Илья Тарасов: Интернет заполнили мифы и страшилки о неизлечимых диагнозах. Люди стали чаще страдать паническими атаками и нозофобией – страхом развития смертельной болезни. Пандемия коронавируса усилила тревогу. Сегодня в программе развеем необоснованные страхи и перевернем ваше представление о привычной клинической картине мира. Донорство костного мозга – это неопасно. Как попасть в лист ожидания, чтобы спасти чью-то жизнь? Последнее интервью идеального врача и идеального пациента Андрея Павленко в фильме «Жизнь человека». Глупые, но важные вопросы. Рубрика для онковыздоравливающих от нашей коллеги Анны Тарубаровой. В марте 2018 года один из лучших хирургов-онкологов страны Андрей Павленко узнал, что у него рак желудка агрессивной формы. Он решил на своем примере рассказать людям о том, как принять онкологическое заболевание и как с ним бороться. При поддержке инфопортала «Такие дела» врач запустил медиапроект «Жизнь человека». Это многосерийная документальная история, в которой он рассказал о своем состоянии и процедурах, которые проходил. 5 января прошлого года Андрея не стало. Его проект закончился выпуском полнометражного фильма «Жизнь человека. Последнее интервью». Сегодня у нас в гостях режиссер Сергей Карпов, который снимал Андрея Павленко на протяжении всей болезни. Как врачебное сообщество вообще к проекту отнеслось? Я думаю, что двояко, да? Потому что, наверное, то, что вы делали, то, что делал Андрей – это такое проявление, с одной стороны, новаторства и современного взгляда на проблему. Хотя большинство людей, которые состоят во врачебном сообществе, наверное, старых взглядов. И люди, которые… Проблемы нет, если ее не замечать. Сергей Карпов: Те врачи, с которыми я сталкивался, все говорили и говорят все еще, что это типа невероятно, это очень важно. Естественно, прилетали какие-то комментарии справедливые типа «Ну, ребят, конечно! У него тут по-любому все есть. Давайте поедем куда-нибудь под Салехард и попробуем там вылечиться». Да, ребят, ну да. Но типа а чего вы хотели? Чтоб он отказывался от помощи в выздоровлении? Ну реально. Это же все-таки не шоу. Несмотря на то, что это имеет такую форму. Тут как бы человек реально умер, ребят. Это история про то, как дожить. Илья Тарасов: И не просто дожить, а дожить так, чтобы это имело смысл. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Андрей Павленко: Я пришел к нашему эндоскописту и попросил, говорю: «Вов, надо посмотреть. Что-то у меня с желудком не то». Он говорит: «Под наркозом будешь?» - «Да нет. Давай так». Но это была ошибка, конечно. В общем, тем не менее, я, находясь в сознании, видел на экране свою опухоль. Видно было, что это опухоль совершенно точно. Видно было, что она большая. Видно, что она инфильтративная. И Вова набрал биопсии. Я сказал: «Ну, Вов, тут в принципе чудес, наверное, ждать не придется». И по большому счету через сутки у меня уже был диагноз, ответ, что это низкодифференцированная аденокарцинома, что это рак желудка. Илья Тарасов: Это было сразу понятно, что это будет процесс борьбы, или это было сразу понятно, что вы будете документировать процесс умирания? Сергей Карпов: С большей вероятностью он умирал. Но мы снимали историю борьбы. Мы делали уже кино про хэппиэнд. То есть у нас уже был собран материал и мы приступали к какому-то монтажному периоду. Но случилось так, как случилось. Илья Тарасов: Зачем ему вообще был этот фильм? Сергей Карпов: Он точно знал, что это нужно сделать. И я точно знаю, что во многих местах он переступал через себя. Просто когда ты на 8-ой химии, а тут бегают чуваки, которые тебе тычут камерой в лицо и что-то хотят… Ну, понятно. На самом деле это мужество огромное. В первой нашей встрече я сказал: «Андрей, ты в любой момент в любую секунду на любой стадии имеешь право все закончить». Он им не воспользовался ни разу. