Голос за кадром: Бескорыстные охотники ищут, находят и передают музеям и законным владельцам реликвии, сокровища и клады, о которых ходят легенды. Юрий Петров: Золотые серьги греческой работы, пектораль золотую. Голос за кадром: Звучит как сюжет голливудского фильма, не правда ли? Павел Арнаутов: Я прошел металлоискателем, и монета находилась вот где-то вот здесь. Максим Суров: Если вы хотите поехать искать клад, лучше обратиться к специалистам. Голос за кадром: Почему добровольцы готовы заниматься тяжелым физическим трудом по несколько часов в день совершенно бескорыстно, ведь прикарманить кости мамонта или увезти глиняную амфору в качестве сувенира не получится? Любовь Розенберг: Остается такой дофаминовый скачок как предвосхищение получения этого. Алексей: Это самая редкая сегодня находка – это два кусочка гастропода. Голос за кадром: Что помогает утолить жажду открытий и прикоснуться к историческим эпохам? Николай Винокуров: Археология – наука удивительная: она вроде как реконструирует, созидает, но она одновременно разрушает. Голос за кадром: Можно ли буквально воссоздать древнее поселение для современных жителей? Александр Любимцев: Это исторические бревна, т. е. это бревно в 1714 году уложено в сруб. Голос за кадром: Как удается спасти памятники и артефакты прошлого и какие они, современные волонтеры-археологи? Кристина Столярова: Мы ищем сокровища, но становимся богаты прежде всего интеллектуально. Евгений Шматко, автор программы, ведущий: Это истории реальных людей из Крыма, Адыгеи, Подмосковья и не только. Они ходят по полям и лесам с лопатой и специальными инструментами и копают в глубь веков. Евгений Столяров: Все, ребят, готовы? Рейки, лопаты, ничего не забыли? Миш, планы, картейки – все на месте? Михаил Воронцов: Да. Евгений Столяров: Ну, значит, пойдем вперед. Посмотрим, может быть, соберем еще подъемный материал повнимательнее. Может быть, будет меньше травы. Голос за кадром: Травы здесь действительно много, и она в рост человека. Ребята идут уверенно и легко ориентируются среди зарослей и бурелома. Со стороны может показаться, что это обычные туристы, однако археологов в них все же выдают специальные приборы. Евгений Шматко: Скажи мне, пожалуйста, вот что у настоящего археолога должно быть всегда с собой? Потому что, я смотрю, у тебя рюкзак довольно вместительный – что в нем? Юрий Петров, участник Тульской археологической экспедиции: Самое главное – это должен быть запас еды на три дня, еды, воды. Евгений Шматко: Почему на три дня? Юрий Петров: На всякий случай. Евгений Шматко: Чтобы можно было три дня... ? Юрий Петров: Экспедиции бывают разные. Чем больше, тем лучше, это самое главное. Евгений Шматко: Хорошо, это запомнили. Еще? Юрий Петров: Должен быть с собой GPS-навигатор пешеходный, также должен быть планшет, куда записывать данные, чертежи делать, а так вообще должна быть рейка нивелировочная. Обычно команда состоит как минимум из двух-трех человек, потому что одному все это нести проблематично. Металлоискатель у меня сейчас с собой, но это не самый главный инструмент, которым должен пользоваться археолог. Голос за кадром: Хотя в случае с Юрием именно этот детектор помог ему совершить грандиозную находку – монету III века до нашей эры. Юрий Петров: С одной стороны там изображен лук и стрелы и надпись «Пантикапей», это государственный знак, с другой стороны – предположительно сатир. Надчекан на монете нанесена 12-лучевая звезда. Этот надчекан появился во время кризиса денежного в III веке до нашей эры в Боспорском царстве, и он маркировал то, что монета из хорошей меди. Потому что в медь начали добавлять свинец и другие примеси, чтобы сэкономить на ее [монеты] производстве, а этот надчекан, по одному из предположений, подтверждал то, что монета хорошего металла. Голос за кадром: И теперь мужчина – звезда местных новостей. По весне его знакомые из поисковых отрядов набрели на эту местность, в которой случайный прохожий даже и не увидит остатки древнего городища. Юрий Петров: Смотрите, есть основных два типа поселений: есть селище, это поселение без фортификаций, без укреплений, и есть городище. Мы сейчас вот находимся перед городищем на селище, т. е. здесь жили люди, но они были не защищены никакой фортификацией, и в случае опасности они уходили в городище. Голос за кадром: Поселение раннего железного века окружала кольцевая канава, т. н. фортификация. Часто в нее вертикально ставили бревна, которые образовывали стену типа частокола. Она защищала родо-племенную знать от набегов врагов из соседних племен. А за периметром оставались охотники, скотоводы и земледельцы. Древний