Елена Афанасьева: Здравствуйте! Это программа «ЗаДело». Я – Елена Афанасьева. И сегодня мы поговорим. А поговорим мы об особом виде искусства, который входит в жизнь каждого из нас, помимо нашей воли. Стрит-арт, граффити – все это появляется перед нашими глазами в наших городах и регионах, не спрашивая нашего разрешения. А кто же решает, хорошо это или плохо, что можно рисовать на стенах, а что – нет? И кто из художников может это делать? Давайте обсудим этот вопрос сегодня с нашими гостями. А для начала посмотрим сюжет об истории этого особого вида искусства. СЮЖЕТ Голос за кадром: Стрит-арт называют уличным искусством. Это использование городских территорий для различного рода арт-проектов. Термин стал популярен в начале 80-х годов прошлого века. Жанры возникли раньше. Например, история граффити берет начало в США 20-х годов, там стали появляться рисунки на товарных поездах. Развитие граффити случилось в Нью-Йоркском метро. Надписи считали вандализмом, художника за них могли арестовать, потому начал набирать популярность иной жанр – трафарет. С ним рисунок можно нанести быстрее. С граффити и трафаретов начинал свою карьеру и всемирно известный Бэнкси – английский художник, чье творчество относят к стрит-арту. Несмотря на его популярность, до сих пор неизвестно настоящее имя человека, скрывающегося под этим псевдонимом. Первые его работы относят к 90-м годам XX века. Еще одним направлением стрит-арта можно считать инсталляции. Для примера, современный американский художник Марк Дженкинс делает городские скульптуры из прозрачной пленки и скотча. Новый этап развития стрит-арта связан с жанром «мурал» – это масштабные изображения на фасадах домов. Так маркетологи, городские администрации, творческие объединения начали активно использовать язык уличного искусства. В России самым известным уличным художником был Павел Пухов, его считают основоположником русского стрит-арта, называли «русским Бэнкси». Он стал известен всему миру под псевдонимом Паша 183. Более 15 лет создавал арт-объекты и рисовал на стенах в разных уголках Москвы и других городах страны. В последние годы выставки граффити довольно часто проводят в помещениях музеев, галерей искусства, в том числе не осталась в стороне Третьяковка. Большой популярностью пользуются фестивали стрит-арта, где работы создаются на глазах у зрителей. Такие регулярно проходят и в России. Елена Афанасьева: Фестивале стрит-арта – это, понятно, такое шоу, хэппенинг, событие. А как, Александра, объясняется то, что уличное искусство заходит в галереи, в музеи? Александра Данилова: Ну, эта ситуация возвращает нас опять-таки к 80-м годам прошлого века, когда граффити переживает настоящий бум. Этот бум одновременно был и вызовом традиционным институциям, системе галерей, системе музеев, потому что было не очень понятно, как... То есть все понимали, что это очень яркое явление, это новое явление, явление, за которым будущее, но было совершенно непонятно, как с ним работать, да, с коммерческой точки зрения. Если мы говорим как бы о совокупности стрит-арта, да, понятно, что стрит-арт – это явление гораздо более широкое. Это не только живопись на стенах, это и разного рода скульптуры, объекты, это партизанинг. Елена Афанасьева: Так, вот это поподробнее, это новый термин для зрителей. Александра Данилова: Ну, то есть это разного рода как бы практики, которые могут использовать художники… Елена Афанасьева: Перформансы какие-то? Александра Данилова: Необязательно перформансы. Елена Афанасьева: Даша, это ваше произведение? Дарья Никитина: Да. Елена Афанасьева: А, может, расскажете два слова о том, что это за произведение, как оно называется? Дарья Никитина: Это зеркальная мозаика. Мы, я с мужем, у нас проект «Небесные рыбы», Sky Fish. Мы делаем такие объекты в городе. Елена Афанасьева: В городе? Дарья Никитина: Да. Вот конкретно этого товарища зовут Броненосец Джон. Елена Афанасьева: Где он должен быть размещен? Дарья Никитина: На стене. Елена Афанасьева: Просто домов? Дарья Никитина: Да, просто домов вот таких, максимально простой городской застройки. Елена Афанасьева: А кто решает, на каком доме можно разместить, а на каком – нельзя? Вам дает кто-то заказ на эти работы? Или это ваша инициатива? Дарья Никитина: Ну, когда работа очень большая, то есть вот когда на монтаж требуется месяц или два, то тогда, конечно, спрашиваем, потому что некуда деваться. А если что-то