Елена Афанасьева: Здравствуйте! Это программа «За дело», я Елена Афанасьева, и сегодня мы поговорим. Каждый раз, когда приходится начинать после неудач какое-то дело с начала, я думаю: а каково же тем, кому нужно начинать не с нуля, а с минуса?.. Каково это, пытаться вернуться в нормальную жизнь, в которой тебя почти никто не ждет?.. Как, отсидев срок, пытаться вернуться в реальность, где судимость закрывает если не все двери, то большинство из них? Каково женщинам, которые, отсидев, возвращаются в нормальную жизнь, пытаются найти работу и социализироваться? Об этом мы сегодня и поговорим. Давайте посмотрим историю героини одной из программ нашего канала «Человек и судьба». ФРАГМЕНТ ПЕРЕДАЧИ «ЧЕЛОВЕК И СУДЬБА» Наталья Люкина: Я, Люкина Наталья Геннадьевна, 1970 года рождения. Голос за кадром: Почти сразу после детдома женщина попала в тюрьму, украла костюм и получила первый срок. Наталья сидела семь раз. Жизнь складывалась как в знаменитой фразе из фильма: «Украл – выпил – в тюрьму». Вот только романтики в этих трех словах не было и подавно. Долгое время она считала, что единственная дорога для нее – это колония. Подъем по расписанию, прием пищи в столовой, общие комнаты, жесткое окружение из таких же, как ты. Наталья Люкина: Два срока я вообще, кстати, сама туда шла. Корреспондент: Почему? Наталья Люкина: Не знаю. Мне там нравилось. Вот вроде дико, да, это слышать, что в тюрьме, как может в тюрьме понравиться... Я, честно говоря, в то время чувствовала себя в тюрьме комфортнее, чем на свободе, когда я еще только привыкала к бездомной жизни. Там тяжело тем людям, у кого за пределами семьи. Я выходила... Вот меня забирали, выйду я, я выходила за забор, вышла – я вышла в пустоту. Голос за кадром: Между сроками Наталья оказывалась в прямом смысле на улице, в голоде и холоде. Признается, приходилось ночевать даже на кладбище, а еду искать на могилах среди оставленных гостинцев для покойников. За время, проведенное в таких условиях, у женщины значительно пошатнулось здоровье. Наталья Люкина: У меня вот здесь кастет, вот здесь у меня кастет... У меня тоже все лицо в гематомах. Вот эти вот отеки – это все гематомы, и все это – последствия алкоголя. Голос за кадром: Долгие годы Наталья жила без документов, не раз оказывалась зимой без верхней одежды. Часто тому виной был нетрезвый образ жизни. Но все переменил случай. У Натальи появилось первое временное жилье, койка в хостеле, удалось получить паспорт, хотя, признается, отсутствие его никогда не мешало ей устроиться на работу. Наталья Люкина: Работала грузчиком, посудомойщицей, в Москве работала в засаде в ресторане котломойщицей... Хочу сразу всем сказать: вранье, что без документов нельзя устроиться на работу, чистой воды вранье. Везде можно устроиться. Можно прийти также в ЖКУ, можно подойти хотя бы помочь; пусть тебе дадут 200–300 рублей, воду... Я так же начинала работать, я работала за бутылку воды. Голос за кадром: Сейчас Наталья уже давно трудится за хорошую зарплату в прачечной. На работу старается прийти пораньше, чтобы успеть выполнить весь объем задач. Трудится как в ночную, так и в дневную смену, по 12 часов. Бегая от машинки к машинке, стирает белье, отправляет на каландр, складывает, взвешивает, а после смены планирует пойти домой. Елена Афанасьева: Мы благодарим наших коллег из программы «Человек и судьба» за этот сюжет. Анастасия, с чем сталкиваются женщины, девушки в исправительных учреждениях? Анастасия: Вы знаете, когда туда попадаешь, это очень тяжело морально и физически. Не каждый может, наверное, это понимать. Ты остаешься особенно один, просто сам, наедине со своими мыслями, в чужом окружении. Очень много женщин, которых ты не знаешь и не понимаешь. И тем не менее разные статьи, разные судьбы; особенно, вот вы правильно сказали, тяжело тем, у кого дети. Наверное, 50%... нет, не 50 – 80% возвращаются обратно туда. Почему? Потому что не могут адаптироваться. Это все зависит от срока. Алексей Лобарев, председатель Ассоциации профсоюзов полиции России: Я бы с вами не согласился. Кто-то пишет в интернете, 80% возврата, вы сказали, 50%, – нет, такого нет. У нас вообще по стране возвратный рецидив общий – это 44%, у женщин – 10%. Елена Афанасьева: Среди тех, кто сидел вместе с вами, были те, кто возвращался повторно? Анастасия: Были, конечно, потому что мы ездили все по этапу, я навидалась очень много, переобщалась с людьми. Там даже женщины, которые за 80, сидят. И знаете, когда возвращается обратно, вот то, что мы сейчас посмотрели, программу, была такая знакомая у меня, которая говорит: «Мне нравится здесь. Мне нравится то, что меня тут кормят. Мне