Олеся Руснак: Фильм «Особый порядок» - это история двух женщин, которые отчаянно борются за освобождение из заключения своих детей. Режиссер Максим Кобзев детально разобрался в каждом деле. Съемочная группа фильма стала первой, которую допустили до всех судебных заседаний. Роковым для дочери Светланы Жени стал июль 2015 года. Девушка занималась бизнесом и решила создать интернет-сайт для своего магазина. За помощью обратилась к рекламному агенту Руслану Хангишиеву, с которым назначила встречу в метро, чтобы передать документы. Спустя 5 минут их задержали оперативники. У Руслана обнаружили пакетики с наркотическими веществами. Светлана Шестаева: 20 лет он употребитель наркотиков, его задерживают. Он говорит, что моя дочь только сейчас ему продала. Ни отпечатков пальцев, ни видеокамер, ни свидетелей, кроме оперативных сотрудников. Ничего нет, что бы подтверждало. Он уходит особым порядком. Ему выносят приговор буквально через два месяца после задержания. И тогда уже в 2015 году в его приговоре написано, что ему моя дочь сбывает наркотики. И вот этот приговор держит нас до сих пор, потому что он идет особым порядком, он не подлежит обжалованию. Мальчик получает условный срок 2.6, по-моему, выходит из зала суда, и все в порядке. Но там написаны данные моей дочери. И если сейчас мы отменяем, то его приговор… А он уже получил вот это наказание. Он пересмотру не подлежит, обжалованию не подлежит. И вот этот приговор, как бельмо, у нас стоит. Я против вот таких активных действий против власти. Я считаю, что мы пошли правильным путем, когда мы заявили о том, что мы ищем диалога. Женька как? Она говорит: «Мам, конечно, очень тяжело». То есть у нас как было? Вот сначала обнимашки, а потом обе заплакали. Она говорит: «Мам, это нереально. Но почему другие делают карьеру, рожают детей, сидят, создают семьи, ездят куда-то, а меня сейчас тут закрыли на 8 лет и плюс еще 15 лет без выезда потом вообще из России. Ну это как?» Максим Кобзев: Мое мнение, что продуктивнее диалог. Но тут есть конкретная ситуация. Если мы рассматриваем ситуацию с медийным человеком, например, как с Иваном Голуновым, с которым произошло, что люди просто высыпали на улицу и три газеты вышли с заголовками о том, что «Я, мы – Иван Голунов», и, конечно, это было действенно, потому что всех встряхнуло. Но когда ты рядовой человек, то как вообще можно доказать, что твой ребенок невиновен, кому-либо? Это очень сложно. То есть у нас в принципе люди думают, что нет дыма без огня. И пока эта несправедливость есть, это надо снимать. Если мы говорим о том, что да, ребята, нужен диалог, то фильм - это и есть диалог. Светлана Шестаева: На сегодняшний день 178 дел. Я считаю, что если мы не боимся, то мы должны обнародовать наши дела во всеуслышание. Кто готов? Я, например, готова заявить о том, что у нас сфальсифицировано дело, по каким нарушениям, сделать какое-то слайд-шоу, и вот на один день у нас одно дело. У нас организация, как бы название говорит само за себя, это именно свобода невинно осужденным, потому что мы боремся и помогаем людям только тем, которые невиновны. То есть если есть хотя бы один процент того, что человек виновен, к сожалению, это не к нам. У нас в принципе труд титанический, потому что вот каждое такое письмо - это уголовные дела, то есть это оригиналы иногда присылают люди. Это дела, которые надо полностью проанализировать, просмотреть. – А кто вам помогает? Специалисты какие-нибудь? Светлана Шестаева: У нас есть адвокаты, которые работают по делу моей дочери, они давно уже стали частью нашей организации. Артур Прель: На самом деле опыт колонии очень сильно помогает. – Сколько вы отсидели? Артур Прель: В общей сложности, с учетом домашнего ареста, 3 месяцев домашнего ареста после отмены приговора, отсидел 2 года 10 месяцев. По-хорошему, если