такое маленькое, то просто приходим, клеим – и все. И дальше, как говорится, судьба за нас сама все решила. Елена Афанасьева: Выходят утром жители и видят прекрасного броненосца у себя на подъезде, да? Дарья Никитина: Да. Елена Афанасьева: А дальше их могут или расколотить, или… Дарья Никитина: …или не расколотить. Тут есть два варианта. Иногда сразу приходят коммунальные службы и счищают это с применением отбойных молотков. Иногда приходят коммунальные службы и при ремонте обкрашивают это все по контуру, и это прямо очень мило. Иногда они приходят и закрашивают все целиком серым. Например, у нас такая была история с лисичкой в Настасьинском переулке, там девятихвостая лисичка. И ее уже раз восемь закрашивали коммунальщики. И каждый раз приходят люди и монетками ее очищают. И вот просто каждый раз это очень трогательно. Елена Афанасьева: Даша, а почему не обратиться как-то официально к властям, чтобы это было легально, без вандализма, и коммунальные службы бы уже не закрашивали? Дарья Никитина: Ну, честно сказать, я пыталась. Когда речь идет о действительно больших работах… Душа-то стремится к высокому, к масштабу. Большие работы я, конечно, пыталась согласовывать. Но это очень бюрократически непреодолимо для меня. Я не могу, не дал мне Бог такого таланта, потому что это очень сложно. Например, МОЭК нас попросил пожизненное обслуживание, то есть: «В общем, если кто-то вашу мозаику разобьет, то вы, значит, приходите и за свой счет…» То мы и так как бы за свой счет делаем, а тут: «Вы еще приходите и за свой счет реставрируйте». Вот интересно. То есть тем, кто им там стены красит или плитку кладет, они им тоже такие условия ставят? В общем, если кто-то это испортит, то они это должны за свой счет реставрировать? Елена Афанасьева: А как, на ваш взгляд, что должна сказать Дарья принимающим решения, чтобы убедить, что это городу нужно? Как вы думаете? Ольга Калугина: Ну, поскольку я являюсь членом Художественно-экспертного совета, при Департаменте культурного наследия, ведь это регламентировано законодательно, тут не коммунальные службы решают. Значит, вопрос стоит так. Мы решили облагородить эту территорию. Соответственно, это должно быть предъявлено властям московским. Должен быть предложен конкурс. Елена Афанасьева: Мы Даше рассказываем. Ольга Калугина: Конкурс должен быть пройден. Должно быть заключение Художественно-экспертного совета. И тогда это то, что город берет на баланс, то, что… Если она побеждает, если дается санкция на его утверждение, то, пожалуйста, дальше процесс идет легально. Зачем сколупывают маленькие изображения? Это достаточно мне трудно сказать. В общем-то, они… Дарья Никитина: Ну, не всегда, примерно треть. Ольга Калугина: Не всегда, да, примерно треть. Ну, это же совершенно безобидная вещь. И чего бы ей не стоять в каком-то месте, да? Это уже, мне кажется, просто какое-то самоуправство и проявление своей власти местными товарищами, которые вот решают власть употребить. Какой-нибудь броненосец или лисичка, собственно говоря, никакого общего влияния на контекст данного ландшафта не оказывают. Когда вещь большая – да. Елена Афанасьева: Возможно, те, кто сколупывает или закрашивает, так выражают свое художественное отношение к этой работе. Ольга Калугина: Я вас умоляю. Никакого художественного отношения там, конечно, нет. «Вот должен быть порядок. Нам без белил никак нельзя. Вот эта вот доска тут…» Дарья Никитина: Ну да. Сказали «от забора и до обеда» – вот они и красят. Ольга Калугина: Да. И все закрашено, да. Елена Афанасьева: А кто все-таки должен определить – искусство это, стрит-арт это? Или это просто, ну, не хочется говорить «вандализм», но такая самодеятельность. Дарья Никитина: Мне часто говорят. Ольга Калугина: Говорят, да? Дарья Никитина: Да. Елена Афанасьева: Кто должен определить? Ольга Калугина: Ну давайте честно скажем. Значит, во-первых, мы имеем дело с практиками художественными или творческими. Если они на определенном уровне, они художественные практики. Если просто – творческие практики. Это, конечно, все очень хорошо, но общественное пространство принадлежит не только этому творцу, понимаете. Оно потому и называется общественным пространством. К тому же… Американцы, конечно, обожают присваивать себе первооткрывателей, но граффити существовали с незапамятных времен. Если мы откроем книгу «Город солнца» Кампанеллы, то там прямо прописано все, как должен