Елена Афанасьева: Здравствуйте! Это программа «ЗаДело». Я – Елена Афанасьева. И сегодня мы поговорим. А поговорим мы сегодня о такой важной теме, как разумное потребление и все, что с ним связано. Уже очень много лет меня эта тема волнует. Но если когда-то мои окружающие меня друзья, коллеги считали: «А вдруг это скупость – я не хочу покупать новую одежду», – то сейчас это называется очень красивыми и умными словами и имеет отношение не только к одежде, но и к питанию, и ко многим другим сферам нашей жизни. Неслучайно у нас сегодня на тумбочке в центре нашей студии стоят такие баночки. Вот что это у нас такое? Дарья Алексеева: Это своп. Мы сейчас будем все меняться тем, что мы принесли. Юлиа Назарова: Мне, если можно, рубашку. Елена Афанасьева: Рубашку? Юлиа Назарова: Да. Елена Афанасьева: Но что такое своп и чем именно мы будем меняться – вы узнаете по ходу нашей программы. К обмену мы подойдем в конце. А сейчас начнем с самого интересного – с еды. Давайте посмотрим. СЮЖЕТ Голос за кадром: Каждый год миллионы тонн еды, годной к употреблению, выбрасывают в мусор, а миллионы людей находятся за чертой бедности, и им нечего есть. Благотворительные фонды по всей стране собирают пожертвования на продукты, чтобы накормить малообеспеченных граждан. На законодательном же уровне проблема голодающих остается нерешенной. В последние годы в России набирает обороты фудшеринг – это экологическое движение, которое родилось в Германии в 2013 году. Его цель – спасти еду от уничтожения. Волонтеры забирают списанные продукты в кафе, ресторанах, магазинах и передают их нуждающимся. – Наша кофейня уже около года участвует. Ну, выбрасывать еду – это неправильно. Раньше приходилось относить на мусорку. Что-то я пытался в своем доме раздать бабушкам, дедушкам, но какую-то часть приходилось все-таки выбрасывать, да. В принципе, вся продукция, которая у нас представлена, мы ее отдаем. В какие-то дни может и ничего не остаться, а в какие-то дни – достаточно много. – Фудшеринг – это проект по спасению еды. Я являюсь волонтером фудшеринга уже год, закреплена за кофейней. У нас есть волонтерский чатик, расписание. Я знаю свой день и время, когда мне нужно подойти и забрать продукты. Далее я это передаю своим знакомым подопечным. Это соседи-пенсионеры, многодетная семья. Вот сегодня мы пойдем к одному из них. Здравствуйте! – Спасибо большое. – Так, сейчас, секундочку… – Ну, меня Юля познакомила с этим проектом. Я считаю, что проект нужный, потому что, к сожалению, не только в России, а во всем мире есть люди, которые, скажем так, нуждаются в еде. – А вы кого будете угощать? – Ну, брата и сестру, родителей, ну и бабушку, конечно. – А вас много в семье? – Нас четверо. Я средний. Вот так получилось. Елена Афанасьева: Что же это получается? Теперь вместо того чтобы заказать еду где-то в приложении из ресторана и кофейни, можно зайти в какой-то ваш чат или ваше приложение и тоже заказать себе еду, при этом бесплатно? Так, Александра? Александр Кумпан, проект «Фудшеринг в Москве»: Ну, не совсем так это работает. Елена Афанасьева: Как это все-таки работает? Потому что какая-то сказка такая: раз! – и тебе принесут еду из кофейни. Александр Кумпан: По сути фудшеринг – это сервисы по спасению еды. И мы как раз один из них. Мы работаем следующим образом: договариваемся с магазинами у дома, кафе, пекарнями. Сотрудничаем на регулярной основе. Договариваемся о режиме работы. В назначенное время приходит наш волонтер и забирает то, что осталось. Мы забираем по факту. Бывает, что у кафе не осталось ничего, они все распродали. Мы рады за них, да. С точки зрения экологии, это отлично, потому что, в общем, еда не пропала. А то, что не удалось реализовать – такие продукты мы как раз спасаем, подхватывает, чтобы они не попали в мусорку, и распределяем. У нас у каждого волонтера есть свой пул подопечных, обычно это 3–5 семей, которым он помогает на регулярной основе. Это и многодетные семьи, и пенсионеры. И волонтер то, что забирает, сразу распределяет по своим подопечным. Елена Афанасьева: Это называется «фудшеринг» («делиться едой»)? Александр Кумпан: Да. Елена Афанасьева: Я помню, меня много лет беспокоил вопрос. Я захожу поздно вечером в какой-то магазин, где есть кулинария, и лежит множество салатов, еще каких-то вещей, которые они произвели. И я понимаю, что завтра они уже никому не нужны, их никто не купит. Я в тот момент думала, что это отправляется в доме престарелых, может быть, в детские дома. Но это запрещено у нас. Так, Юлиа? Юлиа Назарова, президент БФ «Банк еды «Русь»: К сожалению, для того, чтобы сделать пожертвование, товарное, продуктовое