город мог иметь несколько входов и сторожевых башен, места для ритуальных жертвоприношений и, конечно, жилища. Евгений Столяров: Вообще, городища, как правило, располагаются на таких защищенных участках местности, обычно это овраг и речка либо два оврага, т. е. незащищенной остается напольная часть. Напольная часть (это сторона поля, как раз как стоят ребята), [там] будет основная линия оборонительных укреплений в виде валов и рвов. Здесь просто очень хорошо виден этот овраг, который образует вот этот мыс, на котором, собственно, расположено это древнее поселение. Голос за кадром: Но детально воссоздать организацию этого городища удастся только в следующем году на больших раскопках. Пока после разведки доподлинно известны размеры (55 на 25 метров) и ясно, что на территории не было денежного оборота, только натуральный обмен, поэтому откуда здесь появилась монета, остается только гадать. Юрий Петров: Мое личное мнение, были контакты с какими-то вот этими скифоидами, племенами, которые были в экономической близости от центра, от Боспорского царства. Вероятно, выходцы сюда дошли, до современной территории Тульской области, Верхнего Поочья, и занесли эту монету. Евгений Шматко: Как трофей, условно. Юрий Петров: Ну да, как диковина какая-то, показать кому-то. Может быть, там чьей-то гордостью была. У меня как бы с детства была мечта, я хотел быть археологом. Я мечтал не только найти клад... Евгений Шматко: Прямо смолоду? Юрий Петров: Да, заниматься открытиями, соответственно, клады – это часть этих открытий. Мама моя поддерживала мое увлечение. Книжки, энциклопедии, тогда это еще дорого все стоило, она мне покупала. На каждый день рождения уже были определенные книги заказаны у мамы... Евгений Шматко: Ага. Юрий Петров: Я очень огорчался, когда она не успевала, потому что приходилось менять подарок на какую-то другую. Мама тоже оказала влияние. Потом я попал в археологическую среду, когда учился в институте. Голос за кадром: Юрий – историк-краевед и в прошлом – младший научный сотрудник музея. Для него, как и для остальных участников, раскопки – деятельность профессиональная, случайных людей среди группы нет, а потому даже кропотливая работа дается ребятам легко. Иван Попов: Мы пока копаем по слоям. То есть сначала мы раскапываем первый слой, второй слой. Чем глубже копаешь, тем надо быть осторожнее, потому что материк же, он все ближе. Михаил Воронцов, студент ТГПУ им. Л. Н. Толстого, участник Тульской археологической экспедиции: Всегда нужно смотреть потом, что это найдено. Это уже специальный человек-переборщик на отвале, как действует сейчас Саша, он должен именно руками искать либо фрагменты керамики, либо какие-то находки. Иван Попов, студент ТГПУ им. Л. Н. Толстого, участник Тульской археологической экспедиции: Собственно, у историка есть два вида возможной практической работы наиболее показательные: это либо работа в архивах, т. е. работа с письменными источниками (летописи, например, какие-то законодательные акты древности и т. д.), либо археология, т. е. работа с материальными источниками. Евгений Шматко: Так а на истфак-то что вас привело? Иван Попов: Меня по большей части привело именно то, что история и какие-то древние государства – это очень необычно, это очень отличается от того, что мы видим в современности. То есть интерес, банальный интерес. Евгений Шматко: С детства? Иван Попов: Нет, не с детства, т. е. это выработалось, наверное, в школе, может быть, благодаря хорошему учителю. Евгений Шматко: Понятно. И это так у всех? У вас у всех со школы, или кто-то все-таки с детства? – Нет, со школы. Евгений Шматко: Тоже со школы? Михаил Воронцов: Нет. Евгений Шматко: С детства? А почему? Михаил Воронцов: Я вырос в этом кругу археологии, поэтому... Евгений Шматко: Родители, родственники? Кто? Михаил Воронцов: Родители. Евгений Шматко: Родители – археологи? Михаил Воронцов: Да. Евгений Шматко: Вот оно что. То есть как бы продолжаешь династию? Михаил Воронцов: Хочу надеяться, что получается. Голос за кадром: За 1 300 километров от Тулы тоже работают большие группы археологов. Это современная территория Боспорского царства, восточная часть Крыма. Николай Винокуров: Эта деталь называется абака. Это та плита, которая венчала колонну, и на ней уже, собственно, выстраивалась крыша. Голос за кадром: Доктор исторических наук Николай Винокуров показывает находки с раскопа времен боспоро-римской войны. Именно здесь в I веке до нашей эры был крупный населенный пункт, который стоял на царской дороге между Пантикапеем и побережьем Азовского моря и контролировал большое урочище с очень