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Андрей Павленко: Я прям буквально чувствовал, как каждая луковица погибает. И на следующее утро я уже встал такой, начал волосы свои брать. И они начали вылазить реально клочками. На следующий день я, придя на работу уже лысым, захожу в ординаторскую, все сидят в шапочках. Такого никогда не было. Ну что там, зачем в ординаторской в шапочке сидеть? И тут они встают такие, раз: «Андрей Николаевич, мы с вами». Это был очень такой чувствительный момент. Даже скупая мужская слеза у меня скатилась по щеке. Вообще они очень сильно переживают. Я за них очень сильно тоже переживаю, потому что молодые… Они уже с определенным опытом, но все еще молодые, и им очень важна была моя спина. Конечно, я не знаю. Очень рассчитываю, что они смогут с этим справиться. Илья Тарасов: У семьи какое было отношение ко всему этому? И менялось ли оно в процессе съемки? Сергей Карпов: Я думаю, что у них были какие-то разговоры, особенно по первому времени. Но, тем не менее, нет. Нас всегда очень дружелюбно встречали. Мы всегда очень искренне и открыто друг с другом проговаривали все моменты, которые там могут как-то быть. Но они появляются, когда ты там 2.5 года работаешь. Но самое важное… В какой-то момент Аня поверила в то, что мы делаем. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Сергей Карпов: И после похорон мы существенно сблизились, конечно, с ней, просто в силу человеческих эмоций. Это довольно тяжело, когда ты хоронишь человека, которого ты документируешь. Я же не один это делал. Нас там целая команда. И мы все немножко рехнулись, конечно, в какой-то момент. Илья Тарасов: Насколько? И как это проявлялось? Сергей Карпов: Я, например, впервые в жизни искал телефон психотерапевта. При этом, после того как Андрей умер, у меня нет ощущения, что он умер. Как бы абсолютно нету такого чувства, несмотря на то, что я его хоронил. И в фильме он не умер. Самое важное, что происходит и с онкологией в том числе, как и со множеством других сложных заболеваний – это тотальная стигма и страх. Как только ты начинаешь с этим сталкиваться, ты понимаешь, что ничего рационального люди не делают, находясь в схватке. Они либо на веру полагаются на врача, либо ходят к гадалкам, прикладывают подорожники. Далеко не каждый готов настолько рационально и с открытым забралом действовать, как Андрей. Что ты можешь сделать за всего лишь 2 года своей жизни? Как ты можешь из ординарного, но очень крутого врача, превратиться в символ для огромного числа людей? Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Андрей Павленко: И в настоящее время я являюсь самым настоящим онкологическим больным. У меня есть все атрибуты онкологического больного. Это порт для внутривенных инфузий, который установлен под кожу. И я уже прошел первый курс химиотерапии. Я хочу, чтобы вы были максимально информированы о своей болезни. Я хочу, чтоб вы знали о всех возможных осложнениях, которые вас могут ожидать. И я максимально открыто хочу рассказать вам о том, как с ними можно бороться. Илья Тарасов: Что-то поменялось в тебе в процессе съемок? Сергей Карпов: Ну конечно поменялось. Илья Тарасов: Что конкретно? Сергей Карпов: Я совершенно точно стал проще относиться к онкологическим заболеваниям. Ну проще. Потому что типа… В силу того, что я узнал, что это и как это устроено. В чате проекта написал Ростислав Павлов (это ученик Андрея), что они сделали ему лапароскопию. И как бы все. Максимум 3 месяца жизни ему осталось. Это было начало ноября. А я был в этот момент в Петербурге. Я понимаю, что меня начало трясти. Просто сообщение, как бы все… Месяц назад ему делали исследование, все было ок, а сейчас ему осталось 3 месяца. На следующий день утром я позвонил Андрею. Я очень боялся ему звонить, потому что… Илья Тарасов: Он был в курсе, естественно, всех результатов? Сергей Карпов: Конечно. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Андрей Павленко: Естественно, состоялся очень серьезный разговор с супругой. Конечно же, я озвучил все детям. Старшая вроде в этот раз восприняла более спокойно. Средняя все-таки плакала. Сергей Карпов: Я ему позвонил, сказал ему: «Андрей, слушай, я в Питере. Если хочешь, я могу приехать. Мы поговорим. Или давай… Просто скажи, какой сейчас расклад». Он говорит: «Нет, Серег, сейчас точно не надо. Давай через неделю созвонимся еще и решим. Но предварительно пускай это будет в четверг через 2 недели». Я говорю: «Хорошо». Я вернулся в Москву, прошла неделя. Я набираю ему, а это как раз на той неделе… Условно, я в понедельник ему набираю, а в четверг типа через 3 дня я должен туда ехать снимать. Ну а ты же не понимаешь, что происходит. Ты не видел его, во-первых, с объявления диагноза. Ты не знаешь, как протекает этот процесс, потому что у тебя это впервые происходит. Я ему звоню, говорю: «Андрюх, привет. Как ты себя чувствуешь?» Идиотский вопрос в этой ситуации. «Слушай, так и так, мы поняли, что будет значительно лучше, если мы перенесем на какое-то время встречу и съемку, если есть такая возможность. Ну потому что типа у нас один выстрел и мы должны сразу все сделать». На что Андрей очень тихо, таким своим спокойным врачебным голосом говорит: «Серег, можем не успеть». И меня прям так… Я говорю: «Хорошо, Андрей, я понял. Буду в четверг». Это и есть столкновение со смертью. Происходит примерно следующее. Представь, что у тебя 1 млрд раковых клеток на брюшине сейчас. А завтра их 2 млрд будет, а послезавтра – 4 млрд. А потом они будут расползаться по всему организму, так продолжая расти. Ну и дело в одной клетке, которая в мозгу появляется. И тебя не становится. Ты как бы живешь еще, но тебя уже нет. Ты уже не здесь. Я понял процесс. Но мы продолжает трясти, потому что я не видел человека. Самое страшное здесь – это воображение, которое дорисовывает тебе циклопических объемов эсхатологические картины, в которых все. Там все горит в аду. Я почти не спал ночь. Я просто вот так вот. Я настраивал все это, расставлял свет, камеры и все на свете вот на таком нервяке. Андрей чуть-чуть задержался. Вот так сидел, сидел, сидел до момента, пока Андрей не зашел в квартиру, в которой мы снимали. Он зашел, я его увидел, мы пожали руку, обнялись – и все стало понятно. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Сергей Карпов: Похороны прошли не так травматично, как могли бы проходить. Потому что я попрощался с Андреем во время интервью. Илья Тарасов: Все, что ты хотел спросить, ты спросил? Сергей Карпов: Да, да, да. И это была такая очень интимная штука. Из шести часов разговора 1.5 часа никогда никому нельзя показывать. Ну потому что это очень интимно. Ну прям такое. И я бы отдал это только Ане. И если она посчитает нужным показать это детям, то мы покажем. Илья Тарасов: Что сейчас с фильмом? Сколько людей его посмотрело? Как его можно увидеть? И какая у него дальнейшая история? Сергей Карпов: Мы планируем, что если сойдет карантин в ближайшее время, мы получаем прокатное удостоверение и хотим все-таки какой-то ограниченный показ сделать в городах, чтобы кино посмотрели в зале люди и обсудили, потому что это важно. И мы планируем в каком-то обозримом будущем… Я думаю, что это произойдет до лета или летом. Мы выложим фильм в ютьюб в общий доступ. Ну, чтобы он стал достоянием всех. Кадры из д/ф «Жизнь человека. Последнее интервью» Илья Тарасов: Более 5000 россиян каждый год нуждаются в трансплантации костного мозга. Для них это единственный шанс на спасение. Но далеко не всем находят донора. Причина простая: люди мало информированы. Не знают, где и как сдавать биоматериал. Многие боятся этой процедуры, думают, что она навредит здоровью и сделает их инвалидами. Привлечь внимание к дефициту доноров костного мозга в России решила режиссер Наталья Маханько. Она сняла документальную картину «Лист ожидания», в которой подробно рассказывает о трансплантации. Фильм тяжелый. Я посмотрел его. Действительно тяжелый. И истории, которые рассказаны в фильме, они, наверное, в позитивный уклон только начинают обращать меня в конце. Наталья Маханько: Для меня онкология – это одна из моих фобий. Это непонятно откуда берется. Непонятно, почему это берется. Но