пожертвование, жертвователь должен заплатить налог на прибыль, а раньше – еще и НДС. Наоборот, да. Елена Афанасьева: То есть сетям выгоднее выбросить все на свалку, чем отдать на благотворительность? Юлиа Назарова: Да, сейчас выгоднее. Наталья Сенаторова: Можно еще я добавлю? Елена Афанасьева: Да, пожалуйста. Наталья Сенаторова, заведующая отделом культурно-просветительских проектов библиотеки им. Н. А. Некрасова: Фудшеринг – это горизонтальная инициатива. И не только тогда, когда магазины передают благополучателям, это еще когда человек к человеку обращен. То есть если мы вырастили хорошие огурцы, а вы – прекрасные помидоры, чтобы мне сделать летний салат, мы с вами обменялись. Елена Афанасьева: Обмен. Юлиа Назарова: А давайте я расскажу просто предысторию. Елена Афанасьева: Давайте. Юлиа Назарова: Вот в продолжение того, что Саша сказала. По сути, это так называемый розничный фудшеринг. Фудшеринг зародился на самом деле около 50 лет назад вместе с банками еды. Первый банк еды, который появился, как раз базировался на технологии фудшеринга. Елена Афанасьева: А банк еды – это что? Юлиа Назарова: Банки еды – это такие организации, которые накапливают разного рода продукты, для того чтобы оказывать помощь нуждающимся. То есть мы перераспределяем. Мы работаем с компаниями-производителями – это так называемый промышленный фудшеринг. Мы работаем с торговыми сетями – тот самый розничный фудшеринг. Кафе, рестораны, магазины, в которых может появляться тот самый ценный ресурс, продукты, которые мы можем забрать до истечения срока годности (это очень важно), для того чтобы передать людям. Елена Афанасьева: Давайте расставим все точки над «i». Зачем розничной сети до истечения срока годности отдавать вам продукты, если она еще может их реализовать? Юлиа Назарова: Бывает так, что произвел больше. Например, сезонность или падение спроса. Или какой-нибудь… Наталья Сенаторова: Яблоки, например, какие-нибудь. Елена Афанасьева: Кабачки. Юлиа Назарова: Да, да. У нас меняется погода. Елена Афанасьева: Мем этого лета: «Если тебе никто не принес кабачок – значит, ты одинок». Наталья Сенаторова: Да-да-да. Ну, бывают персики какие-то, сезонные вещи. Юлиа Назарова: Да, сезонность очень влияет. Вот они произвели большой объем, но он не продается. При этом цикл производственный идет дальше, появляется новый товар, а этот продолжает лежать. Поэтому задача банков еды и технологии – забрать до истечения срока годности и сразу передать людям нуждающимся. Елена Афанасьева: Давайте посмотрим про банки еды, есть сюжет. СЮЖЕТ – Мы являемся единственным банком еды в России. Мы занимаемся тем, что спасаем продукты, для того чтобы раздавать нуждающимся. – Иногда кажется, что это ерунда – гречка, рис или просто подсолнечное масло. Но это тот минимум, без которого невозможно приготовить обед и накормить детей. Поэтому, да, это очень важно. – Безусловно, каждый человек может помочь, но он должен, наверное, определиться для себя, чем он может помочь. Самое главное – это желание помогать. – Сказать: «Я могу. Я хочу». Все ресурсы созданы для того, чтобы быть нужным, в нужное место и в нужное время прийти. – Следующий человек посмотрит на тебя и сделать еще намного лучше, чем ты. – Честно говоря, банки еды – это такие зеленые решения, которые позволяют забрать, спасти ресурс – продукт – и передать его нуждающимся, передать людям, которые не могут этого себе позволить. Безусловно, мы не можем это делать без волонтеров – это наши руки, наши глаза, наше сердце. Благодаря этим людям цепочка этих продуктов не разрывается, они доходят до конечного потребителя. Тем самым мы и помогаем людям, и решаем такие глобальные экологические проблемы в том числе. Елена Афанасьева: Юлиа, но главный вопрос… Вы получили эти товары от сетей, от производителей. И какие пути дальше их распространения? Как вы их передаете тем, кому они действительно в этот момент нужны? Юлиа Назарова: Мы сотрудничаем и с органами соцзащиты, мы работаем с некоммерческими организациями в регионах. У нас сетка более 400 организаций насчитывает. С 2020 года мы стали развивать национальную сеть банков еды, сейчас работают 15 региональных банков еды, которые как раз впрямую занимаются тем, что мы собираем продукт, мы настраиваем эти цепочки, взаимосвязь с производителями, с магазинами. Вот Саша рассказала, с прошлого года начался такой масштабный пилот с торговыми сетями, когда наши волонтеры выходят в магазин и каждый день забирают продукты. Это пока, к сожалению, не ветсертифицированная продукция, то есть это не молоко, не мясо, не рыба. Понятно, что это очень