плодородной землей, обилием воды и природных ресурсов. Николай Винокуров, ведущий научный сотрудник, доктор исторических наук, доцент, профессор МПГУ: Городище Артезиан – памятник уникальный. Дело все в том, что подобных городищ мало на территории нашей страны и Крыма. Толщина культурного слоя на городище до 6 метров, он объединяет под собой слои от каменного века до Средневековья, но самый основной массив – это слой античный, история которого 1 200 лет. Голос за кадром: Артезианская археологическая экспедиция реализуется при поддержке Фонда президентских грантов. Раскопки проходят в 20 километрах от города Керчь, и, если верить анонсам на официальном сайте, волонтеров здесь ждет четырехразовое питание, проживание на комфортной базе, лекции и практические занятия по классической археологии, море в получасе езды от лагеря и даже Wi-Fi. Не жизнь, а малина! Павел Арнаутов, участник Артезианской волонтерской экспедиции: Чтобы было комфортно работать, нужно ложиться достаточно рано, где-то в 9, через час после ужина уже ложиться спать, потому что в 5 часов уже надо вставать. И получается, что как бы нежелательно, чтобы были какие-то громкие разговоры. Голос за кадром: Павел Арнаутов приехал в экспедицию из Кузбасса. Признается, что волонтерской деятельностью занимается впервые, по основной профессии мужчина – проводник пассажирского вагона. Здесь, на раскопе, чувствует себя настоящим кладоискателем, а новичкам, как известно, везет сразу и по-крупному. Павел Арнаутов: Вот здесь когда был процесс удаления грунта, вот грунт был досюда, его сначала я разрыхлил и потом, чтобы все находки не были утеряны, я прошел металлоискателем. И монета находилась вот где-то вот здесь. Чтобы ее обнаружить, я переработал землю. Она была где-то вот такого размера, очень толстая, где-то, не знаю, миллиметра 3, наверное, она была в толщину. Николай Винокуров: Это вот наши монетные материалы этого года. Вроде как немного, но, с другой стороны, у нас были тысячи монет за один сезон... Голос за кадром: Правда, если боспорская монета на тульской земле – это сенсация, то в Крыму – повседневность, такими находками никого не удивишь. Однако любители денежных знаков приезжают сюда ежегодно. Вот 26-летний Егор из Архангельска на раскопе уже пятый сезон подряд и с волнением вспоминает, как оказался здесь впервые. Егор Малышев, участник Артезианской волонтерской экспедиции: Это была практика после I курса. Ехать было довольно страшно, не знали, что нас ждет. Это был 2016 год, мы приехали на пароме, быстро пробрались сюда и уже издалека увидели это белое пыльное городище, на котором до нас работали уже множество волонтеров. Так мы увидели впервые Артезиан. Из нашего помета осталось только двое-трое людей, которые продолжают сюда приезжать. Голос за кадром: Но что же привлекает людей в таких экспедициях? Психолог Любовь Розенберг, например, считает, что любителей приключений и искателей древностей отличает особый тип привязанности. Любовь Розенберг, практикующий психолог, гештальт-терапевт: Называется тревожно-избегающий, когда человек чего-то хочет, но не может этого достичь. Чаще всего это в отношениях, но как компенсация за то, что он куда-то стремится, а получить это не может, т. е. сам результат ему не важен. Ты находишь, но потом ты это не берешь, т. е. остается такой дофаминовый скачок как предвосхищение получения этого, но ценность самой находки, ценность того, что она должна быть моя, – вот этого чувства собственности у этой категории людей нет. Егор Малышев: Без таких людей я бы сюда не ездил: свободолюбивых, инициативных, азартных, людей, для которых дело, возможно, превыше личной жизни, людей, для которых это все интересно, даже если они не являются историками, археологами, даже если они не являются специалистами в античности. Голос за кадром: Давайте разберемся, а какие они вообще, археологи. Кристина Столярова, заместитель директора по культурно-просветительной деятельности Государственного музея-заповедника «Куликово поле»: Часто говорят, что археолог – это что-то романтическое. Конечно, не без этого. Но я считаю, что археолог – это прежде всего очень целеустремленный человек, трудолюбивый, идейный. Потому что не только выезд в поля, да, активные археологические работы, разведки, раскопки – это все вот такой небольшой акцент, собственно само открытие. А дальше, чтобы это открытие стало известным, чтобы дало огромный научный результат и, конечно же, материал для экспозиций выставок нашего музея, – это огромный, я бы даже сказала, многолетний труд археологов по атрибутации, исследованию, восстановлению истории. Голос