быть украшен город изображениями. Но эти изображения должны нести определенный смысл, вкус и так далее. Елена Афанасьева: Очень интересно! Ольга Калугина: Если мы обратимся к эпохе Возрождения, то по всей Европе у нас, извините, все это украшено росписями: что в Пизе, палац Медичи, даже в Польше, в Легнице я была, потрясающие росписи на стенах. Дарья Никитина: Ну, на самом деле быки в пещере Альтамира, в общем, тоже не на холстах написаны. Ольга Калугина: Ну да, они не на холсте написаны. Но здесь то, что украшает именно улицы, уже будем говорить. Безусловно, это имеет огромную историю, огромную практику. И вопрос стоит в качестве, да? В качестве. Елена Афанасьева: Что узнают о нас потомки по нашей «наскальной живописи», в частности по броненосцу? Даша, что о нас узнают? Дарья Никитина: Хороший вопрос. Они узнают, что мы как бы хранили… Как это? Культура – это не хранение пепла, а это передача огня. Да? В общем, в нем заложены традиции монументального искусства – тут и искусство витражей, и мозаичное. Но от себя мы добавили в это интерактивность. То есть он взаимодействует со зрителем, он мимикрирует в пространство. То есть он не агрессивный. Это как бы вот в рамках новой этики, когда не должно быть… ну, не приветствуется, скажем, визуальный шум, то есть изображение и вообще вот такое воздействие. Искусство не должно быть агрессивным, оно должно быть деликатным. Человек может обратить на него внимание, а может вообще его не заметить, потому что, в принципе, в городе они сливаются с ландшафтом, отражают окружающие предметы, свет, растения, дома, человека, который смотрит. Елена Афанасьева: Спасибо. Татьяна, а что вообще стрит-арт современный должен сообщить потомкам о нас? Татьяна Абанкина: Есть несколько вещей. С одной стороны, это выражение определенной системы ценностей всегда. Ольга Калугина: Всегда. Татьяна Абанкина: Художественных или социальных, или каких-то идеологических. Поэтому это наши ценности, это наши смыслы. Но в то же время, в отличие, может быть, от того, что мы храним в музеях как признанное культурное и художественное наследие уже, здесь гораздо больше, я бы сказала, повседневности, живого переживания, живой жизни. Конечно, я считаю, и смыслы, и ценности, и настроение, и в то же время даже в чем-то художественные вкусы, конечно, оставляют потомкам. Александра Данилова: Так я бы все-таки хотела вернуться к началу и развести два понятия. Потому что когда Дарья будет спрашивать разрешение у властей – это будет паблик-арт. Это паблик-арт. Это разрешенное искусство. Когда вот Атриум на Курской расписывают – это типичный паблик-арт, где согласуются эскизы, где искусство выполняет совершенно другую функцию. Татьяна Абанкина: Где Художественный совет. Александра Данилова: Есть Художественный совет, да. Есть определенный запрос социальный. Не знаю, мы видим очень много там работ, которые делаются в соответствии с политическими запросами и так далее. Елена Афанасьева: То есть когда заказ сверху? Александра Данилова: Когда есть заказ сверху, да. Елена Афанасьева: А когда Дарья сама вешает – это стрит-арт? Александра Данилова: Вот это будет стрит-арт. Елена Афанасьева: Вот мы наконец-то прекрасно разделили два понятия. Возвращаемся к вопросу: чем отличаются, может быть, агрессивные надписи, которые есть искусство граффити, от того, что раньше писали на заборах и сейчас иногда тоже пишут? Александра Данилова: Глобально – на самом деле ничем. Здесь вопрос: когда мы пишем на заборе, есть ли за этим некое художественное высказывание? Я думаю, что в большинстве случаев художественного высказывания нет, а есть простое хулиганство. Когда все-таки к хулиганству добавляется еще некий художественный жест, когда это несет какой-то определенный смысл, когда в этом есть некое творчество, да, тогда можно говорить уже о творчестве или искусстве. Елена Афанасьева: Давайте посмотрим еще один сюжет и продолжим обсуждение. СЮЖЕТ Голос за кадром: Два года назад в Нижнем Новгороде обычный трамвай стал культурной площадкой для мероприятий и магнитом для туристов. Ася Голубева: Вместе с вами мы скоро отправимся в путешествие по современному искусству в городе Нижний Новгород. Голос за кадром: Реализовали идею Аси Голубевой «Арт-трамвай» на средства от президентского гранта. Два миллиона рублей и четыре месяца кропотливой работы художников превратили трамвай в передвижную галерея современного искусства. Ася