нужные продукты, но вот мы посоветовались все-таки и решили, что мы начинаем пилот с таких продуктов, которые более безопасные пока для передачи, по крайней мере. И мы это делаем сейчас уже. Александр Кумпан: Кажется, в этом деле важно хотя бы начать. Юлиа Назарова: Хотя бы начать, да, хотя бы начать и настроить этот процесс. Потому что каждый день должен выходить тот самый волонтер, он должен понимать процесс. Наш волонтер, который приходит в магазин, у него есть определенная последовательность действий. Он сверяет документ, который уже готов, с тем, что выложено в тележке заранее, в том числе по срокам годности. Если он находит какие-то расхождения или если продукт по какой-то причине выложили, он просрочен – соответственно, он это все убирает. И дальше формирует только продуктовые наборы из того, что полностью соответствует. Елена Афанасьева: Это банк еды? Юлиа Назарова: Это банк еды. Елена Афанасьева: А фудшеринг – это нечто попроще? Если у меня дома те самые кабачки, я могу их без всякого сертификата принести (я их вырастила) и предложить нам с вами обменяться, поделиться? Саша, чем самым необычным в фудшеринге люди готовы делиться? Ведь кому-то кажется: «Ну, я не предприятие и не магазин. Зачем мне вступать-то в это?» Александр Кумпан: Ну, мы как организация от физлиц еду тоже не принимаем. Часто люди делятся между собой в каких-то группах в соцсетях. И я знаю, что там разбирают буквально за минуты. Люди готовы откликаться и за бутербродом, и за какими-то залежавшимися снеками, откликаются легко. Нам, например, приходилось как-то… Мы тут говорили про переурожай. К нам обратился производитель овощей, у них случился урожай огурцов. Так мы за раз распределили 14 тонн. Елена Афанасьева: Тонн? Александр Кумпан: Да. Елена Афанасьева: Прекрасно! А давайте скажем вот о чем. Куда бы попали эти 14 тонн или те продукты, которые попадают в банки еды, если бы этих организаций не было? Юлиа Назарова: Они попали бы на помойку. Елена Афанасьева: На помойку? Наталья Сенаторова: На полигон. Александр Кумпан: К сожалению, это был бы полигон. В 94% случаев так и происходит: еда не просто не перерабатывается, не компостируется, а она оказывается именно на полигоне. А там… Елена Афанасьева: Ну, это дальше процессы гниения, да? Юлиа Назарова: Конечно. Это парниковые газы, на которые приходится от 8 до 10%. Это изменения климатические. Александр Кумпан: И все плохое, что мы знаем о полигонах – неприятный запах, какие-то случаи отравления газом, который… Елена Афанасьева: Это происходит не только от каких-то токсичных веществ, не только от пластика, который загрязняет среду, но даже от органической еды? Александр Кумпан: Это исключительно еда. Пластик тут вообще ни при чем. Проблема именно в еде. Юлиа Назарова: Да, это именно органика, которая попадает на полигон. Александр Кумпан: Если у вас начала пахнуть помойка – это начала гнить еда. Елена Афанасьева: А тут ничего не гниет, есть фудшеринг, есть банк еды, можно поделиться. Так? Александр Кумпан: Мы, например, работаем с пекарнями. Есть такая практика, когда замороженные полуфабрикаты привозят в пекарню. Они утром, например, поставили и испекли семь круассанов, и сегодня эти все круассаны у них смели. Завтра случился дождь внезапно, и к ним вообще никто не пришел. Они также испекли семь круассанов, но они, по сути, пропали. Елена Афанасьева: И сами их не съедят, потому что будут толстыми. Поэтому они готовы делиться. Александр Кумпан: Да, да. И прелесть фудшеринга в том, что даже у маленьких пекарен есть возможность наравне с большими игроками, которые вкладывают много денег в свою ответственность, в социальную какую-то инициативу, проявить даже у маленьких таких бизнесов. Елена Афанасьева: Наталья, вы хотели что-то сказать? Наталья Сенаторова: Да-да-да. Я как пользователь хочу сказать. Удивительно еще, что цикл удлиняется у продукта, потому что, смотрите, появляется такая вещь. Я хочу сварить варенье, но я не готова, например, покупать яблоки для варенья. А у кого-то этот ресурс есть. И я этот ресурс, опять же, забираю и варю варенье. То есть здесь не только, например, о потреблении здесь и сейчас тех продуктов, которые в том состоянии, которые к нам пришли, но я, например, обладаю технологией. Может, я хочу поэкспериментировать с мочеными яблоками. Или, может быть, я хочу пастилу делать, и мне для этого нужны определенные объемы. И я тут вижу объявление, например, что на каком-нибудь рынке отдают яблоки. Я поехала, забрала (я именно как пользователь) и их еще переработала. А очень часто еда, которая в фудшеринге, она имеет не конечную стадию. То есть