за кадром: Людей, которые творят историю, вообще-то ежегодно выпускают из профильных вузов. Правда, к полевым работам готовы далеко не все. Кристина Столярова: Археолога надо вырастить, надо воспитать, они не рождаются просто так, случайно. Они приходят в музей, из года в год вместе с нашими археологами выезжают на практические работы, потом работают с коллекциями... В общем-то, мы растим себе специалистов, коллектив, которые подхватывают результаты работы нашей Тульской археологической экспедиции. Евгений Шматко: Кроме тех, кто уже может называть себя профессионалами, кто стремится все-таки войти в профессиональное сообщество, есть ли любители, которые приезжают на раскопки и тоже вот участвуют как волонтеры? Кристина Столярова: Вы знаете, на базе нашего музея, комплекса, где мы сейчас находимся, «Пространство «Археология»» в Музейном квартале, действует Школа юного археолога для детей 6–12 лет. Это годовые курсы; в общем-то, мы сейчас запустили второй класс обучения. И у нас есть опыт, когда дети с родителями приезжают однодневно на практические работы на раскоп и видят, как теория, которую они узнали здесь, в музее, превращается в реальную практику, в реальные работы. В общем-то, для нас это тоже кузница кадров, так сказать, вклад в будущее. Евгений Шматко: А в чем мотивация детей? Это какой-то интерес, это любопытство или что-то большее? Кристина Столярова: Согласитесь, профессия археолога в последнее время становится очень популярной. Это из ранее образа такого охотника за сокровищами превращается в такого интересного исследователя, который по крупицам устанавливает историю и нашего региона, и вообще страны в целом. Голос за кадром: Но если отбросить весь пафос профессии, то остается вторая сторона – рутина, долгие часы за рабочим столом. Евгений Столяров, кандидат исторических наук, заведующий отделом археологических исследований Государственного музея-заповедника «Куликово поле»: 70, а то и 80% своей работы, конечно, археолог проводит в кабинете: камеральная обработка материала, подготовка отчета, производство чертежей, макетировка альбомов иллюстраций, зарисовка находок, соответственно, обработка керамического материала... Причем его бывает очень много. То, что вот мы видим сейчас, – это вот мое рабочее место, за которым непосредственно была зарисована не одна, наверное, тысяча фрагментов керамических сосудов разных эпох I тысячелетия до нашей и I тысячелетия нашей эры. Вот можно посмотреть на этот лоточек, где отобраны профильные части горшков. Вот это верхняя часть сосуда, который украшен еще и пальцевым орнаментом, т. е. вот этим горшкам порядка 2,5–3 тысяч лет. Евгений Шматко: Вы так смело держите все это руками, без перчаток... Это все так должно быть? Евгений Столяров: Да, это нормально. На самом деле есть определенные вещи, которые можно держать, конечно, и лучше держать только, собственно, в белых перчатках, – это те вещи, которые прошли уже реставрацию, полную консервацию, которые очень хрупкие и которые уже потом передаются в фонды. Евгений Шматко: Просто к стереотипам: мы в кино обычно видим, когда там все пинцетом, очень как-то так вот... Евгений Столяров: Нет, керамика в данном случае именно для памятника, с которого я показываю вот эти фрагменты керамических сосудов, является массовым археологическим материалом. С одного из памятников, соответственно, с которого я вам показываю, мною было нарисовано порядка ста вот таких форматов рисунков. Голос за кадром: И ведь каждая из таких картинок потенциально может переломить ход истории. Кроме керамики археологи находят и нечто совсем неожиданное. Егор Малышев: Вот примерно здесь под толщей земли находилось жертвоприношение восьми собак, которое нам казалось по двум фалангам собачьего хвоста человеческим пальцем. Голос за кадром: Кстати, к такой жести и непростым походным условиям готовы не только парни, но и девушки. Екатерина впервые приехала на раскопки, едва ей исполнилось 18. Сегодня девушке 21, и она традиционно проводит лето в полях. Екатерина Бирюкова, участник Артезианской волонтерской экспедиции: Наверное, потому что хотелось экстрима, и привлекла именно эта экспедиция, потому что находится в Крыму, практически на берегу моря, нравится природа, теплое лето. Почти отпуск! Я здесь нахожусь в качестве чертежника и в качестве художника археологического рисунка. То есть, когда что-то раскапывают, после надо обязательно зафиксировать на раскопе планы, зафиксировать разрезы бортов, зафиксировать какие-то объекты, т. е. ямы или каменные кладки. И находки, которые приносят с раскопа, в основном у нас керамика, ну и кости