просто это страшно, потому что ты видишь, через что человеку приходится пройти. Алина Суворова: Мама взяла трубку и что-то судорожно начала писать. По ее лицу я поняла – что-то страшное. Начала писать: «лейкемия, онко…» И все. В этот момент я помню, как я от страха просто падаю на пол. Наталья Маханько: И, например, мне все время кажется, что я достаточно слаба. Отчасти, возможно, донорство костного мозга и некая популяризация этого дела является таким «подстелить себе газетку». Когда я начала снимать, в российской базе в интернете была информация о том, что в российском регистре находится всего 40 000 человек на 146 000 000. Это ничего. Сейчас их 150 000. Илья Тарасов: Ты донор? Наталья Маханько: Я регулярный донор крови. И уже почти 3 года я потенциальный донор костного мозга. С одной стороны, радостно, что мне никто еще не звонил, потому что значит мой близнец здоров. С другой стороны, грустно, что болеют те люди, чьих генетических близнецов в базе нет, и им очень сложно победить болезнь. Илья Тарасов: Генетические близнецы – это что такое? Наталья Маханько: Выделяется у потенциального донора ДНК и происходит типирование по 8 показателям в среднем. И выделяется ген совместимости. И надо найти человека в базе, который с таким же геном. И тогда они совпадут. Илья Тарасов: Если взять рандомно 100 человек, скольким ты подойдешь? Наталья Маханько: Вероятность совпадения в среднем 1 на 10 000. Илья Тарасов: Ты само кино снимала до того, как стала донором, или стала донором после? Наталья Маханько: До. Я вообще в принципе узнала о возможности поделиться костным мозгом больше 15 лет назад. Я наткнулась на статью, в которой рассказывалось про регистр в Германии, о том, что можно через кровь, то есть не проводя хирургические операции, а через забор крови, помочь людям с онкологией, пожертвовав клетки костного мозга. И мне так стало это интересно. И я решила узнать. И выяснилось, что в России регистра нет. Это был, по-моему, 2004-2005 год. Регистра не было вообще. То есть все неродственные трансплантации, которые проходили на тот момент в России – это были только из-за доноров зарубежных (это в основном Германия и Польша). Если это Англия, Америка, это еще в 2 раза дороже. То есть это очень дорогая процедура. Илья Тарасов: Была. Наталья Маханько: Она и сейчас есть. Илья Тарасов: Но стала подешевле? Наталья Маханько: Ничего подобного. В принципе нет. Потому что неродственный донор из зарубежных баз стоит примерно от 2 000 000 и выше. Илья Тарасов: Ну то есть смотри. Я когда кровь сдаю, мне там все равно какую-то копеечку да платят. На еду, еще что-то. Наталья Маханько: При донорстве костного мозга вы не получаете ничего. Илья Тарасов: Даже на еду? Наталья Маханько: Ничего. Олег Владимиров, донор: Данный донорства и донорство в принципе позволяет вам быть суперменом на диване. И это классно. Наталья Маханько: Когда меня спрашивают «почему ты захотела снять кино, когда у тебя не было ни денег…» У нас не было ничего. Знаете, наверное, это вопрос случая. В инстаграме я набрала #костныймозг. И мне выскочила какая-то девочка. Я ей написала сообщение о том, что я такая-то, такая-то, хочу снять кино. Наутро она мне ответила и говорит: «А что вы делаете завтра?» То есть она такая очень конкретная (Кристина). – «Уже ничего. А что?» - «Приходите. У нас будет Международный день донора костного мозга». Илья Тарасов: Неожиданно. Накануне. Наталья Маханько: Выяснилось, что Кристина прошла трансплантацию, по-моему, уже 4 года как от неродственного донора из Германии. Приятная девушка, которая просто открыла какую-то дверь мне в медицинское сообщество. И эта Кристина нашла нам спонсора. И она рассказала представительнице фонда Светлане из «Образа жизни». Там загорелась, поговорила с руководством. И это все происходило как-то удивительно. И ты думаешь: «Ну, наверное, если это происходит, значит так и надо». Значит, ты делаешь что-то, что, видимо, надо. Екатерина Хамаганова, завлабораторией тканевого типирования: Регистр в