нравится то, что есть где спать. Мне нравится. Я работаю. Мне нравится окружение». То есть человек чувствует себя в своей тарелке. Елена Афанасьева: То есть это получается, что в нормальной жизни человеку хуже, чем в тюрьме? Анастасия: Да, представляете. Елена Афанасьева: Ему никто не помог адаптироваться, да? Анастасия: Нет. Потому что вот когда я освобождалась, я просто вышла. Мне просто, так сказать, открыли дверь и сказали: «Иди». Мне не сказали ничего абсолютно, дали вот эти 800 рублей и все, «просто иди», в никуда, так сказать. Благо, слава богу, что у меня есть родители, а так бы я осталась одна. Елена Афанасьева: С точки зрения бытовой что самое тяжелое для вас было? Анастасия: Самое тяжелое было – это холодная вода, т. е. для меня это было чуждо и непонятно, как человек может на протяжении всего времени мыться в холодной воде. Елена Афанасьева: То есть все время заключения не было горячей воды у вас? Анастасия: Не было горячей воды из-под крана. Стоял бойлер, а бойлер... Представляете, в отряде 70 человек; если ты пришел раньше, ты успел воды взять, а если ты не пришел, то просто остаешься с холодной водой, и как хочешь мойся. То есть вот такие бытовые условия создали, что просто на 70 людей... Это ужасно, это просто ужасно. Елена Афанасьева: Что еще, кроме горячей воды? Чего не хватало остро? Анастасия: Готовка. Ты на протяжении всего времени готовишь кипятильником. Вы знаете, что такое кипятильник: ты просто берешь, наливаешь воду, туда кипятильник, и готовишь в пакете, варишь еду... То есть вот это вот все непонятно для меня было изначально. Елена Афанасьева: То есть та кормежка, которую представляют, она либо недостаточна... ? Анастасия: Изначально она ужасна. Елена Афанасьева: Она ужасна. Анастасия: Во-первых, она без витаминов, она вообще без всего. Кормили изначально очень плохо, честно вам говорю, непонятно, очень невкусно. То есть это есть, я не знаю, это когда ты очень сильно голодный. Не у каждого есть возможность, чтобы помогали родители и т. д., поэтому очень тяжело людям, реально у кого никого нет. Потом, что было тяжело? Было тяжело одеться, переодеться за одну минуту. Были такие случаи, когда, например... У нас была определенная форма одежды, это летняя, зимняя и, так сказать, весенняя. Когда, например, лето, ты выходишь в халате, а тебе потом говорят «переодевайся», за одну минуту в «зеленку». И вот такая вот ситуация была лично со мной, мы могли пять раз это сделать. Может быть, издевались, я не знаю... Елена Афанасьева: «Зеленка» – это... ? Анастасия: Это зеленая форма одежды, от Юдашкина, т. е. она с бейджиком. Елена Афанасьева: А по какой причине заставляли переодеваться за одну минуту? Анастасия: Потому что, смотрите, молодежь хотела, чтобы халат был, жарко, а, соответственно, есть же еще и пенсионный возраст, которым холодно, они звонили в дежурную часть, просили одеться потеплее. То есть дежурная часть не понимала, кого слушать, они издевались тем самым. Елена Афанасьева: Игорь, считается, что у нас вообще система наказания устроена таким образом, чтобы человек туда потом неизбежно вернулся. Как вы к этому мнению относитесь? Действительно ли это так? Игорь Голендухин, главный редактор портала «Тюремные меридианы», юрист, правозащитник: Мужчина и женщина в тюрьме – это немножко как бы разные институты. Почему? Женщина проходит два этапа жестких. Первый этап, когда женщина села в СИЗО. В большинстве своем, статистика моя как правозащитника с 15-летним стажем говорит о том, что до 80% мужчин бросают женщин. А наоборот... Елена Афанасьева: Когда женщина попала в СИЗО, ее муж или партнер бросает? Игорь Голендухин: Да, бросает. Анастасия: Да, это факт. Елена Афанасьева: А женщины, наоборот... Игорь Голендухин: А женщины 90% сохраняют, по 10, 12, 15 лет поддерживают связь, едут на свиданки... Ну, «декабристки». Это вот та разница очень серьезная, которая принципиально меняет вот этот адаптационный первый период. Елена Афанасьева: Можно мы спросим у Анастасии? Вот личный ваш опыт, тех, кто сидел рядом с вами, – такая же статистика ужасная? Анастасия: Да, такая же, я соглашусь. Знаете, почему? Потому что в основном, вот 80%, то, что вы сказали, их бросают, – да, потому что женщины, попадая под такие статьи тяжелые, 228, они... Елена Афанасьева: «228» давайте переведем для зрителей. Это что? Анастасия: Смотрите, это наркотики. Алексей Лобарев: Это «народная статья». Анастасия: Да, «народная статья», так сказать. Игорь Голендухин: Хранение либо сбыт. Анастасия: За такие статьи дают очень много, даже больше, чем за убийство. И большинство случаев вот на моем, так сказать, примере, их