тоже, надо помыть, надо разложить это все, просушить отдельно на листах. Это позволяет в дальнейшем уже, при составлении отчета, делать какие-то выводы о датировках слоев. Николай Винокуров: Понимаете, для волонтера, человека, который впервые, может быть, попал на раскопки, увидеть все находки, которые есть за музейными витринами, непосредственно у себя в раскопе, в культурном слое, в контексте, в понимании того, почему эти вещи там оказались... После этого многие люди из этого мира науки выходить не хотят: они здесь проводят отпуска, проводят все свое время. Голос за кадром: Археологический и палеонтологический туризм уже давно довольно популярен на Западе. Чаще всего за древностями едут в Италию, Грецию, Египет, Индию и Израиль. Но в последние годы альтернативный способ путешествий активно набирает популярность и в нашей стране. Солнечный воскресный день. Полями и тропами разновозрастные люди в приподнятом настроении духа выходят к огромным черным насыпям в Воскресенском районе Подмосковья. Алексей: Этот холм, его роторный экскаватор достал с глубины 15–20 метров оттуда, там недалеко разрез, и почему-то эту породу отсюда не вывезли, оставили. Это, может быть, и хорошо, поэтому сейчас если в других местах юрские отложения, юрский горизонт затоплен водой, то здесь мы можем покопаться и найти аммониты, белемниты, двустворки, брахиоподы, гастроподы. Если повезет, может быть, кто-то найдет позвонок плезиозавра или зуб акулы, они тоже здесь встречаются, правда, значительно реже. Голос за кадром: С невероятным азартом участники экскурсии копают землю и ищут загадочные аммониты и белемниты, порой даже не зная, как они выглядят. Евгений Шматко: Это тоже аммониты, получается, да, какая-то часть? – Понятия не имею! Но она блестит. Алексей: Смотрите, отлично! Вот мы копнули, и вот уже сердцевинка аммонитика с характерным бронзовым таким налетом видна. Это остатки древнего перламутра. Если водичкой помыть, будет совсем красиво, будет все это блестеть. Голос за кадром: Аммониты, или аммоноидеи, – подкласс вымерших головоногих моллюсков, существовавших с четвертого геологического периода палеозойской эры, около 419 миллионов лет назад. Свое название аммониты получили в честь древнеегипетского божества Амона, иногда изображавшегося с рогами барана. Все известные аммониты, а их несколько тысяч, были найдены в осадочных горных породах. Евгений Шматко: То есть это, получается, черного цвета песок, и он юрского периода? Алексей: Да, именно что 145–150 миллионов лет назад, поздняя юра, т. н. волжский ярус. – Я нашла аммонитик, вот. Он сразу раскололся, и я немножко расстроилась, но потом оказалось, что там внутри такая красотища! Евгений Шматко: Красиво! То есть вот это – часть того самого вымершего древнего моллюска? – Точно. Евгений Шматко: Так каково это, ощущать, что у вас в руке, в общем, когда-то живое, но теперь уже не очень живое существо? – Очень хочется его отмыть, посмотреть. Алексей рассказывал, что его лучше прямо или щеточкой, или помыть, но не пальцем, потому что можно стереть красивый блестящий слой. Евгений Шматко: Я смотрю, что у вас уникальный инструмент для раскопок, да, обзавелись? – Ложки. Евгений Шматко: В чем мотивация, расскажите мне, вот копать такие древности? – Это же интересно, вы чего! В смысле? Евгений Шматко: Кто ложками, кто прямо руками, копают взрослые и дети. 62-летний Алексей пристально следит за процессом, как педагог за школьниками. Такие группы он собирает 3 последних года: кидает клич в социальных сетях и реализует свои знания палеонтолога на практике. Алексей: Закончил Московский государственный университет, кафедру общей и физической географии и палеогеографии, т. е. к древней жизни я имею кое-какое отношение, но к жизни другой. Много лет я жил в Егорьевске, это ближайший к данной точке город, здесь около 10 километров, и сюда я любил ходить гулять, собирать грибы, собаку выгуливать в этих местах. И набрел вот на эти отвалы. Поковырял их, что-то еще почитал, посмотрел литературу и понял, что это интересная точка для любителей палеонтологии, в особенности для начинающих, для школьников, для детишек, которые начитались книг и насмотрелись мультфильмов про динозавров, очень популярная тема, а динозавры как раз и жили вот в эту эпоху. И даже здесь, на бывшем дне моря, можно найти остатки морских динозавров, плезиозавров, это описано в литературе. Голос за кадром: Дети, кажется, счастливы, да и родители не успевают прятать свои сокровища в карманы и пакеты. Евгений Шматко: А вам зачем этот аммонит? – Для коллекции домашней. Люблю природу, вот, соответственно, появился