огурцы мы посолили или что-то еще переработали каким-то образом. Но это именно такая горизонтальная… Елена Афанасьева: Я знаю, что сегодня мы будем устраивать своп. Я принесла несколько баночек, потому что так получилось, что мне одновременно подарили разное варенье. Я столько не съем до того, как оно испортится. И я приятно поделиться. Я вот о чем подумала: наверное, это прекрасная инициатива, которая может идти не только на глобальном уровне, но ровно на уровне подъезда, дома, домового чата. Ведь люди вообще в одном доме. Не надо задействовать много волонтеров, везти на другой конец города. Соседи написали, у кого что есть, и вот вам, пожалуйста, своп. Юлиа Назарова: Это как раз обмен. Например, у меня в доме действительно есть такой чат, где люди обмениваются. Елена Афанасьева: Прекрасно! И на работе раньше было, в женских организациях тоже постоянно чем-то менялись. Юлиа Назарова: Это такое экологическое общественное движение. Александр Кумпан: А провезти через весь город… Мы как раз люди, ориентированные, в общем, на защиту нашей природы, понимаем, что нет смысла через всю Москву везти еду. Во-первых, у нас есть ограничение по сроку годности. Мы понимаем, что нам надо как можно скорее передать его конечному получателю. Мы формируем команды волонтеров из тех, кто живет поблизости. И у нас получаются такие районные активности. У нас волонтер живет, работает или учится рядом с тем местом, откуда он забирает еду. И его получатели – это, как правило, люди, живущие неподалеку. Елена Афанасьева: Поблизости. Александр Кумпан: Да. Мы делаем так, чтобы как раз и волонтеру было удобно, и еда не так долго ехала. Елена Афанасьева: Я так чувствую, что сейчас наши зрители уже прямо требуют, чтобы я задала вопрос: а как же стать вашим получателем этого? Если человек понимает, что ему хотелось бы получать эту еду, как это сделать? Александр Кумпан: Мы в первую очередь, конечно, ориентируемся на социально незащищенных людей, но в том числе не исключаем, что если человек по каким-то своим экологическим убеждениям рад нам помогать в качестве волонтера, в том числе какую-то часть забирать себе, мы поддерживаем. Елена Афанасьева: Юлиа, а в банке еды кто может стать благополучателем? Как правильно называется у вас конечный пункт? Юлиа Назарова: Благополучатели, да. Мы работаем с двумя основными категориями: семьи с детьми и одиноко проживающие пенсионеры. У нас есть региональные группы банков еды, 15 региональных групп, поэтому можно попробовать зарегистрироваться, если анкеты открыты. А так можно отслеживать все новости у нас в основной группе в VK – Фонд «Банк еды «Русь». Елена Афанасьева: Пенсионер что должен сделать, если ему очень хочется быть таким же получателем ваших благ? Юлиа Назарова: Он может позвонить к нам на горячую линию. Елена Афанасьева: Еще раз повторим: эта горячая линия называется «Банк еды»? Юлиа Назарова: Да, можно зайти. Елена Афанасьева: Если пенсионер сам не может, то обязательно кто-то поможет ему найти контакты. Юлиа Назарова: Конечно, конечно, конечно. Елена Афанасьева: Знаете, что я заметила из ваших рассказов? Что это такая большая коммуникативная функция, это объединяющая людей история. Так бы все сидели по домам. А тут есть волонтеры, есть вы, есть люди, которые хотят отдать, есть люди, которые хотят получить. Александр Кумпан: Вообще, да, мы смеемся, что отчасти участие в фудшеринге как волонтера – это способ познакомиться со своими соседями наконец. Мы как жители мегаполиса, к сожалению, часто не знаем даже, кто живет с нами на одной клетке лестничной. Елена Афанасьева: Да, это правда. Юлиа Назарова: Вы знаете, я бы хотела еще добавить очень важный момент. Помимо того, что мы занимаемся таким разным форматом фудшеринга, очень важно (это то, о чем я говорила) экопросвещение. Есть статистика: 17 миллионов тонн ежегодно в России утилизируется. И это только домохозяйства и торговые сети, точки общественного питания. 