Голубева: Мы, в общем, обрадовались, что нашу инициативу поддержали на федеральном уровне. Мы ждали полгода, когда нам выделят трамвай. Мы его сделали. Арт-объект на колесах. Люди реально его ловили, фотографировали, видео снимали. Очень гордились нижегородцы тем, что у них есть такой трамвай. Голос за кадром: Но с мая 2023 года арт-трамвай перестал курсировать по маршруту. Во время ремонта общественного транспорта сотрудники трамвайного депо случайно закрасили работы художников. – Как это возможно? Как у людей поднимаются руки на подобное? Ася Голубева: Честно, я очень плакала. И в состоянии вот этих слез я стала звонить везде. Ну, я только, наверное, губернатору не позвонила, потому что у меня нет личного телефона его. Голос за кадром: Огласка дала результаты. Асе принесли извинения, а зам. губернатора пообещал вернуть городу любимый арт-объект. Восстановленный трамвай планируют запустить в 2024 году. – В городе появился состав, разрисованной граффити. Сегодня живописный вагон впервые вышел на линию. Из-за аварии город был лишен трамвайного сообщения почти неделю. Все это время обесточенный вагон простоял на одной из улиц. Этим и воспользовались местные граффитисты. Голос за кадром: Десять лет назад на Северном Урале уже была попытка создать арт-трамвай, но случайная. Пока полиция искала вандалов-художников, осквернивших половину вагона, власти объявили конкурс на лучший городской рисунок для трамвая. Пойманные молодые художники раскаялись и покрасили вагон снова, но уже учитывая желания жителей и города. Ася Голубева: Здесь очень важно не только придумать проект, а чтобы он был социально полезным, чтобы он был действительно нужным и важным для зрителя. Даже когда мы выходили, например, в арт-рейды, некоторые жители подходили и говорили: «Слушайте, а нам кажется, что это вандализм». Голос за кадром: Художники проекта «Арт-патруль» закрашивают рекламу запрещенных веществ и нецензурную брань рисунками-трафаретами. Сегодня проект вышел на всероссийский уровень, художники и волонтеры закрасили уже более тысячи надписей по всей России. Главный активист Нижнего Новгорода – Ася. Ася Голубева: Вы знаете, когда мы ребят зовем, они приходят и говорят: «Что, правда можно баллончиком на здании? Вау!» Ну, то есть как бы у них, с одной стороны, запрещенка, а с другой стороны, это разрешено, да еще и администрацией города. Для меня художник и как бы творец – они неотделимы от социальной функции. Я в целом, сколько себя помню, всегда людям помогаю. Я помогаю через искусство и делаю это уже больше десяти лет. Для меня искусство – это некий инструмент помощи. А я просто не могу по-другому. Елена Афанасьева: Александра, я правильно понимаю, что история про трамвай в Краснотурьинске, который сначала просто расписали, а потом уже согласовано с городом, – это художники перешли из стрит-арта в паблик-арт? Александра Данилова: Ну, фактически да. Елена Афанасьева: Хорошо. Тогда давайте поговорим, кто же все-таки… какие темы являются разрешенными, а какие не проходят отбор. Есть ли возможность согласовать и работать в паблик-арте, или художник хочет самовыражаться, не согласуясь ни с кем? Дарья. Дарья Никитина: Естественно, конечно, все хотят выражаться свободно. Паблик-арт – это скорее работа, то есть это такой коммерческий проект, но он воспринимается не как свободное творчество. Елена Афанасьева: В стрит-арте художник хочет выражать те темы, которые не могут быть согласованы с городом? Ольга Калугина: Так ведь дело не в темах. Елена Афанасьева: А в чем? Ольга Калугина: А в качестве художественного решения. Елена Афанасьева: Ну вот, рисовали одни и те же художники на трамвае. Сначала несогласованно – городу не понравилось. Ольга Калугина: Наша задача – не загрузить город дурновкусием, что происходит, к сожалению, ну, если не в 90, то в 80 процентах случаев, а чтобы это было реально художественное решение. Елена Афанасьева: Ольга, это самый интересный вопрос: кто определяет, дурновкусие это или это, возможно, новое слово, которое потомки оценят? Ольга Калугина: Определяется, безусловно, достаточно просто. Настоящее искусство несет в себе определенную нагрузку, ценностную. Оно, собственно говоря, создавалась для того, чтобы давать социально-ценностную ориентацию индивидууму. Несет в себе эту систему ценностей? Искусство. Не несет? Елена Афанасьева: А вдруг Ольга Калугина: Вот девушка громко заявляет: «Я