еще один экземпляр. Евгений Шматко: Где-то в шкатулке храните или на видном месте? – На полках за стеклом. Ой... Евгений Шматко: Не теряйте. Там, я смотрю, не только уже аммониты, уже набрано у вас довольно много. Это что уже здесь? Алексей: Это белемниты. Детям нравится, да, а взрослые идут сюда в основном из-за детей, хотя сами становятся детьми, ковыряются. Это шанс оторваться от городской жизни, от проблем. Со мной сюда разок сходили родители, ребенок увлекся, и они каждое воскресенье тут сами уже в свободное время ездят, вся семья копается, просто форму отдыха такую нашли. Любовь Розенберг: Это нетворкинг, да, когда мы обретаем тех людей, которых найти не можем. Потому что это и страх, и, самое главное, боль огромного количества людей, которые живут особенно в мегаполисах, – это одиночество: одиночество в толпе, одиночество на работе, одиночество в семье. И когда в какой-либо из этих областей есть сильное напряжение, например, в отношениях в семье, или не можешь уйти с работы, а коллектив такой токсичный и ты не можешь там просто выжить, а деньги нужны, зарабатывать нужно, именно вот такое провождение отпуска, например, приводит к тому, что человек восстанавливается. Он там нужен, у него там друзья, он там раскрывается. То, что человек не мог позволить себе, я не знаю, не разрешал себе петь нигде, кроме душа, а там у костра со всеми вместе он поет, он отдается этому, он получает огромное удовольствие. Я, наверное, все-таки могу сказать, что я понимаю тех людей, которые идут и отдают этому огромное количество времени. Голос за кадром: На этом туристическом маршруте тоже дети и взрослые – в Адыгее, если быть точным, на раскопе кургана на Дегуакской поляне. Здесь все интересуются культурным наследием родного края. – Вот здесь поработай немножко, вот здесь, вот так. Вот, по большому счету, вот археологические находки, которые находят, вот таким же образом вычищают археологи. Надо стараться не повредить объект, не процарапать и аккуратненько-аккуратненько, планомерно все вычищать. Голос за кадром: Профессиональные археологи пустили к себе на объект победителей конкурса, а участники легко ввязались в такую авантюру. Ольга Ляликова: Мы приехали сюда, потому что выиграли в конкурсе «Культурное наследие», где мы представляли проект, связанный с нашим домом культуры «Гигант». Вот ребенок занял 1-е место, это была нам такая большая награда, как поездка на раскопки сюда. Диана Ляликова, победитель конкурса «Культурное наследие»: Вот это мой первый выезд, первый опыт в волонтерстве. Очень понравилось тут быть! Владислав Шабашев, победитель конкурса «Культурное наследие»: На историческом объекте, как сейчас, я первый раз, поэтому как бы это мой единственный раз, когда я увидел и ощутил, как это. Это очень интересно, занимательно, но достаточно сложно. – Самовар, печенье, вода в походном варианте. Очень удобен и очень прост, справляется со всем. Евгений Шматко: Сегодня всех напоите чаем волонтеров? – Конечно! Голос за кадром: Походный чай с чебуреками согревает душу и дает возможность немного передохнуть, ведь работа для новичков здесь действительно непростая. Но все тяготы перекрывают впечатления от буквальной возможности пощупать историю. Маргарита Долгополова, начальник камеральной лаборатории Кавказской археологической экспедиции: К сожалению, школьная программа не предполагает настолько глубокого изучения древности даже только нашего региона, и все немножко трепещут, когда берут в руки сосуд, которому 5 тысяч лет. Для нас это, конечно, работа, но все равно мы не перестаем радоваться интересным вещам и интересным комплексам. Голос за кадром: Во что превращаются восстановленные находки далее? Идут в запасники и помещаются на экспозиции. Но ведь можно найти древние поселения в восстановленном виде, правда, более поздней, чем железного века, постройки. Евгений Шматко: Каких-то полтора часа в пути, и вот буквально через пять минут мы ступим на гостеприимную и благодатную землю острова Кижи. Как вы уже можете видеть, это небольшая деревенька, где все здания – это та самая аутентичная постройка, сохранившаяся в первозданном виде. Здесь практически нет современности, а это значит, что мы увидим Карелию настоящую, древнюю. Александр Любимцев, ведущий специалист по сохранению объектов культурного наследия Всероссийского центра сохранения памятников деревянного зодчества: Вот сейчас мы находимся в музее-заповеднике «Кижи». За исключением вот Кижского архитектурного ансамбля и еще нескольких вот памятников, большинство памятников сюда перевезены. При перевозках что-то теряется... Но всегда вот одной из