17 миллионов тонн! А на самом деле гораздо больше. И в этих 17 миллионах 71% приходится на конечных потребителей. То есть мы с вами… Елена Афанасьева: Мы покупаем больше, чем нам надо, и выбрасываем. Юлиа Назарова: Мы покупаем больше, чем надо. Мы это все выбрасываем. И потом думаем: а как же дальше быть? И на самом деле с этим надо работать. То есть мы должны понимать, что каждый из нас может сегодня, завтра, послезавтра какую-нибудь одну простую экопривычку взять себе на вооружение. Например, как делала моя бабушка? Когда я шла в магазин, у меня всегда был готов список. Я думаю, что об этом знают почти все, но в любом случае какой-то лайфхак в семье, как вы правильно заметили, есть, был и точно, возможно, будет. Елена Афанасьева: Есть, кроме списка, важный секрет – не ходить в продуктовые магазины голодным. Юлиа Назарова: Голодным, голодным, да. Елена Афанасьева: Это знают все. Но еда – это такой самый острый момент, потому что, во-первых, срок годности, а во-вторых, наверное, все-таки меньшие объемы, чем… У каждого из нас могут залежаться в шкафу вещи, а хочется еще что-то новое купить. Давайте посмотрим сюжет сейчас про то, как обстоит дело с одеждой. СЮЖЕТ Голос за кадром: Ежегодно человечество производит 100 миллиардов единиц одежды, из которых 60% – не раскупленных или надоевших потребителю вещей – попадают на свалку. И только 1% перерабатывается. Экологи бьют тревоги: текстиль на мусорных полигонах разлагается до 200 лет, выделяя метан и загрязняя окружающую среду. Мода за последние годы превратилась из самых красивых индустрий в одну из самых опасных для планеты. Если крупные корпорации и дизайнеры задумываются над тем, как уменьшить воздействие вредного производства на экологию, то обычный потребитель, как правило, об этом не думает. Юлия Лазарева: О, это клевое платье! Его точно нужно примерить. Я очень люблю шопинг. Когда покупаешь новую вещь, то сразу поднимается настроение. Даже какой-нибудь аксессуар. Например, ободочек – это важная деталь в образ. Мне кажется, настроение сразу на высоте. Елена Афанасьева: А потом таких ободочков, лишних кофточек, а иногда даже с бирками, не распакованных, в шкафах складывается у нас огромное количество. Даша громко говорила про своп. А я узнала слово «своп» от дочки, когда она мне написала в семейном чатике, что они с девочками устроят своп. И тогда я узнала, что это такое. Давайте расскажем тем, кто не знает. Наталья, что же такое своп? Наталья Сенаторова: Если прямо определение говорить, то это вечеринка, которая предполагает обмен вещами. Опять же, раньше это касалось исключительно текстиля, а сейчас уже это все разрослось и дифференцировалось. Мы и «зеленые» свопы сейчас получаем, и парфюмерные, и обувные, и косметические. Это все такая расширяющаяся вселенная. Это досуговая практика, когда мы собираемся и обмениваемся в довольно веселом легком формате вещами. Елена Афанасьева: То есть вот та девушка из сюжета, которая говорила, что она обожает шопинг, она меняет удовольствие от шопинга на удовольствие от вечеринки с какими-то знакомыми или, может быть, не всегда знакомыми девушками, которые меняются вещами? Удовольствие то же, а экология меньше страдает. Так? Наталья Сенаторова: И удовольствие, и чуть-чуть другое. То есть ты тут приобретаешь вещи с историей. Я такой поборник свопов, которые выстроены сценарно довольно сложно. То есть люди выходят и рассказывают историю вещи, таким образом повышая ее ценность. Елена Афанасьева: В антиквариате это называется «провенанс» – не столько стоит даже произведение искусства, столько кому оно принадлежало, какая у него история. Вот теперь это уже и у вещей. Это ведь замечательно, когда у вещи есть история. Наталья Сенаторова: Да-да-да. То есть у людей ее потом, когда они будут носить, она у них будет с чем-то ассоциироваться. И они как раз повышают ее ценность. Ну и понятно, что есть какие-то такие механики, они довольно простые. И это такая «грибная ловля», как я это называю. Потому что когда ты приходишь в секонд-хенд, у тебя нет четкого списка, ты ищешь там какие-то вещи. Это другое наслаждение, чем покупка, например, в магазине. И здесь ты приходишь, тебе что-то нравится. Ты, конечно, можешь запланировать себе, что ты должен взять одну кофточку и одни штаны, но, как правило, это какая-то удача. Но и тут важен весь сценарий, что кто-то выходит, что-то рассказывает. Елена Афанасьева: У нас как раз на экране фоном идут материалы с той практики, которую Наталья делает. Наталья Сенаторова: Да-да-да. То есть здесь люди обмениваются, однозначно, эмоциями. Конечно, они обмениваются вещами. И, конечно, это суперэкологическая практика. Но это и досуговая практика, потому что они знакомятся. Люди приходят на свопы, они рассказывают, опять же, какие-то личные истории. Например, если вы расстались с парнем, то вы избавляетесь от его вещей, и вы говорите: «Вот в этой футболке мы ездили на Бали, а в этой футболке мы гуляли по Амстердаму». Или например: «Это платье, которое я купил на свидание в Берлине». И человек это будет потом носить. И очень часто, опять же, вещи забираются исключительно из-за каких-то классных историй. Но, опять же, мы про механику свопов. Изначально, наверное, это были просто рейлы с одеждой. И до сих пор… Это осуждающая практика. До сих пор можно