бы я не добился оправдания, реабилитации и так далее, и так далее, то вышел бы я 16 августа 2019 года, у меня должен был быть звонок. Я пачками отправлял запросы, обращения. Я добился уголовного преследования в отношении оперативных сотрудников, в отношении ФСБшников, которые мне подбросили, в отношении сотрудников ФСКН, которые фальсифицировали результаты, следователя. Даже за дачу заведомо ложных показаний привлекали понятых, которые там участвовали. Единственным ненаказанным остался судья за вынесение заведомо неправосудного приговора. Но там, как говорится, Бог ему будет судьей. Светлана Шестаева: Три года назад, когда мы только с ней встретились, она говорит: «Мама, ты пойми, я здесь не за то, что я там что-то совершила, а я ради чего-то». И вот сейчас я это понимаю. На самом деле наша роль больше даже сейчас помощь другим пострадавшим от такого же полицейского беспредела, чтобы просто не могло такое, как случилось с нами, ни с кем больше повториться. Олеся Руснак: Марина Антонова тоже борется за права своего ребенка. Ее дочь Карину посадили за незаконный сбыт наркотиков на 8 лет, 7 из них она уже отсидела. Марина Антонова: Даже в мыслях не приходило, что могут дать такой чудовищный срок. Мы почему-то были уверены, что ей должны были дать условный срок, потому что это впервые ее задержали и так далее, впервые вот она попала под это уголовное преследование. Олеся Руснак: За несколько лет до того, как попала в колонию, Карина серьезно повредила позвоночник. На воле она поддерживала здоровье лечебной физкультурой и плаванием. В тюрьме ей, как и всем женщинам, пришлось трудиться швеей. От неподвижной многочасовой работы состояние спины значительно ухудшилось. Марина Антонова: «Со спиной совсем плохо. Их обезболивающие слишком слабые, а тут все еще обострилось как никогда, весь хребет воспален, дышать очень больно. Мне лежать надо, сидеть столько нельзя. Ни днем ни ночью нет покоя от этой боли. Я не сплю, до истерик уже. В петлю влезть уже хочется от этих «прекрасных» ощущений». Олеся Руснак: Марина запросила медицинскую карту дочери, сделала копию и стала разбираться в заключениях врачей. Диагнозов было море. Чтобы не запутаться, женщина выписала их на отдельный листок, получилось 35. Марина Антонова: Я добилась все-таки, чтобы ее перевезли сюда, в Москву. Цель-то была какая? – чтобы показать ее высококвалифицированным специалистам, неврологу, нейрохирургу. Но мне обещали-обещали и так за 6 месяцев это не произошло, консультации у нас не получилось даже за мои собственные деньги, когда я просила: «Давайте вы ее просто отвезете, конвоируете ее на консультацию к специалисту, чтобы мы могли хотя бы понимать перспективу, чего нам ждать и как нам дальше себя вести». И я получила отказ. Но в документах они написали, что медицинская помощь была оказана в полном объеме, весь план был выполнен. А как выполнен, когда не выполнен? Олеся Руснак: За все годы Марина написала больше 2 тысяч обращений в разные инстанции с просьбой помочь дочери. Пока безрезультатно. – Вы часто плачете? Светлана Шестаева: Нет. Я в принципе, вообще не плачу, и дочь у меня тоже. Я очень хорошо чувствую свою дочь, понимаю, когда ей плохо, и могу плакать иногда, но очень редко, тогда, когда чувствую ее вот эту энергетику такую, когда ей плохо, когда ей тяжело, когда она устала. И на самом деле учу всех не плакать, потому что защищаться будет невозможно. То есть нужно абстрагироваться вообще от того, что это твой ребенок, представить, что это сын соседа, сын, не знаю, водителя, сын там директора магазина, кого угодно, тогда ты сможешь только настроить свой мозг на нормальную защиту. Олеся Руснак: Истории, которые нам рассказали эти мамы, не поддаются здравому смыслу. Чтобы таких дел стало меньше, справедливость должна быть доступной для каждого.