главных целей реставрации и сохранения является, конечно, сохранение подлинного облика, подлинной конструкции и подлинного материала. Евгений Шматко: Что глобально в Кижском ансамбле было переделано? Александр Любимцев: Первоначально церковь была построена на очень слабом фундаменте, т. е. практически это была траншея глубиной от 50 до 80 сантиметров, заполненная камнями, т. е. вот этот уровень церкви был вот здесь. В результате реставрации была восстановлена первоначальная высота [фундамента] церкви, т. е. порядка, около 1 метра 20 сантиметров. Евгений Шматко: Вот это вот аутентичное бревно точно, по нему видно. Александр Любимцев: Да-да-да. Вот так выглядят исторические бревна, т. е. это бревно в 1714 году уложено в сруб. Вот это тоже историческое бревно, и здесь видны следы реставрации. Здесь вот эта часть, наружная часть, она больше всего подвержена всегда разрушению, так как влага попадает, и здесь реставраторы установили накладку реставрационную. Она выполнена из специально отобранного леса, специальным образом установлена так, чтобы влага туда не могла попадать, т. е. влага будет скатываться. Голос за кадром: Александр Любимцев признается, что знает этот памятник фактически на ощупь, ведь он его и реставрировал. Александр Любимцев: Мне пришлось участвовать на всех этапах и во всех процессах реставрации. Это очень интересная работа, очень сложная, очень ответственная: конечно, это очень страшно, отвечать за объект всемирного наследия. В середине XX века, к 70-м гг., очень ярко выразились две основные проблемы Преображенской церкви – это крен ее порядка 1,5 метров и просадка. То есть церковь весит 600 тонн, и все-таки деревянный бревенчатый храм, больше 200 лет, 250 лет, под открытым небом, и, естественно, некоторые бревна начали загнивать там, где попадает вода. Поэтому церковь в 1980 году была закрыта для посетителей, внутри нее был возведен металлический каркас, благодаря этому остановили крен. И с тех пор, вот с того момента начали искать уже собственно решение для той большой реставрации, которая была осуществлена наконец-то в XXI веке. Посетители ее смогли вот увидеть только через несколько десятков лет. Евгений Шматко: Действительно ли вообще эта легенда правдива, что она была построена без единого гвоздя? Александр Любимцев: Правдива на 99%. Дело в том, что плотники настолько овладели своим мастерством, что они могли соединения бревен, соединения каких-то элементов тесин выполнить без гвоздей. Естественно, Преображенская церковь – это очень сложный памятник, и без гвоздей вот эти кровли, ажурные кровли, покрытые осиновыми чешуйками, их выполнить без гвоздей нельзя. Вообще, вот главы, конструкция глав – это гвоздевая конструкция, т. е. и каркас глав, и журавцы, кружала, обрешетка, вот собственно лемех – они все крепятся на гвоздях. Голос за кадром: Внутри не менее красиво, чем снаружи. В декабре 2019 года золоченый резной иконостас 7 метров в высоту и почти 24 метра в длину поставили в храме после 40 лет хранения в музее-заповеднике. Сотрудники музея сообщили, что иконы размещены в том же порядке, что и в XIX веке, открыв верующим пасхальный цикл праздников. Здесь сохранены подлинные конца XVIII века деревянные декорированные конструкции иконостаса. Евгений Шматко: Я так понимаю, свечи не зажигают в этой церкви? Александр Любимцев: Нет, во время богослужений, во время службы. Но служба здесь будет только раз в году 19 августа. Евгений Шматко: Почему? Александр Любимцев: Преображение. Свечи еще не зажигают из-за иконостаса, потому что копоть. Только раз в году. Маргарита Гашкова, специалист по связям с общественностью музея-заповедника «Кижи»: Вы знаете, Женя, когда к нам люди приезжают, они говорят: «Покажите нам Кижи!» Конечно же, они имеют в виду вот эту замечательную красоту, этот ансамбль кижский, Спасо-Преображенский погост. Но на самом деле Кижи – это гораздо больше, чем только этот ансамбль: Кижи – это и весь остров, Кижи – это и все памятники архитектурные, которые мы собрали здесь, на острове. Кижи – это еще и памятники Кижского ожерелья, это часовни, старинные деревни, расположенные на соседних островах, на материке. Всего в музее, кстати, 82 памятника. Сюда люди съезжались из окрестных деревень. Они были объединены вот этим ансамблем, вот этим церковным центром как своеобразной столицей, т. е. сюда съезжались на крестьянские сборы, на какие-то обсуждения, на оглашение царских законов. По разным версиям, возможно, Петр I приезжал сам и приказал построить на этом месте. Все деревни, объединенные Кижским ансамблем, Кижским приходом, собирали деньги и приглашали бригаду