видеть, что люди, которые не сильно, может быть, включены, они организуют своп – и это просто набросанные кучи одежды, которая очень неэстетично смотрится. Елена Афанасьева: Ну, бывает, да. Вот навалили, и ройся там. Наталья Сенаторова: Да-да-да. Сейчас, конечно, люди это все совершенствуют, поэтому сейчас есть рейлы, сейчас есть практики, когда… Если ты стесняешься – значит, ты в этом не участвуешь, ты просто вешаешь на рейл. Определенная организация пространства. Есть комната, где люди выкрикивают и говорят: «Мне, мне, мне!» Есть уже такая определенная этическая система, что ты должен, если тебе не подошло, отдать следующему. Там очереди на определенные вещи. Есть определенные столы, например, для косметики. Косметика как раз тоже подходящая к сроку годности. Косметика новая, допустим, даже в упаковке, чтобы человек различал: «Вот мы сюда эту косметику кладем, а сюда – эту». Под украшения отдельные столы, например, под парфюмерию – отдельные. Елена Афанасьева: Давайте посмотрим наш сюжет о том, как все-таки вещи могут получать второе дыхание. СЮЖЕТ Голос за кадром: Сейчас существует множество пунктов сбора вещей. Например, благотворительный фонд «Второе дыхание» разместил более 700 контейнеров в 56 городах России. В них вы можете положить одежду, которую уже не носите. Пригодные для носки вещи отдают нуждающимся, а остальные перерабатывают. – Во-первых, если у вас обувь, пожалуйста, положите ее в один пакет, чтобы она не потерялась в нашем контейнере среди других вещей. Во-вторых, проверьте, пожалуйста, свои карманы. Если у вас остались деньги, документы, ключи или какие-то другие ценные вещи, нам будет очень сложно их найти, потому что на наш склад каждый день приезжают две тонны одежды, и достаточно проблематично искать какую-то сумку с драгоценностями. Дальше вы складываете все вместе, еще раз, стирая вещи и тщательно их высушивая перед сдачей, кладете в пакет. Елена Афанасьева: А чем это все-таки отличается от секонд-хенда? Дарья Алексеева, директор фонда «Второе дыхание»: Ну, секонд-хенд – это производная. Собственно те вещи, которые к нам приезжают из-за границы, то, что считалось еще с 90-х прямо таким писком, там можно было найти какие-то бренды, которых тогда еще не было. Потом отношение к секондам ухудшилось, то есть они ассоциировались с этим голодным и бедным временем. Елена Афанасьева: А потом они стали опять ужасно модными. И модные люди там ищут какие-то необычные, несетевые вещи. Дарья Алексеева: И не только модные, но среди подростков это очень актуальная тема как раз, потому что зумеры более открыты теме экологии. И я знаю, что среди взрослых дочерей моих подруг: «Мама, у меня челлендж – я не покупаю год новую одежду, я все ищу в секондах». Вот к тому, что Наташа сказала, вот этот термин мне очень нравится – «поиск сокровищ», когда ты не только не знаешь, но еще, может быть, действительно что-то суперуникальное найдешь, что-то привезенное с винтажки в Штатах, например, или из Парижа. В общем, это действительно удивительные вещи, не только дешевый базовый гардероб, но именно поиск сокровищ. Как я сказала, секонд-хенд – ну, это, по сути, вещи, уже собранные где-то кем-то и переданные на продажу в эти магазины. А то, чем мы занимаемся – это создание аналогичной системы в России. То есть почему мы завозим из других стран одежду, когда в России выбрасывается два миллиона тонн своей одежды ежегодно? Мы же можем создать систему сбора, сортировки, переработки и продажи, выдачи на благотворительность всей одежды, с тем чтобы уменьшить объем на полигонах и, соответственно, решить какие-то социальные проблемы, которые у нас существуют. Елена Афанасьева: Тем более у одежды все-таки нет такого срока годности, как у продуктов, и она может быть в использовании дольше. Даша, а какие предметы вообще вы не берете, запрещены к приему? Дарья Алексеева: Мы не принимаем нижнее белье, колготки, потому что их никто не перерабатывает. То есть даже если мы приняли, то дальше пришлось бы выбросить. Не принимаем обувь в плохом состоянии, потому что в России тоже нет переработки обуви. Соответственно, из тысяч тонн, которые мы собрали за прошлый год, всего около 8% – это мусор. То есть это то, что мы приняли, но потом пришлось это выбросить, потому что мы ничего с этим не смогли сделать. А остальное… Елена Афанасьева: Выбросить? Или вы тоже это как-то все-таки утилизируете? Дарья Алексеева: Нет, выбросить. Елена Афанасьева: Все-таки это идет на свалку? Дарья Алексеева: Смотрите. Есть 100% всего. 