сажают, получается, женщин, из-за мужчин, т. е. женщина где-то не сказала и взяла вину на себя. И мужчины просто такие, они их бросают на самом деле. Елена Афанасьева: Никита, какие специфические проблемы, с которыми к вам обращаются именно женщины после заключения, рассказывают о своем опыте? Никита Садыков, директор благотворительного фонда «Протяни руку»: Вы знаете, больше к нам в фонд пишут письма, когда еще находятся в заключении, и просят чаще всего довольно обычные, банальные вещи: одежду нехитрую, чай, печенье. Елена Афанасьева: Это те люди, у которых нет близких и некому посылки отправить? Никита Садыков: Вы знаете, чаще всего близкие есть, но нарушается связь. Я так понимаю, что очень у многих заключенных... я думаю, что вот здесь у мужчин-заключенных примерно такая же проблема... человек просто после попадания в тюрьму остается один. От него не то чтобы отрекаются, но с ним перестают [контактировать]. Ему перестают помогать, с ним перестают быть на связи, и он остается один там. Елена Афанасьева: У вас есть информация, Алексей, какие есть различия в условиях содержания заключенных мужчин и женщин? Алексей Лобарев: На сегодня в России около 35 женских колоний, содержатся там чуть более 40 тысяч человек, женщин, выходит. Да, наблюдая за этим, вот нам как правозащитникам, мы посещаем эти пенитенциарные учреждения – вы знаете, отличия есть, безусловно. Первое, я бы так разделил, адаптация, когда человек попадает, например, в следственный изолятор, потом в колонию и при выходе. Я так кратко, телеграфно скажу: когда человек попадает, женщины... А это сегодня 80% – это молодежь, 30–34 года, такая вот цифра. И вот человек попал туда, и он не знает, что делать. Это и девушки, это и мальчики, и пожилые... Потому что, когда он входит, вот представьте, вокруг него сателлиты: он думает о том, как дома семья, как ребенок, как на работе у него... Он думает, что родственники о нем подумают... Как вести вопрос с адвокатом, со следователем, оперативники что нашли у него за дела, он не знает. Здесь культура отношений... Потому что иногда от неправильно сказанного слова многое что зависит, поэтому правила поведения. Кровать не заправил – какой-то выговор, «УДО не получишь»; куда-то идти... Ну это вообще. Они теряются, они говорят: «Я не могу». И так проходит где-то 3–4 недели. Потом он уже адаптируется, он уже находит тех людей, которые близки ему в отношениях, как бы семьи свои организуют, друг другу помогают, связь с родными, близкими... Елена Афанасьева: Есть ли принципиальная разница содержания женщин и мужчин в колонии? Если есть, то в чем она выражена? Алексей Лобарев: Вы знаете, внешне закон одинаков, только сроки. Например, у женщин нет пожизненного, им дают только 25 лет. В основном это общий режим; мужчинам можно получить и строгий, и общий, а женщинам только... То есть идет гуманизация в этом плане отношений. А так они попадают тоже в пенитенциарные учреждения, в колонию, живут там отрядами, ходят все на работу, мужчины и женщины одинаково. На сегодня, на 2025 год, статистика такая: «народная статья», 228, пускай все знают, это «народная», потому что на самом деле идет увеличение... Анастасия: Да. Алексей Лобарев: Молодежь попадается, девушки попадаются... Я не верю, и когда беседуешь потом, что «я из-за кого-то села, из-за мужчины, взяла на себя», – нет, мужчины берут на себя. Ну, когда попадают в колонию, они всегда... Знаете, надо себя как-то оправдать, они говорят: «Это не я, это мужчина меня подставил, это компания подставила», – ну и так далее. Одна четвертая – 228. Другая четвертая – это «Мошенничество». Резкий рост, среди молодежи особенно. Елена Афанасьева: Игорь, действительно ли наша система исправления такова, что она ломает человека, и этим вызваны все рецидивы с возвращением? Игорь Голендухин: Я здесь уберу слово «все», но множество рецидивов происходит именно оттого, что из человека в начале вышибают все человеческое. Анастасия: Да. Игорь Голендухин: И за вот этот промежуток времени, который он отбывает наказание, его десоциализируют, т. е. он, по сути дела, привыкает. Три раза в день кормят, ни разу не бьют, по сезону одевают – он отучается самостоятельно что-либо делать. Его ведут в столовую, у него полный распорядок дня, баня по пятницам, там все... Елена Афанасьева: Горячей воды нет. Анастасия: Но не везде. Игорь Голендухин: Это тоже состояние, когда ты приходишь в баню... Не надо забывать, тюрьма – это коллектив закрытого типа. Мужчины еще каким-то образом, раньше это было практически 100%, призывались в армию, сейчас это меньше, но они проходят это каким-то образом. А женщина – это же существо