помогаю людям через искусство». Так пусть люди, они скажут, что она им помогла. Татьяна Абанкина: Конечно, можно всегда идти по пути согласования текущих общественных вкусов, ценностей и даже социальных настроений. Но мы понимаем, что город, современный город, современное общество – это очень часто в том числе конфликт, это очень часто социальные преобразования. Мы все помним Бразилию, да? Сикейра, Рибера. Это люди, которые вышли и сделали, выразили настроение народа, выразили фактически, я бы сказала, даже революционные настроения, которые важны были… Ольга Калугина: Принципы демократии. Татьяна Абанкина: Абсолютно. Важны были для всего общества, как взрыв. Они были вызывающими. Они не соответствовали канонам, тем более – более или менее традиционным канонам как бы искусства на тот момент. И мы сейчас все признаем мощнейшее значение этого жеста. Ольга Калугина: Но систему ценностей несли. Татьяна Абанкина: И сегодня, конечно, и с эстетической точки зрения, это бесспорно признается очень мощным авангардным ходом. Вот если мы говорим про стрит-арт, то там все-таки, мне кажется, есть стремление обратиться к жителям города – может быть, к своей социальной группе, может быть, шире. Но все-таки есть гораздо более выраженное стремление идти на контакт с городом, с жителями, с современным обществом, с современной жизнью. Ольга Калугина: Мне хотелось бы, Даша, немножко скорректировать то, что я сказала, потому что… Вы поймите, в этом экспертном совете не заседают представители власти. Елена Афанасьева: Так, давайте, это очень интересно. А кто решает? Ольга Калугина: Там находятся только художники с очень большим художественным опытом. Елена Афанасьева: Это комиссия членов Союза художников? Давайте сейчас поймем, кто принимает решения. Ольга Калугина: Нет, это экспертный совет при Департаменте культурного наследия. Елена Афанасьева: И кто определяет? Кто туда входит? Кто определяет, кто эти художники, которые решают? Ольга Калугина: Приглашают художников, ведущих художников. Вот у нас… Елена Афанасьева: Правительство Москвы приглашает тех художников, которых считает вправе определять политику художественную? Ольга Калугина: Нет, так вопрос не стоит. Елена Афанасьева: А как? Ольга Калугина: Художники, которые показали свою способность создавать достойные произведения искусства. Елена Афанасьева: Ну, еще раз. Я формулирую тогда так. Правительство Москвы и Департамент культуры, они решают... Ольга Калугина: Культурного наследия. Елена Афанасьева: Культурного наследия. Они решают, кто те художники, которые будут определять, можно или нельзя? Так? Ольга Калугина: Они набирают Художественно-экспертный совет. Далеко не все туда идут, никому не хочется там особенно сидеть и работать, это все разбирать, анализировать эти проекты. И наконец мы собираем определенный круг людей, которые готовы уделять время, силы, внимание. Это и архитекторы, это и скульпторы, полтора искусствоведа. Это самое большое. Я бы хотела, чтобы было побольше. И очень серьезные дискуссии порой идут. И очень часто вещи отправляем на доработку и показываем художникам… Елена Афанасьева: А о чем спорят? Ольга Калугина: Спорят о композиции, об адекватности решения, о взаимоотношении с ландшафтом. Между прочим, в саму творческую структуру вообще вторгаются крайне редко. И если есть какие-то замечания, то я могу четко сказать, что они серьезные. Елена Афанасьева: Ольга, а какой процент, например, тех работ, которые отвергаются, не допускают? Ольга Калугина: Очень небольшой. Елена Афанасьева: Ну, примерно. Ольга Калугина: Ну, я не знаю. Процентов пять. Елена Афанасьева: Я все-таки уточню. Дарья, для чего вам это? Дарья Никитина: Ради свободы. Вот это искусство уличное, не паблик-арт – это свобода. Это вот там, где художник действительно может высказаться. Художник, мне кажется, остается художником, пока у него есть эта свобода в высказывании. Елена Афанасьева: Должен ли художник думать о том, кто будет видеть это, и не только протестовать? Дарья Никитина: Если он хочет заниматься искусством, он не должен думать о том, как вообще на это кто-то отреагирует. Елена Афанасьева: То есть неважно? Дарья Никитина: Абсолютно. Потому что как только творец начинает думать о том, как это воспримут все – это уже начинается работа как бы по заказу. Ольга Калугина: Настоящее монументальное искусство является всегда искусством социального заказа. Дело в том, что