56% из них – это годные вещи, которые мы, соответственно, перераспределяем, люди их носят. Еще около 40% – это переработка. То есть мы говорим о том, что вещи перерабатываются, в зависимости от состава, в новые материалы. И 8% – это мусор. Это нижнее белье, колготки, какие-нибудь рваные старые куртки, вещи с плесенью. То есть что-то, что может испортить, по сути, все, что лежит на складе. Бывает, что с какими-то насекомыми кто-то сдает. Но, мы не будем ничего с этим делать, мы просто сразу относим в контейнер. То есть тут однозначно полигон. Но в остальных 92% случаев мы можем это перераспределить и переработать. Елена Афанасьева: Давайте посмотрим как раз о том, что же делается с вещами на переработке, как это происходит. СЮЖЕТ Голос за кадром: Ресайклинг – переработка старых вещей и мусора в материал, из которого можно создать новые вещи. К такому виду экологического производства постепенно приходят крупные бренды. Например, из переработанного пластика, выловленного в океане, делают кроссовки, шнурки, рюкзаки, шьют блузки, спортивную форму. Апсайклинг – еще один вид переработки, в отличие от ресайклинга, творческий. С его помощью мы даем вторую жизнь старым вещам, перешивая надоевшие модели в модные, которые будем носить с удовольствием. Даунсайклинг – это тоже переработка вещей, только тех, из которых уже нельзя сделать идентичный продукт. Дарина Зимина, дизайнер: Даунсайклинг с вашей джинсовой юбкой. Например, вы хотели ее переработать, но вам сказали на производстве, что у нее какие-то определенные волокна, которые не подлежат именно ресайклингу, то есть ее невозможно переработать в промышленных масштабах. Но эту вещь тоже можно переработать. И это конечный вид переработки. То есть она, например, размельчается. И чаще всего это наполнители для игрушек, для какого-то, не знаю, может быть, одеяла или текстиля, пуфика, для мебели. Елена Афанасьева: То есть мы теперь знаем еще несколько слов красивых: ресайклинг, апсайклинг, даунсайклинг. Как вы думаете, а в погоне за экологией мы экономику не подорвем, Наталья? Ведь все-таки это производство дает работу огромному количеству людей. Наталья Сенаторова: Мне кажется, нет. Точнее, не то что нет. Мне кажется, это как раз к устойчивому развитию, с концепцией устойчивого развития прямо соотносится. И это даст, например, огромное количество рабочих мест. Если мы возьмем какой-нибудь Франции, где колготки перерабатываются, бабушки распускают старые свитера, и это дает огромное количество новых рабочих мест – там, по-моему, 38% перерабатывается текстиля. Это как раз новые рабочие места. Елена Афанасьева: Моя старенькая бабушка вязала из стареньких колготок коврики, я помню. Давайте посмотрим сюжет с комментарием по поводу экономики и нашего с вами сегодняшнего разговора о второй жизни продуктов и товаров. СЮЖЕТ Петр Иванов, социолог города, профессор Свободного университета: Опасения связаны с тем, что у нас экономика встанет, если люди станут меньше потреблять вещей, они на самом деле безосновательные, потому что люди-то, конечно, могут перестать потреблять много вещей, зато они все равно будут потреблять много услуг, в том числе услуги по доступу к вещам. Ну, тот же самый велопрокат вполне себе платный. Это платное явление, которое окупается. Это достаточно хорошая форма бизнеса, наверное, ничуть не хуже, чем продажи велосипедов. С другой стороны, кажется, что это более экологичный и более ответственный подход к экономической деятельности. Да, действительно, мы не ударяемся в перепроизводство товаров и услуг, в перепотребление товаров и услуг, мы не засоряем окружающую среду сверх нужного, чтобы производить все необходимые нам предметы. Тем не менее, каких-то кардинальных изменений, связанных с тем, что экономика встанет, некому негде будет работать, – ну, такого, скорее всего, нет. И такого, скорее всего, не будет. Скорее всего, просто те вещи, которые для нас являются более привычными в виде товарно-денежного обмена, они перетекут в обмен услугами. Елена Афанасьева: В пору моего детства было очень много ремонтных мастерских. Все нужно было чинить, потому что очень трудно было купить новое – хоть одежду, хоть товары. Потом произошла новая эпоха, когда легче и дешевле порой было купить новую вещь, чем ремонтировать старую. Я даже вспомнила замечательный анекдот, когда внуки спрашивают дедушку с бабушкой, как они так долго прожили вместе, 50 лет и больше, а те отвечают: «Мы из того поколения, когда сломавшиеся товары было принято чинить, а не выбрасывать». То же самое отношение и к браку. А можем ли мы вернуться сейчас в нашей ментальности к тому, что действительно важно дать вторую жизнь сломавшемуся прибору, может быть, заштопать лишний раз носок