индивидуальное с точки зрения психики. И вот здесь она попадает в коллектив закрытого типа, где всегда есть лидер, где есть, грубо говоря, помощники лидера, где есть определенная бо́льшая масса и есть лица с «пониженным социальным статусом» (это так придумали). Анастасия: На самом деле это факт, и в основном это у женщины. Женщины, вы же знаете, очень злые на самом деле, просто говорю по себе. И когда ты попадаешь, новенькие попадают в колонию, они начинают тебя проверять. У каждого отряда есть, как вы сказали, лидер – это дневальная, которая смотрит за порядком, которая следит, которая водит в столовую и т. д. и т. п., которая там решает какие-то некие вопросы. И когда ты новенькая попадаешь, они начинают взваливать на тебя все обязанности, которые должны быть. И вот эти все обязанности, ты пришел просто, у тебя и так нет адаптации, ты находишься... Елена Афанасьева: То есть начинается унижение? Анастасия: Унижение, да. Они начинают тебя проверять: а сможешь ты ответить, сможешь ты не ответить... Тебя ставят мыть это, мыть вот это, просто неопределенно, по какой причине; ты дежурный здесь, ты дежурный здесь, ты должен все сделать. Игорь Голендухин: Проверка на прочность. Анастасия: Проверка на прочность, да. Никита Садыков: Когда человек попадает в беду, женщина оказывается в колонии, и от нее не отворачиваются ее родственники и родные, то эти родственники и родные тоже на самом деле оказываются в беде, они точно так же растерянны. Да, они на воле находятся, но, по большому счету, они остались без человека, который мог бы зарабатывать какие-то деньги, у них появляются лишние расходы, и, видимо, очень серьезные, на юридическую помощь... Анастасия: Очень большие. Игорь Голендухин: Они вместе сидят практически. Анастасия: Да-да, на самом деле так. Никита Садыков: Ну вот получается, что они не сидят, но они тоже зачастую находятся в чудовищных условиях. Елена Афанасьева: Как мы понимаем, последствия содержания в местах заключения для женщин разрушительны. Давайте посмотрим сюжет и обсудим это дальше. СЮЖЕТ Голос за кадром: Около 40 тысяч женщин содержатся в исправительных учреждениях страны на 2024 год, это данные Федеральной службы исполнения наказаний. Это составляет примерно 7–8% от общего числа заключенных в России. Согласно статистике, уровень рецидива среди женщин ниже, чем среди мужчин, и тем не менее около 20% женщин, освободившихся из тюрьмы, возвращаются туда повторно. Это низкий показатель, и связан он с тем, что женщины реже совершают тяжелые преступления и чаще стремятся к социальной адаптации после освобождения. Однако они сталкиваются с рядом трудностей. Первая – это трудоустройство. Из-за наличия судимости многие работодатели отказывают в приеме на работу. В итоге трудоустраиваются всего лишь 30–40% освободившихся женщин. Многие женщины теряют связь с семьей и детьми. Около 50% освободившихся испытывают проблемы с восстановлением отношений с близкими. Часто женщины после тюрьмы остаются без жилья, особенно если их имущество было продано или утрачено. Государственные программы ресоциализации охватывают лишь часть освободившихся. В России действует несколько типов организаций, помогающих женщинам после освобождения. Куда обращаются женщины за помощью в восстановлении документов? Как сегодня решают проблему трудоустройства? Где оказывают психологическую и медицинскую поддержку? Елена Афанасьева: Алексей, а что значит, что женщины втягиваются в криминальную среду сильнее? Алексей Лобарев: Их легче уговаривают. Все хотят они заработать. Сегодня особенно вот эта молодежь конца 1990-х – начала 2000-х гг., они легко поддаются таким уговорам: «Давай вместе с нами «заработай»». А работать не хотят, хотят «папа-мама, давай». В отличие от мужчин, которые могут отказаться, они вот как-то быстрее втягиваются в эти уговоры. Сегодня много проблем этих решается. И на работу можно устроиться... Беседуешь: «Меня не взяли». – «Давай поговорим. Туда ходила?» – «Нет, наверное, не возьмут, наверное, не примут». Сегодня руки нужны, в нашей стране очень нужны рабочие руки, было бы желание поработать. Елена Афанасьева: Спасибо. Никита, считается, что мужчину после заключения встречает любимая женщина, семья, а женщину встречают гораздо реже. Есть ли у вас какая-то информация, так ли это? Никита Садыков: Вы знаете, абсолютно точно встречают редко, это нечастая история, поэтому одно из направлений, которым мы занимаемся, – мы стараемся помогать женщинам таким, знаете, «дорожным комплектом», как мы его называем. Мы собираем рюкзачок, в который кладем самое необходимое в дорогу, потому что дорога из колонии может занимать