настоящее время включает около 86 000 доноров, в то время как американский состоит из 9 000 000 доноров, немецкий — более 8 000 000 доноров. Конечно, 86 000 доноров в России – это лучше, чем ничего. Но для страны с населением 140 000 000 это очень мало. Илья Тарасов: Один из героев фильма сказал, что «у меня 80 доноров из Германии, 170 по всему миру и один из России». Наталья Маханько: И он отказался. И тот, который ему подошел в России, он отказался. Михаил Козак, реципиент: Тебе дают надежду. И тут в один момент раз – и эту надежду забирают. Илья Тарасов: Почему человек в последний момент часто отказывается? Наталья Маханько: Это, слава богу, не так часто происходит. Но эти отказы есть. Наверное, все идет от некой нашей неграмотности в первую очередь. Вот где находится костный мозг? Илья Тарасов: Наверное, где-то в районе спины. Спинномозговая жидкость с этим как-то связана? Наталья Маханько: Нет. Это вообще никак не связано. Вот это одно из главных заблуждений, которое пугает. Потому что люди представляют… Илья Тарасов: Берут кость, разрезают… Наталья Маханько: Что костный мозг – это вам в позвоночник должны что-то вставить, оттуда что-то откачать, после чего у донора отнимаются ноги, он становится инвалидом. Илья Тарасов: Мне делали просто пункцию спинномозговой жидкости. Оно так и происходит. Наталья Маханько: Да. Но спинномозговая жидкость не имеет никакого отношения к костному мозгу. Илья Тарасов: То есть пункция спинномозговой жидкости попроще, чем взять костный мозг? Наталья Маханько: Стволовые клетки, как их еще называют, можно вообще в принципе сдавать двумя способами. И один без общего наркоза, который происходит не в операционных условиях. То есть вы сидите в кресле. У вас в одну руку воткнута иголочка, оттуда берется кровь. Она проходит через специальную систему, выделяются клетки стволовые в мешочек отдельно. Все остальные компоненты крови вам возвращаются через другую вену. Вы встаете примерно через 4 часа, и у вас все хорошо. Возобновляется костный мозг в принципе у человека быстрее, чем цельная кровь. А второй способ – это уже непосредственно в условиях операционных: под общим наркозом в течение 30 минут делают проколы подвздошной кости. Это безопасно. То есть есть страхи, которые где-то прошиты, да, может быть, потому что мы мало информированы в принципе. Например, в Германии, если посмотреть, у них каждый десятый человек в стране в регистре. У них уже сложилось поколение. Для них это норма. Для них это вообще… Как Алина в фильме говорит, что ее донор не понимает ее восторга. Для него пойти помочь, отправить этот пакет с костным мозгом в Россию – норма. Он с этого ничего не получил. Ни финансовой, ни общество не говорит, что он герой, потому что это такой вариант нормы. А у нас это героизм. Анастасия Умамская: Я так устроена, что я про эти болевые ощущения забуду через неделю. И мне будет уже не так важно. А кто-то будет жить, если будет, если это поможет. Это же круто. Наталья Маханько: После согласия донора донор приезжает в медицинское учреждение. Илья Тарасов: Проходит еще одна проверочка. Наталья Маханько: Проходит полное обследование. Полное вообще. Потому что первое правило – это не навредить в первую очередь донору. И если все хорошо, то он, после того как говорит: «Да, я все-таки согласен», - в самый последний момент… Вот, завтра день сдачи… А он скажет: «А я не хочу. Я передумал». И он имеет на это право. Юридически ему за это ничего не будет. Илья Тарасов: А морально, как ты думаешь, имеет? Наталья Маханько: Конечно, нет. Это мое мнение. Я считаю, что нет. Алина Суворова: За 2 недели до трансплантации меня начали готовить. Мне начали делать кондиционирование. Это большая доза химии, когда убивается, грубо говоря, твой организм, твои клетки, для того чтобы прижились новые клетки – клетки донора. Меня положили в бокс. И вот началось мое одиночество. Те самые стены. Вот эти 14 дней были жуткими. Потому что меня подготовят – а вдруг донор откажется? У меня на всякий случай