прекрасно понимается, что произведение воспримется или не воспримется, когда оно будет… Елена Афанасьева: А кто берет… Извините, Ольга. Кто на себя берет ответственность сказать: «Это произведение стопроцентно воспримется, а это народ не поймет или не примет?» Ольга Калугина: А вот народ просто сам не понимает и не принимает. Елена Афанасьева: Но для этого же надо это произведение сделать. Если оно монументальное, то это дорого, долго. Ольга Калугина: Да. В этом и есть творчество всегда – либо примут, либо нет. Никто вам не гарантирует успех, абсолютно. Александра Данилова: Я не буду спорить, что, естественно, да, любое появление искусства на улице – в общем, это как бы не жест художника, а разговор художника с обществом. Мне кажется, что это очевидно. Но я бы здесь вернулась к той самой идее, что все-таки искусство как бы не обязано нравиться, искусство не обязано быть чистой эстетикой. И как раз, наверное, если мы говорим о современном искусстве, то искусство должно провоцировать вопросы. Елена Афанасьева: Тогда получается, вот как вы нам разложили, получается тогда, что стрит-арт – это искусство, а паблик-арт – не совсем? Потому что стрит-арт выражает эмоцию, оно вызывает эмоции у общества, а паблик-арт – получается, согласовано все с властями. Значит, не так? Или нет? Ольга Калугина: Совсем не так. Александра Данилова: Ну, простите, Сикстинская капелла – в общем, паблик-арт. Вот так, по большому счету. Ольга Калугина: По большому счету, конечно. Елена Афанасьева: Вопрос тогда, Александра: а как спасти стрит-арт, который может не нравиться властям? Как его сохранить до того времени, когда будет понятно – арт это или просто надпись на заборе? Александра Данилова: А все дело в том, что художник стрит-арта, он как бы сразу заранее соглашается с тем, что его искусство недолговечное. Дарья Никитина: Да. Александра Данилова: Он признает за обществом право уничтожить его произведение. Татьяна Абанкина: Кстати, вот про Сикстинскую капеллу, чудесный пример вы привели. Но к ней было разное отношение. Не говоря уже о том, что их потом одели. Это же были сначала обнаженные фигуры. Елена Афанасьева: А как решаются противоречия? Вот художник самовыразился, а мне, жителю этого дома или квартала, это не нравится и кажется мазней. Татьяна Абанкина: Ну, на самом деле это касается не только стрит-арта, но и паблик-арта. Очень многие скульптуры, которые поставлены… Ольга Калугина: Да уж. Александра Данилова: Да что угодно. Татьяна Абанкина: Ругают, возмущаются и каким-то образом пытаются повлиять на это. Может быть, пишут, обращаются к властям, чтобы это было или демонтировано, или закрашено, и так далее. Поэтому это такие общественные отношения. Всегда ли они хорошо выстроены? Да нет, всегда плохо. Насколько у жителей есть, скажем так, возможности, кроме возмущения и так далее? Очень ограничены Елена Афанасьева: Спасибо большое. Давайте посмотрим еще один сюжет: как живет стрит-арт в городе? СЮЖЕТ Голос за кадром: Это Екатеринбург, его часто называют столицей стрит-арта в России. Весь город – галерея уличного искусства, в каждом районе уникальные граффити. Анна Клец: Это линия, первая в России стрит-арт-линия, и она объединяет несколько десятков арт-объектов, созданных в рамках фестиваля. Если по ней гулять, можно гулять в течение трех часов. По этой линии водятся экскурсии. И это помогает широкой аудитории знакомиться с большим количеством арт-объектов. Голос за кадром: Анна Клец – организатор и координатор самого крупного фестиваля стрит-арта, который с 2010 года проходит в Екатеринбурге. Называется он «Стенография». Анна Клец: Начинать всегда сложно. И когда мы начинали, у нас жители города очень осторожно относились к тем, кто рисует на улице, потому что восприятие было такое, что тот, кто рисует на улице – это хулиганы, и их нужно обязательно выгонять, вызывать полицию. Всегда были конфликты с прохожими, с жителями, наблюдателями. И у нас даже были специальные люди на фестивале, которые ездили по отделениям полиции и вытаскивали оттуда художников, организаторов. Сама лично я несколько раз проводила там время для того, чтобы вызволять оттуда наших участников, несмотря на то, что у нас были разрешающие документы на работу. Город не привык к такому. То есть если сравнивать с тем, как было тогда и как сейчас, то это две огромные разницы. Сейчас у нас можно спокойно в центре города, несогласованно делать