довольно долго. Елена Афанасьева: Сейчас узнаем, что такое дорога из колонии. Игорь, несмотря на то что вы здесь предстали у нас как правозащитник и все, у вас был опыт сидения. Вы вышли, и что? Что вам выдали? Что у вас на руках? Игорь Голендухин: На руках у меня было 7 800 рублей заработанных... Елена Афанасьева: Это на какой год? Игорь Голендухин: Освобождение было, значит, 10 февраля 2009 года в городе Екатеринбурге. Анастасия: На тот момент хорошие деньги. Игорь Голендухин: Ну, это в колонии-поселении я 1,5 года пробыл, уже заработал на свинарнике в колонии-поселении 7 тысяч рублей. Плюс 800 рублей, которые, значит, по постановлению правительства выдавались. Елена Афанасьева: То есть если бы вы не заработали свои 7 тысяч, у вас бы было 800 рублей? Игорь Голендухин: Да-да. И вот с этими 7 800 рублями я был вынужден выйти в чисто поле и пойти. Елена Афанасьева: Настя, а вас кто-нибудь встречал? Анастасия: Да, меня встречали, меня встретила лучшая подруга с мужем ее. Мне выдали 2 800 рублей, да: заработанные 2 тысячи и 800 рублей якобы на дорогу. И, как вы сказали, с 2009 года, сейчас у нас 2025 год, [сумма] 800 рублей не меняется, т. е. вне зависимости от того, что у нас транспорт очень дорогой. Елена Афанасьева: То есть если бы вас не встретили, на эти 800 рублей вы должны были добираться домой? Анастасия: Да-да. Представляете, мне просто открыли дверь и сказали: «До свидания». Я вышла с сумками, смотрю... Елена Афанасьева: Извините, вопрос, может быть, покажется совершенно наивным: а если вас арестовали, взяли под стражу летом, а сейчас зима, когда выпускают, у вас нет теплой одежды, тогда что происходит? Анастасия: Вот, это очень хороший вопрос. Я думаю то, что там есть фонд вещей, там есть благотворительный фонд, ты можешь заранее попросить, тебе выдадут просто то, что там есть. Соответственно, оно не будет вкусно пахнущее и т. д., потому что сами понимаете, где эта одежда находится, содержится, ядохимикаты, плюс кто ее носил... Но тем не менее тебе дают одежду, т. е. одевают тебя как пингвина, вне зависимости от того, как ты будешь выглядеть, ну реально смешно, и ты просто выходишь в никуда. Елена Афанасьева: Никита, а что в том рюкзачке, который вы готовите для вот таких заключенных, которые выходят и которых не встречают? Никита Садыков: Что-то из одежды в зависимости от времени года; простенький мобильный телефон с предоплаченной симкой, чтобы была связь; какие-то предметы личной гигиены. Мы иногда, когда женщина освобождается с ребенком, мы, соответственно, собираем и для ребенка какие-то необходимые вещи. Елена Афанасьева: Ребенок, который был вместе с ней там, в колонии? Никита Садыков: Который родился в колонии и с которым вместе она находилась там, ребенок находился в доме ребенка... Елена Афанасьева: То есть она родила в колонии? Никита Садыков: Да. Игорь Голендухин: Это как раз вот та проблема, которая начинается. Мать родила в СИЗО, ребенок до 4 лет (сейчас изменилось, раньше было до 3-х, сейчас до 4-х) содержится с матерью в доме ребенка, затем... А у матери срок большой. Затем ребенка забирают в детский дом, мать освобождается через 10 лет, ее лишили родительских прав... Это вот как раз та проблема, которая постпенитенциарная: мать выходит, начинает искать ребенка, а ребенок уже в чужой семье. Анастасия: Да. Елена Афанасьева: А всегда ли лишают мать родительских прав, если в 4 года забирают его? Игорь Голендухин: На 90% с лишним, если у нее очень большой срок и она не освобождается с ребенком, мать практически лишается... Как только ребенка переводят в детский дом, в документах попадает в опеку, что, значит, скажем так, мать сидит, высока вероятность, как считают сотрудники опеки, что она... Анастасия: ...не обеспечит его. Игорь Голендухин: ...откажется, не обеспечит его. Формируется это дело, лишение родительских прав, после этого уже судьбой ребенка распоряжаются органы опеки и сотрудники детского дома. Елена Афанасьева: То есть, получается, она его родила, только чтобы смягчить себе условия содержания? Игорь Голендухин: Не всегда. Анастасия: Нет, не всегда. Кто-то уже попадает беременной, а кто-то специально, когда мужья приезжают, чтобы смягчить условия. А так... Игорь Голендухин: Я бы счел так: все-таки решение по вопросу родительских прав должно состояться после ее освобождения. Это, во-первых, будет очень мощный стимул для социализации ее по освобождению, ее ребенок. Анастасия: Да. Игорь Голендухин: И вот если она не будет содержать, не будет работать, иметь жилье, обеспечивать ребенка, – если этого не произойдет, тогда дамоклов меч упадет. Елена Афанасьева: Получается, что у большинства