написанного художником как бы втайне, втайне от самого Гааза. Голос за кадром: Скромный доктор Гааз ни за что бы не согласился позировать. А каждый его день начинался с молитвы. В шесть утра он, выпив настой на смородиновом листе, начинал принимать больных у себя дома. В девять отправлялся в пересыльную тюрьму на Воробьевых горах. В полдень, пообедав пустой кашей, ехал в «Бутырку». Вечером шел в храм Петра и Павла. А после скудного ужина все той же кашей на воде Федор Петрович вел прием в больнице. И так годами, без выходных. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Гааз произошел из очень верующей, благочестивой семьи, для которой христианская вера была не пустым звуком. Это была такая большая семья, многопоколенная. Он выбрал традиционный для его семьи, для его предков путь – некой такой вот реализации веры в социальной жизни, в поступке. Голос за кадром: Дед Гааза был доктором медицины в Кельне. А его отец Петер открыл в маленьком городке Бад-Мюнстерейфель аптеку, где часто бесплатно готовил микстуры для бедных соседей. Он женился на вдове с маленьким сыном, Катарине, и в этом браке родилось еще девять детей. Четвертый – Фридрих Йозеф, будущий святой русский врач, был крещен 24 августа 1780 года. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Он учился как в гимназии у себя в городе, так и в университетах Европы, которые считались лучшими: это Йенский университет и Геттингенский университет. Учился у лучших на тот момент преподавателей, профессоров естественнонаучной направленности и философии. После окончания и получения диплома врача в Геттингене он учился глазным болезням в Вене. Голос за кадром: С 19-ти лет в столице Австрии у Фридриха Гааза уже был свой офтальмологический кабинет. Он начал работать над диссертацией, но не завершил – заразился брюшным тифом. Перенес тяжело, восстанавливал здоровье почти год и потерял своих клиентов. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Он, по сути дела, остался без средств к существованию. При этом по некоторым причинам непонятным он был рекомендован княгиней Репниной-Волконской ввиду того, что у ее мужа было глазное заболевание. Голос за кадром: Князь Репнин-Волконский был послом России при императорском дворе в Вене. В 27 лет, командуя эскадроном полка, отличился в сражении под Аустерлицем. Но после тяжелого ранения начал слепнуть. 20-летний доктор Гааз успешно его прооперировал. И принял приглашение стать домашним врачом княжеской четы в Москве. Годовая зарплата Гааза у Репниных была 2 000 червонцев. И после завершения срока действия договора Фридрих решил остаться в России. К тому времени у него уже была обширная частая практика. Фридриха, теперь уже Федора Петровича Гааза, ждали хорошие перспективы. Леонид Млечин: Федор Гааз был представлен царской семье. Он лечил генерал-губернатора. Николай Васильевичу Гоголю его вызывали. Словом, он стал востребованным врачом, что неудивительно – прекрасный специалист. И даже хотя его деньги совершенно не интересовали, разбогател. Голос за кадром: В 1806 доктора Гааза попросили провести осмотр в Преображенском богаделенном доме, где он обнаружил запущенных глазных больных. Всех вылечил. От гонорара отказался. И впоследствии стал одним из организаторов первой в мире специализированной глазной клинике. Гааз первым организовал и больницы для бедных. Начал собирать историю семейных болезней, анамнез. Санитарками сделал женщин и создал службу скорой помощи. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Он старался помочь бездомным, теряющим сознание на улицах Москвы. Это люди вот московского «дна», которые могли просто однажды упасть на улице и не встать. И никто не подходил к этим упавшим на улице. Нужно было их собирать, подбирать – спешно везти, лечить. Голос за кадром: В годы эпидемии холеры Гааз занимался образованием простых людей, которые по незнанию считали, что болезнь разносят доктора, и во время холерных бунтов убивали врачей, а зараженных даже хотели сжигать, как чумных в Европе. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Федор Петрович, кроме того, что он лечил этих больных, он доказывал людям как словесно в выступлениях, так и путем примера показывал, что он после холерного больного принимал в этой же воде ванну, чтобы доказать, что общение с холерными больными не везде бывает опасным. Хотя, конечно, это не самые лучшие медицинские примеры. Голос за кадром: Помимо помощи простым людям и частной практики, Гааз работал терапевтом сразу в двух московских больницах: Преображенской и Старо-Екатерининской. Его труды оценила вдовствующая императрица Мария Федоровна и рекомендовала немецкого доктора на должность старшего, а вскоре и главного врача Павловского госпиталя – где врач от зарплаты отказался, объяснив, что доходы ему и так приносят частные пациенты. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Которые позволили ему купить дом в Москве. Купить загородный дом. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Он мог прекрасно жениться. Никаких проблем бы не было. Ну, тогда браки заключались немножко иначе, не так, как сейчас. Нужно было просто быть очень богатым человеком для этого. Да. Но он сам выбрал такую жизнь. Он этого хотел. Явно у него было стремление к некому посвящению – он хотел этого. Голос за кадром: Как-то в больницу, где работал доктор Гааз, привезли крестьянскую девочку с волчанкой. Системную красную волчанку и сегодня вылечить до конца не могут, а в те времена диагноз буквально означал смертный приговор. Лицо малышки было обезображено огромной язвой – такой страшной и зловонной, что даже мать не могла долго находиться рядом со своим ребенком. Леонид Млечин: Доктор Гааз не отходил от девочки несколько суток: обкладывал льдом, чтобы уменьшить жар, поил, гладил по головке, держал за руку. На ломаном русском языке рассказывал сказки. Даже целовал в лоб. Девочка умерла у него на руках. Голос за кадром: А сам доктор Гааз от переутомления свалился с лихорадкой и решил поехать на воды. Но вместо отдыха составил на Северном Кавказе подробное описание лечебных качеств минеральных вод. Его исследование положило начало новой науке – курортологии, за что Федор Петрович был награжден Александром I алмазным перстнем. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: У него было два ордена, одним из которых он очень гордился. Это орден Святого Владимира IV степени. Носил его до конца жизни. Там ленточка ордена носилась в петлице. Кроме этого, у него был орден Святой Анны II степени. Голос за кадром: В 1812 от сестры из Германии Гааз получил тревожное известие: «Отец тяжело болен». Федор Петрович оставил пост главного врача Павловского госпиталя и быстро собрался в Германию. Но в это время началась война с Наполеоном. Гааз отправился на фронт и в составе русского войска полковым хирургом дошел до Парижа. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Он посетил в 1815 году свою семью, своего отца умирающего, который умер в итоге. Но отказался оставаться, несмотря на уговоры родственников, и вернулся в Россию, которая, по сути дела, стала ему вторым домом. Голос за кадром: А спустя десятилетия светлейший князь Дмитрий Владимирович Голицын, герой войны с Наполеоном и градоначальник Москвы, решил, что Федор Петрович должен возглавить все здравоохранение столицы. Так 45-летний Гааз стал главным врачом Москвы. И нажил себе кучу врагов. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Его конфликт не с врачами, а с больничными начальниками был связан просто-напросто с банальной коррупцией среди администраторов больниц. Поэтому его довольно быстро выжили оттуда. Голос за кадром: Медицинские чиновники, жившие до Гааза сытно, вольготно и нагло, теперь потеряли покой и сон. Привыкли воровать лекарства и списывать на то, что их мыши съели. А Гааз приказал завести в больницах, на аптечных складах – котов. И мышей не стало. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: В его подчинении находились как 30 госпиталей и больниц, так и аптеки при этих госпиталях и больницах, а также так называемая «тыловая» аптека, которая обслуживала российскую армию, в тот момент численностью 300 тысяч человек. Голос за кадром: Гааз первым начал требовать, чтобы в больницах проводил ежедневную влажную уборку и дезинфекцию. Теперь пациентам меня постельное белье каждый день. Более того, по распоряжению доктора Гааза в больницах построили отдельные туалеты для женщин и мужчин. Леонид Млечин: Сейчас трудно себе представить, но в начале XIX века в больницах не было ванных комнат. И доктор Гааз решил это исправить. Его отговаривали: «Ну зачем? Выздоровеет – пойдет домой, помоется. В баню сходит. А не выздоровеет – вообще понапрасну деньги потратим». Но доктора нельзя было остановить. Голос за кадром: Враги доктора Гааза буквально заваливали приемную губернатора и суды своими доносами. И через год Федор Петрович не выдержал – подал в отставку, решив, что больше пользы принесет, работая рядовым врачом. Но суды в его жизни продолжались еще 20 лет. И все процессы Федор Петрович выиграл. Впереди доктора Гааза ждала главная битва его жизни: за человеческое достоинство заключенных. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: В то время были две институции, работавшие как «черные ямы», в которых люди просто гнили: это сумасшедшие дома и тюрьмы. Предполагалось, что если индивидууму не повезло, и он по каким-то причинам пересек границы и попал либо в сумасшедший дом, либо в тюрьму, то он как бы исключается из числа Homo sapiens, он вообще уже не человек. Голос за кадром: В каждой из пяти московских тюрем одновременно пребывало около двух с половиной тысяч заключенных. Их почти не кормили. Разумеется, мыться арестантам было негде. Их одежда кишела вшами и блохами. Этих несчастных людей приковывали колодками к стенам, а на шеи надевали железные обручи со спицами: ни сесть, ни лечь. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Люди уже осуждены, они уже несут наказание. Бесчеловечными условиями из как бы обрекают на дополнительные наказания. Но это дополнительное наказание не было назначено судом. Вопрос о тюремной реформе напрашивался. Он был связан вообще с изменением отношения к человеку, к человеческой личности. И Александр I учреждает Попечительное общество о тюрьмах. Голос за кадром: Но из государственной казны бюджет на это благое дело не выделили. Оставалось надеяться только на Бога и филантропов. В Москве Обществу тюремных попечителей своим своим авторитетом помогал святитель Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Самые щедрые пожертвования вносили купцы-старообрядцы. А секретарем и сердцем тюремной реформы стал доктор Гааз. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Гааз и старообрядцы – это отдельная тема, очень интересная. Они просто влюбились в этого доктора Гааза. Он реализовывал и старообрядческий идеал добросердечия, вот такого сочувствия, жалости к пострадавшим. Голос за кадром: Когда Гааз впервые попал в московскую тюрьму «Бутырку», он испытал шок. Перед доктором распахнулись двери мрачного смрадного мира, где женщины, мужчины, старики, молодые, матерые рецидивисты и просто замученные помещиками беглые крестьяне содержались вместе – в камерах без тепла и нар. А впереди их ждал этап. «Бутырка» была пересылкой-накопителем. Здесь собирали заключенных из разных губерний, заковывали в кандалы и отправляли на сибирскую каторгу. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Очень часто за заключенным следовали члены его семьи. Дело в том, что люди теряли кормильца. Они были обречены фактически на голодную смерть. Ну что им оставалось делать? Но эта женщина, эти дети – они-то же не были осуждены судом. Их никто не приговаривал к содержанию в тюрьмах. Они вынуждены были жить той же самой тюремной жизнью. Голос за кадром: Переполненный негодованием и душевной болью, Гааз начал ходить по судебным инстанциям, стал биться за без вины виноватых и за тех, кто был виновен, но все равно не заслуживал такого ада. А чиновники принялись жаловаться митрополиту Филарету на сумасшедшего немца доктора Гааза. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Он не отрицал воздаяния по закону. И он не пытался, так сказать, распахнуть двери тюрем и выпустить контингент наружу. Нет. Этого не было. А там другое: большое значение имеет справедливость. И если есть воздаяние по суду, то оно не может быть больше, чем определил суд. Следовательно, государство должно гарантировать какой-то минимум человеческих условий в тюрьме. Голос за кадром: Уставший от доносчиков, да и от настойчивости самого Гааза, митрополит Филарет на одном из заседаний тюремного комитета не выдержал и сказал Федору Петровичу: «Ну что вы, право? Если кто осужден, то, значит, и виновен». И тут Гааз закричал: «Владыко! Да вы Христа забыли, невинно осужденного!» Все замерли. Такого с главой русской церкви себе никто не позволял. А Филарет ответил: «Это не я забыл Христа. Это Христос забыл меня». Отныне владыка во всем помогал Гаазу. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Именно усилиями Гааза удалось построить тюремную церковь на Воробьевых горах в пересыльной тюрьме и получить у владыки Филарета священника постоянного. «Нужно учить людей читать». Он на собственные деньги печатает в неимоверном совершенно, огромными тиражами азбуки. Голос за кадром: Доктор Гааз построил лазарет при Воробьевской пересылке, мастерские для заключенных и приют со школой для детей заключенных. А к тому времени у Гааза уже не было ни московского особняка, ни загородной усадьбы, ни фабрики, ни крестьян, ни кареты с белоснежными скакунами – Гааз все продал и жил при полицейской больнице. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Зарплату, которую он получал, вместе с суммами, которые он получал от благотворителей, отправлялись на помощь неимущим лицам. Подал 347 прошений о том, чтобы не разлучали детей с родителями при следовании на этапы. Голос за кадром: Когда Бутырскую тюрьму посетил Николай I, недоброжелатели Гааза шепнули императору, что в отношении некоторых заключенных приговор не приводят в действие. А покрывает все это доктор Гааз. В качестве доказательства императору показали старика, который уже давно должен был уйти по этапу на каторгу, а врач его упорно не выпускал из лазарета. Леонид Млечин: Император строго спросил: «Что это означает?» Вместо ответа доктор опустился на колени. Император: «Ну полно, Федор Петрович, встаньте. Я же не сержусь». А тот не встает. И продолжает просить отпустить старика, потому что тот до Сибири не дойдет. Император задумался и – распорядился отпустить. Голос за кадром: Жалел Гааз не только немощных людей, но и списанных лошадей. Ходил на убойный рынок, сторговывал истерзанную клячу, вылечивал, откармливал, пристраивал или ездил на ней в старенькой коляске на вызовы. Настоял, чтобы на каторге завели голубятни. Считал голубей кроткими и верил в то, что уход за птицами сделает заключенных добрее и смиреннее. Но сам Федор Петрович кротостью не всегда отличался. Однажды перед строем заключенных он избил тюремного старосту за гнилые нитки для арестантов. Да так бил сильно, что трость сломал. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Он придумал систему наказаний, чтобы активизировать память человека. Для малолетних преступников он вешает на стену розгу, чтобы они помнили о наказании. Чтобы заключенные помнили час смертный, что им придется дать ответ на Страшном суде – он заводит в тюрьме петуха, чтобы тот кукарекал постоянно, напоминая о том, что жизнь заканчивается и нужно будет дать ответ за эту жизнь. Голос за кадром: Но две вещи в русских тюрьмах беспокоили доктора Гааза сильнее всего: это кандалы и прут. Дело в том, что в двадцатых годах XIX века, чтобы сократить число конвоиров, ручные и ножные кандалы заключенных на этапе стали крепить цепями к железному пруту. Так арестанты и шли партиями по восемь – двенадцать человек, без учета возраста, роста, пола и состояния здоровья. Если кто-то терял сознание или умирал, остальные его тащили. Снимали с прута только на привале. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Их гнали как скованный скот, по сути дела. Но все-таки суд к этому людей не приговаривал. Потому что приговор суда и так был зачастую достаточно суровым. И, конечно, нужно было что-то с этим делать. И, вот, собственно, Гааз и известен тем, что он добился ликвидации этого самого прута. То есть условия этапа стали мягче, более человечными. Голос за кадром: Но оставались еще кандалы. Их вес был 16 килограммов, а жесткие кольца стирали тела арестантов до самых костей. При этом один высокопоставленный полицейский чин был уверен, что кандалы нагреваются в процессе движения и греют арестантов. На что Гааз предложил ему проверить на себе, как они греют. Федор Петрович день и ночь думал, как облегчить страдания несчастных заключенных. И вот однажды в полицейскую больницу к доктору заглянул знакомый. Леонид Млечин: Знакомый подошел к двери и слышит: железный лязг, вроде как цепи звенят. Вошел и видит: доктор ходит по комнате в кандалах. Потом остановился, сказал: «Фу! Прошел. С обивкой изнутри вроде как легче». Гааз сконструировал оковы на 10 килограммов легче, проложил их кольца изнутри кожей. Даже хотел пройти в них по Москве и дальше по Владимирскому тракту. Жандармы эксперимент Федора Петровича остановили. Но по распоряжению князя Голицына на московской пересылке арестантов теперь перековывали в облегченные гаазовские кандалы. И каторжане писали Федору Петровичу из своих застенков-острогов: «Никого нету, чтобы заступиться за нас. Только Христос. И вы». Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: И когда в 1853 году он заболел, то перед смертью, кроме нескольких врачей, которые его посещали, и его служанки, по-моему, никого у него и не было. Так что ушел он достаточно тяжело. Но, к сожалению, это участь многих людей, которые дают много добра людям. Голос за кадром: В комнате доктора Гааза при больнице для бедных остались Библия, скромное распятие, копия «Мадонны» Рафаэля, несколько немецких шкатулок и телескопы. Федор Петрович любил смотреть на звезды. А совсем недавно в архиве был найден написанный им гимн для церковного прихода на музыку Бетховена, чьи сонаты Гааз прекрасно исполнял на рояле. Когда рояль у него был. Илья Семененко-Басин, доктор исторических наук, поэт: Мы знаем, что тело далеко не сразу было предано земле, потому что много было желающих проститься с Гаазом. Несколько суток люди просто шли постоянной вереницей. Голос за кадром: В последний путь провожали «святого доктора» свыше 20 тысяч москвичей. Некий чиновник Министерства внутренних дел испугался беспорядков и послал отряд казаков с приказом разогнать. Но казаки спешились, сняли шапки и пошли за гробом Гааза. Даниил Корабельников, ректор Московского медико-социального института имени Ф.А. Гааза: Блестящий врач променял свою карьеру, достаток и будущее на благотворительность и милосердие к людям. «Спешите делать добро» – девиз всей жизни Федора Петровича Гааза. Голос за кадром: Девиз этот выбит на глыбе серого камня под католическим крестом на Введенском немецком кладбище Москвы – где всегда горят свечи и лежат свежие цветы. Леонид Млечин: Могилу «святого доктора» можно увидеть издалека: к ней прикованы арестантские кандалы. Когда-то их принесли сами заключенные с огромной благодарностью к этому удивительному человеку.