взяли и мои же клетки костного мозга. Я проходила ту же самую процедуру, что и проходит донор. Их заморозили. Я понимала, что если он откажется, то все. Наталья Маханько: Алина, которая стала уже другом, очень близким другом за уже почти 3 года, как мы с ней познакомились… Когда ты знаешь, через что она прошла, как она ждала этого пакета с кровью, потому что у нее не было сил ни встать, ни поесть – ничего. Просто потому что никто не пришел и не сдал клетки. У нас умерло два героя. Илья Тарасов: То есть во время съемок? Наталья Маханько: Да, у нас умерло два героя. Это Миша. А второй мальчик… Им делали, причем, трансплантацию в один день. Заурбек. Два молодых красивых парня по 28 лет примерно. И они не смогли пережить. То есть костный мозг прижился. Но после пересадки начинается такой период в жизни, когда меняется группа крови на группу донора, потому что они не всегда совпадают. И каждый орган человека должен подстроиться к новой кроветворной системе. И это очень такой опасный период. И вот всегда мальчика не справились с этим периодом. Через полгода после пересадки их не стало. Мы ждали очень долго. Мы все досняли и ждали последний эпизод. Мы хотели снять, как Миша гуляет с сыном. Но только мы собираемся, мы ему пишем… Он говорит: «Я выписался. Через неделю давайте». Я ему звоню, он говорит: «Меня опять положили». И так это было, наверное, два месяца. И я не могу больше ждать. То есть все было рассчитано. Мы уже до последнего… И я выбрала кадр, где Миша сидит и через окно двери палаты на нас так смотрит, такой взгляд какой-то… И я поймала себя на мысли, думаю: «Такое ощущение, что он с тобой прощается». То есть как-то… И мне позвонила жена на следующий день и сказала, что «вчера Миша умер». - Для тебя это тоже шанс – спасти кого-то другого. Может быть, для этого ты пришел на свет. Чтобы спасти другую жизнь. И у тебя есть такая возможность. Ты не отдаешь почку, ты не отдаешь печень, ты не отдаешь легкое. Оно все остается в тебе. Ты восстанавливаешься, не знаю, недели через две, через месяц. Но при всем при этом там где-то в твоем городе, в твоей стране или через континент есть человек, которого ты спас. Наталья Маханько: А потом мы начали сотрудничать с Русфондом. У них был такой проект. Они ездили по регионам с просветительскими лекциями. И они предложили показывать фильм. И в какие-то города я ездила с ними (они меня звали), это было, конечно, очень неожиданно. Есть какие-то, которые особенно запомнились. Это был Ростов-на-Дону. И очень трогательно принимал зал. Какой-то молодой человек вышел. Он плакал. Подошел, обнял, сказал: «Боже мой, я на вашем фильме плакал больше, чем на Титанике». Илья Тарасов: Прибавилось доноров? Наталья Маханько: Был интересный момент в Волгограде. Перед показом фильма… Это было в институте. И, наверное, было человек около 150 в зале. И перед показом была небольшая лекция. И спросил сотрудник Русфонда Ирина: «Кто готов сейчас вступить в регистр?» И подняло руку, по-моему, около 11 человек. Когда они посмотрели фильм, их было больше 20. И ты понимаешь, что… Илья Тарасов: Сработало! Наталья Маханько: Что оно сработало. И ты думаешь: «Блин, я не зря летела сюда». Потому что ты видишь, что работает. Алина Суворова: Когда я прихожу в больницу, я общаюсь с пациентами. И они узнают, что я болела, тоже лежала здесь и пережила трансплантацию костного мозга. Я прихожу через неделю. Я вижу, как они меняются. У них другой настрой. Они уже строят планы на будущее. И они понимают, что все возможно. Илья Тарасов: Спасибо тебе большое за кино. Друзья, если вы захотите вступить в регистр, то всю информацию можно найти в интернете. Просто в Яндексе наберете «Как стать донором костного мозга?» И там, я думаю, на нескольких сайтах вы это все найдете. Для тех, кто очень хочет посмотреть фильм – пишите нам в директ и подпишитесь на нашу страницу. А мы вам в ответ направим ссылку на фильм и пароль, по которому можно этот фильм посмотреть. Так что ждем. По данным Международного агентства