этих женщин нет близких, которые могут в 4 года забрать этого ребенка? Анастасия: Кому-то отдают близким. Алексей Лобарев: Опекунство, многие берут, родственники забирают себе. Елена Афанасьева: Родственники. Алексей Лобарев: Я много таких случаев знаю. Елена Афанасьева: Мы даже не произносим слово «отец», хотя он должен был поучаствовать, особенно если во время свидания забеременела. Алексей Лобарев: Да, и отцы берут, и мамы берут, и родственники. Елена Афанасьева: Вы вышли, Настя, и какие основные проблемы встают перед женщиной, когда она вышла? Анастасия: Так как у меня с документами все хорошо, слава богу, – наверное, работа. Но я работу нашла через четыре дня, сразу, т. е. я скажу по себе. Я не стала лежать и ждать, потому что у меня, во-первых, был прямо режим: я вставала в 6 утра, просыпалась, засыпала в 10, просто прямо режим, и мне дома находиться, лежать, думать о том, как мне быть, как мне жить, что мне делать дальше, я не стала. Я взяла себя в руки, взяла документы и пошла устроилась. Елена Афанасьева: У вас какая профессия, специальность была? Анастасия: Смотрите, я закончила «сервис на воздушном транспорте», это аэропортовая деятельность, т. е. надземные службы, подземные, это стюардессы, так сказать. По своей профессии, соответственно, я не пойду уже со своей судимостью туда... Елена Афанасьева: Не возьмут? Анастасия: Да нет, конечно, что вы. Я устроилась изначально швеей, т. е. я шила пуфики, шила набивки для диванов. Я быстро нашла работу, меня сразу взяли, 5/2 у меня как раз график, мне подходил. Потом мне стало скучно, честно. Я поняла, что это почти то же самое, что и там, то же самое, шью не поднимая головы. Я ушла оттуда, нашла более подходящее для себя, администратором спа-салона работаю, т. е. мне это очень нравится. Елена Афанасьева: Были ли вопросы у ваших работодателей по поводу заключения? Вы говорили? Анастасия: Честно – нет, не спрашивали. Они просто вообще не спрашивали. Елена Афанасьева: Вас не спросили, вы не сказали? Анастасия: Нет. Я думаю, что это как ты себя преподнесешь. То есть, как бы странно это ни звучало, по кому-то видно, что человек сидел... Елена Афанасьева: После заключения. Анастасия: Да, а по кому-то – нет. Но глаза – это зеркало души. Елена Афанасьева: А если вот сейчас увидят вас в этой программе ваши работодатели и узнают о вашем прошлом? Анастасия: Да я думаю, ничего в этом страшного нет. Елена Афанасьева: А какое наибольшее количество проблем у тех, кто не настолько легко вошел... может быть, это нелегко было, Настя прямо посмеялась... но по сравнению с другими женщинами после заключения она достаточно быстро решила проблемы. Какие основные проблемы у женщин после заключения? Игорь Голендухин: Какие проблемы? Кратко так, тезисно. Вот конкретная проблема освободившейся из Владимирской области: пока она отбывала 15 лет, троюродные братья продали ее половину собственности в квартире, она вышла в чисто поле. Анастасия: Просто в никуда. Игорь Голендухин: Она вынуждена снимать квартиру и, соответственно, со всеми этими проблемами. Это уже потом на работу устроиться – вначале жить где-то надо. Вторая: освобождается, у нее заболевание, ВИЧ, она, соответственно, вынуждена пойти завтра же получить т. н. АРВТ-терапию, курс, а у нее нет полиса. А нет полиса, она приходит в страховую компанию, а ей говорят: «Дай прописку, регистрацию, соответственно, тогда мы выдадим полис», – у нее нет регистрации. Еще такой замкнутый круг. Алексей Лобарев: Я напомню о том, что психологически, вот мы изучали данный вопрос, когда за ней закрывается дверь, а у нее впереди дорожная карта, говорит: «Я хотела, вот написано: первое – иду к маме, цветы; извиняюсь перед теми...» А мы должны понимать, что люди, попадая туда, еще должны... Это мы так со стороны: «Какие вы милые и хорошие!» Да, они милые и хорошие, но за каждым стоят потерпевшие, долги, обманутые, убитые. Анастасия: Да. Алексей Лобарев: Ужасные преступления. С каждой говоришь, она такая милая: «Сколько лет?» – «Семнадцать». – «А за что сидишь?» – «Да убила там». – «А ты?» – «Я тоже». То есть за ними стоят люди. Поэтому они многие хотят извиниться, и молодцы в этом плане. Анастасия: Осознание того, что они сделали. Алексей Лобарев: Да, осознание. Но когда за ними дверь закрывается, хлопнула, она говорит: «Я все, потерялась, не помню. Ух ты, все», – слишком широкий []. Поэтому сегодня делают такие центры исправительные, где за несколько лет, год, два, три, четыре, решением суда их отправляют в центры адаптации. Елена Афанасьева: Еще в момент, когда они сидят, отбывают срок? Алексей Лобарев: Вот они сидят, суд принимает решение по