работу, и тебя никто не трогает. То есть люди настолько привыкли, что у нас постоянно ведутся какие-то художественные работы по городу, и это уже абсолютно нормальное повседневное явление. Голос за кадром: «Стенография» каждый год открывает новых авторов, кто помогает и местным жителям, и ценителям уличного искусства переосмыслить окружающее пространство. Здесь показывают на деле, что безликие серые постройки можно превратить в достопримечательности. В этом году участниками фестиваля стали 40 художников из России, Германии, Казахстана, Турции и Испании. В столице Урала появилось 50 новых объектов стрит-арта. Елена Афанасьева: Дарья, а у вас случались конфликты с полицией? Дарья Никитина: У нас, конечно, иногда полиция приезжает, но мы говорим: «Мы действуем в рамках фестиваля «Лучший город Земли». Вот у нас эскиз». Эскиз вообще… Это лайфхак просто для всех стрит-артистов. Елена Афанасьева: Эскиз должен быть с печатью, утвержденный? Дарья Никитина: Нет. Ну откуда? Нет, я могу, конечно, и печать нарисовать, но… Нет, просто эскиз, что вот у нас тут… Елена Афанасьева: «Мы ничего плохого не напишем, вот наш эскиз». Дарья Никитина: «Вот у нас эскиз, вот у нас работа». То есть пока – тьфу-тьфу-тьфу! – конфликтов не было. То есть работы уничтожали, да, но и спасали при этом, кстати. Вот насчет слова общественности, была у нас такая история. Одна из первых работ проекта «Небесные рыбы» – это Ника на Часовой улице, дом 7. Там было такое панно, посвященное войне 1812 года. И в какой-то момент у этого здания поменялся собственник, и этот собственник начал там ремонт и счистил, в общем, большую часть этого всего. Когда дело дошло до Ники, вышли люди, жители, встали просто и сказали: «Все! Значит, сейчас мы тут позовем полицию. Хоть вы и собственник, но мы вам этого сделать не дадим». И теперь это символ района, она там во всех пабликах. Елена Афанасьева: Отлично! А как вам кажется, Дарья, какое будущее у стрит-арта? Как художник вы как это видите? Дарья Никитина: Я вообще, честно говоря, за будущее искусство ничего такого твердого сказать не могу. Я знаю, что, в принципе, искусство – это неотъемлемая часть человеческой цивилизации. Без этого, мне кажется, вообще перестанем быть людьми, если совсем уж искусства не будет. А насчет уличного искусства – возможно, оно перерастет в какие-то… Ну, вот та часть, которая искусство, она действительно перерастет в какие-то такие конфликтные формы. Потому что сейчас наша среда, она очень, ну, такая бесчеловечная. То есть, в общем, многие смотрят на всю эту типовую застройку, эстакады, этот транспорт. Почему все хотят так это расписать, как-то пометить, сделать свое? Это такой момент как бы присвоения и очеловечивания, потому что эта вся среда кажется бесчеловечной, очень такой недружественной, агрессивной. И вот смотря, куда движутся строительные технологии, дальше будет только хуже, оно будет все более и более бесчеловечным. Елена Афанасьева: Татьяна, как вам кажется, какое искусство? Как будет развиваться это искусство? И как это будет сочетаться с городами нашими? Татьяна Абанкина: Вы знаете, я вот соглашусь с Дарьей – с тем, что, конечно, уличное искусство позволяет человеку эмоционально и психологически освоить город, как говорят, интерьеризировать даже, может быть, присвоить его, сделать для его, так сказать, живым, освоенным, родным, любимым или нелюбимым. Поэтому в этом, конечно, такая особая роль. Если мы говорим про современную урбанистику, то современная урбанистика все-таки… я бы ее назвала гуманитарной. Она ориентирована на человека, не на то, чтобы подавлять. Не репрессивная, а гуманитарная. Чтобы дать ему возможность, в общем, выйти и найти вот этот диалог со средой, с городской средой, чтобы он чувствовал, что это его среда. Я считаю, что стрит-арт – это возможность общественного диалога. И она, конечно, сейчас будет развиваться. Очень хочется, чтобы это не приняло как-то все-таки… Ну, может, потому, что я в силу возраста уже такой человек. Уже как-то хочется, чтобы это были не агрессивные формы. Но я считаю, что это художественная или (я с вами полностью согласна) скорее творческая форма общественной коммуникации. И она важна. Она способствует и развитию города. Она способствует и тому, чтобы жители чувствовали определенную солидарность, в том числе гуманитарную солидарность, и разделяли как бы ценности не только свои, но и, скажем, ближайших