плотников и обговаривали какие-то детали конструкции уже с бригадой плотников. Голос за кадром: А потому зодчие сделали храм одинаково красивым со всех сторон, чтобы никому из окрестных жителей не было обидно и все могли любоваться красотой. И по сей день тысячи туристов любуются ансамблем, а вот поддерживают его в надлежащем виде сотни сотрудников. Поклонникам Индианы Джонса сообщаем: археологи хоть и ищут клады, но совсем не те сундуки с дублонами, о которых вы думаете. Кристина Столярова: Если мы находим сокровище, то это, как правило, не золото, бриллианты, драгоценности. Клады для нас прежде всего – это кладезь информации, который восстанавливает целые века и тысячелетия нашей истории. Евгений Шматко: А многие ли приходят как раз-таки с запросом «хочу пойти в археологи, потому что мечтаю как раз-таки откопать клад»? Кристина Столярова: Вы знаете, достаточно большой процент, поэтому в музее в нашем даже есть серия выставок «Клады как кладезь информации», где мы развеиваем миф о том, что археологи ищут сокровища и становятся богатыми. Максим Суров, юрист: Если вы находите клад или находите сбережения, вы должны направить это все в полицию, и полиция уже устанавливает, кто хозяин. Если не определили хозяина или по каким-то причинам уже в собственности не находится, то вы можете этот клад себе забрать. Если государству вы передаете клад, то вам 50% от стоимости клада. В Уголовном кодексе есть статья 243-я, я процитирую ее: «Уничтожение или повреждение объектов культурного наследия». За нарушение данной статьи предусмотрены штрафные санкции до 5 миллионов рублей и до лишения свободы до 6 лет. Евгений Шматко: Я правильно понимаю, что человек, который нашел вдруг у себя на огороде какие-то такие монеты, обязан передать это дальше в музей? Кристина Столярова: Да, совершенно верно. Евгений Шматко: То есть он не может это скрывать? Кристина Столярова: Передать в Государственный фонд Российской Федерации. В общем-то, Государственный фонд Российской Федерации – это музейные коллекции. Музей принимает их на хранение, атрибутирует, обрабатывает и представляет на выставках или экспозициях. Поэтому очень важно сказать: если вы нашли что-то ценное или вам кажется, что это что-то ценное, обязательно принесите музейным специалистам ближайшего вашего окружения, для того чтобы они рассказали вам, насколько это ценный предмет для истории, ну и, в общем-то, дальше с ним проработали. Евгений Столяров: Если брать экспедиционный лагерь, то это довольно маленькая, замкнутая, если это не большие экспедиции, группа людей, которые делают одно общее дело. Каждый иногда пробует, к нам приезжают порой ребята-волонтеры, которые хотят попробовать, узнать, что это такое вообще, археология, что это такое за раскопки. Они могут быть вообще врачами, например, или военными, журналистами, и тем не менее они из года в год стараются приезжать в экспедицию, для того чтобы вот просто ощутить вот то самое настроение. Любовь Розенберг: Безусловно, это терапия. Если человек впадает в депрессивное состояние, в апатию, то в рекомендациях психолога всегда звучит, чтобы поддерживать вот этот уровень нормального течения жизни, туда нужно добавить что-то такое увлекательное, но рутинное, то, что не будет занимать мозги, а будет занимать руки. При этом потребность человека в окружении, в причастности, она тоже имеет огромное значение, а там люди объединены единой целью. Эта цель не материальная, что тоже очень важно, потому что материальная цель заставляет людей биться лбами. Голос за кадром: На раскопках нет места конкуренции: все работают как единый механизм ради общей цели, новых горизонтов истории. Взаимопомощь и надежное плечо рядом – вот слагаемые успеха в полях, часто удаленных от цивилизации. Николай Винокуров: Все экспедиции заинтересованы в волонтерах, потому что волонтеры – это жизнь. Они дают возможность экспедиции не просто исследовать объекты, а динамично развиваться, охватывать разные совершенно пласты населения. И этот удивительный обмен людей друг с другом мнениями, историями, различными экзотическими совершенно событиями заменяет ту нишу, которую мы потеряли, – мы потеряли общение. Экспедиция – самое лучшее место, где найти себе половину. У нас столько сложилось свадеб, огромное количество детей родилось, вот уже внуки есть в некоторых экспедициях. Ну 37 лет в поле, в экспедиции, и уже некоторые поколения образовали династии такие археологические, и, в общем-то, конца этому нет, и слава богу. Это прекрасное, я считаю, место, для того чтобы и демографию страны поправить, и науку развить, и воспитательные задачи решить.