ходатайству администрации УФИЦ направить ее или его в исправительный центр. Елена Афанасьева: То есть часть срока они отбывают в этом исправительном центре? Алексей Лобарев: Да-да, не условно-досрочно. Елена Афанасьева: Чем он отличается от колонии, этот центр? Алексей Лобарев: От колонии отличается тем, что он проживает в этом центре, его устраивают на работу или он сам находит работу. Он зарабатывает деньги, имеет телефон, иногда свободное передвижение у него... Некоторые даже живут за чертой, потом опять приезжают... Только ночью контролируют. Но он работает, под контролем, он не пьет, он занимается делом, смотрят работу, характеристики на него поступают. Сотрудники центра выезжают на место работы, говорят: «Как наш человек работает?» – «Да, добросовестно, собирает на заводе». Елена Афанасьева: То есть это хорошая практика, она сейчас помогает? Алексей Лобарев: Отличная! Вот сейчас для женщин в Москве делают, сейчас будет скоро такой, тоже откроется. У некоторых в этом центре есть, например, в Москве в Зеленограде, они там трубы какие-то собирают, прямо там же, в центре. То есть мы трудоустраиваем их. Елена Афанасьева: Понятно. Как мы понимаем, трудоустройство – одна из основных проблем для тех, кто выходит из мест заключения. Давайте посмотрим сюжет. СЮЖЕТ Голос за кадром: Около 30% бывших заключенных женщин в России, по данным исследований, трудоустраиваются в течение первого года после освобождения. Есть несколько сфер, где они могут найти работу, часто благодаря поддержке социальных программ и благотворительных организаций. Большинство женщин после освобождения устраиваются на низкоквалифицированные должности: уборщицы, санитарки, официантки, горничные. Эти профессии хоть и не требуют специального образования, но часто предлагают невысокую зарплату и нестабильные условия труда. В последние годы в России появились социальные проекты, помогающие женщинам с судимостью освоить профессию швеи. Например, в Москве и Санкт-Петербурге действуют мастерские, где они могут работать и получать доход. Это направление имеет спрос, так как женщины учатся шить еще в колониях. Особой популярностью стали пользоваться профессии флористов и грумеров (это парикмахеры для собак и кошек). Бывают случаи, когда женщины после освобождения из мест заключения становятся самозанятыми и решают открыть собственное дело, например, небольшую парикмахерскую, пекарню или цветочный магазин. Однако это требует стартового капитала и поддержки, которую порой негде получить. Социальные программы и обучение новым профессиям остаются ключевыми инструментами для успешной реинтеграции бывших преступниц в общество. Елена Афанасьева: Никита, а есть какие-то благотворительные программы в помощь поиска работы для бывших заключенных женщин? Никита Садыков: Есть много условно неквалифицированной работы, связанной, не знаю, с курьерством, с обслуживанием электрических самокатов, если мы говорим про летний период, и т. д. На эти работы можно устроиться сегодня утром и вечером уже иметь какую-то копейку, и это снимает вот это вот жуткое напряжение, этот стресс у человека, который хочет быть самостоятельным и не хочет ни у кого просить. Игорь Голендухин: Дожить до первых денег, это очень такая тяжелая [история]. Никита Садыков: Да-да. Анастасия: Да. Никита Садыков: Вот мы в первую очередь стараемся помочь советом в отношении того, как эти деньги можно получить легально и быстро, при помощи профориентологов, которые нам помогают, которые с нами работают, ориентировать человека в том, что происходит на рынке труда сегодня. Потому что человек, который находится в местах лишения свободы, конечно же, вот эту конъюнктуру не знает и не понимает и ему нужно подсказать. Елена Афанасьева: Алексей, насколько я знаю, с 1 января 2025 года прямо через Госуслуги можно обратиться, есть такие (я должна хорошо выговорить) постпенитенциарные пробации, центры. Что это такое? Как это действует? Алексей Лобарев: Это можно сделать заявку, что «я хочу трудоустроиться», там надо заполнить анкету, и вам будет предложение. Елена Афанасьева: А если человек только вышел, у него вообще есть аккаунт на Госуслугах, или его еще там нет? Анастасия: Я не могу восстановить, честно. Алексей Лобарев: Вы знаете, идут в МФЦ, там дают заявки. Я думаю, на сегодня это не проблема. Потому что, я напомню, человек когда вышел из мест лишения свободы, многие становятся на контроль и во ФСИН, и в полиции, и там всегда помогут, это в их обязанности входит, они пишут, сколько они трудоустроили, спрашивают: «Куда вы хотите? Хотите, я вам порекомендую?» Я напомню, что есть статистика: две трети преступлений