по изучению рака, за 2020 год выявлено более 19 млн новых случаев заболевания онкологией. Ученые считают, что через 20 лет эта цифра вырастет в 2 раза. Прогноз неутешительный. Самые распространенные распространенные онкологические заболевания – это рак легких и рак молочной железы. Анна Тарубарова: Мне 33 года. И прошлым летом я узнала о том, что у меня рак молочной железы. Опухоль находилась здесь, в верхнем наружном квадранте. Илья Тарасов: Это наша коллега – Анна Тарубарова. Она специальный корреспондент программы «ОТРажение». Прошлым летом Аня узнала, что у нее наследственная мутация гена BRCA1. Люди с таким нарушением рождаются с большой вероятностью заболеть раком молочной железы. Если об этом знать заранее, то болезнь можно предотвратить. Так, например, сделала голливудская дива Анджелина Джоли. Мать актрисы умерла от онкологии груди. Не дожидаясь такой же участи, актриса удалила молочные железы, заменив их на импланты. Это позволило сохранить и здоровье, и форму груди. Такую же операцию пришлось сделать и Ане, когда ей диагностировали онкологию 2А-стадии. Анна Тарубарова: Мы провели разговор с моим хирургом. И она сказала, сколько будем удалять. Имелось в виду молочных желез. Естественно, две, потому что вероятность того, что в случае удаления одной молочной железы прилетит опухоль во вторую очень высока – 80%. Поэтому проводится профилактическая мастэктомия. У нас в стране это делают только два медицинских учреждения. Один находится в Петербурге, а один – это онкоцентр Блохина, где, собственно, я и проходила лечение. Профилактическая мастэктомия проводится за деньги. Мне это стоило 72 000 рублей. Илья Тарасов: В России мастэктомия платная. Онкологи всей страны борются за то, чтобы Минздрав включил эту операцию в обязательное медицинское страхование. На своей страничке в Инстаграм Аня стала писать о течении болезни, завела рубрику с веселым названием «Глупые, но важные вопросы для онковыздоравливающих». Анна Тарубарова: Сегодня мы с вами будем общаться с онкологом, задавать ему наши глупые, но важные вопросы. Сегодня у нас прямой эфир. Посвящается разговору о том, какой прекрасной может быть жизнь после диагноза, как она меняется. Это Наташа, наш супергример-стилист. И ее 100 вариантов завязывания платка. Илья Тарасов: В директ посыпались сообщения от женщин, которые столкнулись с таким же заболеванием. Просили совета, узнавали полезную информацию и просто благодарили за то, что Аня честно и открыто говорила о раке молочной железы. Оказалось, многие стесняются этого заболевания и скрывают даже от самых близких. Анна Тарубарова: Начинаем прямой эфир, который будет посвящен общению с психологом. Будем разговаривать о том, как поддерживать человека и как не навредить ему во время поддержки. Какие слова табуированы. В частности, слово «держись». Илья Тарасов: Всем онкобольным Аня рекомендует с первых дней болезни обратиться к психологу. Ей сеансы психотерапии помогли принять болезнь с благодарностью, а поддержка семьи и друзей не дала опустить руки. Анна Тарубарова: Я все. Я закончила химиотерапию. 16 курсов позади. 4 месяца. Я так рада. Я даже не плачу. Так странно. Воздух не кажется другим. Вообще. Как будто просто пробежала длинную дистанцию, после которой хочется немного отдохнуть и брать новые вершины. Илья Тарасов: К счастью, рак отступил и Аня здорова. Анна Тарубарова: Мой первый урок. Относитесь к своей болезни с благодарностью. Это ваш шанс остановиться, полюбить и восстановить себя. Я пришла к этому не сразу. Это избавило меня от слез, агрессии и чувства несправедливости, которые, несомненно, мешают лечению. Я хочу поддержать женщин, которые столкнулись с болезнью, призвать всех без исключения быть внимательными к своему организму. К сожалению, рак не болит. Илья Тарасов: На ранних стадиях рак не болит, и этим он коварен. Важно проходить регулярное обследование, делать узи и биохимию крови. Благодаря современным терапиям, онкология успешно лечится. Главное – вовремя диагностировать.