соседей или других групп. Я думаю, оно будет развиваться. Я за то, чтобы оно активно развивалось. Мне совсем не все нравится. Я очень консервативный художественно, может быть, человек, но тем не менее я считаю, что, конечно (а особенно у молодежи более радикальные формы), они имеют право, конечно, на совместное пространство. Елена Афанасьева: Ольга, а в какой форме искусство стрит-арта будет, по-вашему, развиваться? Ольга Калугина: Здесь ведь вопрос в чем? Что пространство стрит-арта формировать должна архитектура. У нас сейчас одна из драматичнейших проблем, что у нас существует только строительство, а архитектуры как вида искусства практически не существует. Сейчас архитектура поставлена в систему дисциплин между ЖКХ и электроснабжением. Понятие «архитектурный дизайн», «дизайн архитектурной среды» ликвидировано, на сегодняшний день его нет в системе подготовки. Ландшафтная архитектура поставлена между дендрологией и почвоведением. Вы представляете, что мы закладываем? Уничтожение творческого начала здесь на корню. Поэтому архитектура между ЖКХ и электроснабжением, кроме строительства, нам дать ничего не может. Она должна стоять в творческих специальностях, а ее на сегодняшний день лишили права быть творческой специальностью. Конечно, это вызовет протест. Конечно, строительство – это не искусство. Это высокие технологии, все прекрасно, но нам нужна архитектура. А будет архитектура – будет архитектурная среда. Игнорированием того, что собой представляет архитектура, которая всегда выражает позитивный, социально приемлемый идеал. А если его нет – имеем то, что имеем. Елена Афанасьева: Каждое – и стрит-арт, и паблик-арт – как мы теперь понимаем, это абсолютная примета времени. Если я в свое детство вспоминаю, то это либо те самые слова на заборе, либо это огромные (я теперь знаю, как это называется) муралы. Я росла в Ростове-на-Дону, и около гостиницы «Интурист», где жили иностранцы, был огромное панно: Леонид Ильич Брежнев подписывает Хельсинское соглашение. Народ говорил, что он записывает всех, кто в этот ресторан ходит, для КГБ. То есть это примета времени. Равно как сейчас сериалы или фильмы про то время – обязательно будет надпись «Навстречу какому-то съезду КПСС» и так далее. Что останется от нашего времени в этих двух видах искусства, Александра? Александра Данилова: Ну, кроме муралов на центральной площади, наверное… Вот я из своего детства вспоминаю расписанные трансформаторные будки во дворах, которые… Елена Афанасьева: Это стрит-арт? Александра Данилова: Это стрит-арт. Ольга Калугина: Да, стрит-арт. Александра Данилова: Я думаю, что ни с кем не согласованные, не согласованные часто. Елена Афанасьева: Абсолютно, конечно. Александра Данилова: И здесь я бы, наверное, еще сказала, что как раз строительство, в отличие от архитектуры, как раз провоцирует стрит-арт в большей степени, потому что, в отличие от архитектуры, строительство создает вот эту нейтральную, достаточно агрессивную… или даже не агрессивную, а на самом деле унылую, индифферентную, безликую среду, которую как раз средствами искусства и хочется как-то очеловечить. В то же время я думаю, что, глядя на то количество фестивалей стрит-арта, которые сейчас существуют, глядя на то, насколько стрит-арт, в общем, вошел в жизнь современного общества, мне кажется, что как протестная форма он как раз теряет свой запал, превращаясь в действительно важный инструмент урбанистики, в неотъемлемую часть современного ландшафта. И, наверное, именно таким он как бы и останется от нашего времени. А искусство найдет себе какую-то новую нишу, новое пространство для радикального художественного жеста. Елена Афанасьева: Ну что ж, я сегодня узнала… Ольга Калугина: Вы знаете, еще один момент. У нас же был прекрасный опыт УНОВИС, который в Витебске в 1918–1919 году довел до ручки сов все население своими террористическими стрит-артовскими опусами. И Луначарский их приказным порядком отозвал в Москву тихо преподавать во ВХУТЕМАС, чтобы привести это в порядок. У нас богатая история на этот счет. Елена Афанасьева: Да, спасибо. Конечно, стрит-арт, как и любое искусство, совершенно неоднозначно. Кто-то видит в нем вызов. Кто-то – глубокие философские размышления или протестные настроения. А кто-то – фон для симпатичных фотографий. Я, Елена Афанасьева, прощаюсь с вами. Пишите нам, предлагайте свои темы. Мы встретимся в этой студии и обязательно поговорим.