совершают люди, не имеющие постоянных средств к существованию. Поэтому главная у нас сегодня задача, чтобы они были трудоустроены, им было где жить. В крупных городах, вот мы сейчас, ОНК Москвы, поднимаем вопрос: вы знаете, работать есть [где], желание есть... Анастасия: Да много работы. Алексей Лобарев: Сюда приезжают, и мы рады, что приезжают в крупные города из других регионов. Если он честно хочет работать, без преступлений, мы всегда рады. Рабочие руки нужны, работайте. Елена Афанасьева: Игорь, насколько я знаю, когда вы вышли, у вас было уже высшее образование. Игорь Голендухин: Два. Елена Афанасьева: Человеку, у которого было образование, легче устроиться после отсидки или тяжелее? Можно ли вернуться к своей специальности? Игорь Голендухин: Наверное, тяжелее, потому что ты для себя устанавливаешь некий ценз, т. е. черту, ниже которой... Елена Афанасьева: Грузчиком уже не хочется? Игорь Голендухин: Я «докатился», скажем так, до того, что пошел устраиваться бригадиром дворников на завод. Но опоздал на 15 минут, получил нагоняй от завхоза... пардон, это сейчас называется замдиректора по х/ч... Потом я увидел себя в зеркало... Соответственно, я выдал ему пешеходную, определенного направления карту, куда должен идти этот директор по х/ч. Соответственно, пошел юристом, так как приобрел этот опыт... До тюрьмы я был финансистом, во время тюремного отбывания я научился юриспруденции, так скажем, прикладной. Елена Афанасьева: Насколько вообще человеку с образованием хорошим легко или сложно найти работу по своей основной специальности после того, как он выходит из мест заключения? Никита Садыков: С абсолютным большинством заключенных, кому мы помогаем, пока они отбывают свое наказание, у нас рвется связь после выхода. Люди как бы переворачивают эту страницу, и очень нечасто... Елена Афанасьева: Не хотят возвращаться. Никита Садыков: Да. Это просто вот перевернутая страница. И мы не настаиваем, хотя они понимают, что мы готовы помогать, но этот процент очень-очень небольшой. Елена Афанасьева: Анастасия, а среди ваших со-... как это правильно сказать... не «сокамерниц», а как... с кем вы были в колонии, были женщины с высшим образованием? Анастасия: Да, очень много, кстати, достаточно. В основном такие люди, им дают должности другие, не швея. Елена Афанасьева: Что они там делали? Анастасия: Им дают более лучшие условия, из-за которых они могут уйти по УДО, на «принуды», это как, например, дневальная, пекарня, столовая... То есть они такие хорошие, но очень тяжкий труд, сами понимаете, столовая, пекарня, накормить, грубо говоря, в колонии 300 человек, вот это все почистить, порезать... Елена Афанасьева: А есть ли у вас какая-то информация, поддерживаете ли вы, может быть, с кем-то связь, как их жизнь складывается после освобождения? Анастасия: Вы знаете, я много с кем поддерживаю связь. Не сказать прямо, что там пять человек, – много. И знаете, они адаптировались. Разные сроки, кто-то вышел раньше меня, адаптировался, кто-то вышел замуж, уже забеременел; в основном больше знакомых в Москве... То есть живут спокойно, нашли работу, проблем вообще нет в этом плане. Елена Афанасьева: А есть у кого-то из тех, с кем вы поддерживаете [отношения], проблемы? Анастасия: Да в принципе нет. Знаете, я бы, наверное, просто, правильно вы сказали, перевернула эту страничку листа и не стала бы поддерживать дальше с людьми [], не хочу. Елена Афанасьева: Есть ли у вас советы для тех, кто только вышел и растерялся перед этим миром? Что нужно сделать? Анастасия: Я могу сказать, наверное, пару советов. То, что нас не убивает, делает нас сильнее. Все, что Бог ни дает, то к лучшему, и Бог не дает тех испытаний, которых мы бы не прошли. Не сдавайтесь! Алексей Лобарев: Я хочу сказать, что, беседуя с мужчинами и женщинами, с каждым разом удивляешься, насколько женщины сильны. Елена Афанасьева: Что важно и нужно сделать в первую очередь, когда человек, женщина освободилась и растерялась, может быть, перед этим миром? Игорь Голендухин: Все освободившиеся – не бойтесь, не тушуйтесь! Идите на Госуслуги, идите в центры, в государственные юридические бюро – идите везде, где вам готовы протянуть руку помощи. Елена Афанасьева: Спасибо всем сегодняшним гостям! Да, вернуться в нормальную жизнь после заключения сложно, женщинам, наверное, сложно вдвойне. Но все возможно, и помощь окружающих придет, нужно только знать, где ее можно получить. И ваше собственное решение – это первый шаг в этом важном деле возвращения в нормальную жизнь. Я Елена Афанасьева. Пишите нам, предлагайте свои темы для обсуждения, и мы обязательно встретимся в этой студии и поговорим.