или чулки, как наши мамы делали, а не покупать новые? Дарья. Дарья Алексеева: Да, есть такой форматrepair cafe – ремонтное кафе. Елена Афанасьева: Еще раз. Дарья Алексеева: Repair – ремонт. Ремонтное кафе. Елена Афанасьева: Ремонтное кафе? Дарья Алексеева: Да. Это такое совместное… Это как коворкинг, то есть какая-то зона общего пользования, совмещенная с домом быта. У нас, у «Второго дыхания» есть такой проект, куда люди приходят и чинят свои вещи вместе с куратором либо получают бесплатное швейное место, где могут сами это сделать. Могут прийти на разовый мастер-класс. Вот я на футболке, например, пятно поставила. У нас есть термопресс там. Я могу легко нашивку перевести и, соответственно, закрыть это пятно. Это случай из моей жизни буквально. Если я, например, ничего руками делать не умею, то все равно можно прийти, и тебе помогут. И это, опять же, про отношение к вещи. Потому что одно дело – это действительно покупать в масс-маркете футболки по 900 рублей, носить их два месяца и выбрасывать потом, а другое – это когда ты на своей футболке делаешь нашивку, выбираешь аппликацию, сам какой-то принт выбираешь. У тебя какой-то приятный разговор с мастером. То есть ты к вещи уже по-другому относишься. Елена Афанасьева: У нас сейчас только девочки в студии. Девочки, а еще прилично штопать чулки-то? Или уже нет? Наталья Сенаторова: Мне кажется… Если мы будем брать поколение, которое родилось уже после нулевых, то, насколько моя преподавательская деятельность позволяет судить о людях, то для них это прямо такая важная опция, жизненная. Елена Афанасьева: Уже опять нормально? Наталья Сенаторова: Да, это уже опять нормально. И когда ты снимаешь где-то обувь, а там у тебя заштопано, то это не признак твоей бедности, а признак твоей осознанности скорее, вообще включенности какой-то в общечеловеческую повестку. Это раз. А во-вторых, опять же, если судить по студентам, то все они, например, их всех уже приучили, они все со своими стаканами ходят. То есть это прямо какая-то отличительная особенность человека рубежа нулевых. Если ты без стакана, то тебе 30 лет, а со стаканом – значит, тебе 20 лет. Можно паспорт у человека не спрашивать. Елена Афанасьева: Если у тебя заштопанный чулочек, то тебе либо глубоко за 70 или 60, либо тебе меньше 20. Наталья Сенаторова: И еще же с шоперами стали ходить, с авоськами, с шоперами, с пакетами. Все-таки как-то доборолись. Елена Афанасьева: Я хожу только с матерчатыми сумками в магазин. Наталья Сенаторова: Доборолись. Мне кажется, это все двигается, двигается. Но и качество товаров… То есть когда человек приходит в магазин, он уже для себя понимает, что у него есть носки за 20 рублей, условно, и носки, например, за тысячу рублей, которые он будет носить какой-то длительный период времени. И с большей вероятностью их передаст по наследству своему внуку, рассказывая о том, что в этих носочках он за бабушкой ухаживал. Елена Афанасьева: Ну, это хорошо. Интересно даже, а с заштопанными чулочками можно ли VR-одежду сочетать? Давайте посмотрим сюжет. СЮЖЕТ Голос за кадром: Виртуальная одежда – это предметы гардероба, созданные при помощи цифровых программ в трехмерном объемном, а иногда и анимированном виде. Такие вещи можно надеть на настоящего человека – для этого нужна только его фотография в обтягивающей одежде, поверх которой накладывается дизайнерская. Первое цифровое платье было сделано весной 2019 года амстердамской компанией Fabricant и продано в криптовалюте за 9 500 долларов. Елена Афанасьева: Вот так вот. То есть если хочется помодничать, то необязательно бежать сразу в магазин, есть и другие варианты. А кто сегодня что принес и по каким причинам на наш маленький своп? Наталья Сенаторова: Я принесла белую блузку с растительным принтом (мы сегодня говорим об экологии) и юбку учительницы. Я их поносила честно. Елена Афанасьева: Покажите. Наталья Сенаторова: Я честно их поносила, я честно поносила вот это все. И это тоже насвопленные вещи. Я честно поносила. Вот с такой шикарной вышивкой. Елена Афанасьева: Совершенно. Наталья Сенаторова: Популяризирую ручной труд. Елена Афанасьева: Я думаю, поэтому Юлиа и выбрала. Сейчас у нас есть претендент. Давайте подвинем наш рейл. И можем перейти к свопу и выбрать, кому нужна кабачковая икра, кому нужна кофточка или дорожка. Я – Елена Афанасьева. Мы прощаемся с вами. Пожалуйста, пишите, рассказывайте, о чем бы вы еще хотели с нами поговорить – и мы обязательно поговорим. Всего доброго! Поехали! Подходите, смотрите. Пожалуйста, вы можете варенье, кофточку выбрать – кому как угодно. Икра кабачковая – это святое. Можно забрать все.